17-12-2017 Томас Карлейль (Thomas Carlyle) 125

Карлейль и Шиллер (К истории развития межлитературных связей XIX века)

В.П. Перемышленникова

На фоне современных дискуссий о взаимосвязи и взаимодействии национальных литератур творчество Томаса Карлейля (1795-1881) представляет значительный интерес. Будучи активным пропагандистом немецкой литературы в Англии в 20-30-е годы, он сыграл важную роль в развитии межлитературных связей первой половины XIX века. Его переводы из немецких романтиков, из Гете и Шиллера, его критические статьи о немецкой литературе положили начало ее строго научному изучению в Англии.

Одним из крупных произведений Карлейля в этом отношении была его книга «Жизнь Шиллера» (1823-1825), посвященная анализу жизненного и творческого пути немецкого драматурга. К его творчеству Карлейль возвращался и позже. В очерке 1831 года он объяснял причину своего внимания к этому писателю следующим образом: если читательская публика уже хоть что-то знает о Гете, то Шиллера она знает очень мало. И потому наше желание состоит в том, чтобы ближе донести его к нашим читателям. Говоря о «незнании» Шиллера в Англии, Карлейль имел в виду вовсе не общее знакомство с его произведениями, но неверное и часто предвзятое восприятие этих произведений.

«Шествие» Шиллера по английской земле началось еще в конце XVIII века. В 1788 году писатель Генри Маккензи в одной из своих лекций упомянул имя Шиллера при анализе его драмы «Разбойники». Назвав ее «самой замечательной», удивительной драмой» «с интересными и впечатляющими характерами», он вызвал интерес к драматургии Шиллера, оказавшейся столь созвучной с веяниями времени: «новизна темы, необузданное выражение эмоционального кризиса, атмосфера романтического ужаса, которая довлеет над драмой, соответствовали приближающейся революции». И через десять лет имя Шиллера в Англии знали уже так хорошо, как и на его родине. К 1805 году были переведены и несколько раз изданы его «Разбойники», «Коварство и любовь», «Заговор Фиеско», «Дон Карлос»; в переводе Кольриджа вышли «Пикколомини» и «Смерть Валленштейна». Таким образом, книга Карлейля посвящалась анализу произведений, уже известных англичанам, и в этом была его особая трудность. Ему предстояло дать новое освещение драмам, что было связано с борьбой против уже устоявшегося восприятия Шиллера.

Дело в том, что та высокая оценка, которую Карлейль давал творчеству Шиллера, во многом противоречила откликам, звучавшим о немецком драматурге со страниц влиятельного литературного журнала. Журнал находил в драмах Шиллера лишь «грубое искажение истории» и «аморальность», непростительную с точки зрения английского тори.

В 1814 году в журнале появилась статья, которая своей критикой Шиллера задала тот недоброжелательный тон, по которому настраивалось все общественное мнение о творчестве драматурга. Шиллер обвинялся в «глубокомысленных философских рассуждениях, отмеченных поразительными дефектами», в том, что его драмы «изобилуют ситуациями, рассчитанными на потрясающий эффект». По выражению журнала, «Дон Карлос» — более история, чем пьеса, и содержит лишь мысли автора по вопросам морали и политики». «Валленштейн» расценивался как «холодная и неинтересная имитация исторических пьес Шекспира». Объектом особенно серьезных нападок стала «Мария Стюарт». Журнал ставил Шиллеру в вину «недостаточное внимание» к сравнительно недавней истории, «ненужные» нарушения в ходе ее событий, «непочтительное отношение к высоким королевским особам». «Недопустимой» расценивалась и откровенность Шиллера, с которой он раскрывал перед зрителем преступные деяния обеих королев. Исповедь Марии об убийстве Дарнлея журнал называл непростительно темным пятном в трагедии, ибо «представление на публичной сцене дел сокровенных является оскорблением по отношению к религии и порядочности», — таков был ханжеский официальный приговор Шиллеру.

Книга Карлейля, оспаривавшая подобную прямолинейность суждений, явилась смелым выступлением молодого критика в защиту художественной ценности драматургии Шиллера, попыткой установить в Англии более высокое и справедливое мнение о ней. Из оценки, которую он давал Шиллеру, видно, насколько высоко он ценил искусство великого немецкого драматурга. Среди писателей последних лет прошлого столетия, — писал он, — никто не достоин такого внимания, как Шиллер. Он выделяется из всех по яркости своих интеллектуальных способностей, равно как по возвышенности своих вкусов и чувств». Именно на ту «возвышенность чувств», на высокую нравственность мировосприятия, выраженные в драмах Шиллера, Карлейль и делает особое ударение.

Общее восприятие Шиллера слагалось у Карлейля под влиянием книги мадам де Сталь «О Германии» (1813), в которой и Гете, и Шиллер, вопреки их в действительности отрицательному отношению к романтизму, охарактеризованы как романтики. Поэтому в представлении Карлейля Шиллер также является ярко выраженным романтиком. «В самом деле, — писал он, — в классе романтиков всех стран Шиллер — великий мастер и наиболее характерный человек».

На этой романтической позиции и основывается его интерпретация всего творчества Шиллера — от штюрмерских драм до произведений Шиллера-классициста, причем он отмечает в них и стихию бурных страстей, противоборство добра и зла, и постоянную нацеленность драматурга на принципы высшей нравственности. Так, суть образа Карла Моора из драмы «Разбойники» он определил как «конфликт гигантской души со страшной несправедливостью», а всю ценность драмы он увидел в том, что она полна чувств и настроений, которые «поднимают душу на благородную высоту». Характерна чуткость, с которой Карлейль — сам еще неопытный и только начинающий литературный критик — уловил отвлеченность образов этой юношеской драмы Шиллера. Он не считал образ Франца Моора образом подлинного злодея, указывая, что «в нем нет духа реальности, он — злодей по теории...». «Прекрасным», но столь же «нереальным» характеризовал он и образ Амалии. Герои драмы, говорил он, — это «скорее идеи, чем реальные люди», и этот главный недостаток драмы справедливо относил за счет молодости и неопытности самого драматурга.

«Трагедией из домашней жизни» Карлейль называл драму «Коварство и любовь», находя в ней также «победоносный конфликт политических идей и холодного расчета с чистым и пылким движением молодых сердец». Карлейль восхищался демократизмом Шиллера, который впервые в истории немецкой драмы «поднял дочь бедного музыканта до достоинства героини» и смог передать, «не затронув нашего чувства достоинства», любовь двух благородных сердец — Луизы и Фердинанда, созданных друг для друга природой, но разъединенных людьми. В характерах главных героев и находил Карлейль основное достоинство драмы и ставил ее на первое место среди произведений ее класса, подчеркивая, что «выше ее нет ни одной».

В общем восприятии творчества Шиллера у Карлейля наметилась важная особенность: большие симпатии он все же питает не к полыхающему страстями раннему Шиллеру, но к спокойному Шиллеру-классицисту, в произведениях которого, по его ело вам, «сверкает солнце и зеленеет мир» вместо «красного дыма и лавы» его штюрмерских драм. Его больше привлекает «чистый огонь, горящий в глубине души» Шиллера и проявляющийся в поэтичности его более поздних драм: в «Дон Карлосе», «Орлеанской деве», «Валленштейне» и в «Вильгельме Телле».

«Дон Карлосу» Карлейль придавал особое значение в творчестве Шиллера. Он справедливо считал его произведением, открывшим новый период в творчестве драматурга. Он отмечал крайнюю эмоциональную напряженность драмы и на этом фоне пытался дать характеристику ее героев, исходя из их потенциальных возможностей и достоинств. В Карлосе он угадывал потенциального справедливого правителя, а в короле Филиппе — потенциального доброго человека. И все содержание драмы он представлял как борьбу разума и искреннего чувства против условностей и предрассудков, подавляющих малейшее проявление естественности.

Защита свободы выражения естественных чувств, воспринятая Шиллером у Руссо, находила страстный отклик и у Карлейля, связывавшего именно с ней особую поэтичность шиллеровских драм. В этом отношении он очень высоко ценил «Орлеанскую деву». «То сердце холодно и то воображение тупо, которые не взволнует «Орлеанская дева», — писал он, характеризуя пьесу замечательной по ее историчности и прежде всего по поэтичности изображения характеров.

«Правду и ее преобладание над вымыслом» отмечал Карлейль в «Вильгельме Телле». В его интерпретации драмы внимание сосредоточено на образах ее мужественных героев, простых людей, «доведенных угнетением до того, что вынуждены отстаивать свои права». Он оправдывал поступки Телля как действия, направленные на защиту свободы, и всю ответственность за кровопролитие возлагал на притеснителей этой свободы. Карлейль ставил драму в ряд с лучшими пьесами Шиллера потому, что она «несет в себе отпечаток природы и твердой правды, какими не может сравниться с ней ни одна из соперниц».

Несколько более «претенциозной» характеризовал он «Валленштейна», но указывал на большую значимость этой драмы для мировой литературы. Он отмечал, что «Валленштейна» следует рассматривать как «величайшее драматическое произведение, которым только может похвастаться век». Франция, говорил он, никогда не поднималась до уровня Шиллера, даже в дни Корнеля, так же, как и Англия не может назвать драматурга со времен Елизаветы, который сравнялся бы с ним по общей силе ума, чувству и достигнутому совершенству.

Наряду с такой высокой оценкой творчества Шиллера Карлейль большое внимание уделил в книге и личности самого драматурга, отмечая его поразительное трудолюбие, высокую требовательность к себе, его обаяние и самоотверженную преданность своему делу. Правда, в книге дается несколько приподнятый, по-романтически идеализированный портрет Шиллера — человека и поэта, и эта его идеализация позволила Карлейлю позже отнести немецкого драматурга к числу «поэтов-героев», пророков вечных истин», «ниспосланных» Провидением, — таких, как Мильтон, Шекспир, Данте, Бернс, Гете. Человек и поэт в образе Шиллера сливаются в интерпретации Карлейля в удивительной гармонии нравственного и эстетического совершенства, так что биография драматурга получает особое освещение через его произведения, а эти последние по-настоящему глубоко осмысливаются только в соотнесенности с событиями его жизни. То, что ищут и за что борются его герои, — это поиски и борьба самого Шиллера. В Шиллере-штюрмере Карлейль оценил чистоту и искренность чувств и воспринял шиллеровскую искренность как важный эстетический принцип, а в Шиллере-классицисте его покоряла непревзойденная нравственная высота его этических идей. Эти идеи дали ему представление о том, что жизнь приобретает смысл только тогда, когда человек посвящает ее служению правде и защите справедливости. На этих принципах и начинают слагаться эстетика и этика Карлейля: его идеал прекрасного и связан с требованием искренности — «истинного», а доброе Карлейль ставит выше прекрасного, «так как оно включает прекрасное».

Несмотря на скудость материалов, которыми Карлейль располагал при работе над книгой, ему удалось написать подробное исследование жизни и творчества великого немецкого драматурга, ценный труд, благодаря которому Шиллер предстал перед английской читающей публикой как человек и стал понятен как поэт, историк и удивительный по силе воздействия драматург. Книга Карлейля «Жизнь Шиллера» объединила все известные англичанам произведения Шиллера посредством основательного критического анализа, так что каждое из них заняло свое место в цельной драматургической системе, дававшей представление о духовной эволюции драматурга. Книга Карлейля была первым в английском литературоведении начала XIX века исследованием творчества Шиллера, явившись, таким образом, ценным вкладом молодого критика в расширение межлитературных связей первой половины прошлого столетия.

Л-ра: ЛГПИ им. Герцена. XXVI Герценовские чтения. Литературоведение. – Ленинград, 1973. – С. 101-106.

Биография

Произведения

Критика