Макс Фриш: «Везде, где есть сила, — там остается и дьявол»
Марк Амусин
Швейцарский прозаик и драматург Макс Фриш – один из самых влиятельных европейских авторов ХХ века. Его романы и пьесы, горькие и парадоксальные, освещающие потаенные лабиринты человеческого бытия и сознания и в то же время увлекательные, остроумные, снискали Фришу авторитет морального гуру и блестящего стилиста-экспериментатора.
Вторая мировая война грохотала совсем по соседству с благополучной Швейцарией, тщательно охранявшей свой хрупкий и не такой уж невинный нейтралитет. Фриш провел немалую часть этого периода мобилизованным, на границе с Германией, в тревожном ожидании нацистского вторжения. Антифашизм стал органической частью мироощущения молодого писателя. В более позднем романе «Назову себя Гантенбайн» есть вставной и явно автобиографический эпизод. Рассказчик вспоминает, как в годы войны, будучи в увольнении, он встречает в горах незнакомца в лыжном костюме, по выговору иностранца. Незначительный обмен фразами о погоде и окружающем пейзаже – и незнакомец исчез за заснеженными холмами. Но что-то заставляет рассказчика спустя годы возвращаться к этому случаю, сомневаясь: не был ли это немецкий шпион, и не следовало ли ему, вместо поддержания вежливой беседы, столкнуть его со скалы.
После окончания войны Макс Фриш много ездил по разрушенной Европе, созерцая следы боев и бомбардировок, дыша густыми испарениями человеческой беды. Эти впечатления нашли пронзительное выражение в пьесе «Опять они поют». Жанр ее сам автор определил как реквием – реквием по погибшим в мировой войне с обеих сторон, по всем жертвам ненависти и взаимного ожесточения в мировой истории. В первой ее части изображается некий обобщенный военный конфликт. Стороны его не обозначены четко, хотя нетрудно ассоциировать экипаж готовящегося к вылету боевого самолета с англичанами или американцами, а страну, которую они собираются бомбить, с Германией.
Длящаяся уже давно война ожесточает людей, развивает в них слепую непримиримость. Летчики жаждут покарать врагов за их преступления: «люди, подвешенные за челюсть на крюк, детские башмачки с отрубленными ногами,.. сотни тысяч – задушенных газом, как саранча, обуглившихся, уничтоженных…». «Они просто дьяволы», — восклицает один из летчиков и призывает стирать зараженные злом народы с лица земли.
Но старики, женщины и дети с «той» стороны, сидящие в бомбоубежище во время авианалета, тоже считают своих врагов дьяволами и просят Господа покарать их. И в этот хор страха и ненависти врезается одинокий голос прозревшего: «Наши тоже не лучше».
Фриш, конечно, не разделяет теории «равной ответственности». Он признает, что абсолютному злу нужно противостоять силой. Но, что делать, — есть правда и в мысли, высказываемой одним из героев пьесы: «Везде, где есть сила, — там остается и дьявол».
Во второй части пьесы автор дает своим персонажам приобщиться к другому модусу бытия. В развалинах разрушенного монастыря собираются погибшие. Тут и заложники, расстрелянные по приказу немецкого офицера, и священник, который их закапывал, а потом и сам был убит, и летчики, разорванные зенитными снарядами, и жертвы бомбардировки. Люди здесь заняты простейшими и насущными делами: они собирают дрова, мелют муку, носят воду, пекут хлеб. А еще они учатся смотреть друг другу в глаза, видеть друг в друге не «дьяволов», а себе подобных. Это загробное существование – символ мира, основанного на понимании и солидарности, символ возможностей, упущенных в реальной жизни.
Но мертвые, увы, не способны донести эту свою обретенную мудрость до слуха живых, которые остаются в замкнутом кругу уверенности в собственной правоте и тотальной виновности «других».
Совсем другой разворот обретает тема нетерпимости и предрассудков против «другого» в знаменитой пьесе Фриша «Андорра», обошедшей сцены всего мира. Действие ее происходит в условной европейской стране, фактически же – в любой точке Европы или Америки. Живет среди тамошнего населения мальчик-еврей Андри. Его вывез из соседней державы «черных», где преследуют инородцев и инакомыслящих, местный учитель. Андорранцы гордятся своим великодушием – ведь они приютили гонимого. И одновременно нагружают бедного Андри полным набором расхожих стереотипов в отношении евреев.
Андри должен быть жадным… должен быть робким… должен любить музыку – и только так. В футбольную команду его не берут – какой из еврея футболист? В столярной мастерской, куда Андри отдали в обучение, хозяин никак не соглашается признать, что эту вот вполне ладную табуретку сколотил Андри: еврей не может так легко овладеть столь почтенным, традиционным мастерством. Андри совершает безрассудно смелые поступки – это не может поколебать всеобщую убежденность в его трусости.
Вдруг ситуация проясняется – для читателя и зрителя, — обретая еще большую напряженность. Оказывается, Андри вовсе не еврей. Он – внебрачный сын учителя от связи с женщиной из страны «черных». Этим якобы невинным обманом учитель намеревался скрыть и загладить свое прегрешение.
Финал пьесы трагичен. «Черная» империя нападает на Андорру. В оккупированной стране устраивают зловеще-гротескную процедуру «выявления» евреев. И Андри, конечно, опознан среди толпы коренных андорранцев. Он помечен знаком всеобщего отчуждения, он – козел отпущения, исторжение которого должно отвести неприятности от всей общины. Признание учителя ничего не может изменить – его просто отказываются услышать.
В «Андорре» с блистательной наглядностью демонстрируются этапы прогрессирующего отторжения «жида» окружающей средой: от глухой неприязни и желания замкнуть юношу в рамки его мнимой национальной идентичности, через ложные обвинении и наветы, к акту коллективного приношения чужака в жертву.
Макс Фриш на протяжении всей своей жизни последовательно боролся против насилия, против стен и рвов, как реальных, так и метафорических, которые отдельные люди и национальные коллективы воздвигают между собой и себе подобными.
