Эстетическое кредо Курта Воннегута
В.В. Дмитрук
Творчество Курта Воннегута, видного американского романиста новейшего времени, привлекает пристальное внимание критиков и литературоведов как на родине писателя, так и за ее пределами. Критическая литература о нем в США обширна. Это — огромное, вряд ли обозримое количество статей в периодике, монографии, главы в общих литературоведческих трудах, антологии многих исследовательских статей; специальные выпуски литературно-критических журналов. Хотя в этой литературе нет полного единства мнений о творчестве писателя, все же ясно определилась господствующая точка зрения: большинство изучающих решительно отделяют его от реализма, относя к различным течениям модернизма.
В отечественной критике утвердилась интерпретация Воннегута как одного из наиболее значительных прозаиков реалистического направления в новейшей литературе США, социального сатирика, своеобразие творчества которого отмечено активным поиском новых форм и средств художественной выразительности.
Принадлежность Воннегута к реалистическому направлению подтверждается и его выступлениями по вопросам литературы. Однако до сих пор не предпринималось попыток рассмотреть их в целостности, с тем чтобы на этой основе определить эстетические позиции писателя. Попытка установить основы его литературных воззрений и составляет задачу данной статьи.
Внимание К. Воннегута привлекают судьбы литературы в современном мире в целом. Он принимает участие в форумах американских писателей, является убежденным сторонником контактов между деятелями литературы разных стран, участвует в международных писательских конгрессах, встречах американских и отечественных литераторов. В течение двух лет он обучает литературному делу студентов в университете штата Айова, охотно обращается к литературным вопросам в своих публичных выступлениях, публикует литературно-критические эссе, рецензии, предисловия к изданиям художественных произведений, дает интервью. Многие из этих многообразных рассеянных в периодической печати выступлений вошли затем в изданные автором публицистические книги.
Обстоятельных работ с развернутым анализом литературных явлений, который основывался бы на четких методологических принципах Воннегут не создал, и суждения его не выстраиваются в целостную литературную теорию. Следует отметить, что Воннегут вообще не склонен к отвлеченно-теоретическим размышлениям, ему свойственно конкретно-образное мышление. В своих рассуждениях он оперирует деталью, частностью, фактом, простым понятием, нередко прибегает к разговорной манере, шутке. Но все это не умаляет значительности содержания его суждений, и даже если он сам и не претендует на обладание разработанной литературной теорией, определенная система стойких эстетических убеждений, на которых писатель основывается в своем художественном творчестве, в этих суждениях выражена.
Главенствует в выступлениях Воннегута проблема общественного назначения художника. Как известно, в развитии эстетической мысли в США всего послевоенного периода эта проблема приобрела особую актуальность и стала остродискуссионной. На протяжении почти всего первого послевоенного двадцатилетия в США преобладали теории, отвергающее связь между искусством и действительностью, провозглашающие неотъемлемым правом художника гражданскую «автономию», нейтральную позицию, уход от социальной тематики. Этому противодействует заметно набравшая силу в последнее двадцатилетие мысль критиков и деятелей демократической реалистической литературы, утверждающая связь искусства с жизнью, его социальную роль, необходимость еще большего общественного содержания, гражданскую ответственность художника. Позиция Воннегута однозначна: «писатель должен служить человечеству». «Наша цель состоит в том, чтобы дать представление человечеству о самом себе во всей его сложности, чтобы выразить его мечты и мифы» — такова основная суть его понимания миссии литературы в современном мире. Размышления об общественном назначении художественного творчества заполняют многие выступления романиста. В одном из них (
Исходя из этого, писатель и перед собой как романистом ставит большее социальные задачи: «... отравлять умы людей гуманизмом, подтолкнуть их к созданию лучшего мира ... Я морализую, я говорю им, чтобы они не брали больше, чем им нужно, не были алчными. Я говорю им не убивать, говорю им не загрязнять воду и воздух. Я говорю им не расхищать общественное достояние, не служить тем, кто все это делает». Председателю одного из школьных советов в штате Северная Дакота, где по требованию этого совета, была сожжена «Бойня номер пять», Воннегут писал, что его книги призывают людей быть «добрее и ответственнее в своих поступках, чем они зачастую бывают».
Вновь и вновь Воннегут отстаивает непреложность социальной роли литературы. «Писатели должны служить обществу. Писатели это особые клетки в социальном организме ... средство внедрения новых идей ... Когда общество в большой опасности, - мы как бы подаем сигналы тревоги».
Воннегут признает оправданным и истинно значимым лишь такое художественное творчество, которое связано с жизнью и опирается на «социально полезный способ размышления». «Я бы не писал, если бы не чувствовал, что моя работа имеет какое-то отношение к жизненно важным проблемам нашего времени». Выступая на открытии библиотеки в Новом Лондоне, он говорил: «Однажды я узнал, как стать мыслителем ... который не рассказывает о жизни. За восемьдесят долларов Махариши Махеш Йоги показал мне, как это делается. Он дал мне мантру — слово-чепуху, которое я должен был повторять про себя, все глубже погружаясь в собственную мысль ... Я повторял свою мантру, входил в транс. Но это был социально бесполезный способ размышления. Быть может, я немного отдохнул, но я не вижу, каким образом это может пригодиться кому-нибудь здесь, в Новом Лондоне, или где-нибудь еще ... Но есть и социально полезный способ размышления. Когда размышляют писатели, они не берут пустые, ничего не значащие мантры и не повторяют их снова и снова про себя. Они берут мантры сильные, острые, полные шума и ярости жизни ... Вот несколько примеров: «Война и мир», «Происхождение видов», «Критика чистого разума», «Мадам Бовари», «Жизнь на Миссисипи», «Ромео и Джульетта». Вот литературные мантры, которые меняют наш мир к лучшему».
Обеспокоенность Воннегута нарастанием отчуждения, одиночества человека в современном обществе, утвердила его в убеждении, что назначение литературы заключается и в том, чтобы объединять людей, противодействовать отчуждению. «Людей часто гнетет одиночество, чувство оторванности от других, от жизни. Писатель должен стать «связным», он может объединить вокруг себя тех, кто думает как он, верит в то, во что он верит».
Характерно, что суждения, по смыслу аналогичные прямым высказываниям Воннегута о социальной миссии литературы, присутствуют и в его романах. Они звучат в устах персонажей, располагающих к себе и в чем-то близких по духу автору. Так, уже в романе «Механическое пианино» сочувственно представлен писатель — один из тех немногий, у кого осталось еще некоторое представление об уважении к себе, Он написал правдивую книгу на антимеханическую тему и, несмотря на нищенское существование, репрессии и противодействие власть имущих технократов, не желает приспосабливаться к их требованиям и не отказывается от своей книги. Он убежден в том, что кто-то просто обязан быть неприспособленным, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. В романе «Колыбель для кошки» рассказчик считает, что писатель — это человек, который взял на себя священную обязанность творить красоту, нести свет и утешение людям. Другой персонаж, Касл-старший, убежден, что если человека лишить радости и утешения, которые дает литература, он умрет от окаменения сердца или атрофии нервной системы; Элиот Розуотер, герой романа «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер», восторгается писателями-фантастами за то, что они обращаются к важнейшим проблемам бытия, обеспокоены судьбами мира. «Только вы по-настоящему говорите о тех реальных чудовищных процессах, которые с нами происходят. Только у вас одних хватает мужества по-настоящему болеть за будущее, по-настоящему понимать, что с нами делают машины, что с нами делают войны, что с нами делают города». Услышав, что поэт Артур Гарвей Ульм хочет быть свободным и писать правду, не считаясь ни с какими экономическими трудностями, Элиот одаривает его крупной суммой денег, но когда обалдевший поэт начинает проявлять рабскую угодливость и готовность писать по заказу благодетеля, Элиот с возмущением отталкивает его.
Наряду с проблемой общественного значения литературы внимание Воннегута привлекает и вопрос о ее коммуникативной природе — вопрос также остроактуальный, являющийся предметом кардинальных расхождений между реализмом и модернизмом. Согласно эстетике реализма, литература немыслима без взаимосвязи писателя и читателя. Уместно вспомнить слова А.Н. Толстого: «Для истока творчества нужен второй полюс — вниматель, сопереживатель: круг читателей, класс, народ, человечество ... Читатель — составная часть искусства ... Утверждение, будто искусство возможно только для самого себя — противоестественная ложь».
Модернистам, особенно же авангардистам, утверждающим, что искусство «ничего не выражает, кроме самого себя» (Робб-Грийе), совершенно чужд поиск взаимопонимания с читателем, а характерная для неоавангардизма практика безудержной игры с формами, превращение художественного повествования в «текст» и вовсе разрушает коммуникативную способность литературы. Хулио Кортасар, осмысляя собственный опыт и, в частности, свою временную склонность к неоавангардистскому экспериментированию, пришел к выводу, что на этом пути литература неизбежно утрачивает контакт с читателем, а значит и свою оправданность. «Я не хотел отказываться от вызывающего новаторства в письме и соответственно в чтении. Но вскоре я стал отдавать себе отчет в том, что, если я хочу написать книгу о нашем сегодня и нашем здесь, то есть о том, что непосредственно нас окружает, бессмысленно переводить все в план экспериментального письма. Эти средства только затрудняют подлинный контакт с читателем».
Воннегут убежден в том, что важнейшим свойством настоящей литературы является обращенность к читателю. Свою коммуникативную функцию она может выполнять, лишь будучи познавательной и доходчивой. Для этого она должна нести в себе значительное реальное содержание, затрагивающее интересы и устремления многих людей.
Обучая молодых литераторов, Воннегут предостерегает их от увлечения самодельной словесной игрой и требует глубины и жизненности содержания. «Разве вы сами любите или не любите писателей в основном за то, что они вам хотят показать или о чем хотят заставить вас подумать? Разве вы когда-нибудь восхищались пустоголовым писателем лишь за его владение языком? Нет. И ваш собственный выигрышный литературный стиль должен начинаться с интересных мыслей в вашей голове. Найдите тему, которая вас занимает и которая, по вашему убеждению, должна занимать других. И именно эта искренняя озабоченность, а не ваши игры с языком, станет самым неотразимым и пленительным элементом вашего стиля».
В эссе «Почему они читают Гессе» Воннегут объяснял увлечение американской бунтующей молодежи на рубеже 60-70-х гг. XX в. произведениями швейцарца Г. Гессе созвучностью выраженных в них идей с настроениями и духовными запросами молодежи. Чем могла захватить ее «Сиддхарта»? «Гессе — это не черный юморист. Святые паломники черных юмористов находят лишь мусор, ложь, идиотизм, куда бы они ни пришли... Не так с паломниками Гессе: они всегда находят что-то утешительное — святость, мудрость, надежду». А чем привлек «Степной волк»? «Америка переполнена людьми, испытывающими сладостно-горькую тоску по дому, а «Степной волк» - это самая глубокая из когда-либо написанных книг о тоске по дому». Воннегут отстаивает ясность и простоту языка художественного произведения, но не отвергает и язык усложненный, красочный, если он надлежащим образом выражает содержание. «Ваше красноречие должно служить идеям в вашей голове». Ориентиром, по мнению писателя, могут служить английские романисты XIX в., но следует не подражать им, а усвоить их принцип — быть понятным, ясно и четко выражать свои мысли. Обращение к их опыту, как заверяет Воннегут, позволило ему самому осмыслить собственную манеру письма: «И тогда улетучилась моя мечта сделать со словами то, что Пабло Пикассо сделал с красками или что всякие там джазовые идолы делают с музыкой. Если бы я нарушил все правила пунктуации, заставил слова означать то, что мне хотелось бы, чтобы они означали, и связал бы их одно с другим как попало, то меня бы просто не понимали. Поэтому вы тоже избегайте писать в стиле Пикассо или в стиле джаза, если у вас есть что-то стоящее рассказать, и вы хотите, чтобы вас поняли». Писатель подчеркивает, что именно из таких соображений он и сам намеренно пишет простыми предложениями, избегает сложных синтаксических конструкции.
Произведение способно выполнять свою коммуникативную функцию, считает Воннегут, лишь при условии сохранения сюжета, формы, характеров. «Когда я обучал студентов литературному делу, я всегда говорил им, что нужно заставить своих персонажей сразу же чего-то хотеть ... Если вы выключите сюжет, исключите, что кто-то чего-то хочет, — вы исключите читателя... Можно также исключить читателя, сказав ему сразу, где происходит ваша история, и чем являются люди, и чего они хотят...».
Во всех этих суждениях можно почувствовать полемику с неоавангардистами. Во всяком случае, ясно видно, что Воннегут требует от литературы тех качеств, которыми неоавангардизм пренебрегает.
Следует отметить еще один важный тематический аспект в литературно-критических выступлениях Воннегута — рассуждения о действенности литературы. Как верно отмечаем А.С. Мулярчик, «в силу ряда специфических обстоятельств проблема общественного резонанса своей деятельности всегда представляла особую сложность именно для американского писателя». Воннегут видит и осознает эту сложность. Он несомненно верит в действенность литературы, осознает особый характер этой действенности. Вполне резонно его замечание, что литературе не дано изменять общественное устройство, вносить иные радикальные перемены. В качестве примера он приводит выступления преимущественного большинства американских писателей против войны во Вьетнаме. «Все мы в течение многих лет учиняли страшный шум по поводу этой войны — романами, стихами, пьесами и рассказами. Мы бросили на наше самодовольное общество литературный эквивалент водородной бомбы». Но все это не прекратило войны. Силу литературы писатель видит в другом — в воздействии на моральное состояние общества, на формирование духовного мира человека. «И хотя верно, что американские писатели не смогли изменить ход войны, у нас есть все основания подозревать, что мы отравили умы тысяч, а возможно, миллионов молодых американцев. Мы надеемся, что эта отрава сделает их более бесполезными в несправедливых войнах... Я убежден, что мы необычайно влиятельны, даже если большинство национальных лидеров, включая моих собственных, не слышало о большинстве из нас. Наше влияние проявляется медленно и незаметно».
Но вместе с тем Воннегут с горечью отмечает, что в современных условиях американской общественной жизни существуют большие преграды на пути служения общественной пользе. Одна из них — снижение уровня художественного творчества. «Все жанры современных искусств, — заявляет писатель, — вызывают странное чувство. Они имеют весьма отдаленное отношение к творчеству и не оказывают должного воздействия на аудиторию. Хотелось бы, чтобы это изменилось». Но наряду с этим и у самой: аудитории ограничены возможности восприятия литературы. Прежде всего из-за массовой полуграмотности, душевной неразвитости. «Большой бедой печатного слова является то, что это элитарное искусство. Большинство людей не умеет как следует читать». Вместе с тем вообще крайне обеднено культурное начало в жизни многих людей. «Американская жизнь в целом несчастлива, и частично дело заключается в том, что ей не хватает культуры». Ослабляют влиятельность литературы и широко распространенные в США социальные «болезни» — апатия, равнодушие, эмоциональная невосприимчивость, бездумное потребление искусства. «Это, конечно же, национальная трагедия — то, что мы превратились из общества в публику».
Значительно усложняет путь книги к читателю, по утверждению Воннегута, игнорирование реалистической, демократической литературы правительством, наступление на нее правых сил. Правительство не принимает писателей всерьез, не прислушивается к их голосу, «не реагирует на то, что мы думаем и говорим. Его это просто не интересует». Более того. «Мои книги, как и Бернарда Маламуда, Джозефа Хеллера и многих других убежденных патриотов, выбрасываются из школьных библиотек». А случается, что и сжигаются. И это не временное явление, не поветрие. О реакционерах, противодействующих гуманистической литературе, Воннегут отзывался так: «Эти люди были у нас всегда, но теперь набрались политической мощи».
Высказывался Воннегут и более мрачно. На вопрос журнала «Иностранная литература» («Как может служить произведение литературы сохранению мира на Земле?») Воннегут ответил: «К сожалению, менее всего можно ожидать, что доступ к контролю над орудиями войны во всех странах получат те, кто подвержен влиянию искусства и литературы. Простые солдаты, будучи посланы защищать неправое дело, теперь не смогут прекратить бойню, даже если откажутся убивать сами. Массовым истреблением займутся уже не солдаты. Посему искусство убудет, способно лишь успокаивать и развлекать нас, в то время, как люди, подобные машинам, — с помощью машин же — будут решать, что случится дальше? А случится нечто ужасное».
Общее понимание литературы Воннегутом определяет и характер его оценок отдельных художественных произведений. Как правило, он оценивает произведение в зависимости от значительности его содержания и художественной правды, от степени и характера его воздействия на читателя. Скажем, главное достоинство романа Джозефа Хеллера «Что-то случилось» он видит в глубоком отражении правды жизни, в том, что автор, изобразив повседневное существование человека «среднего класса», представил глубинное явление времени: судьбу целого поколения американцев, которые свели свою жизнь к тому, чтобы сколачивать капитал, надеясь таким способом купить спокойствие и счастье, но растеряв на этом пути свое человеческое достоинство и волю к жизни. За судьбой главного персонажа, ничем не примечательного «человека в сером фланелевом костюме» Боба Слокума, читатель видит трагедию послевоенного поколения, которое «разучилось радоваться жизни и наслаждаться ею». Воннегут уверен в долгой жизни романа Хеллера, ибо это произведение «предстанет перед будущими поколениями, как некий жуткий призрак всего того, что испытало мое поколение, поколение белых американцев с расплывчатыми идеями в голове, всего того, во что мы превратили свою жизнь, пройдя все эти испытания».
Показательны для литературных: взглядов Воннегута и его рассуждения о превосходстве литературы вымысла (fiction) над «новым журнализмом», о значении литературной традиции для его мировоззрения и творчества.
Л-ра: Американская литература: проблемы развития методов и жанров. – Краснодар, 1990. – С. 126-135.
Произведения
Критика
