11-01-2018 Джордж Гиссинг (George Gissing) 101

Джордж Гиссинг. The Nether World

(Отрывок)

I.- Дженни.

Въ тускломъ полумракѣ мартовскаго вечера вдоль Кларкенуэль-Грина шелъ не спѣша старикъ, по виду и по осанкѣ котораго можно было заключить, что онъ только-что вернулся изъ далекаго путешествія. Дойдя до кладбища при церкви Сентъ-Джэмса, онъ на минуту пріостановился, чтобы оглядѣться вокругъ.

Ему было подъ семьдесятъ лѣтъ; но, несмотря на его сильно опустившіяся плечи, на немъ не было замѣтно ни единаго признака того, что онъ гнется подъ бременемъ старости. Его мѣрная походка указывала скорѣе на серьезность и сосредоточенность его характера, нежели на тѣлесную слабость, а свой толстый посохъ онъ сжималъ въ рукѣ совсѣмъ ужъ не такъ, какъ это дѣлаютъ старики, которые ищутъ въ немъ опоры. Одѣтъ онъ былъ тоже какъ-то странно; совсѣмъ не такъ, какъ одѣваются люди обезпеченные, свободные; но въ то же время и не такъ, чтобъ можно было его принять за англійскаго рабочаго на какомъ-нибудь механическомъ заводѣ.

Вмѣсто сюртука и жилета, на немъ было нѣчто похожее на вязаную фуфайку рыбака, а на нее сверху натянутъ короткій сюртукъ или, вѣрнѣе куртка, которую сильно раздувалъ вѣтеръ, и тѣмъ придавалъ ей еще болѣе живописный видъ. На ногахъ у старика были замшевые брюки и высокіе сапоги, доходившіе почти до колѣнъ; на головѣ самая дешевая поярковая шляпа старинной формы, съ широкими полями. Выраженіе, что у него вообще былъ "довольно почтенный" видъ, пожалуй, могло бы до нѣкоторой степени обрисовать его наружность, но все-таки не вполнѣ подходило къ нему. По лицу его было замѣтно, что ему пришлось выдержать немалую борьбу съ житейскими мелочными и грубыми препятствіями, которая налагаетъ на каждаго особый отпечатокъ. Эта борьба прямо вытекаетъ изъ самыхъ грубыхъ и обыденныхъ потребностей, а потому и принижаетъ человѣка, мѣшая проявленію въ немъ самыхъ лучшихъ чертъ его врожденнаго благородства чувствъ и стремленій; ихъ отпечатка не ищите у нихъ на лицѣ...

Короткую бороду старика слегка серебрила сѣдина, но длинные волосы на головѣ были уже совершенно бѣлые. Въ лѣвой рукѣ у него былъ узелокъ, въ которомъ, по всей вѣроятности, лежали его пожитки.

Кладбище, у котораго старикъ остановился, было такъ же безотрадно на взглядъ, какъ и большинство подобныхъ лондонскихъ кладбищъ. Оголенныя деревца, которыя здѣсь росли, дрожали отъ вечерняго холода; дернъ казался въ полумракѣ рѣдкимъ и почти отсутствующимъ; большинство надгробныхъ плитъ наклонилось то въ ту, то въ другую сторону, памятники въ верхней своей части были еще довольно бѣлаго цвѣта, но чѣмъ ближе въ землѣ, тѣмъ больше они чернѣли и, наконецъ, у самой земли принимали совершенно грязно-черный, землистый оттѣнокъ; собаки и кошки весело прыгали и шныряли между надгробными камнями. Здѣсь вѣтеръ дулъ съ большимъ злорадствомъ, нежели гдѣ бы то ни было въ другомъ мѣстѣ. Небо (если только его можно было назвать небомъ) грозило дождемъ или даже, пожалуй, снѣгомъ. И куда ни оглянись, повсюду виднѣлись признаки суроваго, безпросвѣтнаго труда и нищеты: кричали разносчики, неизбѣжная шарманка бренчала передъ какимъ-то трактиромъ по сосѣдству, калѣка-колченогій поспѣшно ковылялъ мимо, однообразно звеня въ колокольчикъ и мѣрно бормоталъ хриплымъ голосомъ свою вѣчную жалобу.

Старикъ какъ-то разсѣянно смотрѣлъ на надпись надгробной плиты, передъ которой остановился. Тощая кошка скользнула межъ камней, и это почему-то вдругъ заставило его выйти изъ задумчивости и зашевелиться. Онъ вздохнулъ и пошелъ прочь отъ ограды, вдоль по узкой улицѣ, которую называютъ аллеею Сентъ-Джэмса. Въ нѣсколько минутъ онъ прошелъ ее всю до конца и очутился передъ сѣрой каменной стѣною, въ которой были врѣзаны сводчатыя черныя ворота.

Надъ ними въ полумракѣ еще рѣзче выступало выпуклое, лѣпное изображеніе человѣческаго лица, искаженнаго страданіемъ. Глаза выкатились наружу, волосы всклокочены копной, какъ у сумасшедшаго, шея страшно исхудала, щеки впали, а изъ широко раскрытаго рта, казалось, вотъ-вотъ раздастся громкій крикъ ужаса и отчаянія. На каменной стѣнѣ надъ этихъ страшнымъ изображеніемъ виднѣлась надпись: "Центральная тюрьма".

Старикъ остановился, посмотрѣлъ наверхъ, задумался, и на лицѣ у него промелькнуло выраженіе чего-то большаго, нежели простое страданіе; губы его дрогнули, какъ бы въ порывѣ гнѣва, а въ глазахъ сверкнули злоба и ненависть. Онъ прошелъ дальше еще нѣсколько шаговъ, а затѣмъ вдругъ остановился у открытой двери, гдѣ стояла на порогѣ какая-то женщина.

- Прошу прощенія!- началъ онѣ любезно, однако безъ того оттѣнка вѣжливости, который пріобрѣтается въ приличномъ обществѣ.- Не знаете ли вы здѣсь по близости кого-нибудь изъ Снаудоновъ?

Женщина отвѣтила коротко и отрицательно, улыбаясь на странный костюмъ незнакомца, и поглядѣла вокругъ, какъ бы ища глазами кого-нибудь, съ кѣмъ подѣлиться своимъ впечатлѣніемъ.

- Вы лучше спросите вонъ тамъ, на углу,- прибавила она. Старикъ послѣдовалъ ея совѣту, но и "тамъ", т.-е. въ трактирѣ, никто не могъ ему помочь. Поблагодаривъ все-таки за отвѣтъ, онъ глубоко вздохнулъ и, не поднимая своихъ задумчиво опущенныхъ глазъ, медленно вышелъ вонъ.

Минутъ пять спустя послѣ того, какъ онъ ушелъ, въ трактиръ вошла дѣвочка, худенькій подросточекъ лѣтъ тринадцати на видъ. Она держала въ рукахъ кувшинъ и, подойдя къ прилавку, спросила полкварты пива. Въ это время хозяинъ, наливая кувшинъ, окликнулъ человѣка, только-что вошедшаго за нею слѣдомъ:

- М-ръ Сквибсъ! Не знаете ли вы здѣсь по сосѣдству нѣкоего Снаудона?

Вновь прибывшій казался человѣкомъ неряшливымъ, соннымъ и повидимому не въ особенной дружбѣ съ людьми вообще. Онъ угрюмо процѣдилъ сквозь зубы что-то такое неопредѣленное, которое можно было пожалуй передать звукомъ: Нннѣ!- Дѣвочка быстро и пристально взглянула на Сквибса и на хозяина трактира; ей, очевидно, было до того интересно слушать ихъ разговоръ, что она и думать позабыла про кувшинъ съ пивомъ, который только ее и ждалъ.

- А развѣ кто-нибудь спрашивалъ про Снаудоновъ?- проговорила она послѣ нѣкотораго колебанія.

- Да! Что же тутъ такого?

- Моя фамилія - Снаудонъ, Джанни Снаудонъ,- краснѣя, отвѣтила худенькая дѣвочка, сама смутившись, какъ только вырвались у нея эти слова.

Хозяинъ смотрѣлъ на нее почти съ любопытствомъ, м-ръ Сквибсъ также уставился на нее своими мутными глазами; ни тотъ, ни другой не могли ни въ комъ допустить сочувствія къ такому тощему, косматому и неряшливо одѣтому, жалкому человѣческому существу. Ея волосы и въ самомъ дѣлѣ были до того сбиты въ копну, что, казалось, вѣтеръ самъ на зло ей спуталъ ихъ. На ногахъ у нея шлепали туфли, которыя держались только на носкахъ; подъ короткимъ и поношеннымъ грязнымъ платьемъ можно было угадать лишь скудное и конечно такое же грязное бѣлье; голая тонкая шейка ясно говорила, что дѣвочка грязна и худа отъ постояннаго, а не отъ временнаго состоянія голода. Тѣмъ не менѣе, черты ея тонкаго лица, ея руки и ноги и прямая спинка указывали на болѣе, такъ сказать, благородное происхожденіе, а глаза и смущеніе, вызвавшее краску у нея на лицѣ, положительно служили доказательствомъ извѣстной доли развитія и чувства.

- А, вотъ оно что! Васъ, значитъ, зовутъ Джанни Снаудонъ?- переспросилъ цѣловальникъ.- Ну, такъ вы на три и три четверти минуты опоздали, а можетъ быть къ вамъ прямо такъ и лѣзетъ большое богатство? Чудной какой-то этотъ старикашка!.. Что же подѣлаешь? Ужъ это въ порядкѣ вещей: что ни недѣля, то меньше, чѣмъ въ одну минуту люди то проигрываютъ, то выигрываютъ большіе капиталы. А, что вы скажете, м-ръ Сквибсъ?

М-ръ Сквибсъ отозвался крѣпкимъ словечкомъ.

Дѣвочка взяла свой кувшинъ и пошла прочь.

- Эй, Дженни! Постой: отдай мнѣ деньги, если тебѣ это все равно!

Она вернулась, смущаясь все больше и больше, и положила на прилавокъ свою мѣдь, а хозяинъ спросилъ ее, гдѣ она живетъ. Дженни назвала какой-то домъ въ Кларкенуэлѣ, близко во сосѣдству.

- Кто же тамъ живетъ: отецъ?

Она качнула головой въ знакъ отрицанія.

- Ну - мать?

- И матери у меня нѣтъ.

- Такъ съ кѣмъ же ты живешь?

- Я живу съ миссисъ Пекковеръ.

- Ну, такъ вотъ! Какъ я уже сказалъ, ничего не будетъ мудренаго, если этотъ чудной старикашка, который спрашивалъ про Снаудоновъ, встрѣтится тебѣ на дорогѣ.- И онъ подробно описалъ "чудную" наружность старика. Дженни задумчиво, почти печально выслушала до конца и пошла себѣ домой. Дорогой она бросала вокругъ тревожные взгляды, но нигдѣ не было видно страннаго старика съ сѣдою головой. Долго задерживаться ей тоже не хотѣлось.

Дойдя до дверей, которыя были открыты, но за которыми было темно, Дженни привычнымъ движеніемъ прошла въ нихъ и дошла до кухни, помѣщавшейся въ нижнемъ этажѣ. Оттуда несло сильнымъ запахомъ жареной колбасы и раздавалось присущее колбасѣ шипѣніе.

Не успѣла еще дѣвочка перешагнуть за порогъ кухни, какъ ее уже привѣтствовалъ молодой и сильный, но не мягкій женскій голосъ:

- Ну, сударыня! Нельзя сказать, чтобы вы поторопились! Прекрасно! Такъ извольте же теперь вы сами, въ свою очередь, подождать, пока вамъ дадутъ чаю, вотъ и все! Не я буду, если не сведу съ вами счеты сегодня же вечеромъ. Мать говорила, что за ней осталась еще одна расправа; я вамъ отдамъ за нее этотъ долгъ, только сначала выпью чаю, вотъ и все! Ну, чего ради ты стоишь, какъ дура? Говори! Покажи, покажи: сколько ты отпила пива?

- Я и губами-то къ нему не прикасалась, увѣряю васъ,- умоляющимъ тономъ возразила дѣвочка, и на лицѣ у нея промелькнулъ страхъ, вызванный обычнымъ дурнымъ обращеніемъ.

- Ахъ ты, лгунья! Всегда-то ты была и останешься лгуньей! Вотъ тебѣ, вотъ!

И сильной мускулистой рукою говорившая - дѣвушка лѣтъ шестнадцати - ударила Дженни. Но не только рука ея, а и весь ростъ, вся ея статная, но грубовато-красивая фигура изобличали въ ней силу и самоувѣренность. Тугими, тяжелыми прядями лежали на затылкѣ ея густые волосы, а на лбу была взбита изящная чолка. Ея платье изобличало въ ней рабочую, но было все-таки настолько разсчитано на эффектъ, что било въ глаза своей грубостью и яркими цвѣтами. Огонь разрумянилъ ея щеки, а при свѣтѣ лампы въ глазахъ ея засверкало веселье.

Миссъ Клементина Пекковеръ рада была, во-первыхъ, тому, что пришла сегодня съ работы раньше, чѣмъ обыкновенно, и намѣревалась, какъ у нея было принято выражаться,- "кутнуть"; во-вторыхъ, тому, что мать ея, хощяйка дома, въ тотъ вечеръ находилась въ отсутствіи, а слѣдовательно, бразды правленія и полная власть мучить ихъ общую невольницу и безотвѣтную рабу, Дженни Снаудонъ, сосредоточены въ ея рукахъ; въ третьихъ и послѣднихъ, радовалась Клемъ еще тому, что въ сосѣдней комнатѣ лежало бездыханное тѣло свекрови ея матери. Нѣсколько дней тому назадъ умерла эта старуха, давно лежавшая безъ движенія, и, такимъ образомъ, мать и дочь дождались, наконецъ, что съ ихъ плечъ свалилась обуза разъигрывать изъ себя добрыхъ и великодушныхъ родственницъ. Такова была одна сторона ихъ радости; другая же состояла въ наслѣдствѣ въ семьдесятъ-пять фунтовъ, помимо денегъ, которыя должны были получиться изъ "похоронной кассы".

- Что? получила на закуску?- обратилась Клемъ къ Дженни, которая отшатнулась, закрывъ лицо руками, чтобы молча побороть свою боль.- Ты думала, небось, что хозяйки дома нѣтъ, такъ ты и будешь сама въ кухнѣ распоряжаться? Ха-ха-ха! Не угодно ли вамъ лучше вычистить мнѣ сковородку, да берегитесь! Смотрите, чтобъ нигдѣ на ней не осталось ни крошечки жиру, а не то я вычищу ее объ вашу физіономію! Возьму тебя вотъ этакъ за волосы и буду тереть, тереть... Ну, поняла? Какъ ни верти, а мы съ тобой вдвоемъ проведемъ этотъ вечеръ... Ха-ха-ха...

Откровенность, съ которою Клемъ (какъ звали ее близкіе) была груба, нѣсколько уменьшала этотъ недостатокъ; тѣмъ не менѣе, удовольствіе, которое она заранѣе ощущала при мысли объ истязаніяхъ, угрожающихъ ея беззащитной жертвѣ, совершенно равняло ее съ краснокожими. Между ею и образованностью не могло быть ничего общаго. Какъ знать? быть можетъ, въ крови ея отдаленныхъ предковъ и въ самомъ дѣлѣ замѣшалась извѣстная доля индѣйскаго происхожденія?

На одномъ концѣ большого кухоннаго стола, на раскинутой скатерти, уже появилась тарелка, на которую Клемъ ловкимъ движеніемъ опрокинула со сковороды пять штукъ поджаристыхъ сосисокъ и вылила жирную черную подливку.

Прежде, чѣмъ приступить къ этому новому наслажденію, она отхлебнула глотокъ-другой пива, яи тогда только, облегченно вздохнувъ, принялась за ѣду, замѣчательно мѣрно и смачно отправляя себѣ въ ротъ одинъ кусокъ сосиски за другимъ. Минутъ пять прошло въ такомъ усердномъ и пріятномъ занятіи; и тогда, только вспомнила она о присутствіи Дженни, которая, стоя на колѣняхъ передъ очагомъ, усердно скребла бумагой по сковородкѣ. Глядя на нее, Клемъ напала на счастливую мысль еще кое-чѣмъ помучить бѣдную дѣвочку.

Надо замѣтить, что Дженни страшно боялась покойницы, которая уже въ гробу стояла въ сосѣдней каморкѣ, и Клемъ, подмѣтила это съ чуткостью настоящаго индѣйца.

- Ступай-ка, да принеси мнѣ оттуда спички!- приказала она.- Я скоро пойду наверхъ, такъ тогда понадобятся, чтобы посмотрѣть, хорошо ли ты убрала спальню?

Дженни внутренно содрогнулась отъ ужаса и, вставши на.ъ ноги, потянулась за свѣчою.

- Это еще что!- прикрикнула на нее Клемъ:- ты, кажется, и безъ того должна хорошо знать, гдѣ стоитъ каминъ. Ступай сію же минуту, а не то!..

Дженни побоялась ослушаться и ринулась въ потемки. Очутившись за дверью, она въ первую минуту почувствовала, что, вотъ-вотъ, упадетъ въ обморокъ, но вслѣдъ затѣмъ начала ощупью искать дверь каморки, которая отдѣлялась отъ кухни совершенно темнымъ переходомъ. Конечно, Дженни твердо знала, что почти невозможно не задѣть за гробъ, пробираясь въ камину; но, задѣвъ за него, она чуть не умерла на мѣстѣ отъ испуга. И, какъ на грѣхъ, спички никакъ ей въ руки не давались! Шарила, шарила она на каминѣ...- все напрасно! Вдругъ онѣ сами подвернулись ей подъ руку - и она вылетѣла вонъ, какъ ошалѣлая, дрожа всѣмъ тѣломъ.

Клемъ весело разсмѣялась: съ нея было пока довольно и этого развлеченія. Она съ наслажденіемъ потянулась, закинувъ назадъ свою красивую голову съ античными, но не добрыми губами. Когда она смѣялась, не было лучшей модели для художника, который пожелалъ бы изобразить воплощеніе силы и физической красоты. Бываетъ, что и тинистая почва этихъ низшихъ изъ слоевъ общества производитъ такіе пышные, хоть и недушистые цвѣты.

- Ты что-нибудь сегодня дѣлала для м-съ Юэттъ?- спросила Клемъ.

- Какъ же, миссъ! Я растопила у нея каминъ, и сбѣгала купить угольевъ на четырнадцать пенсовъ, и кое-что помыла.

- И что она тебѣ дала за это?

- Одинъ пенни, миссъ. Я отдала его м-съ Пекковеръ, когда она поѣхала за своей родственницей...

- А, ты отдала? Ну, такъ послушай, что я тебѣ доложу: чтобы отнюдь впередъ это не повторялось! Все, что ты ни получишь отъ жильцовъ, все отдавать мнѣ, и посмѣй только отдать матери хоть пенни... я съ тобой по-своему расправлюсь!.. Поняла?

Подъ впечатлѣніемъ минуты, Клемъ напала на эту блестящую мысль, и теперь ей оставалось только наслаждаться задачей, которую она задала бѣдной дѣвочкѣ. А пока не мѣшало, пожалуй, и немного прогуляться...

Вдругъ кто-то постучался, и Клемъ поспѣшила на крыльцо, чтобы посмотрѣть, кто тамъ. Передъ дверью, у самаго порога, стояла женщина въ длинной накидкѣ и въ яркой, пестрой шляпѣ; за спиной она держала раскрытый зонтикъ, чтобы защитить себя отъ рѣзкаго дождя, который гналъ порывистый вѣтеръ. Женщина сказала, что желаетъ видѣть м-съ Юэттъ.

- Прямо, во второмъ!- кратко отвѣтила своимъ обычнымъ хозяйскимъ тономъ Клементина.

Посѣтительница посмотрѣла на нее высокомѣрно, и не спѣша, закрывъ свой зонтикъ, пошла вверхъ по лѣстницѣ.

Клемъ подождала нѣсколько минутъ, затѣмъ безъ шума поднялась вслѣдъ за гостьей, къ самой двери м-съ Юэттъ, и прильнула ухомъ къ замочной скважинѣ. Больше четверти часа пробыла она неподвижно на мѣстѣ, и ея быстрый, безшумный уходъ ознаменовался въ скорости уходомъ самой гостьи, которая кликнула ее:

- Миссъ Пекковеръ!

- Чего вамъ?- отозвалась та, выходя какъ бы изъ кухни.

- Будьте любезны зайти къ м-съ Юэттъ на минуту!

- Хорошо, если будетъ время.

Посѣтительница мотнула головой въ знакъ прощанія и пошла прочь. Пять минутъ спустя, Клемъ уже вернулась отъ своей жилицы и приказала Дженни:

- Слушай! Ты знаешь гдѣ м-ръ Керквудъ работаетъ, на площади Сентъ-Джемса? Ты вѣдь и прежде тамъ бывала. Ну, такъ поди и стой тамъ, пока онъ не выйдетъ, чтобъ идти домой; тогда ты къ нему подойди и скажи, чтобъ онъ сейчасъ же шелъ прямо въ м-съ Юэттъ. Поняла? А чайную посуду ты все еще не убрала? Ну, погоди: вернешься, мы сведемъ съ тобой счеты. Да бѣги же скорѣе, а не то...

Въ углу на полу валялось жалкое подобіе женской шляпы; Дженни подхватила ее на ходу и нахлобучила себѣ на голову, за неимѣніемъ ничего другого, что защитило бы ее отъ дождя.

II.- Вѣрный другъ.

Наступилъ тотъ часъ въ который ежедневно рабочіе оставляютъ свое трудовое ярмо, и толпами наводняютъ улицы и переулки, спѣша воспользоваться тѣмъ краткимъ временемъ, когда они вольны жить, какъ имъ угодно. Цѣлые потоки людей - старыхъ и молодыхъ, женщинъ и мужчинъ - полились на улицу, несмотря на то, что еще многіе оставались на своихъ фабрикахъ и въ мастерскихъ, чтобы заработать лишнее, но все-таки громадное большинство обыкновенно освобождалось именно въ этотъ самый часъ, и разъѣзжалось по домамъ въ омнибусахъ, плотно нагруженныхъ пассажирами какъ внутри, такъ и снаружи. Въ вечернемъ туманѣ мелькали мимо огни, грохотали еще другіе экипажи и омнибусы, разбрасывая грязь во всѣ стороны и обдавая пѣшеходовъ, которые шлепали по липкой и скользкой мостовой. Трактиры оживлялись, наполняясь народомъ; въ ихъ окнахъ ярче вспыхивали огни. Улицы, съ самаго утра кишѣвшія народомъ, какъ улей пчелами, теперь погрузились въ полнѣйшее безлюдное молчаніе.

На холмахъ Сёррея въ тотъ же самый день свѣтило солнце; поля и долины благоухали первымъ дуновеніемъ весны; подъ гостепріимнымъ кровомъ полураспустившихся кустовъ подснѣжники поднимали уже къ небесамъ свои трепетныя, робкія головки... Но здѣсь, въ Кларкенуэлѣ, дѣла нѣтъ ни до чего подобнаго: здѣсь одинъ день проходитъ неизмѣнно такъ же точно, какъ другой; и каждый состоитъ изъ столькихъ-то рабочихъ часовъ, которые представляютъ собою такую-то, опредѣленную часть общаго заработка за цѣлую недѣлю.

Въ другихъ улицахъ тянутся длинные ряды домовъ, которые служатъ только жилищемъ для богатыхъ, обезпеченныхъ людей; но здѣсь, въ Кларкенуэлѣ, что ни дверь, что ни окно, то новое объявленіе о какомъ-нибудь ремеслѣ, которымъ занимаются ихъ владѣльцы. Нигдѣ такъ ясно не бросается въ глаза, до чего люди способны разнообразить трудъ, пріумножать его, корпѣть надъ нимъ, убивать жизнь свою на то, чтобы словно нарочно придумывать все новые способы уморить себя работой. Просто не надивишься, до чего неизмѣримые запасы силы и изобрѣтательности расходуются безпощадно здѣсь, въ этихъ трущобахъ и подвалахъ. Но еще того удивительнѣе мысль, что никакого просвѣта, никакой надежды въ будущемъ не питаютъ эти вѣчные труженики, за исключеніемъ права ѣсть и спать и производить на свѣтъ себѣ подобныхъ, которые вмѣстѣ съ ними будутъ биться изъ-за куска хлѣба; будутъ сидѣть, не разгибаясь, цѣлый Божій день, во всякое время года, во всю жизнь, пока имъ суждено существовать; будутъ напрягать свое зрѣніе и свои мышцы; будутъ переутомлять себя и вынашивать въ себѣ свои недуги и, наконецъ, рѣшительно отстранять отъ себя самую мысль о томъ, что и ихъ существованіе могло бы быть совсѣмъ иное...

Жестяники и слесаря, стекольщики и эмальировщики, столяры и прочіе ремесленники, выдѣлывающіе всевозможные матеріалы, которыхъ во множествѣ даютъ нѣдра земли,- всѣ сосредоточены здѣсь, въ Кларкенуэлѣ; всѣ они - представители тѣхъ ремеслъ, которыя требуютъ скорѣе ловкости въ пальцахъ, нежели грубой силы и мощи. Вывѣски здѣсь могутъ дать вамъ поводъ думать, что вы попали въ царство золота и серебра, алмазовъ и драгоцѣнныхъ камней. Но нѣтъ! Въ глубинѣ темныхъ закоулковъ цѣлыя семьи тѣснятся на чердакахъ и въ подвалахъ, неустанно перебирая въ рукахъ своихъ драгоцѣннѣйшія украшенія, предназначенныя для рукъ и для шеи тѣхъ, которыя родились на свѣтъ, чтобъ только наслаждаться жизнью. Вотъ, въ одномъ домѣ, какъ гласитъ объявленіе, живетъ торговецъ алмазами; а рядомъ, въ какомъ-нибудь сыромъ подпольѣ, кишитъ цѣлое гнѣздо голодныхъ ребятъ, которые ждутъ не дождутся, чтобы вернулась мать со своимъ случайнымъ заработкомъ...

По своему обыкновенію, Дженни Снаудонъ бѣжала сломя голову, пока не запыхалась, пока уже больше не въ состояніи была бѣжать; а затѣмъ начала идти скорымъ шагомъ, усиленно стараясь отдышаться. Она всегда такъ спѣшила; но не изъ любви къ труду, а просто потому, что въ ней живо подымалось сознаніе, что если бы не Пекковеры, мать и дочь, ей бы пришлось жить въ рабочемъ домѣ, гдѣ живется еще того хуже.

Впрочемъ, была и еще другая причина, по которой Дженни такъ спѣшила въ мастерскую, гдѣ работалъ Керквудъ: онъ былъ единственный человѣкъ, который обходился съ нею ласково и котораго она мысленно называла своимъ "другомъ". Встрѣчались они всего какой-нибудь разъ въ мѣсяцъ, да и то не всегда; но за то воспоминаніе объ этой встрѣчѣ оставалось у нея надолго въ видѣ самаго свѣтлаго, но краткаго мгновенія. Какъ-то разъ ей уже приходилось разыскивать Керквуда, и она хорошо запомнила, гдѣ его мастерская. Теперь она прямо пошла на площадь Сентъ-Джона, и остановилась передъ дверью съ вывѣской:- "Г. Льюисъ, золотыхъ дѣлъ мастеръ".

Дженни стояла, терпѣливо выжидая случая увидѣть подмастерьевъ, и уже начинала думать, что всѣ ушли съ работы, какъ вдругъ дверь отворилась и на улицу вышли цѣлыхъ двое мастеровыхъ.

- Позвольте спросить, тутъ ли еще м-ръ Керквудъ?- проговорила она.

- Да!- любезно отозвался одинъ изъ уходившихъ и крикнулъ въ комнату:- Эй, Сидней! Къ тебѣ твоя милая пришла!

Дженни отшатнулась въ сторону; но еще мигъ, и она успокоилась при видѣ ей знакомаго лица, появившагося на порогѣ; она торопливо разсказала, зачѣмъ пришла, и оба двинулись въ путь.

Дождь все еще лилъ; но Сидней не сразу это замѣтилъ и, какъ бы задумавшись, молча шагалъ себѣ впередъ.

- Ну, однако! Ты простудишься непремѣнно, если будешь бѣгать по такой погодѣ. Ты насквозь промокла! На вотъ, надѣнь хоть на голову,- и онъ снялъ съ себя свою куртку.

Никогда еще не говорилъ онъ съ нею такъ рѣзко и нетерпѣливо. Они прошли молча еще, нѣсколько шаговъ.

- Какъ поживаетъ м-ссъ Юэттъ?- спросилъ Сидней и опять замолкъ, проворными, большими шагами идя впередъ.- Все еще плохо? А ребенокъ?

Ей мѣшала говорить необходимость поспѣвать за нимъ, но ея растерянная, неуклюжая фигурка только тогда обратила на себя его вниманіе, когда на нее упалъ свѣтъ фонаря. Сидней улыбнулся, но въ его улыбкѣ отразилась жалость.

- Такъ теперь потеплѣе стало?

- Да.

- У тебя нѣтъ кофточки?

- Есть, да очень старая: ее собираются чинить.

Подъ безличной формой "собираются" Дженни подразумѣвала свою тетку.

- "Собираются"?- переспросилъ Сидней: - не мѣшало бы "имъ" поторопиться!- И въ тонѣ его голоса послышалась прежняя ласка.

Обрадованная Дженни осмѣлилась взглянуть на него.

- Я, можетъ быть, иду слишкомъ скоро?- продолжалъ онъ.

- О, нѣтъ! Только, мнѣ бы хотѣлось...

Сидней остановился, видя, что она смущается и не находитъ словъ.

- Ну? Ты хочешь мнѣ что-нибудь сказать?

И ободренная дѣвочка разсказала все происшедшее.

- И надо же тебѣ было опоздать!- съ досадою замѣтилъ ея другъ.- Но не тревожься: будемъ надѣяться, что все обойдется благополучно.

- Вы думаете?- горячо спросила Дженни, и Сидней пробурчалъ ей что-то полу-сердитое въ отвѣтъ, на минуту положивъ ей ласково руку на плечо.

Не доходя до дому, Дженни сняла съ головы и съ плечъ его куртку и поблагодарила. Сидней молча взялъ и перекинулъ ее себѣ на руку.

Клемъ, отворившая имъ дверь, приняла не особенно любезно единственнаго изо всѣхъ своихъ знакомыхъ, который никогда не пользовался случаемъ сказать ей грубоватую любезность. Ея кокетливое обращеніе съ нимъ не привело ни къ чему, а потому и Клемъ считала себя вправѣ поступать такъ, какъ еслибы онъ ей нанесъ въ чемъ-нибудь кровную обиду. Сидней тоже угрюмо взглянулъ на нее и не сказалъ ничего.

- Вы, конечно, сами найдете дорогу наверхъ?- промолвила Клемъ такимъ тономъ, какимъ говорила съ чужими.

- Благодарю васъ; конечно!- отвѣтилъ Сидней и вслѣдъ за Дженни пошелъ вверхъ по лѣстницѣ.

Когда онъ постучался, ему изъ-за двери отвѣтилъ слабый женскій голосъ, очевидно принадлежавшій самой м-съ Юэттъ, которая сидѣла на постели съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Ея изнеможенная поза, ея истощенное лицо усиливали впечатлѣніе, которое производила вся ея жалкая фигура.

Она была скорѣе закутана, нежели одѣта; ея жидкіе, безцвѣтные волосы небрежнымъ узломъ свѣсились на затылкѣ. Бѣдной женщинѣ было всего двадцать-семь лѣтъ, но ей можно было дать гораздо больше, судя по ея вялому, подавленному виду, который выдавалъ ея безволіе и слабость характера. Такія женщины, не смотря на всю свою доброту, на всю свою готовность идти на встрѣчу малѣйшей ласкѣ, остаются безвольны; если же обстоятельства сложатся для нихъ неблагополучно, онѣ принесутъ больше вреда, чѣмъ пользы тѣмъ, кто для нихъ дорогъ.

Подлѣ нея, на полу, лежали трое дѣтей, старшему изъ которыхъ было семь лѣтъ; но у мужа ея, Джона Юэтта, уже были сынъ и дочь отъ перваго брака, когда онъ на ней женился. Дѣти были бѣдно, но опрятно одѣты; тѣльце, на которомъ платье свободно болталось, было тщедушнаго, нездороваго вида.

Сидней подошелъ къ кровати и поздоровался за руку.

- Я рада, что вы пришли раньше Клары,- начала м-съ Юэттъ: - я такъ и надѣялась! Но она скоро придетъ, а мнѣ надо успѣть съ вами переговорить. Что погода, очень ужъ дурная? Я это сейчасъ чувствую. Здоровье у меня стало такъ плохо, что я хочу пойти въ больницу.

- А развѣ докторъ къ вамъ не ходитъ?

- Это все денегъ стоитъ, а въ больницѣ все-таки мнѣ что-нибудь пропишутъ. Что, очень я на видъ плоха?

- Во всякомъ случаѣ, вы не изъ такихъ, которымъ разрѣшается вставать съ постели,- проворчалъ Сидней, придвигая свой стулъ поближе въ кровати.

- Да не могу же я лежать, поймите! Такъ нечего объ этомъ говорить. Но меня безпокоитъ Клара. Только-что заходила ко мнѣ м-съ Тэбсъ и говорила, говорила безъ умолку. Она даетъ Кларѣ столъ и квартиру и пять шиллинговъ въ недѣлю. Клара настаиваетъ, чтобы уйти изъ дому, а отецъ не хочетъ. Но, можетъ быть, это было бы даже недурно; а, Сидней? Я знаю, вамъ этого бы не хотѣлось, но что же дѣлать?

Голосъ ея зазвучалъ протяжно и плаксиво; ей въ тонъ жалобно запищалъ ея двухнедѣльный крошка, тоже выражая свое неудовольствіе.

- Неужели все напрасно? Неужели она въ самомъ дѣлѣ хочетъ идти на мѣсто и никогда, никогда мнѣ не дастъ слова?- воскликнулъ Керквудъ.

Больная поникла головой; глава ея наполнились слезами.

- Я сдѣлала все, что могла; ну, право же все, Сидней! Она упряма, а вдобавокъ и въ домѣ у насъ ни гроша. Конечно, не Джонъ тому виною: просто, не судьба! Вы знаете, какой онъ у насъ преданный и добрый; онъ на все готовъ для другихъ, а для меня былъ и будетъ всегда лучшимъ изъ мужей,- умирать буду, а все-таки не могу сказать про него ничего другого!

Нѣсколько минутъ она всхлипывала жалобно. Сидней также не могъ скрыть отъ нея свою тревогу

- Послушайте, однако!- началъ онъ, поборовъ свое малодушіе:- когда все идетъ такъ плохо,- вѣрно ужъ скоро конецъ всему дурному и близка перемѣна въ лучшему. Такія неудачи долго не могутъ тянуться; Джонъ скоро найдетъ себѣ мѣсто, а пока вы должны и не смѣете мнѣ мѣшать дать вамъ хоть сколько-нибудь взаймы!

- Не смѣю, Сидней; право же не смѣю! Онъ говоритъ: стоитъ только разъ занять,- а тамъ ужъ и пойдетъ, и пойдетъ, и будешь себѣ все занимать да занимать, а самъ ничего не заработаешь! Вы знаете, это - одинъ изъ его излюбленныхъ коньковъ.

- Пустяки! Я его считаю просто неразсудительнымъ и эгоистичнымъ человѣкомъ.

- Нѣтъ, нѣтъ! Джонъ никогда въ жизни не былъ эгоистомъ. И вы мнѣ больше этого не говорите! Такая ужъ у него фантазія.

- Отъ этого легко его избавить,- надо только разрѣшить Кларѣ уйти изъ родного дома. А опасаться нечего: если дѣвушка сама себя, въ свои семнадцать лѣтъ, не уважаетъ, такъ никогда больше и не научится себя уважать, и ничего вы съ этимъ не подѣлаете! Скажите, чтобы Джонъ отпустилъ дочь.

Горько звучали его слова; онъ откинулся на спинку стула и такъ его пошатнулъ, что несчастный заскрипѣлъ.

- А что, если съ нею какая бѣда приключится? Ну что тогда?- жалобно продолжала м-съ Юэттъ:- вѣдь намъ хорошо извѣстно, почему м-съ Тэбсъ такъ хочется залучить Клару къ себѣ,- потому что она красива! А еслибъ съ нею что-нибудь случилось, отецъ не вынесетъ, съума сойдетъ. Счастье, что мой отецъ держалъ насъ строго, а не то я давно бы стала поступать какъ Клара. Хорошо, что онъ умеръ еще прежде, чѣмъ я...

- Полноте! Нечего объ этомъ поминать,- перебилъ ее Сидней.- Что было, то прошло и быльемъ поросло.

- Нѣтъ, нѣтъ! Этого забыть нельзя, и Клара знаетъ, и потому меня ни въ грошъ не ставитъ, я это понимаю.

- Не думаю; у нея все-таки доброе сердце...

Тяжелые шаги за дверью перебили его. На порогѣ появился юноша лѣтъ девятнадцати, рослый и красивый, съ нѣжными чертами лица; профиль его указывалъ на острый умъ и живое соображеніе; движенія были быстрыя, но при большемъ запасѣ здоровья онъ могъ бы быть полнѣе. Онъ поклонился Керквуду нѣсколько высокомѣрно.

- Гдѣ та медалька, которую я рѣзалъ вчера?- спросилъ онъ, разбрасывая вещи, въ которыхъ рылся.

- Потише, Бобъ!- остановила его мать.- Она лежитъ въ сосѣдней комнатѣ на каминѣ.

Бобъ бросился туда и вернулся съ блестящей свѣтленькой медалькой, сіявшей особенно ярко въ его черной рукѣ, которая лоснилась, какъ будто онъ имѣлъ дѣло съ желѣзными или вообще металлическими вещами. Юноша подошелъ къ Сиднею и показалъ ему свою работу.

- Ну, какъ вамъ кажется?- и самъ же пояснилъ, указывая на рисунокъ тончайшей работы - жокея, привставшаго на стременахъ на лошади, которую онъ бьетъ ожесточенно.

- Это "Талли-xo!" на весеннихъ скачкахъ. Я на него ставлю.

И, небрежно кивнувъ головою, онъ бросился вонъ изъ комнаты.

Биография

Произведения

Критика