Эдвард Олби. ​Три высокие женщины

Эдвард Олби. ​Три высокие женщины

(Отрывок)

Пьеса в 2-х действиях.

Действующие лица:
А: очень старая женщина; худая, властная, высокомерная, насколько это возможно в ее возрасте. Ярко-красные ногти, изящно уложенные волосы, макияж. Красивая ночная рубашка и пеньюар.
Б: напоминает А в 52, одета просто.
В: напоминает Б в 26.
Молодой человек: 23 или около этого; приятно одет (пиджак, галстук, рубашка, джинсы, легкие кожаные туфли и т. д.)

Место действия:

«Богатая» спальня во французском вкусе. Пастельные тона, с преобладанием голубого. Кровать посередине в глубине сцены с небольшой скамеечкой в ногах. Кружевные подушки, красивое покрывало. Французская живопись XIX века. Два небольших кресла, красиво покрытые шелком. Если есть окно — шелковые шторы. Пол, покрытый ковром постельных тонов. Две двери, одна налево, другая направо.

Сводчатые проходы, ведущие к каждой из них.

Акт первый.

По началу А в левом кресле, Б в правом, В на скамеечке у кровати.

Время после полудня.

Молчание.

А. (Из ниоткуда в никуда): Мне девяносто один.

Б. (Пауза) Неужели?

А. (Пауза) Да.

В. (улыбаясь): Тебе девяносто два.

А. (Более длинная пауза; не слишком приветливо) Пусть так.

Б. (к В) Это правда?

В. (Пожимает плечами; показывает бумаги) Здесь так сказано.

Б. (Пауза.) Ладно… Какое это имеет значение?

В. Странная мелочность!

Б. Все забывается.

А. (Как прежде.) Мне девяносто один.

Б. (Со вздохом ) Да.

В. (с усмешкой) Тебе девяносто два.

Б. (индифферентно) О… не надо.

В. Нет! Это важно. Чувство реальности…

Б. Это не имеет значения!

В. (про себя) Для меня имеет.

А. (Пауза) Я это знаю, потому что он говорит: "Ты ровно на тридцать лет старше меня; Я знаю, сколько мне лет, потому что я знаю, сколько тебе и если ты даже забудешь, сколько тебе, спроси, сколько мне и ты узнаешь. (Пауза.) О, он это говорил много раз.

В. А, что если он ошибается?

А. (Сдержанно; постепенно разгораясь; все громче и громче) Что?

Б. И такое бывает.

В. (по-прежнему к А.) Что если он ошибается? Если он младше тебя не на тридцать лет?

А. (неожиданно громко; грубо) Представь себе, он прекрасно знает сколько ему лет.

В. Нет, я имею в виду… что, если он ошибается насчет твоего возраста.

А. (Пауза) Чушь. Как же он может быть не на тридцать лет младше меня, если я на тридцать лет старше его. Он все время говорит об этом. (Пауза) Всякий раз, когда приходит навестить меня. Какое сегодня число?

Б. Сегодня (называет тот день, который есть в действительности).

А. Да?!

В. (как к ребенку): Ну, хорошо, один из Вас может ошибаться, и вполне вероятно, что это не он.

Б. (Легкая усмешка) О, этот Он.

В. (Мимолетная улыбка). Да; Знаю-знаю.

А. Не умничай. Что сегодня? Какое сегодня число?

Б. (Называет тот же день).

А. (Качает головой): Нет.

В. Что нет?

А. Нет и все!

Б. Хорошо.

В. А как ты думаешь, какое сегодня число?

А. (Смущенно) Какое число? Какое число я… (Глаза сужаются). Ну что ж, сегодня— это сегодня, конечно. А как по твоему? (Оборачивается к Б; хихикает)

Б. Браво, девочка!

В. Что за ерунда! Какая глупость…

А. Не смей говорить со мной таким тоном!

В. (Обиженно) Прошу прощения!

А. Я плачу тебе, не так ли? Ты не можешь говорить со мной таким тоном.

В. Все относительно.

А. В каком смысле?

В. Ты платишь не мне лично. Ты платишь кому-то, кто платит мне, тому, кто…

А. Не все ли равно. Ты не смеешь говорить со мной таким тоном!

Б. Она и не говорит.

А. Что?

Б. Никаким таким тоном она и не говорит.

А. (отсутствующая улыбка) Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. (Пауза). Совершенно.

Молчание. Потом А плачет. Они не мешают ей. Поначалу от жалости к себе, а потом ради самого процесса, и, наконец, с яростью и отвращением к происходящему. Это длится довольно долго.

Б. (Когда это закончилось): Ну, вот. Теперь лучше?

В. (шепотом) Признайся же.

Б. Выплачешь все до дна и как рукой снимет.

А. (Смеется; лукаво): а если не до дна, что тогда?

Она смеется снова; Б присоединяется к ней.

В. (Качает головой, восхищенно) Иногда ты такая…

А. (Угрожающе; резко) Какая?

В. (Маленькая пауза). Да нет. Я чуть было не сказала комплимент. Но это уже не важно.

А. (Обращаясь к Б). Что она говорит? Все время что-то бормочет.

В. Я не бормочу. (С досадой на себя). Все это неважно!

А. Кто— нибудь разберет, что она мямлит?!

Б. (Успокаивая). Она просто не закончила свою мысль. Но это не имеет значения.

А. (Маленький триумф). Готова поклясться, что не имеет.

В. (Настойчиво, но не грубо). Все, что я хотела сказать, это то, что можно ошибаться насчет своего возраста, особенно если давно уже сбилась со счета, но к чему скрывать один год…

Б. (Утомленно). Оставь ее. Пусть думает, как хочет.

В. Не оставлю.

А. Как я хочу?

В. Зачем скрывать один год? Могу понять или хотя бы попытаться, когда скидывают десяток. Ну ладно — семь или пять — мило, остроумно — но один?! Врать на один год? Что за странные амбиции?

Б. Ну, разошлась.

А. (Передразнивает): Разошлась.

В. (Поджав губы): Разошлась. Я могу понять десять, пять, или семь, но никак не один.

Б. Понеслось.

А. (К В): Понеслась (К Б) Куда понеслась?

Б. Ее понесло.

А. (Жизнерадостно): Да; ее понесло!

В. (Улыбаясь): Да.

А. (Внезапно, но не панически): Я хочу выйти.

В. Пронесло?

А. (настойчиво): Мне надо выйти. Я хочу выйти.

Б. Ты хочешь выйти? (Встает). Судно? Тебе нужно судно?

А. (Смущается говорить об этом): Нет… Н-е-е-е-т!

Б. А— а. (Обращается к А). Ясно. Ты сможешь сама?

А. (Плаксиво): Я не знаю!

Б. Ну ладно, мы тебе поможем. Да? (Указывая на ходунок для инвалидов). Дать ходунок?

А. (Почти плачет) Мне надо выйти! Я не знаю! Как угодно! Я хочу выйти!

Б. Хорошо!

Б поднимает А на ноги. Мы видим, что левая рука у А на перевязи, бездействует.

А. Ты делаешь мне больно! Больно!

Б. Хорошо! Я буду осторожна!

А. Да, как же!!

Б. Буду!

А. Не будешь!!!

Б. (Сердито) Буду!

А. Нет, не будешь! (Стоя на своих ногах, рыдая, плетется с помощью Б.) Ты нарочно делаешь мне больно. Ты знаешь, что мне больно!!

Б. (К В. выходя): Побудь за хозяйку.

В. Хорошо. Побуду.

Приглушенные звуки передвижений за сценой. В смотрит в том направлении, качает головой, кажется, что она отступила.

В. (Продолжает; одновременно и про себя и вслух): Вероятно, можно скрывать и один год— что-то вроде самоутверждения, тайная месть, какая-то маленькая победа, может быть. (Пожимает плечами.) Не знаю, наверное, такие вещи и имеют значение. (Она садится в кресло А). В конце концов, это не мое дело.

Б. (Возвращается): На сей раз успели. (Вздыхает) Такие дела.

В. Не всегда успеваете?

Б. Утром, как только проснется — писается. Что-то вроде, здрасьте; думаю: просто у нее в голове неполадки. Происходит-то это ни ночью, а только, когда проснется.

В. Здравствуй, утро, не так ли?

Б. Что— то вроде этого.

В. Подложи ей пеленку.

В. (Качает головой): Она не захочет. Я пыталась, но она не дает.

В. Клеенку?

Б. Ну, что ты. Поднимешь ее, усадишь она и наделает. Дашь чашечку кофе…

В. Ужасно.

Б. (Ухмыляется): Наполовину сливки, все остальное сахар! Три ложки! Как она прожила так долго? Дашь ей кофе, усадишь в кресло и будьте уверены…

В. (Осматривает то кресло, в котором сидит): В какое кресло? В это?

Б. Как ты догадалась. Да, не волнуйся.

В. Это, должно быть, ужасно.

Б. (Возражая): Для кого?

В. (Парируя): Для нее! Тебе-то платят. Возможно, это ужасно и для тебя, но тебе хотя бы за это платят.

Б. И ведь никогда не предупредит.

В. Потеряв это, я имею в виду контроль над собой, теряешь чувство достоинства…

Б. О, не говори! После шестнадцати жизнь идет под уклон. У всех из нас!

В. Да, но…

Б. Тебе что, двадцать с чем-то? И ты до сих пор ничего не поняла? (Показывает) Ты вдыхаешь… и ты выдыхаешь… Сначала ты подставляешь свою задницу и тебя шлепают, чтобы ты вдохнула, а потом, когда ты выдыхаешь из нее все и выходит… это так. Есть конец, и есть начало. Не надо быть наивной. Я бы хотела, чтоб с детства все это знали — в шесть лет говорили бы, — я умру, и понимали, что это значит.

В. Какая гадость!

Б. С детства. Надо знать, что времени мало. Надо знать, что люди умирают с той самой минуты, как появились на свет.

В. Кошмар!

Б. Не будьте наивной! Тебе что не понятно? Тебе понятно, что вот сейчас ты умираешь?

В. Да, конечно, но…

Б. (Завершая разговор): Пора и повзрослеть.

А. (Дрожащим голосом, шаркая ногами): Помрешь — никто и глазом не моргнет.

В. (Весело): Дело сделано!

А. Можешь умереть! Можешь упасть и сломать себе что-нибудь. Помирай! Кого это волнует!

Б. (Подходя к ней): Разреши тебе помочь.

А. (Отмахиваясь здоровой рукой) Не прикасайся ко мне! Человек может умереть от всеобщего равнодушия!

В. (В полголоса ) Кто же этот… человек?

Человек может то, человек…… может…

Б. Ну, это фигурально выражаясь…

В. (Несколько саркастично): Да? Не может быть!

Б. (не возражая). Так говорят.

А. (Сотрясая воздух): Держите же меня! Вы хотите, чтобы я упала? Вы хотите, чтобы я упала!

Б. Да, я хочу, чтобы ты упала и разбилась… на… десять кусочков.

В. Или пять, или семь.

А. Где мое кресло? (Видит его вполне хорошо) Куда подевалось мое кресло?

Б. (Поддерживая игру.) Боже, куда же делось ее кресло?! Кто-то унес ее кресло!

В. (Пытаясь понять). Что?

А. (Понимает ли она? Вероятно.) Кто взял мое кресло?

В. (Заносчиво) Простите! (Быстро встает и отходит) Ваше величество!

Б. (Успокаивая.) Вот твое кресло. Хочешь подушку? Дать тебе твою подушку?

(К В.) Принеси ей подушку.

А. Я хочу сесть.

Б. Так, так. Вот мы и добрались. (Осторожно усаживает ее в свободное кресло.)

В. (На кровати.) Какую подушка?

Б. (К А.) Тебе удобно? Тебе нужна твоя подушка?

А. (Раздраженно.) Конечно, мне не удобно. Конечно, мне нужна моя подушка.

В. (Все еще на кровати. К Б.) Я не понимаю какую?

Б. (Направляясь к дивану.) Обе, на самом деле. Одну для спины (берет ее.) и эту для руки. (Берет ее; направляется к А.) Вот умница.

А. Моя рука! Моя рука! Где же подушка?!

Б. Вот так. (прилаживает подушку к руке.) Хорошо? (Молчание.) Хорошо?

А. Что?

Б. Ничего. (А многозначительно улыбается В.)

В. Так и живете?

Б. Ага.

В. Просто театр какой-то.

Б. Ты ничего еще не видела.

В. Могу себе представить!

А. (К Б.) Не смей меня бросать. Что, если б я упала и умерла?

Б. (Рассуждая, спокойно.) Ну… если бы ты упала, я бы услышала, ты бы подняла такой крик, а если б умерла, то чем уж тут поможешь.

А. (Пауза; потом она смеется; искреннее удовольствие.) Повтори-ка! (Довольна тем, что В в недоумении.) Что такое?

В. (Небольшая пауза, пока В понимает, что говорят о ней.) С кем? Со мной?

А. Да. С тобой.

В. Что со мной такое?

Б. (Забавляясь) Ну, раз она утверждает…

А. Я утверждаю.

В. (Немного паникуя.) Что тут происходит — вы что, сговорились против меня?

Б. Мы сговорились?

А. (С большим удовольствием.)Все может быть.

В. (Защищаясь.) Со мною все в порядке.

Б. (Кислая улыбка.) Хорошо… поживем-увидим.

А. Что она сказала?

Б. Она сказала, что с ней все в порядке— Мисс Совершенство.

В. Я этого не говорила, это не то, что я…!

А. (К Б; искренне.) Почему она кричит на меня?

Б. Она не кричит.

В. Я не кричу!

Б. Теперь кричишь.

А. Вот видишь? (смущенно) Какой сегодня день?

Б. Сегодня (называет тот день, который есть в действительности.)

А. Он придет сегодня? Ведь это его день?

Б. Нет; не сегодня.

А. (скулит.) Почему нет?!

Б. (Не обращая внимания на это.) О, ему есть еще, чем заняться. День заполнен до отказа.

А. (Со слезами.) Он никогда не приходит ко мне, а когда приходит, никогда не остается. (Неожиданно меняет тон, с ненавистью) Я ему покажу; я всем им покажу. Они все думают, что со мной можно вот так обращаться. Вы все думаете, что Вам что-то достанется. Я вам всем покажу.

В. (К Б.) И так всегда?

Б. (Сверхтерпеливо.) Ну… подчас это даже мило.

В. Ха!

А. (Бормочет) Вы все чего-то хотите; Всем что-то нужно. Мама меня предупреждала: будь осторожна, говорила она; им всем чего-нибудь, да нужно; будь осторожна, они все чего-то хотят, она предупреждала, меня и мою сестру. Она готовила нас, а как иначе? Я имею в виду, что мы были девушки, и многое еще можно было изменить, все было по-другому тогда. Нам многого не хватало, поэтому оставаться девушками нам было не легко. Мы знали, что нам придется добиваться всего своими руками и в таком случае пребывать невинными… Зачем я говорю об этом?

Б. Потому, что ты этого хочешь.

А. Это правда. Она хотела подготовить нас… к выходу в свет, для встречи с мужчиной, для поиска своей дороги в жизни. Малышка не смогла, и это грустно. А я осилила. Я сумела. Я встретила его на вечеринке, и он сказал, что видел меня прежде. Он был уже женат дважды — первая была блядь, вторая-пьяница. Он был забавный! Он сказал, давай пойдем в парк — поездим верхом, и я сказала хорошо, перепугавшись до смерти. Я соврала, сказав, что умею ездить верхом. Ему было все равно; он хотел меня; я отлично понимала это. Это длилось шесть месяцев.

Б. Моя ты девочка!

А. У нас были лошади, когда мы поженились; была конюшня, беговые лошади; мы ездили верхом.

В. (мягко.) Надо же.

А. Я научилась ездить верхом и у меня хорошо получалось.

Б. (поддерживая.) Не сомневаюсь!

В. (с легким презрением.) Неужели?!

Б. Ш— ш-ш-ш-ш.

А. (С детским энтузиазмом) Я ездила в дамском седле, в мужском, я каталась на пони— в экипажах— и мне все это нравилось. Бывало, он поедет со мной и мы скачем все утро, и далматинец с нами— как его звали. Сьюзи? Нет. У нас были хорошие лошади, мы участвовали в выставках, получали все призы, мы хранили их в большом ящике внизу…нет, это было в другом доме. Мы держали их… (Пауза. Воодушевляясь.) И кубки. Все золотые кубки, которые мы выиграли, и чаши, и блюда… Мы знали всех судей, но выигрывали мы не поэтому: мы выигрывали, потому, что были лучшими.

В. (Про себя.) Естественно.

Б. (в пол голоса.) Веди себя прилично.

А. (отстранено.) О, она еще научиться. (Назад в воспоминания.) У нас была конюшня! Я знала судей, приходила на ипподром, сидела на трибуне, когда мы были на соревнованиях. Я никогда не участвовала в скачках. Графчик был на лошади. Наш жокей; Я сидела рядом с судьями и просто смотрела. Они все знали меня; все нас знали, у нас была знаменитая конюшня, и когда заседание судей заканчивалось, они говорили мне, если мы выиграли, а почти всегда так и было, и если они говорили мне, а почти всегда так и было, я делала знак, Я снимала свою шляпу, и дотрагивалась до своих волос (Делает это; дотрагивается до волос.)и так они понимали, что мы выиграли.

В. (К Б; шепотом.) Кто?

(Б пожимает плечами, показывает глазами на А)

А. (очень здраво, втолковывая) Все в нашей ложе. (Снова по детски.) О, я так любила это, кататься верхом по утрам, приехать в конюшню на автомобиле, в кителе, брюках для верховой езды, в моем котелке и…лаская…как ее звали? Далматина — Сьюзи, мне кажется… нет— приготовления, дорога. Иногда он приезжал со мной, иногда нет. Иногда я выезжала одна.

В. (К Б.) Кто?

Б. Ее муж, скорее всего. (К А.) Вы ездили на лошади, когда были маленькой?

А. (несколько скептично улыбаясь) Нет. Мы были нищие.

В. (К А.) Нищие? Действительно…нищие?

А. Ну нет, не в буквальном смысле; мой отец был архитектор. Он проектировал мебель, он делал ее.

В. Это не архитектор, это…

Б. Не важно.

А. Он делал такую красивую мебель; он был архитектором. Строгий, но справедливый. Нет, моя мама была строгая. Да нет же, они оба были строгие. И справедливые. (Вконец запутавшись, она плачет.)

Б. Ну, ну.

А. Я не понимаю, о чем я говорю! О чем я говорю?

Б. (Утешая.) Ты говоришь о лошадях; Ты рассказывала о верховой езде и мы спросили: когда Ты была маленькой девочкой…

А. (Трезво, резко.) Мы никогда не ездили верхом; у соседей была лошадь, но мы никогда на ней не ездили. Я не думаю, чтобы моя сестра хоть раз каталась верхом. Правда, я не умею плавать. Не буду скрывать. (Заговорщицкий шепот.) Она пила.

В. В детстве?

Б. Перестань!

А. (искренне невинно) О чем это? О чем мы говорим?

Б. О лошадях. Ты не ездила верхом, когда была маленькой.

А. Ездишь верхом, если ты фермер или если богат.

В. (с легкой иронией) Или, если ты— богатый фермер.

Б. Ш— ш-ш-ш-ш.

А. (О В, обращаясь к Б). Со временем она поймет. (К В зловеще) Не сомневайся!

В. (Нервный смех) Вполне вероятно.

А. (Возвращаясь к рассказу) Я не была богатой, пока не вышла замуж, да и потом, на самом деле, тоже. Это все имеет значение. У нас были верховые лошади, мы ездили верхом. Я училась ездить верхом и у меня очень хорошо получалось. Я ездила верхом в дамском седле, в мужском, я каталась на пони-

В.…И все это очень любила делать.

Б. Тихо.

А. И я что?

В. Ты любила все это.

Б. Ты любила все это.

А. Я любила?

Б. Ты так сказала.

А. (Смеется). Да, должно быть это правда. Я не очень-то любила секс, но у любовный роман меня был.

В. (Заинтересовавшись) О?!

А. (неожиданно подозрительно). Что?! Что тебе?

Б. Ничего, успокойся.

А. (возвращаясь опять) Мы катались верхом. Он ездил со мной, ну, не каждый раз, конечно. Иногда я ездила одна или часть пути с собакой, но ни слишком далеко от конюшни. У собаки была в подружках кошка, которую она любила. Она возвращалась, а я продолжала свой путь. На мне были брюки для верховой езды, и моя куртка, у меня был хлыст, мой котелок. Я ездила всегда в полной экипировке. Появляйся на люди одетой с иголочки, вот мое правило. Я управляла экипажем. Я очень любила это. У меня очень хорошо получалось. У меня все получалось. Мне так полагалось, а у ему это было не обязательно. Я приезжала в экипаже в конюшню и Эрл был там… или кто-нибудь из молодых конюхов: Том…или Брэдли. (Длинная пауза.) Я что, делаю в штаны?!

(Начинает плакать.)

Б. (Лениво.) Хорошо…давай посмотрим. (Подходит к А.)У-у-у-псс!

(Поднимает ее, она хнычет, плачет еще больше, Б щупает под А.) Нет, но держу пари, что собираешься. Пойдем. (Помогает А выйти.)

В. Побыть здесь?

(Идет к окну; смотрит на улицу; смотрит на кровать; приглаживает покрывала. Б возвращается.) Почему я это делаю?

Б. А почему бы и нет? Я ведь это делаю?

В. Принцесса на горошине. Что случилось с ее рукой?

Б. Она упала и сломала ее. Рука не срастается. Возможно, это возраст. Ей вставили спицы, железные спицы, кости разлагаются вокруг, а рука так и висит на них. Они хотят ее отрезать.

В. Что?!

Б (Констатируя факт.) Руку. Они хотят отрезать руку.

В. (протестуя). Да нет же!

Б. (Пожимая плечами.) Болит.

В. Тем не менее!

Б. Она не позволит.

В. Не может быть?!

Б. Что ты знаешь? Она заставляет нас ездить в город каждую неделю— на прием к хирургу, к тому, кто натворил все это, тому, кто хочет отрезать ей руку. Боже! Он почти так же стар, как и она. Но она говорит, что ему верит. Она ездит туда каждую неделю, и заставляет их просвечивать руку, осматривать, и каждый раз спицы все тоньше и кость все больше болтается и она говорит старому дружку— хирургу— теперь намного лучше, и хочет, чтобы он согласился, он виляет, смотрит на меня, но я беспомощна и она заставляет его обещать, что он никогда не отрежет ей руку и не позволит сделать это кому-либо, и он обещает— надеется, что она забудет? Возможно, но она не забывает. Есть кое— что, что она никогда не забудет. Он обещал мне; ты была там, ты слышала". Мне кажется, она повторяет это ежедневно Он обещал мне; ты была там, ты слышала.

Звон разбитого стекла за сценой.

Б. (продолжая) О. Боже! (Она выходит. Из-за сцены.) Ну, почему ты это сделала? Безобразница! Плохая, плохая девочка!

За сценой. А хихикает и смеется. Появляется в сопровождении Б.

А. (выплывает хромая, но очень довольная) Я разбила стакан! Я взяла стакан и бросила его прямо в раковину! Я разбила стакан, и теперь она должна будет все собирать там!

Б. появляется вновь

Б. Плохая девочка!

А. Я разбила стакан! Я разбила стакан! (Смеется; внезапно она меняется в лице, затем) Мне надо присесть. Я не могу сесть сама! Почему мне никто не поможет?

Б. (помогая ей). Сейчас, сейчас. Подожди.

А. О! О!

Б. Все в порядке. Сейчас.

В. (про себя). Господи!

Б. (к И, устраивая А) ты хороший помощник.

В. (холодно) Я не знала, что обязана.

Б. (иронично) Ты здесь только, как юрист, не так ли?

В. Да, я здесь только, как юрист.

А. (внезапно встревожилась) Что? Что ты сказала?

Б. (констатируя факт) Я сказала, что ж… все что я имела ввиду это то, что, если она здесь представитель закона, то почему бы ей не вести себя по человечески, почему бы не оказать помощь, почему бы ей…

А. (радостно) Ты от Гарри?

В. Нет. Гарри умер давно.

А. (в слезах) Гарри умер? Когда Гарри умер?

В. (громко) Тридцать лет назад.

А. (пауза на секунду, плач прекращается). Ну что ж, я знала это. Зачем же вы говорите о Гарри?

В. Ты спросила, не от Гарри ли я, это ты спросила…

А. Я не могла сказать такую глупость.

Б. (насмешливо к В.) Так и живем.

А. (разъясняя это всему миру) Гарри был моим юристом, но это было давно. Гарри умер…когда? Тридцать лет назад? Гарри умер. Его сын теперь адвокат. Я хожу к нему, хотя это он ко мне ходит, но иногда и я хожу к нему.

В. Да, Ты ходишь, и он приходит.

А. А ты-то здесь зачем?

В. (вздохнув) Кое что… запуталось. Не доделано. Некоторые вещи…

А. (в панике) Кто-то украл вещи?

В. Нет, нет, нет, нет. Мы посылаем тебе на подпись бумаги, а ты не подписываешь, мы звоним тебе, а ты не отвечаешь, мы высылаем счета, а ты их не подписываешь, что-то вроде этого.

А. Не понимаю, о чем ты говоришь.

В. Ладно…

А. Ни слова правды! Ты лжешь! Набери Гарри!

В. Гарри…

Б. (к А.) Простите? Это разорит меня?

А. (к Б, недоверчиво) Что?!

Б. (невозмутимо.) Это разорит меня?

А. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Б. (к В.) Бумаги? Счета?

В. (не скрывая эмоций) О… их целый ворох.

А. (непреклонно) Ничего подобного!

В. Отчего это? Почему?

Б. (к А спокойно) У тебя полный ящик. Счета приходят, ты просматриваешь их, и некоторые пересылаешь оплатить, а какие-то, как ты говоришь, не помнишь, и поэтому их не пересылаешь, и…

А. (непокорно) Почему я должна платить за то, что не заказывала?

Б. (прищуривается) Но они присылают тебе подписать твои чеки? Оплатить счета? И некоторые из них ты подписываешь, потому что помнишь за что они, а некоторые — кое-какие счета— не помнишь?

А. Я что?

Б. (улыбаясь, терпеливо)…ты не помнишь за что они и поэтому не подписываешь и кладешь их в ящик.

А. Ну и что?

Б. Так и получается — все на потом.

В. Теперь понимаю, понимаю.

А. Каждый норовит обчистить меня до нитки. На меня деньги не с неба упали, как ты знаешь.

Б. Думаю, что с неба. (К В.) Ты не находишь?

В. В каком-то смысле.

А. (заговорщицки) Они все готовы обчистить меня до нитки, если не будешь внимательна: прислуга, продавцы, сторожа, эта маленькая еврейка, что следит за моими мехами — как ее зовут? Она прелестна. Они все обчистят тебя до нитки, только повернись к ним спиной. Все.

В. Мы предлагали тебе, пересылай все счета нам; мы разберемся; я буду приносить все чеки на подпись тебе ежемесячно; и останусь здесь до тех пор, пока ты их не подпишешь. Как хочешь.

А. (снисходительно улыбаясь, но не переходя границу приличия) Нежели вы не можете себе представить, что я сама могу управляться с делами? Я прекрасно… когда он болел, я сама всем заправляла; я все считала; я все оплачивала. Я все делала сама.

В. (мягко). Но сейчас ты не обязана.

А. (гордо). Да, не обязана. Но я желаю. Я хочу, чтобы все было в порядке. И я это делаю. По-прежнему, делаю!

В. Хорошо, конечно, делаешь.

Б. Конечно, делаешь.

А. (подводя черту, с превосходством) Поэтому, спасибо, своими делами я буду управлять сама.

В. (отступив, пожимая плечами) Да, безусловно.

Б. А я погляжу, как ты делаешь вид, будто справляешься.

А. Да, это я буду заботиться о вас, о каждом из вас. Я любила заботиться о лошадях.

Б. Только вот людей, их ты не любила.

А. (уклончиво) Да? Неужели? А еще мы ездили по-ковбойски. Это было, когда он чуть не умер — в тот первый раз, когда я была вместе с ним. У него было заражение крови. Он охотился, они были на охоте, ружье вырвалось, и выстрелило ему в руку, в плечо. (Трогает свое плечо. Понимает аналогию, грустно улыбается). О, боже! (Пауза) Он был ранен, а пулю ему не вытащили, рана воспалилась и распухла, как пузырь, ее разрезали и гной потек наружу…

В. Хватит!

Б. (холодно) Почему? Тебе то что?

В. содрогнулась.

А. Они поставили дренаж, без всяких препаратов.

Б. Без антибиотиков, ты имеешь в виду?

А. Что?

Б. Без антибиотиков?

А. Да, но это не принесло облегчения, стало хуже, и все заголосили, что он умирает, но я не позволила. Я сказала: нет! Он не умрет! Я сказала это докторам и ему я это тоже сказала, и он ответил: хорошо, он постарается, если я буду спать с ним вместе, если я не оставлю его одного ночью, буду рядом с ним, и я осталась, пахло ужасно — гной, разложения…

В. Пожалуйста, не надо!

А. мне посоветовали отвезти его в пустыню, пожарить его руку на солнце, и вот мы в Аризоне — он сидит под палящим солнцем целыми днями— его рука сочиться, воняет, гниет и… через шесть месяцев все проходит, отек спал, гноя как не бывало, он был спасен — остались лишь шрамы, только шрамы — так я научилась сидеть в седле, по-ковбойски.

Б. Боже, боже.

А. Это было в горах, за Верблюжьей горой. Мы катались по пустыне на лошадях. С нами была одна кинозвезда, та, которая вышла замуж за парня, руководившего студией. У нее были глаза разного цвета.

В. Как так?

А. Глаза у нее были разного цвета. Один голубой, насколько я помню, а другой зеленый.

В. к Б. О ком это она?

Б. Пожимает плечами.

А. О, это была настоящая звезда. Сама крошечная, а голова огромная. Она тоже пила, по-моему.

Б. Послушать тебя, так все — пьяницы. Мерли Оберон?

А. Да нет же. Ты знаешь ее.

Б. (вспоминает с удовольствием ) Когда это было? Клер Тревор?

А. Тогда, когда я была там, когда мы там были. Такая крошка и пара глаз.

Б. В тридцатые?

А. Возможно. У нее был сын. Они пекли яйцо на тротуаре. Было так жарко. Он говорил мне.

В. (потеряв нить разговора) Ее сын… говорил тебе?

А. Нет! Мой сын! Он был маленьким мальчиком и играл с другими детьми в разные игры, вот так.

Б. Это, должно быть, было еще до войны.

В. До какой?

Б. До гражданской.

А. (победно) Салберг. Вот за кого она вышла. Арнольд Салберг.

Это был типичный маленький энергичный еврей.

Б. (к В. иронично). Все энергичные евреи — маленькие. Замечала? Ирвинг. Ирвинг Салберг.

В. (холодно) Я не антисемит. И я уже много чего заметила.

Б. Все мы такие и все замечаем. Но она, все-таки потрясающая. Чудовище, конечно, но потрясающая. Это она не со зла. Просто, из нее сыпется. Само по себе.

А. (весело) Норма Ширер!

Б. Конечно.

В. Кто?

А. (смеется) Что с вами стряслось, друзья?

В. (объясняет) Мы современные люди. Мы — не антисемиты.

А. Чего?

В. Ты спросила, что случилось.

А. Фу— ты, ну-ты. Какие мы нежные.

Б. Давненько я этого не слышала. Какие мы нежные…

А. Да, мне мама это часто говорила. Не будь неженкой. Сюзи и мне. Она заставляла нас съедать все, что положено на тарелку, а потом еще мыть за собой посуду. Приучала нас быть взрослыми. Она была строгая, но справедливая. Нет, таким был отец, нет, они оба были такие. (Со слезами в голосе) Они умерли, все, Сью, все умерли.

В. Маленький энергичный еврей?…

Б. Ну, она же не сказала жиденок?

А. (в своих воспоминаниях) Она приучала нас писать поздравительные открытки и привозить гостинцы ото всюду, где мы бывали, стирать свои вещи на ночь. Иногда Сью не хотела, и мне приходилось стирать за нее.

Из нас делали настоящих леди.

В. Заставляли ходить в церковь дважды в неделю? Бесконечно молиться?

А. Что? Да, конечно, мы ходили в церковь, но говорили об этом не слишком много. Это было в порядке вещей. (К Б.) Что ты украла?

Б. (не возражая) Когда?

А. Вообще.

Б. Я дождалась, пока ты уснешь и…

А. Я никогда не сплю.

Б. Пока ты не притворилась спящей, потом я залезла в тайник и забрала все большие серебряные кубки, спрятала их по подол и поковыляла прочь…

А. Смейся, смейся… (внезапно развеселившись) Это было, наверное, забавно.

Б. Конечно.

А. Ты наверное, вся звенела, когда ковыляла из комнаты?

Б. Конечно. Дзинь-дзинь.

А. Дзинь-дзинь! (замечает, что В не в восторге от происходящего) Тебе не смешно?

В. Очень смешно. Я просто пытаюсь понять, что здесь самое смешное — неоплаченные счета, антисемитизм или…

Б. Ну-ну… Сбавь обороты.

В. (обидевшись). Извините.

А. (к В. ) Мне придется поговорить о тебе с Гарри.

Б. Гарри умер. Гарри нет уже много лет.

А. (все более погружаясь в воспоминания) Знаю. Как и всех. У меня уже нет друзей, большинство из них умерло, а кто не умер — помирает, те, кто не помирает— пропали куда-то, во всяком случае, мы уже не видимся.

Б. (утешая) Ну, какая разница. Ты все равно уже никого из них не любишь.

А. (с готовностью соглашаясь) Да, это правда. Но предполагалось-то, что буду любить, что они будут рядом. Ведь был уговор. Ты выбираешь друзей, тратишь на них время, силы, какая потом разница, если ты их уже не любишь — кто любит вечно — время-то ушло? Разве они имеют право?

В. Умирать?

А. Что?

В. Какое они имеют право умирать?

А. Нет. Изменять.

В. Ты имеешь ввиду -изменяться?

Б. (деликатно) Оставь это.

А. Нет. Права не имеют! Ты надеешься на них. А они предают. Бредли! Френсис! Они умирают. Они уходят. И семьи уже нет. Все умерли. Никого не осталось. Даже Сью!

Б. А что с ней было?

А. (враждебно) Она спилась. А была покруче меня, да нет, просто проворней и моложе на два года.

В. (с улыбкой)… или пять или семь.

А. Что?

В. Ничего.

А. У нее было больше шансов. В детстве— всегда выше отметки и больше поклонников. Только потом-… она порастеряла все свои баллы в водоворотах и штормах.

В. (изучая свои ногти) Меня не укачивает на море.

Б. (сухо) Может, надо попробовать встряхнуться по-настоящему, а не киснуть в трясине?

А. Мы приехали в город вместе, сняли комнатку, и мама с папой приехали посмотреть приличная ли она. Там была уже мебель, но им не понравилась, поэтому, папа привез кое-что свое, из гаража. Он делал отличную мебель. Он был архитектор. Нас никогда не было дома — мы все время были в поисках работы— работы достойной молодых леди. Нас всегда кто-нибудь сопровождал. У нас был один размер, поэтому мы могли меняться одеждой, что было экономно. Нам выдавали кое-что на пропитание, но совсем не много. Мы жили по графику, поэтому наши мальчики — молодые люди, мужчины, которые гуляли с нами, а гуляли мы вволю, не могли понять, что у нас одна одежда на двоих.

Я все говорю понятно?

В. Да, понятно, вполне понятно.

Б. Ну же, проснись.

А. Нет, на мне это было в Плаце, ты что, забыла? Надень лучше бусы. Мы жили по расписанию. А ноги у нас были большие.

Пауза.

Б. Что?

В. Размер обуви у них был большой.

А. У нас были большие ноги. У меня и сейчас большая нога…как мне кажется. Разве не так?

Б. Конечно, большая.

А. А впрочем, разве уже поймешь. Мы очень любили друг друга, по-моему. Всем делились, шутили и… Мама заставляла нас писать письма дважды в месяц, а позже звонить. Мы пробовали писать вместе — одно письмо на двоих — но она хотела, чтобы мы присылали два — по одному от каждой. Письма должны были быть богатые новостями и длинные, она отсылала их обратно с пометками, типа это не правда или не сокращай или твоя сестра уже писала об этом если ей что-то не нравилось. А орфография! Сью не могла писать грамотно. Она пила.

В. (недоверчиво) Ваша мама?

А. Что? Да, нет же, моя сестра!

Б. Естественно.

В. Уже тогда?

А. Когда?

В. Когда вы только приехали в город.

А. Да нет же. После. Тогда мы лишь выпивали по бокалу шампанского перед выходом и закусывали апельсинами. Он приносил мне апельсины, когда приходил. Или цветы — фрезии, в их сезон. Но ведь это мало! И он прекрасно понимает!

В. Кто? О ком это?

Б. Тише. Ее сын. Он дарил ей замечательные подарки.

А. Мы вместе гуляли, но не отбирали парней друг у друга. У нее был безупречный вкус. А мне нравились… бандиты.

В. О— о-о!

Б. (к В. забавляясь) А что тут такого?

А. Нам никогда не нравились одни и те же мальчики… мужики. Я думаю, она вообще не любила мужчин. В отношении секса уж это точно. Мы насильно выдали ее замуж, когда ей было уже под сорок. Еле нашли такого. Макаронника. Она не хотела.

В. Просто невероятно.

Б. (резко) Почему нет? Макаронник, черножопый, жид. Это у нее в крови. Такой взгляд на мир.

В. Такой же, как у ее строгих, но справедливых родителей.

Б. Пожимает плечами.

А. (она услышана) Я дружила с евреями, ирландцами, у меня были друзья из Южной Африки, все было. Пуэрториканцев и подобных не было, но Венесуэльцы, Кубинцы. О, мы пропадали в Гаване.

В. (к Б.) Просто с другой планеты, так?

Б. Хм— м.

А. Цветных у меня не было. В Пайнхерте была цветная прислуга, конечно. Мы останавливались там, когда приезжали. Они хорошо знали город, были деликатны, воспитаны, не то, что эти черножопые, вполне цивилизованные.

В. (в ужасе) О, Боже!

А. Он запрещал мне говорить это. Сказал даже, что не станет навещать, если я буду говорить так. Что его так заело?

Б. Успокойся. Твоя сестра была замужем за итальянцем?

А. (смущенно) Она… что? О. Это было потом. Я всегда искала настоящего мужчину.

Б. А она нет?

А. Нет. Она думала, что все ей должно падать прямо в руки. И оно падало. И часто. Я все должна была зарабатывать сама, ничто не приходило даром. Я была статная и красивая, она была высокая и хорошенькая, немного пониже, конечно, не такая высокая, как я. (Плачет.) Я усохла. Я уже не высокая. Я была такой высокой. Почему я высохла?

Б. (терпеливо.) Это бывает. Мы становимся меньше с годами. И каждый день так же: утром мы выше, чем к ночи.

А. (еще в слезах) Да?

Б. Позвоночник за день сжимается.

А. (все еще плачет) У меня его и нет. Был когда-то. А сейчас нет.

В. (к Б. В полголоса.) О чем это она?

Б. Остеохондроз.

А. (к В. злобно) Погоди! Поживешь-узнаешь!

Б. Позвоночник рассыпается. Ты можешь сломать его просто на прогулке, обернувшись, или… как угодно.

А. (плачет) Я была высокой. Просто я высохла.

В. (к Б. ) Понимаю.

Б. Улыбается.

А. (трезво) Он был коротышка. У меня было много высоких поклонников, но этот был маленький.

В. Кто это?

Б. Ее муж, наверное.

В. Давно же это было.

А. Знаю, я этих высоких парней, этих танцоров. Сью и я танцевали ночи напролет со всеми этими высокими парнями. Некоторые из них были мужчинами только с виду— они были…, но кое-кто был и настоящий. Мы танцевали всю ночь, а иногда я и…

Б. (с улыбкой). Гадкая девчонка!

А. Я была сумасшедшей. Сью говорила, — как ты можешь вести себя так? Я смеялась и отвечала, — да пошла ты! Да, я любила погулять, но держала ухо востро. Я всегда была начеку. (горько) Если б не я, то кто же? Я всегда могла надеяться только на себя саму, вокруг злословили, обворовывали… лебезили. Если бы я не была начеку, нам бы ничего не досталось. Его сестра. Разве за нее Сью выходила замуж? Оказалось, в первую очередь за нее. Пришибленный маленький… дантист. Разве он мог управлять делами? Разбирался в финансах? Лишь настолько, чтобы воровать. Настолько, чтобы набить свои карманы. И, конечно, старик смотрел на это сквозь пальцы, потому что этот— как его звали этого дантиста— был женат на его драгоценнейшей дочке. Этой притворщице, управляющей всеми одним мизинцем. Я должна была все предвидеть. Держать все в руках.

Б. (гордо). И получалось?

А. Что? О чем ты?

Б. Ну, о том, что ты держала в руках.

А. Откуда я знаю. Не понимаю, о чем ты говоришь. Что я держала в руках?

Б. Ну, не знаю.

В. Тех, кто пользовался твоей слепотой.

Б. Да.

А. (зловеще) Все у меня воруют — направо и налево. Все крадут. Что-нибудь да крадут.

Б. (невозмутимо) И я? Я тоже ворую?

А. (нервический смех) Я не знаю. Почем мне знать. Деньги куда-то уплывают.

Б. (к В.) В этом вы не замешаны?

В. Мы распределяем только то, что поступает. Ее капитал проходит не через одни руки. Тут много возможностей для желающих.

А. Сью завидовала мне, когда я вышла замуж. Всегда ей чего-то не хватало. И я была настороже.

В. Ты тратишь все свои поступления, насколько я в курсе.

А. А почему бы и нет? Это мое.

В. Тогда не жалуйся. Если ты хочешь нарастить состояние, то должна…

А. Я не жалуюсь. Я никогда не жалуюсь. У меня есть ты, есть она, есть шофер, у меня этот дом, мне надо прилично выглядеть, а иногда, я вынуждена звать сиделку, хотя некоторые из них черные. Что с того. У меня все это хозяйство. Этот повар. У меня…

В. Ясно. Ясно.

А. Все воруют. Каждый.

Б. (после паузы). Да.

А. Сью все проворонила. А я — нет. Я вышла замуж за него. Он был коротышкой. С одним глазом. Другой выбили мячом для гольфа и вставили стеклянный.

В. Который?

Б. (осуждая) Прекрати.

В. (заводиться) А я хочу знать. (К а.) Какой глаз? Который из них был стеклянный?

А. Какой? Ну, я… (всхлипывает) Не знаю. Я не помню, какой глаз был стеклянный (плачет вовсю) Я…не могу… вспомнить!

Б. (направляясь к А., утешая) Ну, ну, ну…

А. Я не могу вспомнить! (внезапно с яростью) Убери руки! Как ты смеешь!

Б. Прости. Прости.

А. (к Б. опять со слезами) Почему я ничего не помню?

Б. Да все ты помнишь, просто не можешь удержать все в голове одновременно.

А. (успокаиваясь) Да? На самом деле?

Б. Конечно.

А. Я все помню?

Б. Все где-нибудь, да храниться.

А. (смеется) Как интересно. (К В.) Я все помню.

В. Поздравляю. Но ведь это не легко, наверное.

Б. Ты успокоишься?

В. Может, лучше не помнить? Все кануло в Лету и забыто.

А. Куда?

Б. Да, в никуда.

В. В Лету.

А. Я ее не знаю. Может, и знаю, просто в голове не держу. (К Б.) Да?

Б. Все так.

А. Мужа я любила. (глуповато улыбается вспоминая)

Б. Ну, а как иначе?

А. Он дарил мне прелестные вещички, дарил украшения.

Б. Что правда, то правда.

А. Мой бог, — говорил он, — Ты такая большая, такая высокая, ты принесешь мне счастье. Я не могу мелочиться. И он не мелочился. Жемчуга и бриллианты я любила больше всего.

В. Неужели?

Б. (подыгрывая) Это правда!

А. У меня был жемчуг и несколько браслетов. Но он хотел, чтобы их было больше— и подыскал еще один, не говоря ни слова. Это был широкий браслет и в нем бриллиант, вот такой (показывает). Плоский и широкий обработанный камень, очень… как это?

Б. Изысканный.

А. Да. Изысканный и большой. Мы были, я этого никогда не забуду, мы были на приеме и пили шампанское, и мы, как это… подвыпили. Совсем чуть-чуть, конечно. Мы вернулись домой и собирались уже в постель. Наша спальня была большая, две раздельные уборные, и, как это, две ванные комнаты. Мы оба разделись и готовились ко сну. Я сидела у своего столика — без обуви, без одежды, без белья — ну вот, я сидела у своего столика (ей в самом деле нравиться говорить об этом. Смех, восклицания и пр.)… и я… ну, я была голой. Я была абсолютно голой, кроме того, что на мне были мои украшения. Драгоценности я не сняла.

Б. Блеск!

А. Да! Ну вот, голая, в жемчугах — мое ожерелье, мои браслеты, мои бриллиантовые браслеты… два, нет, три! Три! И он входит, голый, как сойка — он умел быть забавным, когда того хотел, мы часто раздевались, заранее, намного заранее. Все это ушло. (Пауза) Где я?

Б. В своем рассказе?

А. Что?

Б. В своем рассказе. Где ты остановилась в рассказе?

А. Да; конечно.

В. Ты сидишь голая у столика и он входит, тоже голый.

А. Как сойка, да! О, я не должна рассказывать это.

Б. Нет, нет, должна!

В. Должна!

А. Да? Ну что ж, так вот, я взяла большую пуховку и стала пудриться; только этим занимаюсь. Чувствую — он здесь, но вида не подаю. У меня есть кое-что для тебя, -говорит он, — у меня кое-что для тебя есть. И сидя так, я поднимаю глаза, смотрю в зеркало и… нет, не могу!

Б. и В. (как школьницы) Нет, нет говори! Ну, расскажи!

А. Ну вот, я смотрю — он стоит, и его… его пипка уже твердая и…: на нее надет новый браслет.

В. (с благоговением.) О, боже.

Б. Улыбается.

А. И браслет на пипке, и он приближается, и это прекраснейший из всех браслетов, какие я когда-либо видела. Весь в бриллиантах, широкий, ужасно широкий и…

Я думаю, он тебе понравиться, — говорит он. О, боже, это прекрасно, — говорю я. О, господи, да. (настроение немного падает) Он подходит ближе и его пипка прикасается к моему плечу — он был коротышка, а я была высокая, так-то. Ты его хочешь? Он спрашивает и тыкает этим в меня, я отвернулась, а пипка у него была маленькая. Я не должна это рассказывать, это ужасно, я знаю. У него была маленькая… Вы понимаете… и браслет был там и придвигался все ближе к моему лицу и — ты хочешь его? Я думал, он тебе понравиться. И я сказала нет! Я не могу сделать это! Поначалу он стоял, потом стал мягким и браслет слетел с него, и упал мне прямо на колени. Береги его, сказал он и вышел из комнаты.

(Длинная пауза, в конце которой она плачет. Медленно. Убежденно.)

Б. Все хорошо. Все хорошо. (Подходит и успокаивает А.)

В. (по доброму). Ненормальный.

Б. (мягко, успокаивая) Хорошо, хорошо.

А. (по детски) Хочу в кровать! Отведите меня в кровать!

Б. Конечно. (К В.) Помоги мне.

Они поднимают А. из кресла и отводят в кровать. В это время…

А. (вскрикивает.) Рука! Моя рука!

В. (встревожено) Простите!

А. В кровать! Я хочу в кровать!

Б. Ну, хорошо, хорошо. Мы почти уже пришли. Ну вот, пришли.

А. (совсем, как ребенок) Я хочу в кровать! (От боли) О! О!

Б. Тихо. Тихо.

Биография

Произведения

Критика


Читати також