Джеймс Болдуин. Рассказы

Джеймс Болдуин. Рассказы

Т. Голенпольский

Джеймс Болдуин, несомненно, самый известный афроамериканский писатель в США и один из виднейших американских литераторов. Он — автор трех романов, трёх публицистических сборников, двух пьес, многочисленных коротких рассказов, замечательный трибун, опытный полемист.

«Блюз Сонни» — так называется один из рассказов, опубликованных в этом году «Иностранной литературой».

Кстати, о названии. Слово «блюз» в заглавии свидетельствует о том, что речь будет идти об исконно негритянской джазовой форме. Но «блюз» в английском языке означает еще и горе, грусть, печаль, страдание. Этот смысл в названии важен. Важен потому, что само произведение композиционно как бы построено по канонам блюза, из темы и переплетающейся с ней импровизации: это рассказ о страшной участи цветной молодежи в Гарлеме, том самом Гарлеме, с которым так или иначе связано все творчество Болдуина. Для автора и его героев Гарлем — это спрут, опутывающий людей, а затем выплевывающий их, обескровленных, сломленных, искалеченных, несчастных, на одну из своих улиц — 138-ю, или Ленокс авеню, доживать свой век, торговать своим телом или бросаться с моста имени Джорджа Вашингтона.

Учитель алгебры в средней школе, от имени которого ведется повествование, узнает, что его младший брат Сонни, мягкий, добрый, чуткий мальчик, арестован за употребление героина. Боль за брата не заставляет рассказчика ни на минуту забыть о десятках других черных, его учениках, детях Гарлема... И вот он видит барменшу с пританцовывающей походкой: «Когда она улыбалась, глядящему на нее вдруг открывалась маленькая девочка, какой она была когда-то»... И сразу же следом: «...и в то же время под маской истасканного лица полупроститутки угадывалась обреченная, молчаливо борющаяся с судьбой женщина». Это ли ждет его учеников?..

Но повествование стремится дальше. Завершена одна импровизация, и вот вырастает, оформляется основная тема. Сонни выходит из исправительной колонии, и братья встречаются. Трудные первые минуты неклеящегося разговора автор перебивает новой импровизацией о новостройках Гарлема...

Рассказ этот появился в 1957 г. А в 1960-ом на материале абзаца из рассказа в журнале «Эскуаер» появилась одна из лучших публицистических статей Болдуина — «5-я авеню, окраина». В Гарлеме ненавидят новостройки. Это может показаться странным, а дело в том, что выселенные из районов под снос переселялись в другие дома... но все же в гетто. Обратно же возвращались редко: в интересах частных компаний квартирная плата оказывалась значительно выше прежней. Да и строили эти новые безрадостные дома здесь потому, что черные не достойны жить в другом районе... Так наблюдения Болдуина-художника становились материалом для обличения общества Болдуином-публицистом.

Но вот в рассказе появляются еще несколько миниатюр: тема матери, тема детства. Может, оттого, что детство Болдуина было таким тяжелым, оно так врезалось в память писателя. Он неоднократно возвращается к нему и в других своих произведениях, и при этом ни разу не повторяется. Сила художественного воздействия автора настолько велика, что порой забываешь о том, что речь идет о маленьком черном мальчике, а не о тебе.

Именно в прошлом героя нащупывает писатель будущий мотив, который и вынесет в финал. Сонни хотел учиться музыке. Причем не просто музыке, а джазу, о котором Болдуин пишет не реже, чем о Гарлеме. Но такой оды негритянскому джазу, как в этом рассказе, трудно найти во всей американской литературе. Ода эта несет определенную идейно-смысловую нагрузку. Музыка у Болдуина здесь «очень сложная и вместе с тем простая», иногда «она льется легко, как песнь птицы», иногда «судорожно бьется о стены бара, вырываясь на свободу из музыкального автомата», помогает проглотить застрявшую в горле слезу, а нередко наполняет души людей, собравшихся на уличном перекрестке дослушать спиричуэлз, надеждой. Сколько же люди должны были страдать, чтобы так петь, так играть и сколько они еще смогут перенести!

Брат дает согласие Сонни пойти послушать его игру в небольшом ночном клубе. И здесь наступает его прозрение, он осознает, зачем Сонни нужна музыка. Для Сонни это единственный способ высказаться, объяснить слушателям все, что переполняет его душу. Слушая игру Сонни, мы вместе с рассказчиком начинаем понимать, что музыка для него очищение, что это не только повесть о страданиях и радостях жизни, это еще и вера в победу человеческого, что так важно для таких черных ребят, как Сонни. На протяжении 400 лет они слышали миф о черном недочеловеке. Миф, созданный белым эксплуататором. Самое же страшное происходит тогда, говорит нам Болдуин, когда черный начинает верить в этот миф. Вот почему Болдуину так важно поставить своих героев над этим мифом, заставить их поверить в себя и, уверовав, понести слово истины другим.

Рассказ «Блюз Сонни» — один из самых негритянских в творчестве Болдуина. Здесь ясно виден его художнический почерк, его умение слиться с героями и, вместе с тем, став рядом с читателем, наблюдать за ними. При этом боль его героев — его боль, их обиды — его обиды, их радость — его радость.

У Болдуина всего два рассказа только о белых. Один из них, опубликованный журналом «Иностранная литература», под другим названием ранее был напечатан в журнале «Волга» (1970, № 12), где переводчики Постников и Золотарев назвали его «Месть». В «Иностранной литературе» переводчица Толстая предпочла название «Наследник». И в первом, и во втором случае перевод названия не точен, поскольку рассказ называется «Сын».

В рассказе четыре действующих лица: отец, мать, чьи имена автор не дает, их восьмилетний сын Эрик и 38-летний давнишний друг отца и сосед Джейми с собакой. Джейми некогда был женат, но жена от него сбежала. В прошлом фермер, он продал свой участок отцу Эрика и работал на ферме своего друга. Впрочем, там его считали своим. Отец Эрика выпивал с ним, часто подтрунивал над его жизнью и неустроенностью, всегда ставил в пример себя: ферма, семья, сын, жена опять ждет ребенка. И вот однажды Джейми, зазвав Эрика в сарай... убивает его там. Этому предшествует страшная, великолепно выписанная, патологическая сцена, детально, до кошмара, рассказывающая о том, как Джейми задушил мальчонку. Что это — сумасшествие? Садизм? Нет, все тут значительно сложней и проще.

Мотивом насилия пропитан весь рассказ. Он начинает звучать уже с первых строк: «Эрик жил с отцом, который был фермером и сыном фермера, и матерью, которую в ту давнюю святотатственную, почти неправдоподобную ночь покорил (в подлиннике «насильно увел». — Т. Г.) его отец и которая с той поры никогда уже не могла освободиться от своих оков». О насилии же напоминает и название таверны, где по вечерам выпивали Джейми и отец Эрика. Если бы переводчики углубились в текстологический анализ произведения, то тогда перевод названия таверны был бы не «Сплавщики» (журнал «Волга») и не «Стропила» («Иностранная литература»), а «грабители», «насильники» или что-либо стоящее в этом ряду.

Напряжение в рассказе, которое царит вокруг образа Джейми, настораживает. Сводя вместе маленькие, но существенные сюжетные детали, неожиданно начинаешь понимать, казалось бы, невероятное — Эрик сын Джейми!

В том, как отец Эрика хвастал всякий раз, когда его жена беременела («Я это сделал» — не очень русская фраза, точнее было бы сказать: «Моя работа»), чувствуется нотка ущербности. Он с каким-то болезненным чувством гордости воспринимает все, что может подчеркнуть сходство Эрика с ним. Всякий раз, когда мать уходила в больницу, Джейми жил у них, следил за домом, за отцом. А когда мать бывала дома, он стремился не находиться поблизости ночами, все бродил и бродил по полям с собакой. Джейми и собака для маленького Эрика были «так же едины, как отец и мать, земля, деревья и небо».

Мать Эрика особенно внимательна к Джейми, и автор не упускает ни единой возможности это подчеркнуть: она окружила его поистине женской заботой, разговаривает с ним так, как «она часто разговаривала с Эриком». Если ее муж постоянно издевается над Джейми, над тем, что у него нет детей и некому даже подать шлепанцы, то мать Эрика говорит, что все это у Джейми еще будет. Когда отец Эрика пропел: «Джейми пузо тыквой набил, удержать жену нету сил», последний отвечает: «Говорить-то ты умеешь». (К сожалению, смысловую нагрузку этой реплики переводчик Н. Толстая упустила. В ее переводе это прозвучало: «Ну, что же, говори, говори»), «Одного не могу понять, — нерешительно сказала она (мать Эрика. — Т, Г.), — почему ты не остался тогда в городе, ведь тебя же ничто здесь не держит.

Было слышно, как льется в стакан вино или виски. Потом раздался голос Джейми: «Верно, меня здесь ничто не держит. Просто здесь мне давным-давно знакомо все... все, что мне когда-либо было дорого».

Но что, собственно, меняется от того, что отцом Эрика является Джейми, а не муж матери Эрика? Разве от этого рассказ становится менее патологичным?

Дело в том, что все, о чем пишет Болдуин, это всегда о черных, о своем народе, — рассказывает ли он о себе или о Франции, о музыке или о белых. История взаимоотношений отчима и пасынка, этот факт биографии Джеймса Болдуина, возведен им в символ взаимоотношений между белой и черной Америкой. Символичны даже названия его произведений — «Записки родного сына», «Никто не знает моего имени».

В этих произведениях — боль сына, который хотел быть родным своему жестокому отчиму, боль черного, который хотел быть сыном Америки.

Л-ра: Сибирские огни. – 1972. – № 4. – С. 185-187.

Биография

Произведения

Критика


Читати також