Понятным сердцу языком
А.А. НИКОЛАЕВ
Диалектичностью художественного мышления объясняется пристрастие поэта не только к контрастам и антитезам, но и к описанию уникальных, особенных и переходных явлений и состояний.
Это более всего заметно в пейзажных и описательно-психологических стихотворениях: гром в голубом небе («Весенняя гроза»), дуб, пораженный молнией («Успокоение»), бабье лето («короткая, но дивная пора» в «Есть в осени первоначальной...»), продолжительное тепло («Лето 1854»), необычайно теплая поздняя осень («Когда в кругу убийственных забот...») и др. Переходным состояниям между светом и тьмой, теплом и холодом, сном и пробуждением посвящены целые стихотворения («Еще шумел веселый день...», «Вчера, в мечтах обвороженных...», «Декабрьское утро» и др.).
Поэт легко переходит от созерцаемого предмета или явления к другому, сходному, затем вновь возвращается к созерцаемому, замыкая круг развертывания образа и достигая философско-художественного обобщения. Так, унылый осенний пейзаж, «бесцветный грунт небес, песчаная земля» («Через ливонские я проезжал поля...») навели поэта на грустные размышления о «былом печальной сей земли» (слово земля незаметно уже сменило значение «верхний слой земной коры» на значение «местность, страна»), о том периоде истории Ливонии, когда она была в зависимости от ордена меченосцев. В природных явлениях поэту хочется увидеть следы прошедших событий, в реке и старинных деревьях — говорящих свидетелей былого.
Но твой, природа, мир о днях былых молчит С улыбкою двусмысленной и тайной,— Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный, Про них и днем молчание хранит.
Лишь несколько примеров: «киммерийская ночь» из «Одиссеи» Гомера использована для создания образа России, Петербурга («Вновь твои я вижу очи...»), ибо в представлении древних греков Киммерия (Крым) - это уже «темная», северная страна; Лебедь и Орел из античных поверий, воспринятые уже через Державина, не только символы поэта-лирика и поэта-политика, государственного деятеля, но и символы двух государств — России, в гербе которой орел (и не только символ могущества, но и традиционного для XVIII века русского дворянского гиперсоциального воспитания), и Баварии (в ней поэт прожил 20 лет), в гербе которой Лебедь и во главе которой во времена Тютчева стоял Людвиг I Баварский — художник, поэт, музыкант («Лебедь»); мотылек из суфийской мистики как символ бессмертной любви, соединения с божеством в любовном экстазе, залетевший в стихотворение «Тени сизые смесились...» из лирики Гете, увлекавшегося Хафизом; летящий камень из средневековых схоластических споров об одухотворенности природы, давший (благодаря Тютчеву) название знаменитому сборнику О.Э. Мандельштама «Камень»; «вещая душа» из «Слова о полку Игореве»; «мыслящий тростник» из «Мыслей» Б. Паскаля («Певучесть есть в морских волнах...», где, кстати, «строй», «согласье», «гармония в стихийных спорах» отсылают к пифагорейскому учению о гармонии); «дневной месяц» из «Путевых картин» Г. Гейне, претворенный Тютчевым в образ поэта в светском обществе («Ты зрел его в кругу большого света...») и т. д.
Работу Тютчева над словом Л.В. Пумпянский (Поэзия Ф.И. Тютчева//Урания: Тютч. альманах; 1803-1928.-Л., 1928. С. 52) называл «беспримерной словесной культурой». Очень богата лексика поэта: около 6000 слов на 33000 словоупотреблений; около 11 000 словоформ. Это намного больше, чем у Лермонтова и Пушкина, и чуть больше, чем у Баратынского (при сравнении того же объема поэтических текстов). Словесное богатство достигается преимущественно за счет обилия изобразительно-описательной лексики (свет, цвет, звук, запах, реалии внешнего мира и их движущиеся формы). Из стилистически окрашенной лексики Тютчев широко пользовался старославянизмами, русскими архаизмами, историзмами и поэтизмами. Из терминов употреблял по преимуществу отвлеченные философские понятия. Диалектные и народно-поэтические слова у него единичны (огневица, синель, листье, макушка), но всегда уместны. Неологизмов и авторских новообразований (окказионализмов) поэт избегал.
Необычно богата и тютчевская поэтическая фразеология. Так, к понятию «человек» находим свыше 30 перифраз: «сын Земли», «сын Природы», «злак земной», «гость на земле», «обреченный заключенью», «сирота бездомный», «беспомощное дитя», «игра и жертва жизни частной», «жертва роковой игры», «мыслящий тростник», «греза природы» и др. Эти определения дают большее представление о тютчевском человековедении, чем самые глубокие научные рассуждения. Традиционные перифразы («слезы Авроры» — утренняя роса и т. п.) используются наряду с оригинальными. В духе классицизма Тютчев создал несколько стихотворений-загадок, в которых описываемый предмет (явление) не назван прямо: «конь морской» - волна («Конь морской»); «воздушная арка» - радуга («Как неожиданно и ярко...»); «белокрылые виденья» — лебеди («Осенней позднею порою...»); «змей морской» — пароход («По равнине вод лазурной...») и др. При этом иногда с помощью однокорневого слова дается намек на слово, обозначающее описываемый предмет: «конь с седой, волнистой гривой», «радужное виденье» и т. п. Многие перифразы Тютчева (древо человечества, демоны глухонемые, жилица двух миров, громокипящий кубок, на пороге двойного бытия и др.), наряду с тютчевскими афоризмами (Мысль изреченная есть ложь!, Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые!, Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовется и др.), вошли в общий язык, стали заглавиями книг и статей поэтов, критиков, ученых, публицистов, пропагандистов, названиями кинофильмов, радио-и телепередач.
Но еще более, чем словесное изобилие, поражает в языке Тютчева богатство смысловых нюансов, многообразие способов художественного преломления, смещения и совмещения значений слов. Как истинный романтик Тютчев часто избегал автологии стиля речи, в котором слова и выражения употребляются в их прямом, основном значении. Так, глагол дышать, встречающийся в стихах Тютчева 32 раза, в основном значении употреблен только трижды, да и то с обстоятельством образа действия, обозначая физическое и душевное состояние человека: толкутся, дышат через силу; грудь дышит легче и вольней; легче нам дышать.
С помощью этого глагола поэт передавал общее состояние природы (Лениво дышит полдень мглистый — в натурфилософском олицетворении), изображал движение и плеск волн, шум прибоя (дышит лазурный сонм женевских вод; озеро дышало; море ходит, и дышит, и блещет), колебание отражения на водной поверхности (месяц дышит в зеркале Лемана; великое былое словно дышит в забытьи - об отражении Екатерининского дворца в царскосельском пруду). Очень важным для поэта-пантеиста является значение «жить, существовать; обладать свойством органического бытия; обнаруживать признаки жизни» и переносное «действовать»: У грудей благой природы Все, что дышит, Радость пьет!; Для них и солнцы, знать, не дышит; Могу дышать, но жить уж не могу; Железный мир и дышащий Велением одним (в последнем случае действительный залог употреблен в значении страдательного).
Метонимически глагол дышать использовался Тютчевым с субъектом, обозначающим орган речи и саму речь: уста дышали тихими речами; дышала на устах молитва. Из устойчивых метафорических значений, базирующихся на основном, у Тютчева неоднократно употреблено значение «веять, дуть; обдавать чем-либо; источать что-либо; издавать запах, аромат; пахнуть, испаряясь»: воздух весною дышит, прохладой дышит сад, дышит полдень знойный в растворенное окно, небо дышит светом и теплом, поля дышат на зное (в последнем случае речь идет о запахе цветущей гречихи, известного медоноса с белыми цветами, ибо в предыдущем контексте: «с белеющих полей веет запахом медовым»).
Вторая группа употреблений слова дышать объединена значением «жить чем-либо, видеть цель своего существования в чем-либо; жить благодаря чему-либо; иметь содержанием жизни»: песнями дышал он, душа любовью одной дышала, чем ты и дышишь, и живешь, дышать божественным огнем. Наконец, третья группа употреблений этого слова объединена значением «быть проникнутым чем-либо, выражать что-либо; обнаруживаться где-либо, проявляться в чем-либо»: все дышит простотой, живая прелесть дышит в ней, небесный дух дышит под сводами чертогов,
У поэта почти нет стертых, общеязыковых метафор. Живыми связями соединены у него дуновенье — дыханье — дух — душа-вдохновенье, гроза — угроза, волна – волнистый - волненье, радуга — радужный, рыть — взрывать. В иных случаях первоначальное значение является единственно употребляемым: присущий - «присутствующий», томный — «чахлый, вялый, болезненный» (а не «нежащий, вызывающий сладкую истому»), истома — только «мука» (истома смертного страданья), испещренный (в сочетании испещренные деревья, без дополнения) — только причастие от испещритъся, то есть «стать пестрым, покрытым большим количеством чего-либо мелкого и однородного, контрастного по цвету» (возвратно-страдательная форма в функции возвратно-непереходной).
Оживлял Тютчев и традиционные перифразы, изменяя их в зависимости от контекста. Так, во фразе «Благоухающие слезы Не о былом Аврора льет» компоненты перифразы распались. И хотя речь идет о росе, но в то же время слезы входят в сочетание лить слезы («жалеть, горевать, сокрушаться о чем-либо»), ибо задача данного стихотворения («Весна») не пейзажно-описательная, а натурфилософская, и смысл приведенной выше фразы таков: вечно обновляющаяся и каждое утро пробуждающаяся к жизни природа не сокрушается о своем прошлом, а если и льет слезы, то слезы радости, умиления существа, вся жизнь которого «в настоящем разлита».
Гораздо шире, чем традиционную метафору, Тютчев использует метонимию — перенос по сходству, от целого на часть и наоборот, перенос свойства предмета на его действие или на другое свойство и т. п.: росисто вьется долина, рядов пехоты длинный блеск. Он совмещает слова разных смысловых рядов, означающих цвет, «свет», «звук», «запах», «пространство»: музыкальные виденья, благовест лучей, гремящая тьма, тихая лазурь, воздушные руины. Нередки оксюмороны: мирно-боевой, мучительна-отрадный, темно-брезжущий, мглистый полдень, пышность ветхая (в варианте — ветхость пышная). Часты и плеоназмы, экспрессивно-избыточные, оттеночные выражения: темный сумрак, сумрачная тень, ночь хмурая, тень нахмурилась темней, затихло вкруг тебя молчанье.
Особенно интересны случаи совмещения значений, одновременной многозначности. Так, во фразе «Разоблаченная с утра, Сияет Белая гора» слово разоблаченная означает и «открывшаяся; очистившаяся от облаков», и «лишенная таинственного ореола», и даже «изобличенная» (последнее значение связано с тем, что Белая гора — Монблан — центр Европы, Западного мира, освещенный с Востока лучами восходящего солнца).
В основе гармонической завершенности стихотворений Тютчева логика развития эмоционального образа. Этой логике подчинен отбор всех смысловых компонентов текста. О чем бы ни писал Тютчев, его стихи всегда посвящены состояниям, а не предметам и свойствам, и обращены к сердцу. А.Д. Григорьева в книге «Слово в поэзии Тютчева» (Л., 1980) пишет: «Это поэт, стремившийся уловить и запечатлеть мгновение, процесс, будь это душевное движение, тайное ощущение, очень часто смутное и неосознанное, или миг в жизни природы, вечно текучий и подвижный. Его произведения - психологическая повесть с одним героем, составленная из стихотворных фрагментов, разделенных . многоточиями не вылившихся в стихи эмоций».
О воздействии на читателя лирики Тютчева можно сказать то, что поэт говорил о воздействии на него песен ночного ветра:
Попятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке —
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!.,
Источник: Русская речь. – 1988. – № 6. – С. 3-8.
