Повесть А.П. Платонова «Впрок» и повесть А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»
УДК 821.161.1.09
А. В. Поляков[1]
Повесть А.П. Платонова «Впрок» и повесть А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»: влияние реминисцентных планов на характер выражения авторских оценок
Повесть А.П. Платонова «Впрок» и повесть А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»: влияние реминисцентных планов на характер выражения авторских оценок
В настоящей статье анализируется влияние реминисцентных планов на выражение плана авторских оценок. Автор статьи рассматривает «бедняцкую хронику» Андрея Платонова «Впрок» в аспекте её ориентированности на «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, даёт характеристику нового мира, описанного Платоновым в своей повести.
Ключевые слова: авторская оценка, реминисцентный план, ориентация, путешествие, герой, жанровый ряд, революция, новый мир, власть, общество, критика, просвещение, христианство.
There is influence analyzing to reminiscent plans on author's estimations expression in this article. The author has considered «The chronicle of poor’ men of «Andrey Platonov «For the future» in its aspect of tradition on « Travel from Petersburg to Moscow « of A.N. Radischev, has characterized of the “new world” described by Platonov in this story.
Key words: author's estimation, reminiscent plan, orientation, travel, hero, genre line, revolution, new world, power, society, criticism, education, Christianity.
Среди многообразных приёмов и принципов выражения плана авторских оценок в произведениях Андрея Платонова чрезвычайно значимыми являются те, которые связаны с появлением в этих произведениях реминисцентных планов, обусловленных существенным интересом писателя как к отдельным художественным текстам, так и к целым литературным традициям.
Яркий пример влияния реминисцентных планов на выражение авторской позиции – «бедняцкая хроника» Платонова «Впрок» (1929– 1930); сколько-нибудь полная и удовлетворительная интерпретация этого произведения не может быть осуществлена без анализа подобного влияния. Не претендуя на исчерпывающий анализ повести и даже на перечисление этих планов, рассмотрим лишь те из них, которые связаны с ориентацией «бедняцкой хроники» Платонова на повесть А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» (1787– 1790) и при этом значимо влияют на формирование авторских оценок.
Факт ориентации платоновской повести на повесть Радищева представляется несомненным. На такую ориентацию указывает выбор Платоновым повествовательного ракурса и та очевидная задача, которой подчинён этот выбор: в «бедняцкой хронике» «Впрок», как и в «Путешествии из Петербурга в Москву», повествование ведётся от лица путешественника, странствующего наблюдателя, и результатом соединения ряда зарисовок и историй, описанных и рассказанных путешественником, становится создание целостной картины современной русской жизни и выявление сущностных основ, на которых здание этой жизни выстроено.
Путешествия, описанные и у Платонова, и у Радищева, начинаются в столичных городах, а заканчиваются изъявлением надежд на новые встречи с теми, к кому обращено внимание главных героев повестей.
Побудительные мотивы героев обеих повестей, заставляющие их отправиться в путь, также весьма схожи: это беспокойство о неком всеобщем концептуальном неблагополучии, которое с необходимостью должно быть устранено: платоновский герой уезжает из Москвы, «измученный заботой за всеобщую действительность» [1: 376], а радищевский из Петербурга – пораженный зрелищем человеческих страданий («душа моя страданиями человечества уязвлена стала» [2: 6]).
Прежде всего следует обратить внимание на социальный статус рассказчиков обеих повестей. Герой «Путешествия из Петербурга в Москву» – дворянин, человек не только гуманитарно образованный, но и претендующий на некую глубину мышления, на способность выявить действительную суть явлений; он успешно оппонирует тем, кто «взирает непрямо на окружающие его предметы» и надеется обрести «сокрытую» природой от людей истину [2: 6]. «Душевный бедняк» Платонова явным образом противопоставлен радищевскому герою: выходец из крестьян, электротехник, получивший определённое техническое образование, он не имеет «чудовищного, в смысле размеров и силы, сердца и резкого, глубокого разума, способного прорывать колеблющуюся плёнку явлений, чтобы овладеть их сущностью» [1: 376].
Значимым представляется то «расширение» изображаемого пространства, которое можно наблюдать в повести Платонова «Впрок» в сравнении с «Путешествием из Петербурга в Москву». Радищев в своей повести (как и несколько позже А.С. Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» – произведении, которое уже по причине особого отношения Платонова к Пушкину и своей явной ориентированности на текст Радищева не может не попасть в сферу нашего внимания) изобразил почтовые станции, расположенные между двумя русскими столицами; люди и обстоятельства, описанные радищевским путешественником в связи с посещением им этих станций, позволили писателю сделать ряд выводов касательно русской жизни в её целостности. Но репрезентативная пространственная база в повести Платонова выглядит более солидной по сравнению с таковой в произведениях Радищева и Пушкина. Герой повести «Впрок» отправляется в глубинные области России – «в отдалённые чернозёмные равнины, где у открытых водоёмов стоят обдуваемые ветром ... избы ... бедняков» [1: 377]; более того, он намерен продолжить своё путешествие и посетить «уральские степи» [1: 435]. Мотивы отдалённости и провинциальности, в сочетании с создаваемым Платоновым впечатлением открытого, разомкнутого пространства («у открытых водоёмов стоят, обдуваемые ветром ... избы /курсив мой – А.П./»), должны убедить читателя в том, что автор повести «Впрок» с гораздо большей степенью достоверности, нежели Радищев, представляет в своём произведении Россию.
Причиной бедствий, описанных в «Путешествии из Петербурга в Москву», является нравственная порочность людей, восходящая, в свою очередь, в значительной степени к неправильному выбору ими жизненных приоритетов («бедствия человека происходят от человека, и часто оттого только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы» [2: 6]). Подобное положение дел можно исправить определённым комплексом мер, лежащих в сфере воспитания и просвещения.
Перед героями повести «Впрок» стоят куда более серьёзные проблемы: главный враг созидаемого ими социалистического мира – «мёртвый порожняк природы», «ветхое лежачее вещество». Именно это вещество может радикально помешать возведению здания нового мира («задавит советский едкий поток своим навалом и прахом» [1: 378]), тогда как люди, не участвующие в социалистическом строительстве или прямо ему противодействующие, способны ему лишь незначительно повредить. Указанные обстоятельства и прямо заданная в повести оппозиция «новое» – «ветхое» («новостроящаяся республика» – и способное стать для неё губительным «ветхое ... вещество» [1: 378]), возводимая к оппозиции двух заветов между Богом и человеком (Нового и Ветхого), свидетельствуют о грандиозности стоящей перед героями Платонова задачи коренного переустройства не только человеческого общества, но целого мира, космоса. Благополучие и обеспечение выживания людей перед лицом враждебного им мира [1: 429-430] требуют не воспитательных мер, а «борьбы с природой» [1: 430].
Таким образом, Платонов, вступая в полемику с Радищевым, носителем идеологии Просвещения, дискредитирует эту идеологию в самих её основаниях, оценивая поставленные ею перед человечеством задачи как поверхностные, явно недостаточные для обеспечения нормальной жизни людей и поэтому ложные.
Действительно, Радищев изображает общество в сатирическом ключе. Объектами его сатиры становятся основополагающие социальные институты (ничем не ограниченное самодержавие и крепостное право) и те неверные отношения, которые возникают между отдельными людьми и социумом.
В повести Платонова сатирические выпады, безусловно, присутствуют, но не определяют отношения автора к описанному им социальному строю. Эти выпады обращены не против базисных составляющих этого строя, а против отдельных недостатков, против отклонений от норм жизни, определённых «научным социализмом» [1: 377]. Такие недостатки при известных усилиях вполне возможно ликвидировать (как, например, в случае с «подпольно захваченным зажиточно-подкулацкими людьми» «колхозным строительством» в деревне 2-е Отрадное [1: 420–421]), и потому они не нарушают настойчиво создаваемого Платоновым представления о социалистическом обществе как обществе, безупречном в своих основаниях, нуждающемся не в коренном переустройстве, а в поддержке и развитии. Пафос «защиты партии и революции» [1: 376], консервативный по отношению к рождённому Октябрём 1917 года обществу, разительно отличает платоновскую «бедняцкую хронику» от критического пафоса произведения Радищева. Позиция Платонова близка к консервативной позиции Пушкина, который в своём «Путешествии из Москвы в Петербург», признавая многие пороки современной ему России, в крайне жёстких выражениях порицает Радищева за «безумную дерзость» [3, XI: 248], проявленную по отношению к верховной власти, и вообще за принятую им критическую манеру изображения общества – за его «желчью пропитанное перо» [3, XI: 245].
Для героев Платонова, постоянно сталкивающихся с несовершенством мира и с объективными трудностями, возникающими в процессе социалистического строительства, нормой является безусловная вера в благость существующего строя. «В нас нет вопроса» – так формулирует эту позицию один из героев повести [1: 402]. Причём позиция, заявленная Платоновым, сформирована в полемике с той, которая преобладала в дореволюционной литературе и более того, в дореволюционном общественном мнении, критичном и скептически настроенном по отношению ко всему, что составляло реальность исторически сложившегося русского общества: сомнение, с точки зрения автора повести «Впрок», есть удел «выморочной страны будущего» [1: 385].
Именно ощущение принципиальной решённости основных общественно-политических проблем мотивирует то внимание, которое Платонов уделяет описанию частных технических и политических процессов [1: 385–386, 322, 394 и т. д.]. Эти описания, необязательные в повествовании о путешествии, но указывающие на сферу интересов авангарда современного Платонову общества, занимают в повести «Впрок» то место, которое в «Путешествии из Петербурга в Москву» занимали выговоренные рассказчиком или передоверенные им случайным дорожным знакомым рассуждения нравственного свойства, тоже необязательные при описании самих по себе достаточно ярких историй и ситуаций, рассказанных и описанных в повести Радищева, но необходимых автору для демонстрации мировоззренческих приоритетов, присущих как ему лично, так и тому общественному слою, с которым он себя отождествлял.
В повести Платонова нравственная проблематика, столь значимая для Радищева, оказывается на периферии. Нравственные характеристики героя оказываются несущественны при формировании авторской оценки того или иного персонажа: так, товарищ Упоев, семья которого «вымерла от голода и халатного отношения к ней самого Упоева, потому что все силы и желания он направлял на заботу о бедных массах» [1: 411] и который безо всяких на то причин «в одну душную ночь ... сжёг кулацкий хутор, чтобы кулаки чувствовали – чья власть» [1: 413], не порицается автором за эти действия. Для Платонова степень преданности героя делу социалистического строительства и полезности его этому строительству оказывается гораздо важнее нравственной безупречности героя и его поступков – и такой взгляд, такая неприемлемая для большей части дореволюционной русской литературы специфика авторской оценки героя, безусловно, являются не просто характерными индивидуальными особенностями Платонова, а составляют важнейшую черту русской жизни эпохи 20–30-х годов XX века.
В свете ориентированности повести «Впрок» на повесть Радищева необходимо рассматривать и оценку Платоновым отношения народа к власти. Именно на фоне резко критичного отношения Радищева к «верховной власти», на которую он, по приведённым выше словам Пушкина, «напал с такой безумной дерзостью», обнаруживается в её истинном виде позиция Платонова.
Известно, что свойственное Радищеву отношение к власти распространялось в русском обществе на протяжении XIX века вплоть до революции 1917 года, став откровенно доминирующим, судя по литературным и историческим источникам, уже в эпоху правления Александра II. Точка зрения Пушкина, оппонировавшего Радищеву и указывавшего на благотворную и даже передовую роль исторической русской власти в развитии России, была в дореволюционном русском обществе крайне непопулярной. Тем рельефнее выглядит в глазах читателя позиция Платонова, писавшего о своеобразной симфонии народа и верховной власти в Советской России.
Отношение народа к власти воплощается в повести «Впрок» в отношении бедняка Упоева к Ленину и Сталину. Ленин для Упоева – своего рода святыня (платоновский герой совершает для лицезрения предводителя Октябрьской революции путешествие, изображённое как паломничество: «Однажды в полночь Упоев заметил в своём сновидении Ленина и утром, не оборачиваясь, пошёл, как был, на Москву» [1: 412]) и даже божество (он является источником жизни: «Живи, товарищ», – сказал Ленин» [1: 413].
Упоев демонстрирует желание видеть верховную власть персонифицированной, сфокусированной в одном человеке – то есть, по существу, тягу к самодержавию («Ты, Владимир Ильич, главное, не забудь оставить нам кого-нибудь вроде себя – на всякий случай» [1: 413]); «Для дружелюбного чувства нам нужно иметь конкретную личность среди земли ... Нам нужен живой – и такой же, как Ленин ... пойду Сталина глядеть: чувствую в нём свой источник» [1: 417]. Возможно, именно в оценках верховной власти Платоновым и другими писателями XX века – выходцами из простонародья – проявили себя определённые политические предпочтения русского народа, активно изживавшиеся интеллигенцией в XIX веке и с очевидностью обнаружившиеся после революции.
Весьма значимым, в аспекте анализа оценки Платоновым современной ему эпохи, описываемой в повести «Впрок», оказывается появление в заключительной фразе этой повести мотивов, не имеющих аналогов в заключительной фразе «Путешествия из Петербурга в Москву».
В финале своей повести Радищев говорит только об окончании странствия героя. «Бедняцкая хроника» Платонова завершается фразой, в которой очевидно присутствуют «военные» мотивы («Расставаясь с товарищами и врагами, я надеюсь, что на могилах всех своих врагов ... мы встретимся с товарищами» [1: 436]). Они образуют своеобразное «кольцо» с важнейшим мотивом характеристики героя, заявленным автором в начале повести («Он ... выступал на защиту партии и революции [1: 376]). Отмеченное обстоятельство позволяет интерпретировать описанное Платоновым путешествие героя как своего рода военный поход.
Кроме того, обращает на себя внимание и мотив итогового характера предстоящего разговора между платоновским странником и его товарищами («поговорим обо всём окончательно /курсив мой – А.П./» [1: 436]). Этот мотив, не входящий в число ключевых в повести «Впрок», поддерживается и усиливается общим контекстом творчества Платонова, в рамках которого эсхатологические мотивы играют особенно значимую роль. Платонов как будто ещё раз напоминает читателям о том, что в его «бедняцкой хронике» описываются процессы, воспринимаемые в парадигме «конца света» и уже в силу этого по своей значимости несопоставимые с процессами, описанными Радищевым в «Путешествии из Петербурга в Москву».
Заявленное в повести Платонова отношение к вере, к христианству, является важной составляющей идейно-содержательного плана повести и может быть с достаточной степенью адекватности выявлено только в аспекте учёта её ориентированности на повесть Радищева.
«Путешествие из Петербурга в Москву» – произведение, написанное автором, осознававшим себя сторонником идеологии Просвещения, – вполне ожидаемо оказывается антиклерикальным и умеренно антихристианским. Об этом свидетельствуют как задевающие самые основы христианства выпады Радищева в адрес служителей Церкви («Священнослужители были всегда изобретатели оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий ... да не обратит полёт свой к величию и свободе» [2: 83]), так и развёрнутые рассуждения в оде «Вольность» о народе, который, по мнению Радищева, является истинным источником любой, в том числе и царской власти [2: 128–130]. В этих рассуждениях линия своеобразной сакрализации, «обожествления» народа заявлена столь очевидно, что интерпретация повести Радищева как произведения антихристианского обретает достаточные основания.
Антихристианский характер «бедняцкой хроники» Платонова более очевиден: строители социализма целенаправленно и достаточно успешно убеждают оболваненный народ «ликвидировать Бога как веру» в пользу языческой по существу своему веры в рукотворное солнце [1: 384–385] и в радио [1: 399–400], а кощунственное появление самозваного «бога-отца», «тронувшегося в путь для проповеди святой коллективизации» [1: 400] дезавуируется как ложное «второе пришествие»- настоящим же «вторым пришествием» оказывается в повести эпизод приёма в колхоз батрака Филата. Вступление Филата в колхоз намеренно назначается «на первый день Пасхи, дабы вместо Воскресения Христова устроить воскресенье бедняка в колхозе ... и вот теперь он воскрес, последний бедняк, посредством организации колхоза!» [1: 427].
Платонов говорит о народе, человечестве как о единственном хозяине не только общества, но и всего мира, космоса, устрояемого после победы революции: если Радищев о чаемых им социальных изменениях (падении самодержавия) говорит в терминах естественного умирания и в аспекте проявления Божьей воли, то у Платонова люди сами, своей волей творят и социальные перемены, и материальный, физический свет (мотив искусственного солнца). В Советской России люди не только упраздняют религиозную веру, но вообще учатся обходиться без Бога – таков вывод, который следует из установленных выше фактов кощунственной дискредитации в повести «Впрок» христианства в сочетании с возложением на человека функций, традиционно воспринимавшихся как принадлежащих Богу.
Внешне парадоксальным образом с этими обстоятельствами сочетается тяготение героев Платонова, в том числе и строителей нового мира, к вере как способу восприятия жизни – не к христианской вере, а к вере как таковой. Так, колхозные активисты добиваются от народных масс не рационалистического отношения к миру, а именно замены одного вероисповедания на другое («Дедушка Павлик обещал ликвидировать Бога... в электричество как в бога обещал поверить» [1: 384]; «Верите ли вы теперь в радио? ... – Верим Господу и в шумную машину» [1: 399]). Семён Кучум считает веру главным источником силы колхоза («Нет ни трактора, ни МТС. – А что же есть? – Чего нет в тебе: в нас нет вопроса» [1: 402]). Даже обретённая истина советского народа – «научный социализм» – не проверяется собственно научными методами, не подвергается критическому анализу, а «признаётся» либо «не признаётся», будучи воспринятой именно верой, и в случае признания занимает в душе человека то самое место, которое раньше занимали храм и благовест.
На фоне рационалистического, критического отношения к миру, которое было продемонстрировано в повести Радищева, это явление воспринимается как своеобразный возврат к традиционной ценности русского народа. Отношение к вере в повестях Платонова и Радищева напоминает отношение к власти: пережив период рационалистической критики и теоретической компрометации традиционных, утвердивших себя в историческом опыте веры (христианства) и власти (абсолютизма), русский народ дошёл до практического их ниспровержения и, отказавшись от идеалов, подобных предложенным Радищевым, заменил их новой (языческой) верой и новым абсолютизмом.
При всей очевидности описанного Платоновым возврата к некоторым традиционным ценностям, важно то обстоятельство, что в «бедняцкой хронике» «Впрок» изображается строительство принципиально нового мира. Эта новизна подчёркивается Платоновым в отчетливо намеченном «отталкивании» от описаний, встречающихся у Радищева, поскольку план прошлого у Платонова неразрывно связан с «Путешествием из Петербурга в Москву». Старая, оставшаяся в дореволюционном прошлом Россия изображается Платоновым как страна пустынная и неподвижная, пока не умершая, но живущая вялой, затухающей жизнью и покорно идущая к скорой и неминуемой смерти; новая, советская Россия едина, монолитна, наполнена созидательной активностью и жизненной силой («Ранее /курсив мой – А.П./ ... можно было наблюдать лишь пустынность страны ... разрозненность редких деревень, расположенных так редко и временно, будто они ... постоянно готовы исчезнуть ... Теперь /курсив мой – А.П./ ... строились различные пункты ... а ярославские и амовские автомобили усердно возили материалы» [1: 377].
В старой России народ ощущал себя обречённым и никак не влиял на собственную судьбу; в России советской он оказывается главной созидательной силой общества и творцом своей жизни («Некогда это были лишь постои бредущего народа, не верующего в свою местную судьбу ... Теперь [люди] ... заботливо старались трудиться, осваивая эти ... пространства» [1: 377]). Осознание своей причастности к решению собственной участи порождает ощущение включённости в жизнь огромной страны: в эпизоде чтения мастеровыми газеты упоминается о событиях, произошедших в столь далёких друг от друга, но близких к государственным границам пунктах и потому в совокупности своей символизирующих всю Советскую Россию в её целостности: советско-польская граница, Баку, Камчатка и Ашхабад [1: 397].
Вообще новый мир Платонова отличается от старого тем, как в нём себя чувствует человек. Доминанта самоощущения героя Радищева – одиночество; остро осознанное при выезде из Петербурга, оно не оставляет путешественника до самого момента завершения его пути. Это вполне естественно: в мире, описанном в повести «Путешествие из Петербурга в Москву», люди ведут себя по отношению друг к другу не просто как эгоисты, но как хищники, нацеленные на взаимное уничтожение («тигры, змеи лютые» [2: 21]). Законы общежития, определённые подобными людьми, таковы, что честный человек, живущий там, где господствуют эти законы, всегда будет вынужден чувствовать себя в одиночестве и даже сознательно противопоставлять себя миру.
Герой повести «Впрок», напротив, в самом начале своего пути обретает «нового товарища» и осознаёт себя «нужным человеком» в общем деле [1: 379]. При таком положении дел даже враждебная человеку природа оказывается обезоруженной («Голая природа весны окружила нас, сопротивляясь ветром в лицо, но нам это было не трудно» [1: 380]). Ощущение братства сопровождает платоновского путешественника вплоть до финала повести, где он прощается не просто с попутчиками, а именно с товарищами.
Новизна созидаемого в Советской России мира определяется в первую очередь тем, что он строится новыми людьми («Избы колхоза были обыкновенно деревенскими, всё имущественное оборудование было давним и знакомым, только люди ... неизвестными» [1: 380], которые испытывают «тревогу и заботу» [1: 380] об общем деле и о своих товарищах.
Подведём итоги. Повесть «Впрок» – произведение о новом мире и о новых людях – глубоко своеобразно, как всякое произведение Платонова. Но для того, чтобы адекватно оценить сущность этого мира и этих людей, в процессе анализа необходимо учитывать, что основные смысловые планы в «бедняцкой хронике» Платонова формируются и авторские оценки в ней выражаются при значительном и часто даже решающем участии реминисцентных планов, заданных установленной ориентированностью платоновской повести на повесть Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».
Список литературы
- Платонов Андрей. Впрок. – М.: Художественная литература, 1990.
- Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. Вольность. – СПб.: Наука, 1992.
- Пушкин А.С. Путешествие из Москвы в Петербург // Пушкин А.С. Полн.собр.соч.: в 17 т. – М.: Воскресение, 1996. – Т. 11.
[1] Поляков Алексей Владимирович, преподаватель русского языка и литературы, ООО Школа логики "Универсум", соискатель ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом).
