25-04-2017 Василий Белов 4584

Сердце народное

Гин М.

Такое старомодное название, — скажет иной читатель. — «Сердце народное», «душа народная» — это ведь из словаря XIX века. Тогда превозносили народную душу:

Золото, золото,
Сердце народное!
Не пора ли забыть это?

Нет, не пора! Более того, без некоторых стародавних понятий невозможно обойтись, говоря об иных современных писателях. В частности о Василии Белове. И дело здесь не ограничивается только литературной стороной произведения, но распространяется и на его проблематику, которая тоже может быть понята лишь в свете определенных традиций.

Стародавние понятия, забытые в их первозданном существе или опошленные от неумеренного употребления, то и дело встречаются в статьях и отзывах о последней повести Белова. Прежде всего народность. Слово это уже в XIX веке было затасканным, — ведь кто только ни клялся в любви к народу. Даже проповедники кнута и розги не прочь были щегольнуть «маленько мужицким слогом». Они умозрительно, в кабинете создавали эталон народного характера и подгоняли под него свои художественные образы и картины.

Белинский отличал писателей подлинно народных от тех, которые хотят казаться народными. Последние усиленно культивировали внешние атрибуты речи и быта — лапти, онучи, сарафаны и соответствующую им лексику; но, как ни пыжились, они не могли шагнуть дальше искусственной, подражательной народности. Подлинная народность, по утверждению Белинского, доступна лишь тому писателю, который живет общей жизнью с народом, болеет его болями, страдает его страданиями. Отличительная особенность такого художника — свобода от догматических, кабинетных представлений о народе. Показывая его во всем богатстве и своеобразии национального характера, подчеркивая величие народа, такие художники не закрывали глаза и на его исторические грехи, на его ограниченность, пассивность и темноту.

Следует однако иметь в виду, что новая, послереволюционная деревня унаследовала не только отсталость крестьянского сознания, не только собственнические устремления, но и его великое трудолюбие, земледельческую культуру, привязанность к земле. Всему этому суждено было подвергнуться испытанию новым временем и новыми условиями. В понятие — новые условия — входят, наряду с грандиозной ломкой всего уклада крестьянской жизни, связанной с коллективизацией деревни, также и ошибки в осуществлении аграрной политики, допускавшиеся в годы культа личности. Именно в этот период в литературе широкое распространение получают облегченные картины крестьянской жизни, далекие от глубокого изучения новой деревни.

Положение в корне изменилось в последние годы, когда одна за другой стали появляться книги, проникнутые глубоким интересом к деревне, ее нуждам и проблемам, Это прежде всего очерки В. Овечкина, Е. Дороша, В. Солоухина, а затем романы, повести и рассказы В. Тендрякова, С. Залыгина, Ф. Абрамова, С. Антонова, Ч. Айтматова, Б. Можаева, С. Крутилина, Е. Носова и других. Отличительная особенность названных произведений заключается в том, что интерес к актуальным проблемам сегодняшнего села сочетается в них с вниманием к рядовому труженику. Не блестящие кавалеры золотых звезд, с поразительной легкостью побеждающие любые преграды и трудности, а самые обычные, с виду ничем не примечательные люди, те, которые образуют подавляющую массу народную, привлекают к себе внимание этих авторов. Одно из самых значительных явлений в этом ряду — «Привычное дело» Белова.

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ БЕЛОВ родился в деревне Тимониха, Харовского района, Вологодской области, в 1933 году. Работал в колхозе и слесарем на заводе, воспитателем в молодежном общежитии и секретарем райкома комсомола. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. Литературную деятельность начинал как поэт, в 1961 году в Вологде был издан сборник его стихов «Деревенька моя лесная». Но известность приобрел он своими рассказами о послевоенной деревне, которые печатались в разных периодических изданиях и трех сборниках — «Знойное лето» (Вологда, 1963), «Речные излуки» (М., изд. «Молодая Гвардия», 1964), «Тиша да Гриша» (М., издательство «Советская Россия», 1966). Первая крупная и наиболее значительная вещь Белова — «Привычное дело» — была опубликована на страницах журнала «Север» № 1 в 1966 году. До этого читатели нашего журнала имели возможность познакомиться с рассказом Белова «За тремя волоками» (1965, № 2).

О творчестве Белова писалось уже немало. Но если в высокой оценке таланта писателя более или менее сходятся разные критики, то в определении его своеобразия и особенностей встречаются самые различные суждения. Утверждалось, например, что на первом плане в повестях и рассказах Белова — быт. Конечно, такому талантливому художнику, как Белов, при его великолепном знании современной деревни достаточно иной раз немногих скупых деталей, чтобы познакомить читателя с бытовой обстановкой жизни героев, но это никогда не бывает целью писателя.

Все, что выходит из-под пера Василия Белова, говорит о его кровной заинтересованности в судьбах и проблемах современного села. Он озабочен и состоянием медицинской помощи в деревне (статья «У кого что болит» в «Литературной газете», 1966, 26 мая), и сельским жилищным строительством (статья «Красна изба углами» в «Правде», 1967, 5 июня), но самое главное для него — преодоление противоположности между городом и деревней, воспитание той любви к земле и земледелию, без которой не может больше существовать наше сельское хозяйство, да и вся наша экономика.

Красной нитью через все творчество писателя — от его первых стихов до последней повести — проходит тема «отходничества». Раньше уходили из деревни на заработки, на войну, теперь резко возросла тяга в город, на постоянное жительство. Из рассказов и повестей Белова читатель узнаёт, к каким последствиям это приводит прежде всего тех, которые остаются верны земледельческому труду («Знойное лето», «Девичье лето», «Клавдия», «Пожинки», «За тремя волоками»). Каждый такой рассказ связан с очень большой социальной проблемой, и вместе с тем объектом автора в них является человек, человеческое сердце, человеческий характер.

Раздумьем над судьбами современной деревни является по существу и замечательный рассказ «За тремя волоками». Лирична также и повесть «Привычное дело». Не должны поэтому восприниматься как неожиданность и такие его — насквозь лирические — рассказы, как «На Росстанном холме» и «Бобришный угор», опубликованные недавно в «Литературной России».

Опыт работы над стихами не прошел даром. Белов остается поэтом и в своих прозаических произведениях, может быть, даже в большей мере, чем в ранних стихотворениях. Героем его нередко является молодой человек, который когда-то покинул родную деревню и через определенный промежуток времени возвращается с чувством любви и вины.

Этот мотив проходит через ряд его стихотворений, а в прозе часто становится сюжетообразующим. Только что упомянутый очерк «На родине» начинается почти цитатой (хотя эта цитатность едва ли сознательна): «И вот опять родимые места встретили меня...» Сравните с Некрасовым:

Опять она родная сторона...

Да! Только здесь могу я быть поэтом.

Очарование деревней сливается воедино с любовной темой, с очарованием любовью. Студентка Вера (рассказ «Эхо») приезжает домой и сразу оказывается в атмосфере теплоты и уюта деревенской жизни. Невольно приходят на ум, как эхо, гармонирующее с этой обстановкой, воспоминания о прежней любви. Слияние самых нежных любовных чувств с деревенскими впечатлениями неизбежно даже у людей, связь которых с этими местами была недолгой, эпизодической — будь то московская школьница Дина, приехавшая в деревню на каникулы («Знойное лето») или уже солидный человек Иван Данилович Гриненко (рассказ «Речные излуки»). Когда-то, во время войны, судьба забросила его в глухую вологодскую деревеньку, и месяц, проведенный в ней, был месяцем жаркой любви. Он вспоминает об этом много лет спустя, снова оказавшись в здешних местах.

В такие рассказы естественно входят и картины сельского быта, но на первом плане в них человеческая душа, ее переживания, чувства, вся ее жизнь. Поэтому рядом с ними хочется поставить те рассказы Василия Белова (иногда просто психологические этюды), где деревня воспринимается свежим и кристально-чистым сознанием ребенка, осваивающего мир, — самое главное и самое ценное здесь не бытовые зарисовки, а первозданность и незамутненность впечатлений воспринимающего («Даня», «Вовка-сатюк», «Скворцы»). Психологическим этюдом о крестьянском мальчике, тайком пробирающемся в чужой дом, чтобы отыскать книгу, листами которой оклеены стены, является и рассказ «Вор».

Любовь к родному краю у Белова и его героев так сильна, что ее трудно выдержать: «Я больше не мог, схватил чемодан и прямо по полю, без дороги побежал к деревне» (рассказ «Поющие камни»). Такая горячая любовь к деревне и ее людям является одним из самых важных источников творчества, источником яркости и убедительности создаваемых писателем картин и образов.

Но есть и другая сторона у этой беспредельной любви — опасность идеализации сельской жизни, противопоставления патриархальной, кондовой деревни современному городу, тем более, что проблема города и деревни, их соотношения и взаимоотношения, их связи друг с другом все время в центре внимания автора. «...Ежели тема не сменится, дак годов через пять никого не будет в деревне, все разъедутся», — сетует один из персонажей «Привычного дела», а вместе с ним и автор. Однако и у героев Белова и у него самого на этот счет вполне трезвый, реалистический взгляд.

Проблема рассматривается и решается в интересах общенародных и общегосударственных. Вот как пишет об этом Василий Белов в уже упомянутой нами статье в газете «Правда»: «Надо признать, что сейчас в наших местах большинство молодых людей стремится жить в городах. Плохо ли это само по себе? Вовсе нет! Тяга людей в город понятна. Интерес к городу, который требует большего разнообразия трудовых наклонностей и стимулирует общее развитие и образование, вполне закономерен. Влечение людей (подчас подсознательное) к городам, вызванное территориальной концентрацией культуры, также понятно». Констатируя это обстоятельство, автор, однако, не может отвлечься от сложных социальных проблем, от острейшей проблемы производства сельскохозяйственных продуктов для населения, поскольку «все мы до сих пор кормимся злаками». В некоторых произведениях Белова эти идеи прямо выражаются и, по существу, составляют основу, подтекст всего его творчества.

Очень драматичен рассказ «Весна» — о страданиях, выпавших на долю труженика-крестьянина в пору военного лихолетья. Один за другим погибают три сына. Умирает, не выдержав этих ударов, жена. Отчаяние так сдавило Ивана Тимофеевича, что он попытался покончить с собой. К счастью, помешали. Он возвращается к жизни. Рассказ кончается такими словами: «Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, потому что другому некому было делать все это». Здесь думы героя, преподнесенные от автора, выражают самую заветную идею и героя и автора: крестьянина заменить некому.

Белов в сущности очень далек от традиционного противопоставления города и деревни даже там, где поверхностный взгляд может усмотреть такое. Дама, которая после сытной еды чистит пальцы булочкой, вызывает ненависть, вспоминаются опять-таки нелегкие военные годы в деревне (рассказ «Калорийная булочка»). Взглянув на этот, внешне будто бы незначительный, эпизод мужицким взглядом, автор осуждает беззаботно-пренебрежительное отношение к тому, что добыто тяжким трудом и должно быть свято для каждого человека.

ВСЕ ТВОРЧЕСТВО БЕЛОВА пронизывает чувство долга, ответственности и даже вины за все, что творится в деревне, за судьбы ее тружеников, за имеющиеся там недостатки, за проблемы, которые еще не решены. И опять-таки здесь уместно вспомнить о традициях. Высокое сознание гражданского долга и ответственности перед страной, перед народом всегда отличало русского писателя. Оно было особенно резко выражено у писателей демократического крыла — Некрасова, Салтыкова-Щедрина, демократов-шестидесятников, беллетристов-народников семидесятых годов прошлого века. Неузнаваемой стала наша жизнь, установились совершенно новые взаимоотношения между народом и кровно с ним связанной интеллигенцией, но вопрос о долге, ответственности интеллигенции перед народом не снимается и в наши дни. Мы коснулись этого чувства, так как оно является важнейшим нравственным стимулом писателя, лишающим его покоя, побуждающим его к неустанным поискам.

Сказанным определяется народность творчества Василия Белова. Ему нет необходимости прилагать усилия, чтобы казаться народным, он сам — народ. И живет писатель современными, насущными и самыми больными заботами сегодняшнего села.

Глубокое проникновение в душу крестьянскую, превосходное — до тонкостей — знание деревенской жизни дает возможность увидеть необыкновенное в обыкновенном и даже будничном. Таковы герои повести «Привычное дело» — Иван Африканович, Катерина, Евстолья и их односельчане. Иван Африканович никакими талантами не блещет, человек он не только рядовой, но как будто даже заурядный. И работа его не слишком казиста — ездовой в сельпо. И «добытчик» не очень расторопный: «Баба шесть годов ломит на ферме. Можно сказать, всю орду поит-кормит. А ты, Иван Африканович, что? Да ничего. Ну, правда, рыбу ловит, да за пушнину кой-чего перепадает. Так ведь это все ненадежно...» — так он сам рассуждает. К тому же Иван Африканович и любитель выпить.

При самых неблагоприятных обстоятельствах знакомится с ним читатель: напившись, блуждает он в поле, болтает что-то, обращаясь к своему коню, Пармёнке, затеял спьяну нелепое сватовство и, получив решительный отпор «невесты», вместе с «женихом» с треском вылетел из ее дома. «Все это, казалось бы, аттестует Ивана Африкановича со стороны юмористической, однако, странное дело, вызывает он не столько смех, сколько доброе расположение и сочувственный интерес» — пишет Е. Дорош, автор одного из самых глубоких отзывов о повести «Привычное дело».

Даже в болтовне захмелевшего Ивана Африкановича читатель чувствует в нем доброго и толкового человека и труженика до мозга костей. Каждый эпизод, каждый штрих дальнейшего повествования укрепляет и развивает в нас это чувство: его горячая, хотя и по-крестьянски сдержанная любовь к жене; его привязанность к земле, к своей деревне, к односельчанам; его способность чуть ли не круглосуточно трудиться и даже нежная забота о замерзающем воробье, которого Иван Африканович отогревает за пазухой, — все это не может оставить читателя равнодушным. А в конце повести, пережив потерю своей любимой Катерины, Иван Африканович вырастает в драматическую фигуру огромной эмоциональной силы.

Вместе с тем в каждом жесте, каждом слове, каждом движении Ивана Африкановича сквозит его именно крестьянская, мужицкая, трудовая натура. Вот он расхваливает «невесту» Нюшку перед злополучным сватовством:

Вот уж девка — и красивая, и работница. А ноги возьми, что вырублены. Она с моей бабой недавно на слете была, дак оне там по отрезу самолучшему отхватили. А этих грамот у нее дак все стены завешаны!

С бельмом.

Чево?

С бельмом, говорю, эта Нюшка.

— Ну и что? Это бельмо и видно-то только, ежели глядеть спереди, а с боку да ежели с левого, дак никакого и бельма не видно. А ноги-то, девка — что баржа. Куда супротив Нюшки этим зоотехницам. Вон зоотехница-то пришла один раз на двор, а Куров поглядел да и говорит: «Добра девка, только ноги дома оставила».

Даже в болтовне подвыпивших мужиков отражается чисто крестьянский, народный взгляд на женщину: в ней на первый план выдвигается не только красота, но и способность трудиться, ведь она работница, первая помощница в семье. Этот мужицкий взгляд на женщину отразился еще в художественных произведениях классической литературы, вспомним, например, некрасовских героинь — Дарью из «Мороза, Красного носа» и Матрену Тимофеевну Корчагину из «Кому на Руси жить хорошо».

Есть однако в рассуждениях Ивана Африкановича и нечто такое, чего не могло быть у дореволюционного крестьянина: Нюшка не просто хорошая работница, но, как и сам Иван Африканович, труженица коллективного хозяйства. Грамоты ее получены за участие в общественном труде. Это существенно, хотя и не подчеркивается резко. Дело в том, что традиционное крестьянское трудолюбие, преданность своему хозяйству сливаются у героев Белова с преданностью коллективному хозяйству. Сливается настолько, что отделить одно от другого невозможно.

В этой связи вспоминается замечательная фигура мужика по прозвищу Лабутя из рассказа Белова «Кони»: одинокий человек, неизвестно откуда взявшийся в селе, он всей душой предан порученным ему лошадям. В них весь смысл его жизни, без них он, кажется, и не представляет своего существования. Когда сдали коней, исчез куда-то и Лабутя... С такой же нежностью относится к лошадям и Иван Трофимович из рассказа «Весна», и Иван Африканович к своему Пармёнке. Речь идет опять-таки о традиционной крестьянской любви к животному, верному помощнику в нелегком крестьянском труде. Однако кони теперь не личные, а общие, колхозные. Новое здесь именно в том, что их любят так, как когда-то любили своих собственных.

Это неизбежное сочетание так или иначе сказывается в каждом герое повести. Нужно ли доказывать, что беспредельное трудолюбие Катерины, ее преданность своей семье, детям, родному очагу унаследованы ею от целого ряда поколений таких же матерей, как она? Они тоже умели и подниматься в три часа ночи, и на следующий день после родов выходить на тяжелые крестьянские работы, но на своем участке, в своем личном хозяйстве. У Катерины те же качества, но проявляются они и в заботах о своей семье и в труде на ферме.

Небольшой, но показательный пример. После двухнедельного отсутствия Катерина возвращается из больницы. Всеми помыслами она прикована к дому, семье, родной деревне. А выражаются эти помыслы ее так: «Все ли ладно, здоровы ли ребятишки? Скотина — как без нее, огород посажен ли?» Традиционная крестьянская забота о скотине — вещь известная: потерю коровы крестьянин иной раз оплакивал больше, чем потерю ребенка. Сама жизнь, нужда диктовала тогда подобные взгляды. У Катерины на первом плане здоровье ребятишек, но в одном ряду с ними оказывается и забота о скотине, об огороде.

Трезвый реалистический подход предохраняет Белова от сентиментального умиления трудолюбием, выносливостью, терпением. Непосильный труд быстро старил людей, а иногда и безвременно сводил в могилу. Это было естественно в старой деревне и не может быть терпимо в наших условиях. Поэтому, вызывая любовь к таким героям, как Иван Африканович, Катерина, Евстолья, повесть Белова вместе с тем направлена против тех искривлений, которые создавали ненормальную обстановку на селе, изматывали людей и в конечном счете оказались причиной трагической смерти Катерины.

Но дело не только в чисто крестьянских навыках и склонностях. Иван Африканович и многие его односельчане участвовали в войне; и в дореволюционные времена уходили на войну русские мужики и тоже нередко проявляли героизм и самопожертвование. Но если раньше одетый в солдатскую шинель крестьянин часто даже понятия не имел, во имя чего он должен нести в огонь свою голову, то герои «Привычного дела» прекрасно разбираются в обстановке, рассуждают о политических событиях и, следовательно, являются вполне сознательными участниками всего того, что переживает страна.

В этом свете следует рассматривать любимую поговорку Ивана Африкановича, послужившую заглавием повести. В ней иногда видят лишь выражение боли и гнева по поводу того, что недостатки, слабые стороны деревенской жизни стали привычным делом. Это слишком одностороннее толкование: привычное дело — не только привычка к невзгодам жизни, к жизненным неполадкам и трудностям, но и те славные традиции народного характера, которые помогают их преодолеть, противостоят им. Сюда входят и трудолюбие, и любовь к земле, к природе, и культура земледельческого труда, и стойкость, воля, выдержка в разных проявлениях. Формировавшиеся веками, эти ценнейшие качества крестьянина помогли ему выстоять в самых неблагоприятных обстоятельствах жизни, помогли сохранить верность земле.

Чтобы понять Ивана Африкановича, миллионы таких Иванов Африкановичей, которые смогли преодолеть неслыханные трудности, — надо принять во внимание не только те качества крестьянского характера, которые складывались веками, но и то новое, что вошло в их плоть и кровь. Все это — и новое, и старое, и боль, и гордость, и даже оптимистическую веру в грядущее — концентрирует формула «привычное дело». Вот почему, имея дело с этим произведением Белова, связь с традициями необходимо учитывать не только в чисто литературном плане, но и касаясь проблематики повести.

Пафос познания народного характера определяет весь стиль прозы Белова, для которого свойственна тенденция максимального приближения к речи и мышлению героев. «Привычное дело» начинается великолепным монологом Ивана Африкановича, точно и тонко передающим характерные особенности и его мышления и его речи. Дальше рассказ ведется от автора, но вслушайтесь в это авторское повествование, и вы почувствуете интонации Ивана Африкановича, его категории мышления, его взгляды и даже его язык. То есть мир воспринимается и рассматривается автором — точнее рассказчиком, ибо автор и рассказчик, конечно, не одно и то же,— так, как его мог бы воспринять и на него мог бы посмотреть сам герой. Это очень важно, поскольку дает возможность ближе познакомиться не только с внешней стороной жизни героев, но и с их внутренней, духовной жизнью, войти в их жизнь. Именно для этого и понадобился рассказчик, совмещающий свою точку зрения с авторской точкой зрения и авторской способностью взглянуть на изображаемое со стороны. Таким приемом достигается максимальная степень приближения читателя к изображаемому, едва ли возможная без образа автора-рассказчика.

Вот сведения из биографии Ивана Африкановича, рассказанные автором: «... не мог жениться три года, а на четвертый год женился. На молчаливой девке из дальних заозерных мест; она засыпала на его руке тотчас же, как бездушная нетопленная печь... У них была холодная любовь: дети не рождались... С Катериной у него горячая любовь: уйдет она в поле, на ферму ли, ему будто душу вынет». Так мог бы рассказать о себе и сам Иван Африканович.

Другой пример: «Митька выругался и ушел. Но не отступился, мазурик, и вечером опять пристал, будто банный лист. И у Ивана Африкановича что-то надломилось, треснуло в сердце, не стало сна по ночам. Задумал, затужил, будто задолжал кому, а долг не отдал. Будто потерялось в жизни самое нужное, без чего жить нельзя, и что теперь вроде бы не нужным стало, а глупым и пустым, даже обманным оказалось». Здесь неизменно звучат и интонация, и голос, и слова Ивана Африкановича.

А в главе о Катерине — ее голос слышится: «Ребятишки спали кто как, все по-разному. Вон Гришку возьми, этот все время во сне станет на коленки, да так на карачках и спит. А вон Васька рядком с Гришкой, этот посапывает сладко и слюна вытекает изо рта. С другой стороны маленькой мышкой приткнулась Катюшка. Мишка, совсем еще воробышек, перевернуулся во сне ногами в изголовье; вон Маруся, Володя...» — и т. д., — это сон, увиденный глазами матери. А вот ее семейные заботы: «На хлеб-сахар мало ли надо, одиннадцать человек застолье. Одна тока откололась, Танюшка, старшая, да и то бы охота послать ей хоть маленько, одна там, без родных людей».

Тенденция сближения авторской речи с речью героев дает себя знать не только в «Привычном деле», но и во многих других его повестях и рассказах. Она характерна для Белова. Например, вся история любви Агейки и Любы («Девичье лето») передана так, как могли бы рассказать ее сами девушки. В упоминавшихся уже рассказах о детях мир воспринимается детскими глазами. «Он натянул одеяло так, чтобы закрыть ухо, потому что никогда не уснешь, если ухо торчит на воле», — пишет автор в рассказе «Скворцы», но это наблюдение, конечно, принадлежит Павлуне, маленькому герою рассказа.

В последней повести Белова глава «Рогулина жизнь» представляет собой замечательную, прочувствованную поэму о корове-кормилице. Это, пожалуй, одно из самых ярких проявлений народности, не в чисто внешнем, формальном плане, а в смысле глубокого проникновения в душу народную. Повествование не выдумано и не могло быть выдумано: оно отражает многовековые наблюдения, причем такие, какие могли быть сделаны только крестьянином. Любовь и нежность к кормилице крестьянской семьи с особой эмоциональной силой выражена в замечательной сцене прощания детей с Рогулей и достаточно выразительном отказе Ивана Африкановича присутствовать при забое животного.

Гибель Рогули совпадает по времени и связана со смертью хозяйки дома и расстройством в семье Ивана Африкановича. Не случайно это оказалось рядом: мужицкий взгляд на животное, как друга, опору и кормильца крестьянской семьи, отразился в самой композиции произведения.

Критикой не раз справедливо отмечались художественные открытия Белова в повести «Привычное дело». Назывался в первую очередь в этой связи Иван Африканович, но можно добавить и такие замечательные народные характеры, как Катерина и Евстолья, и только что упомянутую главу о Рогулиной жизни. Но дело не в отдельных образах и картинах.

Анализ повести убеждает, что все лучшее и наиболее значительное, в ней тесно связано с традициями русской классической литературы. Упоминалось уже, что выдвижение на первый план рядового труженика села — характерная черта современной деревенской прозы. Немало ярких фигур этого плана появилось и продолжает появляться в советской литературе последних лет. В этом ряду и Степан Чаузов («На Иртыше» — С. Залыгина), и Настя Сыроегина («Поденка — век короткий» — В. Тендрякова), и Танабай Бакасов («Прощай, Гульсары!» — Чингиза Айтматова), и многие другие, вплоть до старика-инвалида Сергея Митрофановича из только что появившегося рассказа Виктора Астафьева «Ясным ли днем».

И все-таки трудно назвать такой образ и такое произведение, в котором новое и традиционное, сегодняшний день и наследие веков переплетались бы так тесно, так органично в характерах и взглядах героев, — как в «Привычном деле» Белова. Это сочетание, едва ли нарочитое, оно обусловлено не сознательно рассчитанной авторской установкой, а присущим Белову вниманием к народу и народному характеру.

Вне этого сочетания трудно объяснить замечательное умение писателя почувствовать, увидеть и показать поэзию земледельческого труда и всей сельской жизни, какими бы трудными, горькими и даже трагическими ни были ее конкретные проявления. Нелегко живут герои Белова, нелегко достались им домыслы и догмы, сочиненные в кабинетах, далеких от реальной деревенской действительности. Но как ни велики трудности и лишения, слезы и горе, — они у Василия Белова не в силах заслонить поэзию сельской жизни. В этом одна из самых привлекательных особенностей повести «Привычное дело» и всей его прозы. Свободная от модернистского, формального трюкачества, от каких-либо претензий на дешевую литературную моду, повесть еще раз свидетельствует, что подлинное новаторство рождается и вырастает из больших идей, из кровной заинтересованности художника в изображаемом и глубокого, активного проникновения в жизнь.

Самые обычные слова говорит на могиле жены Иван Африканович. Потрясающе трагическая и проникновенная в своей безыскусности речь его, конечно, памятна читателям. Кажется, что только так и никак иначе должен был выражать свои чувства реальный Иван Африканович. И если бы читателю самому довелось описывать переживания героя повести, то он, конечно, попытался бы сделать это так же, как Белов в финале «Привычного дела».

Л-ра: Север. – 1967. – № 6. – С. 116-121.

Биография

Произведения

Критика