Композиционно-стилистические особенности построения несобственно-прямой речи в рассказах Франца Кафки
В. А. Власов
Несобственно-прямой речи (НПР) уделялось достаточно внимания как в отечественной, так и в зарубежной науке. Тем не менее еще окончательно не установлен ее статус, не определены границы, до сих пор остается открытым вопрос о том, что собой представляет НПР — синтаксическую конструкцию или стилистический прием, который нельзя ставить в одни ряд с косвенной и прямой речью.
Исходя из определения сущности НПР, заключающейся в «речевой контаминации субъектно-авторских планов, в смещении и взаимопроникновении, субъектно-авторских перспектив», следует, по нашему мнению, признать справедливой точку зрения Л. А. Соколовой, которая считает, что НПР – это «способ изложения содержания и как таковой может быть сопоставлен только с авторской речью и речью героев». Вместе с ними НПР составляет промежуточное звено, через которое осуществляется связь языковых и литературных элементов художественного произведения. С одной стороны, она тесно связана с композицией: НПР может, например, оформлять перспективу повествования. С другой стороны, являясь одной из речевых форм, она отмечена особым характером языкового наполнения.
Из сказанного следует, что описание НПР может быть дано лишь путем комплексного лингвостилистического и литературоведческого анализа с учетом обоих ее признаков, их причинно следственных отношений и взаимосвязи друг с другом как формы (речевая контаминация) и содержания (смешение точек зрения).
Рассмотрим использование этого стилистического приема у Франца Кафки, писателя, в произведениях которого, по замечанию Д. В. Затонского, «странность ситуаций, алогичность действий персонажа, запутанность коллизий, туманность всего исторического фона — это в первую очередь результат отсутствия дистанции между автором и центральным героем, то есть момент композиционный». Кафка целиком становится на точку зрения персонажа и повествует лишь о том, что ощущает, воспринимает, представляет и о чем думает герой. Поэтому в его рассказах описываются не предметы, а впечатления от них, сообщаются не факты, а мнения и интерпретация этих фактом персонажем. Иначе говоря, содержанием становится показ не объективной действительности, а субъективного процесса отражения этой действительности в сознании персонажа. Естественно, что способом передачи такого содержания наряду с речью героя является прежде всего НПР, поскольку в психологическом плане она «представляет собой не что иное, как использование некоторой субъективной позиции, т. е. ссылку на сознание какого-то персонажа... которая проявляется фразеологически». Разные формы НПР при этом воплощают собой разные ступени познания действительности субъектом. Низшие ступени — ощущение, восприятие, — на которых этот процесс в сознании человека происходит непосредственно в чувственных образах, передаются в такой форме НПР, где речевая контаминация автора и персонажа, как правило, эксплицитно не представлена, в так называемых «пережитых впечатлениях» (erlebte Eindrücke). Высшие ступени — представление, мышление, поскольку они тесно связаны с внутренней речью, обычно оформляются «актуальным» или «ретроспективным» монологом, формами НПР, в которых наряду с композиционным легко обнаружить и лингвостилистический признак. Примером такой НПР может служить отрывок из рассказа «Der Heizer»:
"Einen besseren Rat kann ich ihm nicht geben”, sagte sich Karl. Und er fand überhaupt, dass er lieber seinen Koffer hätte holen sollen,’ statt hier Ratschläge zu geben, die doch nur für dumm gehalten wurden. Als ihm der Vater den Koffer für immer übergeben hatte, hatte er im Scherz gefragt: "Wie lange wirst du ihn haben?” Und jetzt war dieser teuere Koffer vielleicht schon im Ernst verloren... Jetzt erinnerte er sich auch, dass im Koffer noch ein Stück Veroneser Salami war, die ihm die Mutter als Extragabe eingepackt hatte... Wieder kehrten seine Gedanken zum Koffer zurück, und er konnte jetzt wirklich nicht einsehen, warum er den Koffer während der Fahrt so aufmerksam bewacht hatte, wenn er jetzt diesen gleichen Koffer so leicht sich hatte wegnehmen lassen...
В этом «ретроспективном» монологе в форме НПР воспроизводятся возникающие в сознании героя образы прошлого и мысли, порождаемые этими образами. Точка зрения персонажа вводится синтаксической конструкцией прямой речи и поддерживается на всем протяжении монолога как лексически (слова с семантикой мышления sich erinnern, der Gedanke, модальные слова vielleicht, wirklich), так и синтаксически (конструкции с присоединительным und, придаточные предложения с вопросительным словом warum и союзом wenn, передающие последовательность и динамику мысли героя). В контаминации речевых планов автора и персонажа, однако, преобладает голос автора, на что указывает преимущественное использование нейтральной лексики и развитый гипотаксис. Речевой план персонажа выделяется в основном с помощью модальных частиц, приближающих внутреннюю речь к разговорной.
Громче звучит голос героя тогда, когда НПР оформляет его непосредственные внутренние реакции на происходящие события, т. е. в «актуальном монологе»:
”Es war wirklich höchste Zeit, noch ein kleines Weilchen nur, und sie konnten ganz gut beide aus dem Büro fliegen. Der Kapitän mochte ja ein guter Mann sein und überdies gerade jetzt, wie es Karl schien, irgendeinen besonderen Grund haben, sich als gerechter Vorgesetzter zu zeigen, aber schliesslich war er kein Instrument, das man in Grund und Boden spielen konnte — und gerade so behandelte ihn der Heizer, allerdings aus seinem grenzenlos empörten Innern heraus”.
И здесь субъективная точка зрения реализуется благодаря использованию модальных слов, частиц и глаголов mögen, können, подчеркивающих гипотетический характер высказывания. Этой реализации служит и вводное предложение. Но главным средством субъективации повествования выступает экспрессивная лексика, обладающая «свойством контрастной дистрибуции разносубъектных планов». Выражения höchste Zeit, ein kleines Weiiehen, ganz gut, aus dem Büro fliegen, kein Instrument sein, in Grund und Boden spielen не только передают содержание внутренней речи героя, но и характеризуют эту речь, рисуют эмоциональное состояние героя в момент размышлений. Такая эмоционально-экспрессивная лексика выдвигает речь персонажа на передний план, отодвигая на задний речь автора.
Предельно сложной речевая контаминация оказывается там, где к голосам автора и главного героя присоединяется голос другого персонажа. Собственно говоря, воспроизводится не голос этого персонажа, а «замещенная речь» главного героя, который как бы «предстательствует» ему, «говорит за него то, что он мог бы или должен был бы сказать»:
"Und trotzdem schien der Heizer nichts mehr für sich zu hoffen. Die Hände hielt er halb in dem Hosengürtel, der durch seine aufgeregten Bewegungen mit dem Streifen eines gemusterten Hemdes zum Vorschein gekommen war. Das kümmerte ihn nicht im geringsten, er hatte sein ganzes Leid geklagt, nun sollte man auch noch die paar Fetzen sehen, die er am Leibe hatte, und dann sollte man ihn forttragen... Schubal würde dann Ruhe haben und nicht mehr in Verzweiflung kommen... Der Kapitän würde lauter Rumänen anstellen können, es würde überall rumänisch gesprochen werden, und vielleicht würde dann wirklich alles besser gehen”.
Такое «трехголосие» возможно благодаря абсолютизации точки зрения персонажа, через восприятие которого Кафка описывает не только события, но и поведение других персонажей. Проецируя внешние черты их поведения на свой субъективный опыт, главный герой как бы встает на их точку зрения. В результате возникает тройная перспектива повествования. В приведенном примере сигналом появления такой перспективы является модальная конструкция с глаголом scheinen. Поза кочегара вызывает в сознании Карла мысли, которые он интерпретирует как предполагаемую речь кочегара. Как и в предыдущем примере, композиционный признак реализуется здесь за счет экспрессивной лексики, модальных слов. Использование кондиционалис I в значении будущего усиливает гипотетический смысл внутренней речи персонажа.
Однако если при передаче процессов мышления основным способом выражения смешанной перспективы повествования служит речевая контаминация автора и персонажа, то при передаче процессов восприятия субъективная точка зрения реализуется посредством использования так называемых «конструктивных форм»:
”Er (Karl Rossmann. — В. В.) trat auch ein, aber blieb an der Tür stehen. Von den drei Fenstern des Zimmers sah er die Wellen des Meeres... Die kleinen Schiffchen und Boote konnte man, wenigstens von der Tür aus, nur in der Ferne beobachten... An einem runden Tisch sassen drei Herren... Auf dem Tisch lagen, hochaufgeschichtet, verschiedene Dokumente... Am Fenster sass an einem Schreibtisch... ein kleinerer Herr... Das zweite Fenster war leer und gab den besten Ausblick. In der Nähe des dritten aber standen zwei Herren in halblautem Gespräch”.
Эта сцена из рассказа “Der Heizer” дана через призму восприятия главного героя. Его точка зрения ввозится глаголом sehen, а при описании моря поддерживается модальным глаголом können, глаголом зрительного восприятия beobachten и неопределенно-личным местоимением man, которое, здесь соотносится с субъектом восприятия. Тем не менее главным принципом, организующим описание всей сцены, является сама подача предметов в той последовательности, в которой они попадают в поле зрения персонажа. Этот принцип находит свое воплощение в распределении по всему отрывку существительных с предлогами в функции обстоятельств места, обозначающих точку, с которой смотрит герой, и те пространственные ориентиры, на которых задерживается его взгляд. Словосочетания von den drei Fenstern, von der Tür aus, an einem runden Tisch, .am Fenster, das zweite Fenster in der Nähe des dritten организуют последовательный монтаж сцены.
Так же строится описание событий и в рассказе “Die Verwandlung”. Все происходящее передается здесь через призму зрительных и слуховых ощущений героя:
"Als er dies alles in grösster Eile überlegte. .. klopfte es vorsichtig an die Tür am Kopfende seines Bettes. "Gregor”, rief es — es war die Mutter, — ”es ist dreiviertel sieben. Wolltest du nicht wegfahren?” ... ”Ja, ja, Mutter, ich stehe schon auf”... Aber durch das kleine Gespräch waren die anderen Familienmitglieder darauf aufmerksam geworden, dass Gregor wider Erwarten noch zu Hause war, und schon klopfte an der einen Seitentür der Vater, schwach, aber mit der Faust... An der anderen Seitentür aber klagte leise die Schwester: "Gregor? Ist dir nicht wohl? Brauchst du etwas?” Nach beiden Seiten hin antwortete Gregor: "Bin schon fertig”…”.
Субъективация повествования достигается в данном примере в первую очередь благодаря монтажной композиции всего отрывка, осуществляемой определенной расстановкой в тексте лексических указателей места an die Tür am Kopfende des Bettes, an der einen Seitentür, an der anderen Seiteniiir, nach beiden Seiten. Кроме того, точка зрения персонажа оформляется словами с оценочной семантикой vorsichtig, schwach, aber mit der Faust, leise, а также глаголами с семантикой, ориентированной на слуховое восприятие героя, — klagen, klopfen, rufen. Безличные предложения с этими глаголами поддерживают сферу повествования субъекта тем, что передают постепенный характер осознания героем происходящего: сначала он воспринимает звуки, затем по отдельным признакам соотносит их с тем или иным субъектом.
Этот прием, называемый «представлением предмета», широко используется Кафкой в рассказе “Die Verwandlung” как одно из средств выражения точки зрения персонажа:
"Erst in der Abenddämmerung erwachte Gregor aus seinem schweren ohnmachtsähnlichen Schlaf. Er wäre gewiss nicht viel später auch ohne Störung erwacht... doch schien es ihm, als hätte ihn ein flüchtiger Schritt rund ein vorsichtiges Schliessen der zum Vorzimmer führenden Tür geweckt... Langsam schob er sich, zur Tür hin, um nachzusehen, was dort geschehen war... Erst bei der Tür merkte er, was ihn dorthin eigentlich gelockt hatte; es war der Geruch von etwas Essbarem, gewesen. Denn dort stand ein Napf mit süsser Milch gefüllt, in der kleinen Schnitten von Weissbrot schwammen”.
В форме НПР в этом отрывке описываются слуховые и обонятельные ощущения Грегора Замзы, который пытается установить причину своего внезапного пробуждения. Субъективация повествования происходит благодаря использованию лексических и синтаксических единиц с семантикой неопределенности. Последовательность Störung; nachzusehen, was dort geschehen war; Geruch von etwas Essbarem; Milch, Weissbrot реконструирует процесс постепенного узнавания, организуя движение от неизвестного к известному.
Субъективная перспектива повествования может определяться и ракурсом изображения, т. е. точкой, с которой персонаж наблюдает за объектом. Примером может служить начало рассказа “Der Heizer”:
”Als der sechzehnjährige Karl Rossmann, der von seinen armen Eltern nach Amerika geschickt worden war, weil ihn ein Dienstmädchen verführt und ein Kind von ihm bekommen hatte, in dem schon langsam gewordenen Schiff in den Hafen von New York einfuhr, erblickte er die schon längst beobachtete Statue der Freiheitsgöttin wie in einem plötzlich stärker gewordenen Sonnenlicht. Ihr Arm mit dem Schwert ragte wie neuerdings empor, und um ihre Gestalt wehten die freien Lüfte. ”So hoch!” sagte er sich...”.
Повествование начинается в авторской перспективе, на что указывает номинация der sechzehnjährige Karl Rossmann. Но уже к концу абзаца оно смещается в сторону персонажа. Это смещение возникает в результате «сдвига, деформации изображения, обусловленного восприятием персонажа». То, что герой видит статую богини Свободы с мечом, а не с факелом в руке, можно объяснить, оставляя в стороне символику такого видения, тем, как он на нее смотрит. Стоя на палубе корабля, Карл глядит на возвышающуюся над городом статую снизу вверх — это подтверждает и реплика героя “So hoch!”, — вследствие чего и происходит деформация изображения в его сознании. Оптический обман усиливается еще и тем, что статуя залита солнечными лучами.
Точка зрения персонажа поддерживается в этом отрывке и лексическими средствами: оценочным прилагательным arm, которое характеризует отношение Карла к родителям, и словами с темпоральной семантикой plötzlich, wie neuerdings, schon, отражающими субъективное осознание времени героем.
Подобный сдвиг изображения мы находим и в рассказе “Die Verwandlung”: ”Er (der Vater. — В. В.) warf seine Mütze, auf der ein Goldmomogramm, wahrscheinlich das einer Bank, angebracht war, über das ganze Zimmer im Bogen auf das Kanapee hin und ging, die Enden seines langen Uniformrockes zurückgeschlagen, die Hände in den Hosentaschen, mit verbissenem Gesicht auf Gregor zu. Er wusste wohl selbst nicht, was er vorhatte; immerhin hob er die Füsse ungewöhnlich hoch, und Gregor staunte über die Riesengrösse seiner Stiefelsohlen".
Портретное описание отца дается глазами его сына Грегора. Превратившись в жука, он смотрит снизу вверх на отца.
который наступает на него, высоко поднимая ноги, с намерением его раздавить. В результате возникает оптическая деформация. Модальный план персонажа маркируется также словами wohl, wahrscheinlich.
Подводя итог, следует сказать, что в рассказах Франца Кафки НПР является ведущим стилистическим приемом. Использование ее различных форм зависит от того, какие психические процессы показывает писатель. В зависимости от этого актуализируется композиционная функция НПР — смешение перспектив автора и персонажа. При передаче ощущений и восприятия персонажа используются конструктивные формы: монтаж, представление объекта, сдвиг изображения; при оформлении представлений и процессов мышления — речевая контаминация автора и персонажа. Возможно также слияние трех голосов: автора, персонажа, с точки зрения которого ведется повествование, и второстепенного персонажа, речь которого он интерпретирует. Во всех формах НПР маркантами модального плана субъекта выступают модальные слова. Другие средства выражения субъективной точки зрения применяются большей частью в формах НПР, передающих мыслительные процессы. Однако следует отметить, что использование тех и других форм в чистом виде встречается в рассказах крайне редко.
Л-ра: Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. – Ленинград, 1987. – Вып. 5. – С. 83-89.
Произведения
Критика
