Герои Стейнбека
М. Злобина
Стейнбек вступил в литературу с таким запасом оптимизма и юмора, что его, пожалуй, хватило бы с избытком на десятерых. К сожалению, «Квартал Тортилья-Флэт» появился на русском языке с опозданием более чем в четверть века вслед за «Зимой тревоги нашей» и одновременно с последним очерком Стейнбека «Путешествие с Чарли в поисках Америки». Говорят, нет худа без добра — мы получили возможность убедиться, что «Квартал Тортилья-Флэт» с честью выдержал испытание временем, и заодно — измерить путь, пройденный Стейнбеком. Рассказывают, что в свое время «вся Америка» смеялась над похождениями Дэнни и его друзей, и в это легко поверить. Читать книгу — истинное удовольствие, и хотя известно, что писание даже самых веселых историй — тяжкий, мучительный труд, чувствуется, что Стейнбек писал с радостью и наслаждением, с легким сердцем и открытой душой, искренне упиваясь щедростью собственной фантазии.
Читателя, который захочет по этой книге познакомиться с Америкой, ждет разочарование: ни в 1935 году, когда вышла в свет повесть, ни в более отдаленные времена — словом, никогда не существовало страны, изображенной Стейнбеком. Он сотворил ее из грубого материала действительности, но старательно перевернул все с ног на голову; он доверил так называемым подонкам общества почетную роль положительных — нет, идеальных героев. Известно, что Иванушка-дурачок, любимец народной сказки, день-деньской валялся на печи и вообще не отличался ни деловой смекалкой, ни трудовым энтузиазмом. Беспечный и удалой босяк Дэнни — из той же породы неисправимых бездельников.
Сказать, что Стейнбек сочувствует своему герою, — значит ничего не сказать. Стейнбек влюблен в него, хоть и прикрывает свою любовь насмешкой; он восхищается Дэнни, он не устает любоваться Дэнни, он славит Дэнни с веселым и озорным пафосом. Подивитесь и вы на Дэнни и его верных друзей — они стоят того. Бесшабашные пьянчужки, голь перекатная, драчуны, гуляки, беспардонные воришки и лихие бабники — вот они каковы, эти любимцы Стейнбека. Писатель не боится хватить через край, живописуя разнообразные пороки своих героев — чем больше, тем лучше: пусть никто не упрекает их в буржуазных добродетелях. Для Стейнбека они воплощение ангибуржуазности в дурном и в хорошем — и тем ему и милы. Богатый и респектабельный Монтерей, на задворках которого они живут, в повести не показан — лишь изредка проплывают на автомобилях «жирные дамы с глазами скучающими и мудрыми, как глаза свиней», — но, оставшись за пределами книги, он присутствует в качестве подразумеваемого антимира.
У стейнбековских написано одно, но зато какое великое преимущество перед «нормальными» гражданами «нормальной» Америки: они, как с научной сухостью сообщает автор, «не стали рабами сложной системы американского бизнеса». У них не только нет никакой собственности, им чужд дух собственничества, наживы, деловой предприимчивости, и за это редкое качество Стейнбек великодушно отпускает им все большие и малые грехи. Дэнни и его друзья бескорыстны и, стало быть, свободны — может ли быть участь завиднее и достойнее в мире жалких рабов чистогана! Разумеется, свобода — понятие относительное, как и все прочее. Монтерейскую тюрьму, с которой хорошо знакомы друзья, вы не назовете храмом свободы. Но для мудрого Дэнни — это нечто вроде постоялого двора, где голодный и продрогший путник всегда может найти кров и пищу. К тому же надзиратель — из бывших преступников — то и дело забывает о своем новом положении и устраивает побеги. Словом, тюрьма не представляет реальный угрозы для свободы Дэнии. Но угроза все же существует. Беда сваливается как снег на голову, а ничего не подозревающий Дэнни принимает ее с доверчивой радостью, как дар богов. Короче, Дэнни получает наследство и становится домовладельцем.
Неужели и Дэнни согнется под тяжким бременем богатства? О, проклятие собственности! Что делать одному человеку с двумя домами? Дэнни сдает второй дом Пилону, а через несколько месяцев, нарушив святые узы дружбы, просит у Пилона один-два доллара в счет квартплаты. Слава богу, что дом сгорел, а то неизвестно, что стало бы с Дэнни и его бессмертной душой. Дэнни испытал вполне понятное чувство облегчения — с одним домом, конечно, лучше, тем более что скоро здесь поселились все его друзья (и еще пять собак).
Немало подвигов совершили эти славные рыцари во имя дружбы, человеколюбия, ради бутылки веселящего кровь вина и просто так — от избытка жизненной энергии. Но черный день неотвратимо приближался, и Дэнни смертельно затосковал. Вы узнаете о том, как Дэнни взбунтовался и бежал из собственного дома, оставив друзей; как он воровал, озорничал, буйствовал — словом, яростно наслаждался свободой; как он все же приплелся назад, обессиленный, побежденный и утративший всякий вкус к жизни; как верные друзья задумали спасти Дэнни и целый день работали на консервной фабрике, — вот какая неслыханная жертва была принесена на алтарь дружбы! — а на вырученные деньги закатили вечеринку для Дэнни; как воспрянувший духом Дэнни героически погиб, бросив вызов небесам (или аду), и как на его осиротевших друзей снизошло «озарение», в результате которого от дома Дэнни осталась лишь груда пепла. «А потом они медленно пошли прочь. И каждый шел один».
«Так и должно быть», — говорит Стейнбек, имея в виду, что иначе и не могло быть. Много лет спустя, выведя в «Зиме тревоги нашей» безнадежного пьяницу, пропащего человека — Дэнни Тэйлора, Стейнбек сравнил его с ребенком, «которому достаточно зажмурить глаза, чтобы разделаться с внешним миром». В «Квартале Тортилья-Флэт» писатель открыто и увлеченно отдавался этой детской игре, но он не мог не чувствовать давления действительности и не случайно завершил свою веселую сказку крушением идиллического союза друзей Дэнни. Внешний мир, с которым Стейнбек так лихо и артистично «разделался», в финале напомнил о себе — осторожно, мягко, но все же достаточно настойчиво.
Прошло всего четыре года, после того как вышел в Америке «Квартал Тортилья-Флэт», и жизнь яростным потоком ворвалась в творчество Стейнбека. Патетическая эпопея народной жизни «Гроздья гнева» — одна из самых сильных книг современной американской литературы. Дальнейший путь Стейнбека не был простым. Многочисленные романы, написанные им, порой как бы опровергают друг друга. Стейнбек переходил от крайности к крайности — от откровенной идилличности и сентиментальности «Консервного ряда», где он сознательно отвлекался от пугавшей его действительности, к холодному отчаянию «Заблудившегося автобуса», в котором жестко констатировал безнадежность положения «заблудившегося» человечества. «Зима тревоги нашей» открывает нам нового Стейнбека и проясняет смысл и характер драмы, пережитой им. Тема романа, как ее определил сам автор, — аморальность.
Что может быть банальнее истории лавочника, который стремится разбогатеть и добивается своей цели, совершив ряд преступлений? Ситуация кажется предельно исчерпанной — все это уже тысячу раз было. Но Стейнбека это не смущает. Напротив. Во-первых, потому что непременным условием задачи, которую он решает, является именно банальность, то есть распространенность. Во-вторых, он вообще чувствует себя уверенно в кругу банальных тем. Эта особенность таланта Стейнбека отнюдь не является его слабостью — как раз наоборот, я бы сказала, что в этом его сила.
Идея романа не нова и, если хотите, тоже банальна: для человека обязательны нравственные нормы, преступив их, он жестоко расплачивается. Разумеется, во все времена человечество нарушало их, но XX век внес в это дело свойственную ему масштабность. В современной буржуазной литературе аморальность или во всяком случае растяжимость морали получила философское обоснование и оправдание. Стейнбек опирается на «вечные ценности».
Общеизвестные истины и заповеди, пропущенные через его темперамент, талант, душу, возвращаются к нам в виде открытий.
Только большой художник может не бояться тривиальных тем, положений, идей — он защищен самобытностью, индивидуальностью своего таланта. Однако этот неблагодарный материал, с которым он имеет дело, требует или очень глубокой «вспашки», или особой изобретательности.
Почему Стейнбек выбрал на роль преступника, так сказать, лучшего из людей? (Хоули добр, честен, умен, способен на большое чувство, в любом положении сохраняет достоинство и независимость — и все это не показное, а истинное.) Прежде всего потому, что, испытывая на прочность человеческую нравственность, Стейнбек как добросовестный исследователь не хочет иметь дела с третьесортным материалом — в этом случае результат опыта легко поставить под сомнение. Чтобы вынести обвинительный приговор или оправдательный вердикт современнику, американцу середины XX века, Стейнбеку нужны доказательства самые неопровержимые.
Итен Хоули, рассуждающий о дозволенности преступления, — может ли он, смеет ли преступить нравственные законы? — заставляет вспомнить Раскольникова. Кстати, по словам Стейнбека, из всех книг, прочитанных им в молодости, самое сильное впечатление произвел на него роман Достоевского. В «Зиме тревоги нашей» много общего с «Преступлением и наказанием» — хотя бы уж в самой постановке вопроса; в том, что и там и тут преступление совершается не вынуждено, а по свободному выбору. Интересно однако, что мотивировки, к которым прибегают герои, прямо противоположны, и в этом различии — очень существенном — сказывается прежде всего расстояние во времени, разделяющее Раскольникова и Хоули, век XIX и век XX. Для героя Достоевского преступление — привилегия необыкновенных личностей; простым смертным, «толпе» в этом праве Раскольников отказывает. Иными словами, исключительность преступления не подлежит сомнению. В книге Стейнбека — обратное соотношение: исключением является честность героя, его старомодные выспренние понятия. Хоули на голову выше окружающих его обывателей, но, собираясь ограбить банк, он прибегает к самой пошлой аргументации толпы — «все так делают»: жульничают, воруют, нарушают законы, лишь бы разбогатеть. И когда Хоули наконец вступает на путь преступлений, он, человек незаурядный, становится «как все».
Фон, на котором действует герой, выписан рукой мастера. Стейнбек ничего не подчеркивает, он ровен, спокоен, почти мягок. Постепенно, исподволь извлекает он на свет божий все то, что скрывается за красивым фасадом Нью-Бэйтауиа. Одна-две детали, намек, будто невзначай оброненное слово—и достаточно: весь город, вернее тот круг людей, который называется обществом, — как на ладони. Ничего особенно страшного, все, как говорится, в пределах нормы: торговцы обманывают покупателей, дельцы топят друг друга, отцы города берут взятки и вообще всячески используют выгоды своего положения. За их спиной готовится перемена декораций: придется им отказаться от государственного пирога, а кое-кому — сесть на скамью подсудимых, а кое-кому — выдать друзей, чтобы спасти себя, но зато мистер Бейкер и К° получат возможность заботиться о прогрессе и, разумеется, заодно приумножить свои богатства.
Мистер Бейкер привлекает особо пристальное внимание Стейнбека. Это олицетворение делового духа Нью-Бэйтауна, жутковатый образ, написанный со всей бытовой конкретностью и вместе с тем дочти символический. Директор банка, в свое время, по-видимому, нажившийся на банкротстве Хоули-старшего, мистер Бейкер проявляет нежную заботу о его сыне Итене, и на это у него есть веские причины. Мистер Бейкер никогда ничего не делает без причины; он — сама предусмотрительность и мудрость, человек с безошибочным нюхом и железной хваткой. Впрочем, он не человек, а скорее идеальная машина для делания денег, машина с изысканными манерами джентльмена. И Итену, который ежедневно наблюдает, как мистер Бейкер шествует в храм Великого Бога Чистогана, чудится тиканье часового механизма, приводящего в движение директора банка.
На другом полюсе Нью-Бэйтауна, на самом дне общества, — Дэнни Тэйлор, последний представитель почтенного рода, жалкий алкоголик, униженно выпрашивающий у прохожих доллар-другой, чтобы «прополоскать мозги». Дэнни Тэйлор завершает обширную галерею стейнбековских босяков, в самом начале которой Дэнни-пайсано. Какая, однако, дистанция. У Стейнбека прочная приверженность к образу отщепенца, он упорно и разнообразно романтизировал его, противопоставляя буржуазному обществу. Конечно, он и раньше понимал, что это не более, чем иллюзия. Но в «Зиме тревоги нашей» он не хочет, не может прибегать к уловкам самообмана: слишком напряженно и серьезно ищет он правду. Стейнбек знает истинную цену таким, как Дэнни, — это человек никчемный и безвольный, потерявший себя и потерянный для жизни. При всем том — это единственный человек, сохранивший человечность: именно потому, что он вне общества, вне жизни, вне деятельности, что он не участвует в той жестокой и грязной игре, где можно выиграть деньги, положение, успех и проиграть себя. В романе тревожно и настойчиво звучит: нельзя сохранить себя, живя по тем волчьим законам, которые навязывает общество.
Задумав ограбить банк, Итен принял условия игры. Он разрешил себе одно крупное преступление, чтобы сразу вырваться вперед, а потом опять зажить честной жизнью. Но, завертев это колесо, он не может уже его остановить. Итен доносит на Марулло (разумеется, анонимно), чтобы завладеть лавкой. Итен дает тысячу долларов Дэнни, почти наверняка зная, что тот сопьется, — чтобы завладеть имением Тэйлоров. Все эти поступки отнюдь не вытекают из первоначального замысла, но они являются его психологическим следствием, вытекают из готовности Итена к преступлению. Это очень существенный момент: для Стейнбека нет принципиальной разницы между большими и мелкими сделками с совестью, потому что совесть неделима, как неделим при всей своей сложности человек, и нельзя быть одновременно подонком и прекрасным малым. Нравственное падение героя — процесс в чем-то необратимый. Здесь важен первый шаг — и дальше следует неизбежное перерождение личности. Видение Марджи, гадающей Итену на картах, — гремучая змея, меняющая кожу, — достаточно прозрачный символ, чтобы не сказать аллегория. Но не надо обладать «колдовской» интуицией Марджи, чтобы заметить перемены, совершившиеся в Итене. (Обычная диалектика жизни: человек совершает определенные поступки, а потом эти поступки переделывают его.)
Итен так и не ограбил банк — еще один парадокс романа, — но это уже ничего не меняет. Ситуация предельно иронична. В тот момент, когда Итен с револьвером в кармане направляется к банку, его останавливает чиновник, специально приехавший из Нью-Йорка, и сообщает, что Марулло (тот самый Марулло, которого теперь высылают из Америки по доносу Итена) дарит ему лавку в знак уважения и в награду за исключительную честность («Ему хочется превратить вас в своего рода памятник тому, во что он когда-то верил»)...
Итак, Итен получил все, что хотел, даже более того — его уже прочат в мэры города. Он все предусмотрел, всех обманул, обвел вокруг пальца Марулло и даже хитроумного Бейкера. Лишь себя он не смог ни обмануть, ни перехитрить, лишь того не учел, что доносы, предательство и прочие деловые операции, столь успешно проведенные им, лягут на его плечи непосильным бременем, так что великолепное здание богатства и успеха, возведенное им, окажется просто ни к чему. От Марулло он еще пытается спастись уловками: Марулло жулик, к тому же на родине, в Сицилии, ему будет лучше. Но Дэнни, который был Итену «как брат», Дэнни, найденный в погребе старого дома Тэйлоров с лицом, объеденным кошками, — от него не отмахнешься. Почти непочатый ящик виски, пустая склянка снотворного, завещание и Записка: «Дорогой Ит, вот то, чего ты хочешь», — Хоули знает, что он убийца. Последний удар — разоблачение сына, получившего жульническим способом приз телевидения, — Хоули принимает как расплату за собственные преступления. «Все это делают, и ты сам, наверно, когда-нибудь делал», — кричит Аллен, и не подозревающий даже, как точно он попал в цель. (Кстати, эта тема вообще характерна для современной западной литературы — отцы идут на сделки «ради детей», чтобы им было хорошо жить, а дети наследуют не только богатство, но и нравственность отцов). Круг замкнулся — Стейнбек не оставляет герою никаких лазеек для самооправдания. И Итен выносит себе приговор и решает уйти из жизни.
Его спасает чудо — талисман, который украдкой сунула ему в карман дочь Эллен и еще хранящий тепло ласкающих рук «той, что несет огонь». Здесь мы вступаем вслед за Стейнбеком в зыбкий мир сверхъестественного. Критики писали, что все, связанное с талисманом и Эллен, не очень убедительно и отдает дурной литературщиной, и это в общем справедливо. Но все же тайна требует отгадки, иначе нельзя понять ни идею романа, ни Стейнбека. Эллен — девчонка, переживающая трудную пору созревания, существо причудливое и странное, Стейнбек окружает ее неким мистическим сиянием. Кстати, и вполне земная Мэри, жена Итена, в меру практичная, добрая и рассудительная, тоже наделена особой, не совсем понятной герою силой и тревожит его своей загадочностью. Что это за сила? И какой «огонь» несет Эллен? Слово это Итен позаимствовал у Марулло. «Чтобы огонь не погас», — сказал он, посылая свой дар Итену. Огонь Марулло — огонь человечности, доброты, благородства. Но почему попал он в слабые руки капризной Эллен? Здесь нет никакой видимой связи, однако для Стейнбека она существует.
В эпоху «Гроздьев гнева» Стейнбек возлагал надежды на революционное движение масс и писал, что будущее начинается с простейшего сдвига от «я» до «мы». Теперь он изменился: «Это неправда, что есть содружество огней, единый мировой костер. Всяк из нас несет свой огонек, свой собственный одинокий огонек». Вряд ли стоит вступать в спор со Стейнбеком. Тем более что речь идет о большом художнике-гуманисте, честном и искреннем.
В финале «Гроздьев гнева» — Роза Сарона, только что похоронившая ребенка, дает грудь умирающему от голода человеку. Так и Эллен в «Зиме тревоги нашей» спасает Итена (только символический план существует здесь как бы обособленно от реального). Если воспользоваться словами Марулло и Итена, можно сказать, что эта книга (как и многие другие) написана Стейнбеком для того, «чтобы огонь не погас». Сквозь горечь, печаль и тревогу пробивается простая и очень земная надежда, упрямая вера в возможность нравственного возрождения, которая существует, пока жив человек.
Л-ра: Новый мир. – 1963. – № 10. – С. 262-267.
Произведения
Критика
