12-04-2017 Борис Можаев 1499

Что впереди? (Размышления над произведениями о прошлом)

В.С. Скоробогатов

Трудно переоценить внимание русских писателей к узловым моментам прошлого, когда закладывалось разрушение самих основ крестьянской жизни и начиналось трагическое сползание к нынешней пропасти. Из значительного числа произведений на эту тему хотелось бы подробнее остановиться на книгах Василия Белова «Год великого перелома» (Новый мир.— 1989.— № 3). Бориса Можаева «Мужики и бабы» (М., 1988), повести Федора Абрамова «Поездка в прошлое» (Новый мир.— 1989.— № 5).

Трагическим страницам хроники великого перелома, выяснению истинных причин разгрома трудового крестьянства посвящен роман Б. Можаева «Мужики и бабы», за который писатель был удостоен Государственной премии 1989 года. Архитектоника романа, его образный строй и стиль повествования подчинены развенчанию идеи насилия над жизнью, разрушающего ее естественный ход и вызывающего, в свою очередь, новые приступы ярости и озлобления. Чрезвычайно интересен и важен для понимания авторского замысла романа образ Успенского, подлинного российского интеллигента, олицетворяющего сильный и жизнестойкий русский характер, органично впитавший в себя любовь к «родному пепелищу», уважающий веру, нравы, обычаи народа, уникальность его жизненного уклада. Каждая личность для Успенского несет в себе неповторимый мир, и человек не может быть ни кирпичиком, ни винтиком, ни частицей целого, ии топливом истории, а сам есть цель: «Не стричь всех под общую гребенку, не гнать скопом, а наделить правами, свободой, чтобы развивалась каждая индивидуальность до нравственного совершенства. В этом и есть конечная цель социализма». Порой общие рассуждения Успенского о том, чтобы «не раздувать аппарат, давать больше самостоятельности производству, взять под контроль бюрократию», выглядят больше слепком с наших дней и, пожалуй, утрачивают дополнительную сюжетную и смысловую нагрузку.

Идейные противники Успенского кажутся нам гораздо анемичнее, плакатнее, хотя образ Ашихмина запомнился своей жизненностью. Их космополитическое кредо — статья Михаила Кольцова в «Правде»: «Пусть пропадет косопузая Рязань, за ней толстопятая Пенза, и Балашов, и Орел, и Тамбов, и Новохоперск, все эти старые помещичьи, мещанские крепости! Или все они переродятся в новые города с новой психологией и новыми людьми, в боевые ставки переустройства деревни».

И ретивым исполнителям указаний сверху, выселяющим ни в чем не повинных людей под открытое небо, «расчищающим этим дорогу для исторического прогресса», как мы видим, удалось выбросить из фундамента нашего общества краеугольный камень — национальный идеал. Ашихмин убежден, что у пролетариата нет отечества, его цель — объединение всех языков и путешествие к размытым берегам интернационализма. А все эти «косопузые» Рязани да «толстопятые» Пензы мешают такому объединению своей приверженностью к домостроевщине, к мещанству, к патриархальной жизни. Такова, кажется, логика рассуждений и действий многих на протяжении 70 лет, в том числе и сегодня. Но и каждый отдельный человек, оказавшись вне нации, перестает в итоге быть самостоятельной личностью, ибо национальное своеобразие во многом определяет и своеобразие личности.

Словами Андрея Ивановича автор выражает свою боль за создание колхозов «не по-людски», за то, что мужику приходит конец. Люди понимают, что в колхозе это будет уже не мужик, а работник. «Мужик — лицо самостоятельное. Хозяин! А хозяйство вести — не штанами трясти. Мужик — опора и надежа, человек сметливый, сильный, независимый в делах. За ним не надо приглядывать, его заставлять не надо. Он сам все сделает, как следует. Вот такому мужику приходит конец». Вспомним в этой связи, как один из героев телеспектакля Федора Бурлацкого обращается к руководящей партии с идущей от сердца просьбой оставить народ в покое и придумать себе иное занятие, чем бесконечные эксперименты над живыми людьми. Как с ним не согласишься, ведь к сегодняшнему кризису, а что страшнее всего — нравственному упадку привели, естественно, не рядовые матросы, стоящие у канатов и драящие палубу, а рулевой, каковым и была в течение продолжительного времени партия.

К авторской удаче я бы отнес образы представителей сельского дна — Якуши Ротастенького, которому нужна артель, «где бы работали за столом, и то языком», и Степана Гредного, у которого «ни курицы, ни кошки — одни вши да блошки». «С такими кадрами, с их сознательностью, — предупреждает Андрей Иванович, — вы дойдете до точки, до голодного пайка. И пойдет между вами грызня. Еще похлеще свиней начнете рвать все, что можно». Невеселые эти пророчества, к великому сожалению, оказались небеспочвенными. То же можно сказать и о многих других.

Герои Можаева, пришедшие к читателю с некоторым запозданием, порой лишь иллюстрируют правду сегодняшнего дня, поэтому в некоторых местах у нас и возникает ощущение чего-то известного и читанного. Думаю также, что роман теряет от неоправданной затянутости текста, отдельные эпизоды которого порой не объединены художественной задачей. Сегодняшний читатель не приемлет схемы, а ожидает честного художнического анализа порожденных нашей реальностью характеров, истинного драматизма и остроты конфликтов…

Л-ра: Литература в школе. – 1990. – № 2. – С. 88-92.

Биография

Произведения

Критика