26-07-2016 Анна Ахматова 3014

«Родная земля» Анны Ахматовой (Лингвостилистический анализ)

Г.Ю. Сиднев, И.Н. Лебедева

Тема Родины — сквозная в творчестве Анны Андреевны Ахматовой. Это многолетний внутренний спор поэта — и с идейными оппонентами, и с собственными сомнениями. В этом диалоге можно отметить три заметные вехи — «Мне голос был...» (1917), откуда прослеживается весь дальнейший творческий путь Ахматовой: «Не с теми я, кто бросил землю...» (1922) как продолжение и развитие гражданской линии; «Родная земля» (1961), где подводится итог длительному философскому спору о том, что есть Родина, о сложной сути эмоциональных и нравственных взаимоотношений с ней.

Предметом рассмотрения предлагаемой статьи является стихотворение «Родная земля»; совершенство его формы и естественность звучания достигаются большой, не видимой читателю работой. Представить себе процесс и объем этой работы не только интересно, но и необходимо для постижения всего богатства содержания и мастерства большого поэта.

Родная земля
И в мире нет людей бесслезней, Надменнее и проще нас.
1922

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею.
(«Бег времени»)

Избрав традиционную форму сонета, А.А. Ахматова обогащает ее смелыми новаторскими находками. Философская заданность, ямбическое начало напоминают о сонетах Шекспира. Сохраняется соотношение строф, подчеркивающее художественную логику развития мысли: первый катрен — тезис (завязка); второй катрен—развитие тезиса; третий катрен — антитезис (кульминация); заключительное двустишие—синтез (развязка). Однако ритмическое разнообразие, интонационное богатство и образное содержание стихотворения свидетельствуют о том, что это сонет нового типа, уникальное творение яркого и самобытного поэта. Вот почему особенно интересным представляется то, как Ахматова, доводя до гармонического совершенства форму, строит ритмику и работает над словом.

Прежде всего необходимо напомнить, что размер и ритм не одно и то же. Размер — это форма, объединяющая множество силлабо-тонических стихов с однотипно упорядоченными ударными и безударными слогами, и в каждом конкретном случае он несет в себе строго индивидуальный ритм, который является смыслообразующим элементом стиха. Семантика того или иного стихотворного размера зависит от смысла и ритма фраз, составляющих размер. Но часто бывает, что один ритм способствует развитию доминирующего настроения в стихах, другой нет. У Ахматовой сложный интонационный орнамент подчеркивает, усиливает смысловую ассоциативность. Все стихотворение представляет собой ритмический монолит с очень подвижными ритмикосмысловыми и ассоциативными соединениями, образующими опорные ритмические параллели.

Подлинное мастерство автор сонета обнаруживает в том, что ритм стихотворения существует не сам по себе, он обеспечивает исключительный простор для развития лирического сюжета. Строгий ямб первых двух катренов свидетельствует об экспрессии, усиленной подчеркнутым лаконизмом.

Каждый катрен традиционного сонета графически отделяется от остальных. Ахматовский сонет в этом не нуждается.

В идейном раскрытии темы можно отметить и следующую ритмосмысловую связь: количеством слогов и расположением последних ударений строки последнего двустишия ритмически перекликаются с шестистопными ямбическими строками, что подчеркивает следующий ход мысли: «В заветных ладанках не носим на груди» — «Но ложимся в нее и становимся ею». Отрицание переходит в утверждение качественно новой мысли.

Взаимосвязь всех структурных элементов сонета явственно вводит его в тематическую общность со всем патриотическим творчеством Анны Ахматовой. Начиная с эпиграфа, ритмически как бы продолженного в стихотворении, смысловая связь постоянно поддерживается грамматическими параллелями: нет людей бесслезней — стихи навзрыд не сочиняем; надменнее и проще нас — оттого и зовем так свободно... Наконец читатель, знакомый с поэзией Ахматовой, легко обнаружит структурную (а следовательно, и художественную) связь концовки сонета с вариантом концовки стихотворения, вынесенного автором в эпиграф: «Но ложимся в нее и становимся ею...» — «и в мире нет людей бесслезней...». Возникший в самом начале «поэтический резонанс» достигает наивысшей точки, что и позволяет в заключительных строках, внешне лишенных экспрессии, произвести подлинный эмоциональный взрыв. Этот художественный эффект — результат неуклонного следования поэта двум важнейшим стилевым принципам. Первый из них — лаконизм. Ахматова была твердо убеждена, что каждое, даже небольшое стихотворение, должно нести огромную эмоциональную, нагрузку — образную, смысловую, интонационную. Второй — ориентация на живой разговорный язык, обусловливающая ту естественность поэтической речи, которая в русской поэзии в первую очередь связана с именем Пушкина. Создается ощущение, что автор без видимых усилий использует и сталкивает различные речевые стили: традиционной возвышенно-поэтической лексике противопоставлены слова с нарочито сниженной специфической эмоциональной окраской. Торжественность же размышлений с последующим значительным выводом зачастую создается как бы вопреки употребленной сниженной лексике. Ахматова не боится рифмовать (а рифмы у большого поэта всегда являются смысловыми центрами) калошах и крошим. Напротив, эта рифма необходима ей — для того, чтобы взорвать ее патетически-возвышенным: на зубах — прах. Отметим, что данная рифма увенчивает третий, кульминационный, катрен, подготавливающий развязку-синтез.

Интересно употребление в этом стихотворении тропов — слов с переносным значением. Метафора вообще редко присутствует в стихах Ахматовой. Одним из главных элементов образности для нее является эпитет, обновление которого идет в ее поэзии издавна. Вспомним хотя бы такие строки из стихотворения «Слушая пение»:

Женский голос, как ветер, несется,
Черным кажется, влажным, ночным...

Здесь при помощи эпитетов переданы новые, неожиданные свойства слышимой музыки, выражено неземное ощущение реальности. И естественно было бы ожидать аналогичный художественный прием в «Родной земле». Однако вместо этого обнаруживаем вполне традиционные, ставшие поэтическим штампом «заветные ладанки», «обетованный рай» — да еще соседствующие с выражениями: «грязь на калошах», «мелем, и месим, и крошим». Сочетание в одном стихотворении таких противоречащих друг другу образов — это не внешний прием смешения высокого стиля с низким, не просто противопоставление разных начал, противоположных мироотношений, а новая гармония, позволяющая органически связать традиционно-поэтическое с обыденным, неброским, но истинным в своей глубине чувством.

Стремясь к предельному лаконизму выражения этого чувства, Ахматова прибегает к «смысловому наложению», отчего слово обретает особую емкость и многозначность. Так, сразу в нескольких значениях выступает ключевое слово земля, причем его семантическая доминанта от строки к строке постоянно движется, изменяется и усложняется, поскольку семантическое поле этого слова не поддается четкому разграничению на основную и периферийную части. Это и символический атрибут (ладанка) принадлежности человека к тому краю, где он родился, и обобщенное его значение — Родина, страна, государство, и почва, поверхность нашей планеты. Наложению смысла способствует то, что само слово земля упоминается только в заглавии стихотворения. В дальнейшем это слово заменяется на местоимения она или это. Ассоциативные связи обеспечиваются подбором слов-сигналов, образующих необходимый контекст: рай, грязь, хруст, прах. Кроме того, ключевое слово, в связи с той или иной его семантической доминантой, объединяет различные по отношению к нему действия: не носим, не вспоминаем, мелем, и месим, и крошим. И в заключительной части стихотворения все значения объединяются на качественно новом смысловом уровне:

Но ложимся в нее и становимся ее,
Оттого и зовем так свободно — своею.

Или:

Наш горький сон она не бередит...

Обращают на себя внимание следующие словосочетания: горький сон и не бередит сон. Горькими могут быть слезы, обиды, воспоминания или доля; бередить можно раны, в том числе душевные. Слово сон, следовательно, выступает в необычных для него сочетаниях. Но психология художественного восприятия исключает лингвистические недоумения. Прозрачность отмеченного художественного образа позволяет избегнуть его перетолкования.

Аналогичной контаминации смыслов подвергается слово в строке: о ней стихи навзрыд не сочиняем... Здесь объединяются словосочетания: плакать навзрыд и сочинять стихи — создавать поэтические обращения к Родине, проникнутые слезной сентиментальностью.

В еще более сложные ассоциативные связи вступают слова в следующих строках стихотворения:

И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.

Эпитет не замешанный выступает в значении не виновный, о чем свидетельствует и контекст: ни в чем не замешанный. Однако глагол месим в предшествующей строке вызывает ассоциативное значение не замешенный, т. е. не превращенный в вязкую массу.

Особый эффект данный прием должен произвести именно в поэзии, рассчитанной на прочтение вслух, на звучание стиха. Остается добавить, что именно здесь, в кульминационном месте сонета, где в тугой узел завязываются все ритмико-интонационные и семантико-ассоциативные линии, отмеченное смысловое наложение окончательно формирует тему сложных взаимоотношений человека и родины.

Л-ра: Русский язык в национальной школе. – 1990. – № 6. – С. 31-33.

Биография

Произведения

Критика