16-04-2018 Генри Дэвид Торо (Henry David Thoreau) 939

Г. Торо: от непротивления к сопротивлению

М.Н. Захарова

Идеи Генри Торо наложили значительный отпечаток на современные общественные движения в Соединенных Штатах. В свое время Торо демонстративно отказался платить налоги правительству, развязавшему в 1846 г. захватническую войну против Мексики; его заключили тогда в тюрьму. Перу Торо принадлежит известный памфлет «О долге гражданского неповиновения».

В апреле этого года антивоенные организации в США широко пропагандировали отказ от уплаты налогов по примеру Г. Торо. Комитетом ненасильственных действий были выпущены фиктивные деньги с портретом Торо; комитет призывал «платить» этими деньгами 60% федерального налога, которые, по подсчетам экономистов, идут на военные расходы. Участники антивоенного движения часто цитируют Торо, ссылаются на его произведения. В начале мая одна из активных участниц этого движения повторила на пресс-конференции слова Торо: «Во времена, подобные нынешним, лучшим людям место в тюрьме».

Выдающийся американский писатель Генри Дэвид Торо (1817-1862 гг.) умер от чахотки в расцвете творческих сил. Не пользовавшийся при жизни широкой известностью, он был признан в XX в. классиком американской литературы, и тогда пришла к нему посмертная слава. Более 30 томов составляют теперь его опубликованные сочинения.

Генри Торо остро ощущал любую социальную несправедливость. Главное его произведение «Уолден, или жизнь в лесу» (1854 г.) выдержало свыше 150 изданий; оно переведено на полтора десятка языков, переводилось не раз и на русский, впервые в 1900 г.

В Соединенных Штатах существует «Общество Торо», издающее с 1941 г. ежеквартальный бюллетень. Отделения общества имеются и в других странах, в частности в Англии и во Франции.

Несмотря на то что Торо был неустанным критиком капиталистического образа жизни, дань его популярности отдает и официальная Америка. В 1962 г. бюст писателя был водворен в национальный Пантеон, в 1967 г., к 150-летию со дня рождения, в честь его была выпущена почтовая марка.

Произведения Торо издаются во многих странах Европы, Азии, Африки. Он особенно популярен в Индии и Японии. Известностью за пределами Соединенных Штатов писатель обязан в значительной мере памфлету «О долге гражданского неповиновения» (1849 г.). Это произведение высоко оценивал в свое время Лев Толстой.

Последователем Торо был Махатма Ганди, никогда не расстававшийся с этим памфлетом, знавший наизусть многие его страницы. Ганди в широких масштабах осуществлял среди масс индийского народа программу «гражданского неповиновения» британскому колониальному господству.

В наше время в Соединенных Штатах борьбу против неравенства негров Мартин Лютер Кинг и его соратники также начинали с осуществления бойкота в соответствии с идеями Торо о ненасильственном «гражданском неповиновении». Кинг говорил о своем увлечении идеей отказа от сотрудничества с «организованным злом». Велика популярность идей Торо среди американской левой интеллигенции, среди студенчества.

Глубокая ирония истории заключена в том факте, что поборники пацифизма и ненасилия Ганди и М.Л. Кинг погибли жестокой насильственной смертью.

Почти каждое его произведение имеет четко выраженную политическую направленность, пронизано непримиримостью к построенному на эксплуатации обществу, порабощающему личность человека.

Его художественное творчество оказало огромное эстетическое воздействие на американскую литературу. Но это отдельная тема. Настоящая статья посвящена его социально-политическим взглядам.

В чем же заключаются эти взгляды, какова была их эволюция, чем объясняется влияние этих взглядов на общественное движение в США?

Генри Торо родился и жил в маленьком городке Новой Англии Конкорде, знаменитом тем, что там в 1775 г. началась вооруженная борьба американцев против британских колониальных войск. Отец Генри был ремесленником — владельцем карандашной мастерской. Будущему писателю удалось окончить Гарвардский университет. Как способный, но нуждающийся студент, он получал небольшую стипендию. Предметом его увлечения была древнегреческая философия и литература. Он блестяще владел древнегреческим и перевел впервые на английский язык «Прикованного Прометея» и другие шедевры древнегреческой литературы. Настоящий полиглот, Торо знал французский, испанский, немецкий, итальянский, несколько восточных языков. Он был знатоком индусской и китайской философии. Среди воспитанников Гарварда не было тогда равного ему ориенталиста.

Большому ученому, Торо трудно было найти в те времена практические применения своим обширным познаниям. По окончании университета он был учителем начальной школы, но вскоре оставил это занятие. Нежно любя детей, он не разделял тогдашнего принципа воспитания телесными наказаниями. Вместе с братом Торо пытался открыть свою школу, был частным репетитором.

Торо зарабатывал на жизнь трудом землемера, был умелым садоводом, лудильщиком, знал, как построить сарай, смастерить лодку. В ремесле плотника он имел случай усовершенствоваться, когда сам ставил себе хижину, чтобы жить отшельником на Уолденском озере. Писатель, поэт, редактор, лектор, Торо считал обязательным для каждого человека ежедневный физический труд; таково было тогда убеждение многих представителей передовой интеллигенции Новой Англии.

Время возмужания писателя, формирования его мировоззрения падает на конец 30-х и 40-е годы прошлого столетия. В Новой Англии возникло тогда литературно-философское движение передовой интеллигенции, известное под названием трансцендентализма. Оно родилось в обстановке социальных перемен, связанных с коренной ломкой ранее патриархального аграрного уклада, на смену которому шла фабрика; то была промышленная революция, развернувшаяся в штатах Новой Англии ранее, чем в других частях страны. Урбанизация, разорение фермерства, появление жестоко эксплуатируемого класса фабричных рабочих и другие социальные последствия промышленного переворота питали чувства протеста. Обстановка осложнилась бедствиями первого в США серьезного экономического кризиса 1837-1843 гг., развеявшего мечты об особом пути развития Соединенных Штатов. В стране разразились тысячи мелких и крупных банкротств, в больших городах насчитывались десятки тысяч безработных, все это рождало настроения глубокой разочарованности в господствовавших порядках.

Движение трансценденталистов отдавало дань религиозным исканиям в духе раннего христианства, церковному обновленчеству, моральному самоусовершенствованию личности, увлечению немецкой идеалистической философией. В то же время это, несомненно, было движение антикапиталистического протеста против осуществления технической революции за счет производителей материальных благ.

Осуждая эксплуататорскую сущность капитализма, трансценденталисты полагали, что достижения человеческого гения, создавшего машины, должны стать достоянием всего общества, служить делу социальной справедливости и гуманизма.

В выборе путей к лучшему будущему трансценденталисты не были едины. Одни из них искали выход в организации кооперативного труда, в утопических экспериментах общинного социализма. В штате Массачусетс появились в это время четыре кооперативные общины. Широко развернулось и фурьеристское движение. Торо не разделял взглядов ранних кооператоров. Общежитию в раю, как писал Ван Вик Брукс, он предпочел бы комнату на одного в преисподней. Но индивидуализм Торо носил действенный характер.

В обличении строя частной собственности Торо порой опережал многих, кто пошел по пути коллективизма. С юных лет, еще в школьных сочинениях он осуждал тех, кто делает деньги своим кумиром. Изучая жизнь индейцев, он восхищался не только их близостью к природе, но и гордым презрением к собственности. С восторгом писал Торо об обычае древних мексиканцев сжигать раз в 50 лет все нажитое добро. Его заметки о жизни индейцев составили 3 тыс. страниц; ранняя смерть помешала ему дописать эту книгу.

«Уолден, или жизнь в лесу», произведение, воспевающее и одухотворяющее родную природу, представляло в то же время глубокую критику современного общества, было пронизано чувством глубокой симпатии к людям труда — жертвам жестокого строя. Торо безоговорочно осуждал общество, где на одном полюсе — нищета и приюты для бедных, на другом — дворцы, утопающие в роскоши. Он писал об «огромных массах населения, низведенных до уровня дикарей».

Но Торо не обольщался и идеалом мелкой трудовой собственности, столь распространенным в тогдашней Америке. Фермерство Новой Англии разорялось на его глазах, так как скудная почва не давала возможности успешно конкурировать с быстро развивающимся земледелием плодородных прерий Запада. Конкордским фермерам, указывал Торо, приходится работать 20, 30, 40 лет, чтобы стать действительными владельцами своих ферм, которые наследуются ими вместе с закладными или приобретаются в кредит. Редко можно было встретить фермера, сполна расплатившегося за землю трудом своих рук. Если, писал он, известно, что разоряются 97 торговцев из 100, то это же относится и к фермерам.

С чувством глубокого сострадания писал Торо о своих молодых земляках, имевших несчастье унаследовать ферму, дом, амбар, скот, сельскохозяйственный инвентарь. «Лучше бы они родились в открытом поле и были вскормлены волчицей, — писал он. — Они бы тогда яснее видели на какой пашне призваны трудиться. Кто сделал их рабами земли?.. Зачем им рыть себе могилы, едва успев родиться?.. Сколько раз встречал я бедную бессмертную душу, придавленную своим бременем; она ползла по дороге жизни, влача на себе амбар 75 футов на 40, свои авгиевы конюшни, которые никогда не расчищаются, и 100 акров земли — пахотной и луговой, сенокосных и лесных угодий!».

Эти строки писались в 40-х годах XIX в., когда в стране набирало силу движение за гомстед — бесплатную раздачу государственных земель Запада — под лозунгом «Голосуй за свою ферму». В эпоху, когда идеализация мелкой фермерской собственности достигла своего апогея, мудрый и дальновидный Торо советовал своему собрату-фермеру: «Пользуйся плодами земли, но не владей ею».

Какой ценой создаются достижения современной цивилизации? Торо приглашал заглянуть в лачуги, выстроенные вдоль линии железной дороги, где люди живут без пола, без окон, с дверьми, открытыми даже зимой, чтобы пропускать свет. «Старые и молодые одинаково сгорблены, потому что вечно ежатся от холода и страданий, не в состоянии развиваться ни физически, ни духовно». Писатель призывал уважать тех, чьим трудом создано все, чем гордятся американцы.

[…]

Писатель разбивает иллюзии о «представительном образе правления». Напоминая, что революционная война американских колоний за независимость началась с конфликта по поводу налогообложения колоний, не представленных в английском парламенте, Торо констатировал, что часть населения Соединенных Штатов также не представлена в конгрессе, что и здесь есть налогообложение без права представительства. Вывод ясен: и в Соединенных Штатах середины XIX в. имелась почва для революционной борьбы.

С глубокой иронией пишет он о погоне за голосами избирателей, о наступлении «странных времен», когда республики, как, впрочем, империи и королевства, «подобно нищим» стучатся в двери частных домов и умоляют голосовать за них. Торо ополчается на прессу, бичуя ее как орудие в руках властей предержащих, пишет о газетах как о «правящей силе». Что касается его самого, то он, поскольку «любит литературу и до некоторой степени также и правду, никогда ни за какие деньги не станет читать газет, чтобы не притупить в себе чувство справедливости». Он добавляет, что за всю жизнь вряд ли прочел хотя бы одно президентское послание.

Как своего рода сатиру на существующие институты писатель рассматривал «золотую лихорадку», начавшуюся в 1849 г. после открытия золота в захваченной у Мексики Калифорнии. Тот факт, что «бегство» в Калифорнию встретило одобрение «не только купцов, но и философов», Торо считал позором для человечества, для его философии, религии и поэзии. Золотоискатель — враг честного рабочего, писал он, карточный игрок; если выигрывает золотоискатель, проигрывает общество. Торо предельно резок в этой своей сатире. Свинья, пишет он, добывающая себе на жизнь тем, что роет рылом землю, стыдилась бы компании золотоискателя.

Более всех других институтов современного ему американского общества Торо ненавидел рабство, ненавидел яростно. Его друг поэт У.Э. Чаннинг свидетельствовал, что Торо никогда не колебался в этом вопросе, был от начала и до конца преданным другом американского раба. Он не мог смириться с существованием рабства в стране, которая «выдает себя за убежище свободы».

[…]

Войну против Мексики Торо рассматривал как дело сравнительно немногих лиц, которые превратили правительство в свое орудие. Он противопоставляет правительству народ, который никогда не согласился бы на такую войну.

В отношении защищавшего рабство правительства Торо считает применимой формулу «права на революцию», осуществляемого в том случае, когда тирания правительства и его неэффективность становятся непереносимыми. Эта формула провозглашена Декларацией независимости 1776 г., утверждавшей право колоний на восстание против английской метрополии, она широко известна американцам. Торо полемизировал со своими согражданами, чьи предки первыми атаковали британцев в Конкорде в 1775 г., напоминая, что никто не ставил под вопрос право предков на революцию. Торо указывал, что если одна шестая нации, выдающей себя за твердыню свободы, — это рабы, а сама страна вторгается в соседнюю, то настало время, когда каждый честный человек обязан восстать, перейти к революционным действиям. По мнению Торо, народ обязан сделать это любой ценой, даже если бы это «стоило ему существования как нации». Последние слова были адресованы тем, кто мирился с рабством, ссылаясь на необходимость сохранения единства союза северных и рабовладельческих южных штатов.

[…]

Памфлет «О долге гражданского неповиновения» начинается словами, в которых автор от всего сердца одобряет девиз: «Лучшим является правительство, которое менее всего управляет». Он также верит в формулу, что «самым лучшим является правительство, которое вовсе не управляет», однако существование последнего станет возможным лишь тогда, когда люди будут к этому подготовлены.

Какова же философия, лежащая в основе теории «гражданского неповиновения», и где следует искать генезис идей Торо?

Изучавший его творчество Теодор Драйзер настаивал на независимости его мысли, на том, что она замечательно свободна от посторонних влияний. Драйзер имел в виду творчество Торо в целом.

В.Л. Паррингтон, выдающийся историк американской общественной мысли, полагал, что взгляды Торо на государственность аналогичны философскому анархизму У. Годвина, изложенному в сочинении «О политической справедливости» (1793 г.). Не отрицая близости идей Торо к концепции Годвина, но воздерживаясь от аналогии, следовало бы обратить внимание на американских предшественников Торо, прежде всего на Т. Джефферсона; это ему принадлежит формула о правительстве, которое менее всего управляет. Вместе с Томасом Пейном, Пристли, Гольбахом и физиократами Джефферсон был сторонником сведения функций государственной власти до минимума. Трансценденталисты поставили эпиграфом к своему журналу «Дайл» эту формулу Джефферсона.

Однако, отмежевываясь от анархистов, Торо писал, что в отличие от тех, кто называет себя «людьми без правительства» (по government men), он хотел бы не сразу перейти к обществу, лишенному правительства, а готов признать авторитет и с радостью подчиниться правительству, обладающему знаниями и способностью действовать лучше, чем он, Торо. Затем он дает концепцию «лучшего правительства»: такое правительство должно «получать согласие» управляемых. Из этого следует, что не может быть речи о полной аналогии позиции Торо со взглядами У. Годвина.

Имея в виду уход Торо на Уолденское озеро, Паррингтон справедливо указывал, что предложенный им путь отличался крайним индивидуализмом. Следует, однако, помнить, что свой поступок Торо не пропагандировал как пример для подражания; более того, он писал, что ни в коем случае не хочет, чтобы кто-либо следовал его примеру. У него не было готового социального идеала, он призывал к поискам новых путей.

«Я ушел в лес, — писал Торо, — потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то научиться, чтобы не обнаружить перед смертью, что я вовсе не жил... Я хотел погрузиться в самую суть жизни и добраться до ее сердцевины...»

Торо восставал против строя, попирающего личность. Он признавал прогрессом историческое развитие от абсолютной монархии к ограниченной и от нее к демократии. Но демократия, как мы ее знаем, писал он, не последнее из достижений. В мечтах о будущем он так представлял себе идеальное общество: «Я утешаю себя представлением о государстве, которое сможет позволить себе быть справедливым ко всем людям и рассматривать индивида с уважением... Такое государство подготовит путь еще более совершенному и славному государству, которое я себе представляю, но пока еще нигде не видел».

Этими словами, свидетельствующими о том, что Торо вовсе не отрицал принцип государственности, заканчивается его памфлет «О долге гражданского неповиновения». Он был написан в 1846 г. и впервые опубликован в 1849 г. Убеждая в этом произведении американцев, что у них достаточно оснований нарушить закон и бойкотировать правительство, Торо ограничивает здесь осуществление «права на революцию» пассивным сопротивлением, не помышляя о сопротивлении злу насилием.

[…]

В конце 1858 г. Торо заболел. Он умер в начале гражданской войны, не увидев осуществления своего пророческого предсказания. Число единомышленников Брауна на Севере быстро увеличивалось с момента поднятого им восстания, и через полтора года с Севера с песней о Джоне Брауне двинулись полки против мятежного Юга.

В «Слове в защиту капитана Джона Брауна» Торо выступил страстным поборником идей сопротивления, призыва к ниспровержению рабства революционным путем, к применению в этой борьбе оружия, прямого насилия. «Своеобразной доктриной Брауна, — писал он, — является убеждение, что человек имеет полное право на вмешательство силой, чтобы освободить раба. Я с ним согласен».

Торо считал, что винтовки Шарпа и револьверы нашли единственный раз «свое применение в справедливом деле». Оружие оказалось в руках тех, кто был в состоянии правильно его использовать. Так он обосновал идею вооруженного восстания против защищавшего рабство правительства, и именно так она была понята современниками, а противники ее клеймили Торо заодно с Брауном как «фанатика».

Писатель говорил, что счастлив жить в одно время с Брауном и горд, что является его современником. «Слово» заканчивалось оценкой восстания в Харпере Ферри как одного из важнейших событий в истории Соединенных Штатов. «Я предвижу то время, — писал Торо, — когда художник будет рисовать эту сцену, ему не нужно будет больше в поисках сюжета ездить в Рим. Поэт будет воспевать ее, историк ее увековечит. Вместе с высадкой пилигримов и Декларацией независимости она станет украшением будущей национальной галереи. Когда перестанет существовать по крайней мере нынешняя форма рабства, мы сможем оплакивать капитана Брауна. Тогда, и только тогда, мы отомстим за него».

На протяжении шести недель, отделявших восстание в Харпере Ферри от казни Брауна, Торо развивал энергичную деятельность: он читал лекции, хлопотал об издании «Слова» брошюрой для сбора средств в помощь семье Брауна, был деятельным организатором траурного митинга в Конкорде. Несмотря на все усилия, ему не удалось добиться траурного звона колоколов.

В начале 1860 г. Торо переправил в Канаду Френсиса Мерриама — одного из немногих уцелевших участников восстания, которому грозила выдача властям. Писатель был в числе тех конкордцев, которые воспротивились аресту Ф. Сэнборна — одного из аболиционистской «шестерки», оказывавшей помощь Брауну в организация восстания. С палками и камнями в руках они предотвратили арест и изгнали из Конкорда констеблей федерального правительства. Торо выступил на митинге, созванном в связи с этим событием.

Дневники Торо за этот период содержат записи его мыслей о Брауне. 4 июля 1860 г. собравшимся на могиле героя аболиционистам была зачитана рукопись Торо «Последние дни Джона Брауна». В ней автор снова возвращался к значению героического восстания. «Шесть недель жизни Брауна перед казнью, — писал он, — были подобны метеору, осветившему мрак, в котором жила страна». В образе неумирающего героя писатель воспел решимость народа к борьбе, которая летом 1860 г. уже была налицо. «Из всех людей, бывших моими современниками, — писал он, — мне представляется, что Браун был единственным, кто не умер. Я встречаю его на каждом перекрестке, он среди нас. Он заслужил бессмертие».

Два произведения, связанные с восстанием 1859 г., стали новым этапом в развитии мысли Торо, переходом от позиции непротивления к признанию сопротивления. Этот факт либо отрицается, либо игнорируется многими американскими авторами. Не хотели придавать ему значения и те последователи Торо, которые держатся за религиозные догматы христианства.

Интерес представляет концепция Уолтера Хардинга, автора многих посвященных творчеству Торо работ, секретаря общества его имени. Хардинг признает «Слово» самым красноречивым и ярким из выступлений Торо, продолжающим жить и вызывать отклик и поныне.

[…]

Насилие может и не нравиться, но необходимость высшего порядка заставляет к нему прибегнуть. Торо, как Браун, и многие аболиционисты того времени, был непримиримым противником войны, — самой ужасной формы применения силы. Но Торо и его единомышленники приветствовали вооруженную борьбу против рабовладельцев.

Друзья и биографы Торо — Чаннинг и Сэнборн свидетельствовали, что, узнав Брауна, Торо сразу его оценил и испытывал чувство глубокого уважения к нему. Чаннинг, бывший самым близким к писателю человеком, вспоминал, что тот никогда не смог примириться с тем, что Брауна не удалось спасти (Торо участвовал в замыслах спасения Брауна). Чаннинг писал, что всегда, когда впоследствии упоминалось имя Брауна, пульс Торо учащался и его руки сжимались в кулаки. Никто не оплакивал смерти Брауна с большей горечью, чем Торо.

Попытки свести все дело к преклонению писателя перед личностью Брауна, его характером несостоятельны. Можно привести много свидетельств того, что Торо испытывал восхищение и другими руководителями революционного аболиционизма, такими, как У. Филлипс, У. Гаррисон, П. Пилсбери.

На последнем этапе своего жизненного пути Генри Торо недвусмысленно присоединился к идее революционной борьбы со всеми сопутствующими ей элементами. В своих трудах Уолтер Хардинг напрасно настаивает на том, будто этот этап в жизни Торо не означал разрыва с прошлым. Последний период жизни и деятельности Торо, несомненно, качественно отличался от предыдущих. В то же время он был обусловлен и подготовлен в предшествующие годы, когда писался памфлет «О долге гражданского неповиновения», провозгласивший право на революцию.

Радикальное изменение взглядов Торо произошло под влиянием осуществляемого на его глазах насилия: развязанной рабовладельцами захватнической войны против Мексики, насилием над самим Торо — его заключением в тюрьму, охотой за беглыми рабами, попытками насильственного введения рабства на свободной от него территории Канзаса. Недаром в надгробной речи над телом друга глава трансценденталистов Ральф Эмерсон сказал, что трое людей, оказавших на Торо наибольшее влияние в последний период его жизни, были: Джон Полис — его индейский проводник, Уолт Уитмен и Джон Браун.

Прелюдия гражданской войны 1861-1865 гг.— партизанская борьба в Канзасе, встречи Торо с Джоном Брауном, по-видимому, завершили происходивший в мыслях Торо поворот еще задолго до восстания в Харпере Ферри. Отдав жизнь за освобождение рабов, за то, чтобы пробудить дремлющую совесть своего народа, Браун укрепил в Торо страстное желание осуществить «право на революцию».

...Голос Торо звучал не только в его собственной стране, он раздавался в Южной Африке, Индии. Голос непримиримого противника рабства, расизма и войны, писателя глубокой внутренней честности и высокой морали все, громче звучит и в Соединенных Штатах наших дней.

Л-ра: США. Экономика, политика, идеология. – 1971. – № 11. – С. 37-45.

Биография

Произведения

Критика