Брайан Олдисс. Освобождённый Франкенштейн
(Отрывок)
Бобу и Кэти Морсбергер, которые оценили начатое Мэри Шелли
Погибший смертный! Страшно и подумать, Что ждет тебя! С какою целью ходят к тебе такие гости? Почему Вы смотрите так зорко друг на друга? А он покров свой сбросил: на челе — Следы змеистых молний, взор блистает Бессмертием геенны…
Байрон. «Манфред»Побежденного и сломленного изображай мертвенно-бледным, с поднятыми и сдвинутыми вместе бровями, над коими пусть испещряет ему кожу горе; по сторонам от носа покажи глубокие морщины, идущие по дуге от ноздрей и кончающиеся у самых глаз, и покажи, как раздуваются ноздри, что и служит оным морщинам причиной; и пусть зубы будут разомкнуты, словно в жалобном крике.
Леонардо да Винчи. «Трактат о живописи»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Письмо Джозефа Боденленда его жене Мине: 20 августа 2020 года Нью-Хьюстон
Моя ненаглядная Мина!
Доверяю это послание старой доброй почте, ибо узнал, что КомпКом, будучи системой несравненно более изощренной, целиком дезорганизован последней серией ударов — как, впрочем, и все остальное. Шапка сегодняшних новостей гласит: ПРОСТРАНСТВО — ВРЕМЯ ПРОРВАНО, ГОВОРЯТ УЧЕНЫЕ. Только и остается надеяться, что этот кризис повлечет за собой немедленное прекращение войны — иначе, кто знает, где мы все окажемся через полгода!
Но вернемся к более жизнерадостным темам. В доме все потихоньку входит в свою колею, хотя всем нам по-прежнему очень и очень тебя не хватает, более всего, конечно же, мне. По вечерам в безмолвии опустевших комнат мне слышатся твои шаги. Ну а днем все в доме безраздельно занято внуками. Наша нянечка, Грегори, ладит с ними лучше некуда.
До чего интересны были они сегодня утром — не догадываясь, что я за ними наблюдаю. Одно из преимуществ, причитающихся отставному советнику президента, — возможность использовать оставшееся от прошлого следяще-шпионящее оборудование просто для личного удовольствия. Должен признаться, что на склоне дней становлюсь этаким вуайеристом и внимательно приглядываюсь к детишкам. Мне кажется, что в этом безумном мире только их занятия и осмысленны.
Ни Тони, ни Полл ни разу не упоминали о своих родителях с того самого дня, когда бедные Молли и Дик были убиты; возможно, их чувство утраты слишком глубоко, хотя в играх это никак и не проявляется. Кто знает? Что из происходящего в детском уме сможет понять взрослый? Сегодня утром во всем этом присутствовала, на мой взгляд, некая болезненность. Но игру затеяла другая, чуть постарше наших внуков девочка, Дорин, которая часто заглядывает к нам поиграть. Ты ее не знаешь. Она из семьи беженцев, очень симпатичных людей, насколько я мог судить по мимолетному общению с ними; они прибыли в Хьюстон уже после того, как ты уехала в Индонезию.
Дорин заехала на своем мотороллере, она только-только научилась на нем ездить, и втроем они отправились к плавательному бассейну. Утро выдалось восхитительное, и все они были в купальных костюмах.
Даже маленькая Полл уже научилась плавать. Как ты и предсказывала, не последнюю роль в этом сыграла дельфиниха: оба, и Полл, и Тони, души в ней не чают. Они прозвали ее Смайли.
Дети плескались в воде вместе со Смайли. Я понаблюдал за ними некоторое время и погрузился в работу над воспоминаниями. Но я был слишком взбудоражен, чтобы сосредоточиться: около полудня меня собирался навестить государственный секретарь Дин Рид, и, честно говоря, я не очень-то жаждал его видеть. Старые враги остаются врагами, даже если один из них оказался не у дел, — а соблюдать вежливость не доставляет мне больше никакого удовольствия!
Когда я в следующий раз взглянул на ребятишек, оказалось, что они очень заняты. Они перебрались на песчаный участок, который прозвали Пляжем. Можешь себе представить: серая каменная стена, отделяющая площадку для отдыха от ранчо, буквально утонула в высоченных, усыпанных цветами штокрозах. Снаружи выгоревших на солнце кабинок раскинулись клумбы шалфея, а колоннаду заполонил жасмин — в облаке цветов и аромата, пронизанный жужжанием пчел.
Просто идеальное место для детишек в наше жуткое время.
Малыши закапывали мотороллер Дорин! Вооружившись лопатками и ведерками, они воевали с песком, чтобы возвести над машиной могильный курган. Они были полностью поглощены своим делом. Никто из них, похоже, не командовал другими, но работали они слаженно. Только Полл как всегда щебетала не умолкая.
Наконец машина полностью исчезла в песке, и они торжественно обошли ее вокруг, чтобы убедиться, не сверкнет ли где незасыпанная металлическая деталь. Перекинувшись несколькими словами, они разбежались в разные стороны и принялись собирать всякую всячину. По мере того как я включал все новые и новые камеры, на экранах множились их стремительные, коричневые от загара тела. Можно было подумать, это весь мир оказался отдан маленьким гибким дикарям — до чего чарующая иллюзия!
Вновь и вновь возвращались они к могиле. Изредка приносили прутья и небольшие ветки, обломанные с отгораживающих площадку акаций, чаще же — сорванные цветы. На бегу они окликали друг друга.
Нянечка была этим утром выходной, так что они резвились совершенно сами по себе.
Как ты, может быть, помнишь, камеры и микрофоны в основном спрятаны в столбах колоннады. Из-за несмолкаемого жужжания пчел в жасмине мне не очень-то хорошо было слышно, о чем говорят дети — интересно, сколько государственных секретов спасли в свое время эти насекомые?! Но я все-таки расслышал, что Дорин ведет речь о каком-то Празднике. Нужно, настаивала она, подготовиться к Празднику. Остальные с ней не спорили, скорее, возбужденно поддерживали.
— Мы навалим сверху целую гору цветов, и это будет огромный-огромный
Праздник, — услышал я слова Полл. Я забыл про работу и сидел, не отрывая от них глаз. Повторяю тебе, мне казалось, что только их занятие и имеет смысл во всем нашем свихнувшемся, воюющем мире. И оно оставалось для меня непостижимым. Наконец они засыпали цветами всю могилу. В вершину кургана воткнули несколько веток акации, в остальном же он был усеян большущими цветками штокрозы, малиновыми, лиловыми, каштановыми, желтыми, оранжевыми, проглядывающими случайно, то тут, то там, алыми кистями шалфея или пучком-другим нарванных Полл синих васильков. Потом они навтыкали вокруг могильника прутиков поменьше.
Все в целом делалось, конечно же, без каких-либо формальных правил.
Выглядело это красиво.
Дорин опустилась на колени и начала молиться. Она настояла, чтобы оба наших преисполненных торжественности внука последовали ее примеру.
— Да благословит Тебя, Иисус, в этот светлый день Господь! — сказала она. — Да будет это добрый Праздник во имя Твое!
И еще многое сказала она, чего я не смог расслышать. Не иначе, пчелы пытались опылить микрофоны. Но в основном дети распевали: «Да будет это добрый Праздник во имя Твое!» А потом вприпрыжку затеяли какие-то пляски вокруг прелестной могилки.
Ты, должно быть, удивлена столь неожиданной вспышкой христианства в нашем вполне агностическом семействе. Должен признаться, поначалу она породила во мне определенное сожаление, что я так долго подавлял свои собственные религиозные чувства — из уважения к рационализму нашей эпохи, а может быть, отчасти и из уважения к тебе, чьим невинным язычеством я всегда восхищался, безнадежно к нему стремясь. Насколько мне известно, Молли и Дик не выучили своих детей и слову молитвы. Быть может, традиционно даруемое религией утешение и было как раз тем, в чем нуждались эти сироты. Но что, если это утешение иллюзорно? Даже ученые говорят, что сама ткань пространства — времени была прорвана и реальность — чем бы она ни была — разрушается.
Впрочем, мне нет нужды слишком уж беспокоиться. По сути своей эта праздничная церемония оставалась языческой, лишь слегка расцвеченной христианскими идиомами. Ибо пляски, которые вели дети среди нарванных ими цветов, были, я уверен, инстинктивным прославлением их собственного физического здравия. Они все кружили и кружили вокруг могилы! Затем танец распался на какие-то бессвязные фрагменты, и Тони вытащил из плавок свою писюльку и показал ее Дорин. Она, улыбнувшись, отпустила какой-то комментарий, и на этом все кончилось. Дети умчались к бассейну и попрыгали в воду.
Когда прозвучал созывающий нас к ленчу гонг и все мы собрались на веранде, Полл все порывалась отвести меня к могилке.
— Деда, пошли, посмотришь на наш Праздник!
Они живут внутри мифа. Под напором школы ворвется интеллект, грубый разбойник интеллект, и миф увянет и умрет, как яркие цветы на их таинственной могиле.
И все-таки это неправда. Разве величайшее, омрачающее нашу эпоху верование — что всевозрастающее производство и индустриализация принесут максимум счастья максимуму людей на всем земном шаре — не более чем миф, который поддерживает большинство? Но это миф Интеллекта, а не Бытия, если позволительно подобное разграничение.
Опять я философствую. Одна из причин, по которой они выставили меня из правительства!
Скоро прибудет Дин Рид. Кое-кто скажет, получаю по заслугам…
Скоро напишу. Навеки любящий тебя муж — Джо.
Р. S. Вкладываю в конверт оттиск передовой статьи из сегодняшнего номера лондонской «Тайме». Несмотря на подчеркнутую осторожность тона, говорит она о многом.
2
Передовица из номера "Тайме " от 20 августа 2020 года:
УБИЙСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Западные ученые наконец-то пришли к общему — хотя и не по всем пунктам, ибо даже в области науки мнение редко оказывается единогласным, — согласию: да, человечество стоит нынче перед лицом самого тяжелого кризиса своего существования, кризиса, не пережить который означает не выжить вовсе.
Представляющимся в перспективе беспрецедентно зловещими, кризисам свойственно приобретать в ретроспективе черты определенного семейного сходства. Выясняется, что они были критичны, но не трагичны — и говорим мы это не ради красного словца. Комментарии профессора Джеймса Рэнсома, сделанные им вчера в Сан-Франциско, позволяют уяснить истинные масштабы и пропорции все более тревожных новостей, свидетельствующих о нестабильности инфраструктуры пространства; особенно желательно подобное разъяснение для широкой публики, которая еще две недели назад даже не догадывалась, что существует некая инфраструктура пространства, не говоря о том, что активность в ядерной сфере может нарушить ее стабильность. Замечание профессора о том, что нынешняя нестабильность представляет собой, по его словам, «жирную и мрачную завершающую точку в истории загрязнения окружающей среды», должно напоминать нам, что вот уже более пятидесяти лет мир переживает весьма чувствительные вспышки паники, связанной с проблемами загрязнения.
Тем не менее имеются достаточно веские основания считать, что нынешний кризис как минимум беспрецедентен. Все три противоборствующие в войне стороны, Запад, Южная Америка и силы Третьего мира, постоянно наращивали калибр использовавшегося ими в пределах орбит системы Земля — Луна ядерного оружия. Никто ничего не добился, если не считать более чем сомнительных выгод от разрушения на Луне гражданских колоний; общественное же настроение склонялось при всем при том скорее к облегчению, что все это оружие использовалось в основном над, а не под стратосферой.
Облегчение это, как мы теперь видим, было преждевременным. Природа преподносит нам еще один горький урок своей неделимости. Мы долго шли к пониманию того факта, что море и суша образуют тесно связанное единство.
Теперь — слишком поздно, по мнению профессора Рэнсома и его коллег, — мы обнаруживаем доселе нераспознанную взаимосвязь между нашей планетой и инфраструктурой пространства, которое окружает и поддерживает ее. Эта инфраструктура оказалась разрушена — или по крайней мере повреждена — до такой степени, что теперь в ее функционировании происходят непредсказуемые сбои, с последствиями которых мы и сталкиваемся. И пространство, и время пошли, так сказать, вразнос. Мы не можем более полагаться даже на нормальное развертывание временной последовательности: завтра может обернуться прошлой неделей, или прошлым веком, или эпохой фараонов. Да, Интеллект сделал нашу планету для интеллекта небезопасной. Мы подверглись тому же проклятию, что и барон Франкенштейн в романе Мэри Шелли: в поисках власти над слишком многим мы потеряли власть над собой.
Пока мы не скатились к безумию, эта ужаснейшая война в истории, в значительной степени — иррациональная война различных оттенков кожи, должна быть немедленно прервана. Если нынче нам придется эвакуироваться с плато цивилизации, на которое со столь долгим напряжением всех сил карабкалось человечество, давайте, по крайней мере, отступим во тьму в полном порядке.
Нам бы следовало наконец (и в этом «наконец» присутствует горький привкус) осознать, что более близкими и запутанными оказываются не только отношения между пространством, планетами и временем, но и, быть может, между черным, белым, желтым, красным — и всеми промежуточными оттенками кожи.
3
Письмо Джозефа Боденленда его жене Мине: 22 августа 2020 года Нью-Хьюстон
Моя ненаглядная Мина!
Любопытно, где вчера была ты. Наше ранчо со всем своим грузом человеческих существ — к каковым я причисляю и существ сверхъестественных, наших внуков — провело весь вчерашний день, как и большую часть позавчерашнего, в сумрачном осколке чего-то, что, на мой взгляд, было средневековой Европой! Так мы впервые познакомились с крупным Временным Сдвигом. (Как легко пользоваться защитным жаргоном — Временной Сдвиг звучит ничуть не хуже, чем обычный, вполне земной оползень. Но ты понимаешь, что я имею в виду — нарушение в пространственной инфраструктуре.)
Сейчас все мы снова в Настоящем. К этому термину, «Настоящее», по мере нарастания временных сдвигов придется относиться со все большей подозрительностью. Но, как ты понимаешь, я подразумеваю под этим дату и час, которые показывает непреклонный календарь-хронометр у меня в кабинете. Уж не счастливый ли случай помог нам вернуться назад? Ведь мы могли, наверное, и дальше дрейфовать по времени? Одна из самых жутких черт этого жуткого явления — что мы почти ничего в нем не понимаем. И возможно, для лучших умов не найдется времени, — непроизвольно написал я, — так и не выпадет шанс сравнить свои записи.
Моя мысль скачет. Не жди от меня связного письма. Это абсолютный шок.
Самый мощный шок — после разве что смерти. Может быть, ты уже испытала его… Само собой, я схожу с ума от тревоги за тебя. Немедленно возвращайся домой, Мина! Тогда, по крайней мере, мы будем среди инков или по соседству с драпающим Наполеоном вместе! Реальность катится ко всем чертям. Одно уж точно — у нас никогда не было такой надежной власти над реальностью, как мы воображали. Посмеиваться сейчас могут только вчерашние психи, парапсихологи, наркоманы, фанатики экстрасенсов, верящие в перевоплощение оккультисты, писатели-фантасты и вообще все, кто никогда до конца не верил в равномерное течение времени.
Извини. Перехожу к фактам.
Ранчо провалилось во временной сдвиг (их несколько и наш отнюдь не заслуживает заглавных букв). Внезапно мы соскользнули назад — кто знает куда.
Со мной как раз был госсекретарь Дин Рид. Кажется, я говорил тебе в предыдущем письме, что он собирался навестить меня. Конечно, он полностью в руках президента — человек Глендейла до мозга костей и столь же упрямый, как и сам Глендейл, ну да мы об этом всегда знали. Рид заявил, что они никогда не отступятся; что вся история полна неоспоримых примеров того, как низшие культуры должны склоняться перед культурами высшими. Приводил в пример разорение Полинезии, вытеснение индейцев в бассейне Амазонки.
Я сказал ему, что не существует объективных критериев, позволяющих судить, какая из двух сторон ниже, какая выше: полинезийцы, похоже, максимизировали у себя счастье, а амазонские индейцы, по-видимому, пребывали в полной и многогранной гармонии с окружающей их средой. В достижении обеих этих целей наша цивилизация потерпела неудачу.
Рид в ответ назвал меня придурком, вероломным либералом (конечно, вся наша беседа осталась у меня на пленке, поскольку я был уверен, что он зайдет так далеко). Он заявил, что многими своими нынешними трудностями Запад обязан мне, поскольку я, пока был советником президента, проводил крайне сентиментальную политику. А мне следовало бы предвидеть, что мои мелкие реформы в управлении полицией, в жилищном вопросе, в разрешении на работу и т. п. приведут к бунту черных. Исторически реформы всегда ведут к бунту. И так далее.
Совершенно бесполезные и неприятные препирательства, но я, конечно же, должен был защитить себя. И я по-прежнему уверен, что история, если таковая будет иметь место, еще докажет мою правоту. Едва ли у нее найдется доброе словцо в адрес Глендейла и его продажных подонков. Рид имел даже наглость привести в качестве примера моих заблуждений нашу частную картинную галерею!
Мы уже перешли на крик, когда вдруг изменилось освещение. Более того — изменилась как бы сама фактура атмосферы. Небо сменило свою обычную выцветшую голубизну на грязно-серый цвет. Не было никакого толчка, никакого встряхивания — ничего похожего на сотрясение почвы. Но сбой в ощущениях был столь резким, что мы с Ридом оба бросились к окну.
Поразительно. Над головой у нас прокатывались облака. Над равниной, быстро стягиваясь сюда, густел туман. Через несколько мгновений он хлынул, словно прибой, через стену и расплескался по всему саду, захлестнул патио.
Но это еще не все. Мне по-прежнему был виден раскинувшийся за окном участок земли, а за ним — низкие кровли заброшенных конюшен. Но позади крыш холмы куда-то делись! А слева исчезли дорога и окаймляющие ее ковыли. Им на смену пришел всхолмленный участок зеленой, сильно пересеченной местности, усеянной зелеными же деревьями — которых не сыщешь во всем Техасе.
— О, Боже! Нас сдвинули во времени! — сказал Рид.
При всем своем изумлении я все же отметил, сколь характерно он отреагировал на случившееся — словно это был чей-то личный выпад, направленный конкретно против него. Вне всякого сомнения, именно так ему все и виделось.
— Я должен пойти к внукам, — сказал я. С пронзительными криками Полл и Тони уже устремились наружу. Я догнал их и взял за руки, надеясь, что смогу защитить детей от возможной опасности. Но никакой опасности не было — кроме самой коварной, угрозы человеческому рассудку. Мы стояли там, уставившись прямо в туман. Подошла к нам и нянечка, она воспринимала все с обычным своим непоколебимым спокойствием.
Когда прошло несколько минут и мы понемногу стали приходить в себя после первого шока, я шагнул вперед, туда, где раньше была дорога.
— Я бы на вашем месте, Джо, оставался там, где вы стоите, — посоветовал Рид. — Вы же не знаете, что может оказаться там, дальше.
Я не обратил на него внимания. Детишки напряглись, готовые идти за мной.
Там, где кончался наш песок, проходила четкая линия. За нею начинались буйные заросли травы — ребятишки утонули бы в ней по колено, — украшенной серебристыми бусинками дождя. Повсюду маячили огромные лохматые дубы. Среди них проглядывала тропинка.
— Деда, смотри, а вон там хижина, — сказал, показывая на нее рукой, Тони.
Это была бедная деревянная лачуга, крытая дранкой. Позади нее виднелись деревянная же клетушка и обрамленный кустами частокол. С возрастающим беспокойством я увидел и двоих людей, мне показалось — мужчину и женщину, которые стояли за частоколом, уставившись в нашу сторону. Я показал на них детям.
— Лучше вернуться в дом, — посоветовал Рид. — Я собираюсь позвонить в полицию и узнать, что это за чертовщина.
Он исчез.
— Они же нас не обидят, а? — спросил Тони, не отрывая глаз от двоих чужаков.
— Если только мы их не напугаем, — откликнулась нянечка Грегори, и я подумал, что она, пожалуй, излишне оптимистична.
— Могу предположить, что мы поразили их не меньше, чем они нас, — сказал я.
Внезапно стоявший у забора мужчина повернулся и исчез за домом. Когда мы увидели его снова, он бежал вдалеке вверх по склону холма. Незаметно исчезла, проскользнув внутрь дома, и женщина.
— Давай сходим туда, а, деда? — сказал Тони. — Здорово было бы взобраться на этот холм и посмотреть, куда он пошел. Может быть, там, дальше, есть замок.
Это казалось весьма правдоподобным, но на душе у меня было слишком неспокойно, чтобы покинуть наш сравнительно безопасный дом. Я вспомнил, что в ящике письменного стола у меня лежит старомодный автоматический пистолет
— кольт 45-го калибра; но идея вооружиться им была мне отвратительна.
Детишки все канючили, чтобы я взял их туда. В конце концов я сдался. Втроем мы зашагали под деревьями, оставив нянечку стоять по ту сторону от опасной линии.
— Не заходите слишком далеко, — окликнула она нас. Значит, и ей ведомо чувство страха!
— С нами ничего не случится, — ответил я, надеясь, что это придаст уверенности всем нам.
Ну да, с нами ничего не случилось, но тревога не покидала меня.
Предположим, что дом провалится обратно, в наш 2020 год, оставив нас в этом неведомом тенистом перелеске, через который мы шли, — что тогда? Или, предположим — сейчас мне стыдно об этом писать, —появится и нападет на нас нечто смертельно опасное, о чем мы и не подозреваем, а?
И было еще и третье опасение, смутное, ко ничуть не становившееся из-за этого более приятным. Что, если все случившееся — не более чем субъективное явление, нечто происходящее всецело внутри моей черепной коробки? Трудно было избавиться от ощущения, что мы очутились в каком-то бреду.
Детишек тянуло отправиться в деревянный домишко на поиски женщины. Я повел их в другую сторону. За забором там лежала собака. Я боялся заговорить с кем-нибудь из этого мира — или как там его еще назвать?
Первой заметила всадника Полл, Он спускался по расщелине, прорезавшей склон одного из подступавших к нам отлогих холмов; держась одной рукой за его стремя, рядом вышагивал пеший мужчина, другой рукой он натягивал поводок, на котором вел большущего пса. Приближались они настороженно, неспешно и были еще довольно далеко от нас. В то же время вид у них был весьма решительный; всадник носил просторную блузу и облегающие штаны, в руке сжимал короткий меч, а на голове у него красовался округлой формы шлем.
— Делаем вид, что их не замечаем, и возвращаемся домой, — сказал я.
Лицемер! Но ведь ради детишек я готов был пойти и прямо им навстречу.
Дети послушно зашагали к дому, крохотная ручонка Полл утонула у меня в ладони. Никто из них не оглядывался. Лишь добравшись до входных дверей, мы замерли на пороге и обернулись.
Всадник и его спутник непреклонно продвигались вперед. Собака туго натягивала поводок. Все трое не спускали с нас глаз. Вплотную приблизившись к той линии, за которой обрывалась трава и на смену ей приходила техасская пустошь, они замерли.
Лошадь оказалась жалкой тварью с исковерканными болезнью суставами.
Седок — довольно крупный мужчина с бородой и спокойными темными глазами, смуглый и черноволосый. Его исполненная сдержанной решимости посадка выдавала опытного всадника. Человек рядом с ним — кажется, тот самый мужчина из деревянной лачуги — был коренаст, кряжист, и буквально в каждом его жесте легко угадывалось беспокойство.
— Кто вы такие? Вы говорите по-английски? — обратился к ним я.
Они продолжали молча глазеть на меня.
— Вы из Нью-Хьюстона? — храбро спросил их Тони.
В ответ они не произнесли ни слова. Вместо этого всадник поднял вверх свой меч. Приветствуя или угрожая? Потом развернул свою клячу и, как мне показалось, понурившись, пустился в обратный путь.
— Я же говорила, что они нас не обидят, — сказала, с облегчением взглянув на меня, нянечка.
Тони их было окликнул, но они не обернулись, и мы проводили их глазами, пока они не скрылись за невысоким холмом.
Ты сочтешь, моя дорогая, что вместо кульминации сей захватывающий рассказ кончается своего рода пугающим спадом. Ну что ж, радуйся этому. Этих людей мы больше так и не увидели. Мы провели в этом временном сдвиге что-то около тридцати пяти часов, но больше никого поблизости не заметили.
Меня тревожило, что всадник, чего доброго, отправился за подкреплением.
Где-то поблизости и в самом деле вполне мог находиться замок, как сразу же предположил Тони. Я вызвал троих слуг и перепрограммировал их на постоянное наблюдение, благо защитные программы были у меня под рукой. Время от времени им помогали и мы с Ридом, особенно ночью, когда мы к тому же включили в доме и вокруг него все освещение. Должен добавить, что телефонная связь с внешним миром конечно же не функционировала, а ядерный реактор, естественно, продолжал снабжать нас необходимой энергией.
Ночью мы слышали, как среди холмов лают и воют собаки — или там были и шакалы? И это было все.
Наутро нас вытряхнуло обратно в Настоящее — так же легко и спокойно, как мы из него и выпали. Мы по-прежнему здесь, вот только ближайшие окрестности, вернувшиеся назад, не вполне совпадают с теми, что нас сопровождали! Поутру, чуть подремав, я объехал их на багги — посмотреть на нанесенный урон. Нянечка воспользовалась этим, чтобы отправить детишек в увлекательную экспедицию.
Ты помнишь то, что мы называли зеленой обителью — скопление яблонь прямо за гаражом? Они исчезли. На их месте раскинулась невозделанная зеленая лужайка, которая вскоре поблекнет под нашим техасским солнцем. А там, где была подъездная дорожка, вытянулись гуськом кряжистые дубы и стройные березы. Роботы сейчас пытаются расчистить среди них путь к шоссе. К счастью, съезд с шоссе все еще на месте — он, должно быть, все это время оставался в 2020 году.
Я собираюсь спилить один из этих дубов и отправить его древесину вместе с образцами почвы на факультет исторической экологии в университет. Хотя
Ситгерсу не приходилось еще сталкиваться с подобной проблемой, он, наверное, сможет извлечь из анализа какие-то данные об исходном местоположении деревьев. Где мы побывали? В Англии? В Европе? На Балканах? Парень на лошади явно был европеоидом. В какую эпоху мы попали, в какой век? Я исхожу из того, что это была Земля. А вдруг — некая альтернативная Земля? Уж не очутился ли я вместе с ребятишками в своем 2020 году на какой-то возможной Земле, которая не знала промышленной революции? Уж не слепец ли я чистой воды, которому только и остается, что задавать подобные вопросы?
Когда обрушится следующий временной сдвиг?
Ты должна вернуться, милая моя Мина, если сможешь сюда добраться, — Бог с ней, с войной. Война должна неминуемо отпасть сама собой, если этот раскол в ткани пространства — времени будет продолжаться. Возвращайся!
Детям нужна их бабушка. — В такое время я только и могу, что призвать в свидетели Всевышнего: ей-Богу, ты нужна мне!
Твой любящий муж Джо.
4
КомпКом — депеша от нянечки Грегори миссис Мине Боденленд: 25 августа 2020 года Нью-Хьюстон
К ВЕЛИКОМУ СОЖАЛЕНИЮ ИЗВЕЩАЮ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ МИСТЕРА БОДЕНЛЕНДА ВО
ВРЕМЯ ДВАДЦАТИПЯТИМИНУТНОГО ВРЕМЕННОГО СДВИГА СЕГОДНЯ НА РАССВЕТЕ ТЧК
ПОЛИЦИЯ БЕЗРЕЗУЛЬТАТНО ОБЫСКИВАЕТ ОКРЕСТНОСТИ ТЧК ДЕТИ В ГОРЕ И ТРЕБУЮТ ВАС
ТЧК ПЮШУ СРОЧНЫХ ИНСТРУКЦИЙ И СРОЧНО ВЕРНУТЬСЯ В НЬЮ-ХЬЮСТОН ТЧК НЯНЕЧКА
ШЕЙЛА ГРЕГОРИ КМПК1535 0825 901АА 593 К114
5
Извлечение из записи разговора по открытому телефону между миссис Миной Боденленд и нянечкой Шейлой Грегори (Вест-ЦентралТеле-Кейбл):
— Надеюсь добраться до вас завтра в десять тридцать утра по вашему времени, хотя вполне возможно, что рейс отложат. Вы не могли бы вкратце рассказать, как исчез мой муж?
— Конечно. Временной сдвиг произошел в шесть сорок утра. Он разбудил и меня, и мистера Боденленда, но дети от него не проснулись. Когда я встретила мистера Боденленда в холле, он сказал мне: «Справа за домом озеро и горы…»
Я уже видела все это из окна своей спальни. Снежные вершины гор, вьющуюся по берегу озера дорогу, карету, которую тащила по дороге пара лошадей…
— И мой муж отправился туда в одиночку?
— Он настоял, чтобы я осталась в доме. Я прошла в гостиную и увидела, как он выезжает из гаража на Фелдере. Он направился прямо в только что открывшийся проcтop. Дороги там не было, просто что-то вроде пастбища, и ехал он очень медленно. Потом исчез за деревьями — наверное, это был лес.
Мне стало не по себе.
— Вы не могли убедить его остаться дома?
— Он твердо решил отправиться туда, миссис Боденленд. Мне кажется, он ожидал, что этот временной сдвиг продлится примерно столько же, как и предыдущий — около полутора суток. Возможно, он собирался только доехать до озера и узнать, где оно находится, — это место смотрелось куда как приятнее, чем предыдущая свалка, откуда нас разглядывал детина на лошади. Я пошла сварить себе кофе и как раз возвращалась — я переступила порог гостиной — как вдруг — бум! — временной сдвиг исчез, просто взял да исчез, и все стало как раньше. Я выбежала из дома и стала звать вашего мужа, но все было без толку.
— Двадцать пять минут, вы говорите?
— Да. Я вернулась в дом и позвонила в полицию, а потом отправила вам депешу. Тони и Полл были просто вне себя, когда проснулись. Они плакали и звали вас и свою мамочку весь день напролет.
— Передайте им, что я уже на пути домой. И пожалуйста, не выпускайте их на улицу. Вы, вероятно, уже слышали — общественный порядок рушится. Мир просто сходит с ума. Запрограммируйте роботов на защиту.
Произведения
Критика
