«Мертвые души» Гоголя: правильно ли мы понимаем их?

Валентина Мацапура 

 Проблема понимания существует...

 Поэма Гоголя «Мертвые души» всегда была произведением актуальным, но особую актуальность она, кажется, приобрела сегодня на постсоветском пространстве. Чтение и изучение данного произведения во все времена было делом непростым.

 Еще Белинский писал о том, что «Мертвые души» не всем понравятся и не всеми будут поняты. Одна из причин непонимания книги заключалась, с точки зрения критика, в том, что многие читатели представляют себе роман как сказку, герои которой полюбили друг друга, потом поженились и были счастливы. «Поэмою Гоголя могут вполне насладиться только те, — пишет он, — кому доступна мысль и художественное выполнение создания, кому важно содержание, а не сюжет. <...> «Мертвые души» не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих...». Что уж говорить о современных юношах и девушках, которые отделены от событий, изображенных в книге Гоголя, временной дистанцией огромного размера. Им, воспитанным на традициях любовных романов, поэма часто кажется произведением скучным, а ее глубинный смысл остается невостребованным.

 В школьной практике изучения «Мертвых душ» выработались свои прочные традиции, на которые сильное воздействие оказала общая атмосфера в стране в период существования советской власти, связанная с засильем идеологического диктата во всех областях культурной жизни. Гоголевская поэма пострадала от классовых подходов и оценок, пожалуй, больше, чем многие другие произведения русской классики. Школьные программы и учебники просто наталкивали на рассмотрение в первую очередь помещичьих типов, перечисление свойственных им черт характера, акцентировали внимание на обличительном пафосе поэмы и т.д. Между тем поэма Гоголя относится к числу сложнейших текстов, пронизанных аллюзиями и реминисценциями. Сложностью характеризуется и жанровая природа «Мертвых душ», которые представляют собой «сплав плутовского (нравственно-сатиристического) романа, водевильных элементов, бытописательных и характерологических очерков <...>, романтической автопародии и героической поэмы». Гоголь предвидел, что его книгу поймут не сразу. Он соглашался с мнением С.Т. Аксакова о том, что «нет человека, который бы понял с первого раза «Мертвые души», потому что многое в них может быть понятно только одному автору». Читая подобные заявления, следует учитывать, что Гоголь смотрел на первый том как на часть целого, а вся сложность и грандиозность задуманного была ведома только лишь ему. Автор столкнулся с проблемой непонимания своей книги еще до того, как она увидела свет. История прохождения «Мертвых душ» через цензуру имеет свои занимательные страницы. Например, в письме к П.А. Плетневу (от 7.01.1842 г.) Гоголь рассказывает о том, как шло обсуждение его «детища» в цензурном комитете и потешается над его председателем, который кричал «голосом древнего римлянина», что «душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть» и т.д. Для самого Гоголя, как для истинного христианина, эти заявления были неоспоримыми истинами. Словосочетание «мертвая душа» для него — то, чего не может и не должно быть, потому что если душа есть, значит она живая. Но название поэмы не лишено элементов игры с читателем. Оно может быть истолковано в переносном и в прямом смысле. В переносном — как своеобразный художественный прием (своего рода оксюморон — соединение несоединимого), когда речь идет о «мертвых душах» Коробочек, Ноздревых, Плюшкиных и т.д.; в прямом — как наименование душ крестьян, которые по ревизским спискам значились как живые. В вышеупомянутом письме к Плетневу Гоголь с издевкой замечает: «в силу, наконец, мог взять в толк умный председатель, что дело идет о ревизских душах». При этом само словосочетание «ревизская душа» вызвало еще большую бурю возмущения, потому что было истолковано как проявление протеста против крепостного права. Подобных мотивов в поэме Гоголя нет, хотя она и не лишена элементов социальности. Против основ общественного строя писатель никогда не выступал.

 Гоголевская виньетка

 Известно, что Гоголь собственноручно нарисовал иллюстрацию к первому изданию книги. Этот факт можно рассматривать как еще одну попытку писателя растолковать читателю ее содержание и сделать свой замысел более понятным. На гоголевском рисунке прибавка к названию произведения «Похождения Чичикова», дописанная по требованию цензуры, выглядит довольно бледно по сравнению с тем, как выписаны слова «Мертвые души» и «Поэма». Последнее буквально светится на темном фоне, подчеркивая грандиозность того, что задумал автор. Слово «поэма» ассоциируется с гомеровскими «Илиадой» и «Одиссеей». Составной частью виньетки, нарисованной Гоголем, являются человеческие черепа, вплетенные а ее узоры. Их много, особенно вокруг слов «мертвые души». С одной стороны, они символизируют тленность человеческого бытия в общефилософском смысле, а с другой — напоминают об основном значении названия поэмы. Может показаться странным, что на гоголевском рисунке нет того, что сразу бросается в глаза при первом знакомстве с поэмой — образов помещиков, изображенных Гоголем так ярко и зримо, с выделением ведущих черт характера. Вместо этого есть множество мелочей и предметов: лапти, сапожки, кадушки, бутылки, музыкальные инструменты, подносы и т.д. Все это напоминает о том, как важен быт в поэме Гоголя. Многие детали гоголевского рисунка имеют обобщенный характер. Так, тройка, нарисованная в самом верху, может быть истолкована как символический образ «птицы-тройки», под которой подразумевалась Русь, и как обозначение брички Чичикова. Здания, изображенные справа и слева, напоминают о помещичьих усадьбах, почтовых станциях и трактирах; между ними — довольно большое количество бутылок и рюмок. Бутылки и рюмки — важная особенность предметного мира, описанию которого Гоголь уделяет так много внимания. Тема питья на страницах «Мертвых душ» — особая тема. Проявляя свое гостеприимство, помещики щедро угощали Чичикова. Коробочка не только предлагает ему «фруктовой», но и рассказывает историю о том, как «сгорел» в ее имении искусный кузнец и не на пожаре: «сам сгорел <...> внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, только синий огонек пошел от него...»(Гл. III). Разговоры о винах занимают важное место в монологах Ноздрева, который любит рассказать о том, как он «покутил»: «как начали мы, братец, пить,..»; «Шампанское у нас было такое — что перед ним губернаторское? просто квас <...> я один в продолжение обеда выпил семнадцать бутылок шампанского!» (Гл. IV). Определенные закономерности прослеживаются в поэме не только в том, как реагировали помещики на предложение Чичикова продать ему мертвые души, но и в том, что они ели и пили. Так, основательный Собакевич угощает Чичикова водкой, а скупой Плюшкин — ликерчиком, который веще покойница делала». Примеры подобного рода можно продолжить на материале второго тома книги. Однако, думается, и перечисленных достаточно, чтобы убедиться в том, что все эти бутылки и рюмки на гоголевском рисунке можно трактовать как символы гостеприимства, характерные для русского человека. Но с другой стороны, они свидетельствуют об общенациональном бедствии, что подтверждается рассказом Коробочки.

 Итак, гоголевский рисунок отражает широкомасштабность авторского замысла.

 Какие все же они, Маниловы, Коробочки?..

 Иллюстраторы гоголевских произведений потрудились над тем, чтобы заострить в портретах гоголевских помещиков отрицательные черты, подчеркнутые автором в тексте поэмы. Но так ли уж одномерны гоголевские герои? Прежде чем дать окончательный ответ на этот вопрос, приведем примеры того, как воспринимали галерею гоголевских помещиков современники писателя. Публикация «Мертвых душ» в 1842 г. послужила поводом для острой полемики. В высказываниях о гоголевской книге известных журналистов, критиков, писателей также видны разные уровни понимания текста. Так, с точки зрения Н. Полевого, «Мертвые души» — это «грубая карикатура», «лица в них все до одного небывалые преувеличения, отвратительные мерзавцы и пошлые дураки...». Н. Полевому «вторил» О. Сенковский, который также считал, что творения поэта «состоят из набора карикатур и гротесков». Положительно оценивал гоголевскую поэму С. Шевырев, который отметил, что в основе содержания поэмы лежит «нашая русская жизнь своею грубою, животною, материальною стороною». Но ему казалось, что характеры основных героев раскрыты неполно: «Мы догадываемся, — пишет критик, — что, кроме свойств, в них теперь видимых, должны быть еще другие, добрые черты <...> так, например, Манилов, при всей своей пустой мечтательности, должен быть весьма добрым человеком, милостивым и добрым господином с своими людьми и честным в житейском отношении; Коробочка с виду только крохоборка и погружена в одни материальные интересы своего хозяйства, но она будет непременно набожна и милостива к нищим...» и т.д. Мы умышленно привели длинную цитату, чтобы продемонстрировать, как давно высказана мысль о неоднозначности гоголевских героев. Но то, что у Шевырева звучит как намек, догадка, в дневнике Герцена высказывается как прописная истина, не требующая доказательств, Герцен увидел в книге Гоголя горький упрек современной Руси, но не безнадежный: «там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых, навозных испарений, там он видит удалую, полную сил национальность». Герцен хорошо понимал гоголевскую амбивалентность. Его оценка характеров в «Мертвых душах» Гоголя может показаться необычной, особенно читателю, знакомому с учебниками советской поры; но тем не менее, как много в ней справедливого: «Портреты его удивительно хороши, жизнь сохранена во всей полноте; не типы отвлеченные, а добрые люди, которых каждый из нас видел сто раз. Грустно в мире Чичикова, <...> и тут одно утешение в вере и уповании на будущее...».

 Суммируя высказанные мнения о «Мертвых душах», заметим, что каждое из них имеет право на существование, а все они вместе и дают более-менее полное представление о том, что собой представляют гоголевские характеры. В «Мертвых душах» есть карикатурные и гротескные образы, комические и сатирические ситуации. Но наряду с пафосом отрицания присутствует пафос утверждения. В современном литературоведении мысль о неоднозначности гоголевских персонажей общепризнанна и неоднократно подчеркивается в работах Ю. Манна, Ё. Смирновой и др. Кроме того, автор сам неоднократно указывал, что его герои не такие уж плохие люди. Замысел поэмы, подсказанный Гоголю Пушкиным, давал возможность нарисовать широкомасштабное полотно, изобразить самые разные человеческие «портреты», характеризующиеся удивительным жизнеподобием. «Не все ли мы после юности, так или иначе, ведем одну из жизней гоголевских героев? Один остается при маниловской тупой мечтательности, другой буйствует, третий — Плюшкин и пр.», — писал Герцен.

 Ю. Манн обратил внимание на то, что в любом, даже самом «примитивном» гоголевском характере происходит сложная игра противоположных движений и свойств. «Дубинноголовая» Коробочка подозрительна и недоверчива, но как только Чичиков упомянул, что берет казенные подряды, она поверила ему. Осторожный и хитрый Собакевич, который ни о ком хорошо не отзывается, называет Чичикова преприятным человеком». Ноздрев слывет за «хорошего товарища», но пакостит приятелям; он кутила, разбитной ма­лый, но в игре — расчетливый плут. Ноздрев единственный из помещиков, кто оставил Чичикова ни с чем. Многое в гоголевской поэме лежит не на поверхности, угадывается в подтексте.

 Мотив богатырства

 Элементы героической поэмы находят непосредственное выражение в патетике, которой окружен образ Руси в авторских размышлениях, а также в намеках на будущее богатырство. Русь, несущаяся вперед подобно «бойкой, необгонимой» тройке, оставляющей все позади, сравнивается автором в финале первого тома с Божьим чудом. Гоголевская поэма тесно связана с русским фольклором, в частности, с пословицами, поговорками и песнями. К фольклорной традиции восходит и один из ведущих ее мотивов — мотив богатырства, который при поверхностном рассмотрении остается обычно в тени. Е.А. Смирнова справедливо отмечает, что тема богатырства проходит через всю поэму, начиная с первой главы, где автор упоминает о «нынешнем времени, <...> когда на Руси начинают уже выводиться богатыри», до последней, заключительной главы («Здесь ли не быть богатырю...»). Мотив богатырства относится к положительному идеологическому полюсу поэмы, уравновешивая другой, отрицательный полюс. Образы русских богатырей представлены в поэме не как непосредственная данность, а в речах и мыслях других персонажей. О них постоянно говорят Чичиков и помещики, но вместе с тем они как бы и не существуют, поскольку числятся среди мертвых или беглых «душ». Устами Чичикова автор воспел хвалу искусству, силе и умению умерших — каретника Михеева, плотника Степана Пробки, кирпичника Милушкина, сапожника Максима Телятникова и др. Жизнь этих персонажей наполнена истинным смыслом, созиданием, а не мертвым прозябанием. «Двоемирие» выражено в гоголевской поэме иначе, чем в украинских повестях, где реальному плану противопоставлен демонологический, а ведьмы и черти являются как бы частью реального мира. Художественная структура «Мертвых душ» строится на противопоставлении мертвого и живого, и при этом у Гоголя все оказывается наоборот: умершие — живыми, поскольку они продолжают жить в созданном ими предметном мире, в котором воплотилась их творческая энергия, а живые — сонными или условно мертвыми, так как жизнь Маниловых, Коробочек, Хлестаковых и т.д. лишена созидательного начала.

 Черты внешнего богатырства подчеркиваются в образе Михеева, который раскрывается с помощью гипербол: «машинища такая, что в комнату не войдет», «а в плечищах у него такая силища, какой нет у лошади». Портреты «богатырей» украшают жилища помещиков, которых посещает Чичиков. В доме Коробочки не случайно висит портрет Кутузова, а в доме Собакевича — портреты Багратиона и борцов за свободу Греции. Это не только часть исторического и бытового фона поэмы, но и напоминание о проявлениях героического. На первый взгляд может показаться, что все эти и подобные им детали не столь важны, однако без них автор не смог бы в полной мере раскрыть свой замысел — «показать хотя с одного боку всю Русь».

 «Приобретение — вина всего...»?

 Образ Чичикова является, пожалуй, одним из самых сложных в поэме. С самого начала автор окружает его атмосферой загадочности и таинственности. Рисуя портрет героя, он умышленно избегает конкретных, определенных черт: этот «господин средней руки» и не человек вроде бы, а какая-то сплошная фикция: не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок» и т.д. Это «что-то» «во фраке брусничного цвета с искрой» (деталь, которая многократно повторяется в тексте, становясь маркировкой образа) выдает себя за коллежского советника, «помещика по своим надобностям». Зачем Чичикову понадобились мертвые крестьяне, тоже не сразу становится понятно. Его фразы типа «я желаю иметь мертвых», кажется, вырваны из контекста готического романа, точнее романа ужасов. Но на вампира он не похож, наоборот, производит впечатление абсолютной приятности и обходительности. Благодаря образу Чичикова, поэма Гоголя приобретает черты авантюрного романа и романа путешествий. Читатель, впервые взявший в руки книгу, догадывается, что перед ним авантюрист, и эти догадки оправдываются. В последней главе первого тома, размышляя о Чичикове, автор заявляет, что «относительно качеств нравственных <…> он не герой». Он нисколько не похож на романтических героев, неудовлетворенных жизнью, страдающих, чего-то ищущих и куда-то стремящихся. В данном плане он — антигерой. Чичиков такой, каких много. Гоголь отбрасывает предположение о том, что он подлец, иронично замечая, что «у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставили свою физиономию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека...». Кстати, данное наблюдение писателя не потеряло своей актуальности и сегодня. Объясняя природу своего героя и называя его «хозяином, приобретателем». Гоголь выступает в качестве социолога, философа, экономиста. «Приобретение — вина всего, — пишет он, — из-за него произвелись дела, которым свет дает название не очень чистых». Кажется, все ясно — перед нами приобретатель, коммерсант или бизнесмен, как сказали бы сегодня. Чичиков воспользовался всего-навсего лазейкой в законодательстве, его несовершенством: до новой ревизии умершие крестьяне числились как живые. Догадался умный герой, как на пустом месте можно капитал заработать. И случай ему в этом помог. Гоголь очень точно подобрал пословицу, чтобы передать ситуацию, в которой очутился герой: «Эх я, Аким простота, <...> ищу рукавиц, а обе за поясом». Вызревание авантюрной идеи в его голове дано при помощи внутреннего монолога. Заметим, что, раскрывая характеры других помещиков, писатель не прибегал к этому приему. Монолог Чичикова проливает свет на его авантюрную затею: «Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока еще не подавали новых ревизских сказок, приобрети их тысячу, да, положим, опекунский совет даст по двести рублей за душу: вот уже двести тысяч капиталу!» (Гл. XI). Чичиков решил покупать «на вывод», с переселением в Таврическую и Херсонскую губернии. Его фраза «Туда я их и всех переселю! <...> пусть их там живут» не лишена комического и иронического подтекста и черного юмора. Все наоборот — один из структурообразующих принципов поэмы: получается, пусть мертвые живут... Упоминание о Херсонской и Таврической губернии тоже не случайно. Крым был присоединен к России в 1783 г. при Екатерине II (в этом же году на Левобережье Украины и Слобожанщине было введено крепостное право). После покорения Крыма обрисовались новые губернии и началось их заселение. Чичиков замечает, что земли в Таврической и Херсонской губерниях «отдаются даром, только заселяй». Таким образом, план Чичикова имеет исторический подтекст. Да, действие поэмы происходит в России, но, скорее всего, в местах, приближенных к Украине, о чем свидетельствуют украинизмы в речи не только автора, но созданных им персонажей. Коробочка, например, говорит «блинцы», (что-то среднее между русским «блины» и украинским «млинці») и примеров подобного рода в поэме много.

 Возвращаясь к гоголевскому герою, хочется отметить, что явление, изображенное им и получившее наименование «чичиковщина» не так уж просто, как кажется на первый взгляд. А не поставить ли после авторского утверждения «приобретение — вина всего...» знак вопроса? Только ли в приобретении причина того, что Чичиков стал таким, каким мы его видим на страницах «Мертвых душ»? Автор этой мудрой книги предвидел, что читатель был бы доволен героем и принял бы его за интересного человека, но при одном условии; если бы писатель не заглянул в его душу и не «шевельнул» на ее дне того, «что прячется от света». И что же увидел Гоголь на дне чичиковской души? Ответ один: «об­наженную человеческую бедность». Как научил его отец в детстве беречь копейку, так и подчинил он свою жизнь этому лозунгу. Копейка, конечно, дело хорошее, и при нашей бедности совсем не лишнее. Но разве может все многообразие жизни со всеми богатствами ее душевных проявлений сводиться к «копейке»? Без «копейки» гоголевского героя не понять. Мотив «копейки» играет важную роль в поэме. Он связывает таких непохожих персонажей, как Чичиков и капитан Копейкин. Кажется, нет ничего общего между здоровым Чичиковым во фраке цвета «наваринского пламени» и изувеченным капитаном Копейкиным, потерявшим руку и ногу в Отечественной войне 1812 года. Однако связь между ними существует, не случайно же Гоголь так дорожил вставным эпизодом о капитане Копейкине, считал его одним из лучших мест в поэме. Известно, что, создавая образ капитана Копейкина, Гоголь использовал фольклорные источники, в частности, песни о «воре Копейкине». В гоголевской поэме Копейкин становится атаманом шайки разбойников, и на этот путь толкнули его чиновники, которые отказали инвалиду в помощи, чтобы он «сам себе поискал средств» к существованию. Историю о капитане Копейкине в гоголевской поэме не случайно рассказывает почтмейстер. Копейкин грабил лишь казенное имущество. Руку в казну запускает и Чичиков. Таким образом, и тот, и другой — пародия на образ романтического разбойника. Ю.М. Лотман заметил, что фамилия Копейкина невольно ассоциируется с основным лозунгом жизни Чичикова: «Копи копейку». Исследователь прокомментировал еще одну интересную параллель. Чичиков напоминает Германна из пушкинской «Пиковой дамы» своим авантюризмом и желанием разбогатеть, но только в сниженно-паро-дийном ключе.

 Создавая образ Чичикова, Гоголь оказался истинным новатором. Он гениально уловил наметившуюся общественную тенденцию и показал, что на смену Онегиным пришли Чичиковы. Они заполонили пространство, оказались живучими и «вечными» как в жизни, так и в литературе.

 Исчерпать гоголевский текст трудно. Формула Белинского «энциклопедия русской жизни», высказанная по поводу «Евгения Онегина» Пушкина, применима и к «Мертвым душам» Гоголя. Жаль только, что до сих пор нет таких детальных комментариев к этому произведению, какие есть к пушкинскому роману в стихах (речь идет о комментариях Бродского, Лотмана, Набокова). Гоголь стремился охватить всю Русь, и ему удалось представить русскую жизнь такой, какой она была в конце XVIII — первой трети XIX века (таковы хронологические рамки поэмы, если учитывать время героев и время автора). Обобщенный образ Руси — один из центральных образов в книге Гоголя, наряду с образом автора, который раскрывается в многочисленных авторских размышлениях. Писатель создает его из мелких деталей, выкладывает, как мозаичное полотно, соединяя воедино наиболее характерные особенности быта, национального характера, стремясь запечатлеть загадочную русскую душу. Слово «русский» очень часто повторяется на страницах поэмы: «два русских мужика», «в русских трактирах», «русский человек», «русские помещики» и т.д. Некоторые формулы повторяются дважды в одной главе. Конечно, это не стилистическая погрешность. В повторах, в обилии русских пословиц и поговорок, при помощи которых объясняются характеры и явления, — авторский акцент. Гоголю, которого привыкли воспринимать как автора «украинских» повестей, хотелось подчеркнуть, что в этом произведении на первом плане — «русский дух...»

 Гоголевская поэма завершает творческий путь писателя и по праву считается его итоговым произведением. Исчерпать тему, осуществить свой план в полной мере, ему не удалось. Существует много объяснений, почему писатель сжег второй том «Мертвых душ», который, как свидетельствуют современники, был не только не хуже, а и лучше первого (дошедшие до нас главы служат подтверждением этому мнению). Вполне возможно, что в какой-то момент Гоголь почувствовал, что нельзя объять необъятное, то есть, показать «всю Русь». Однако и созданного оказалось достаточно, чтобы писатель вошел в великую русскую литературу и занял там подобающее ему место — рядом с Пушкиным.

 Источник: Всесвітня література та культура. - 2001. - № 4. - С. 35-38.