Алкей и Сафо: Собрание песен и лирических отрывков в переводе Вячеслава Иванова. Информация
Время Алкея
Конец VII в до н. э. — время больших волнений в политической и интеллектуальной жизни Греции. В число территорий, проявлявших наибольшую активность, входил остров Лесбос. Митилены, одолев старого северного соперника Метимну, стали главным городом острова. Полис владел мощным флотом и имел несколько сильных колоний на азиатском побережье Эгейского моря. Контролируя, таким образом, торговые пути Геллеспонта, город имел широкую географию торговли и соответствующее влияние на востоке и западе.
На смену простому укладу жизни и патриархальным традициям Гомера (XI—IX вв.) пришел период блеска и роскоши. Митилены VIII—VI вв. представляли собой один из центров новой греческой культуры. Драгоценности, оружие, предметы обстановки, раскованные манеры Востока были представлены в Митиленах как нигде в греческом мире. И здесь весь этот Восток отличало сдержанное искусство, которое характеризует греческую культуру в пору расцвета.
Раннее право «героев-вождей» сменила наследственная монархия. Монархию сменила олигархия, которая постепенно видоизменилась в аристократию. Период поздней аристократии, время Алкея, — период постоянных конфликтов между знатными семьями в борьбе за политическое главенство. Такие конфликты регулярно приводили к войнам, в результате которых власть узурпировалась тиранами. Демос, устав от беспорядка постоянных междоусобных конфликтов, повел собственную борьбу с аристократией. Социальное напряжение усугублялось давней войной с Афинами, которые захватили несколько лесбосских колоний в Троаде.
Во время этих политических волнений и трансформаций Лесбос превратился в своего рода малоазийский центр греческой цивилизации. Настоящий драгоценный камень Эгейского моря, с замечательным пейзажем, отличным побережьем и прекрасным климатом — Лесбос представлял собой превосходное место для жизни и творчества. Митиленцам был доступен весь «спектр прекрасного» — от необыкновенной природы за городскими стенами до необыкновенной роскоши внутри них.
По традиции своего происхождения митиленцы были связаны с полубогами и героями «эпической эпохи». С одной стороны, эти дни еще не отошли в глубокое прошлое и продолжали влиять на восприятие мира. С другой — островитян вдохновляли сообщения моряков и торговцев о событиях на «загадочном древнем востоке» и «чуднoм новом западе». Во всех этих условиях природный поэтизм горожан был способен развиться до возможного предела.
Лесбос конца VII в. представляется богатым, но не хвастливым; роскошным, но не расточительным; чувственным, но не развращенным. Остров стремился сохранять свободное право, признавал лидеров мысли по всей Греции. Времена беспорядка в чувствах и хаоса в жизни, которые описывает Анахарсис Странник, еще не пришли (явления, которые предшествовали разложению и затем порабощению лесбосского общества). Лесбос пока находился в зените своего расцвета.
В этих условиях лесбосская (эолийская) школа поэзии развивалась блестяще и быстро. Греческая мелическая поэзия в митиленский период достигла совершенства, равного которому не было ни раньше, ни позже. В течение столетия с тех пор, как Архилох заложил ее основы, в песнях Сапфо и Алкея она достигла такой высоты, к которой более не приближалась. Однако в упадок эолийская школа пришла так же быстро. Лесбосская лирика влияла на мелическую поэзию более ста лет и повлияла на лирическую поэзию Греции, Рима, нового и новейшего времени. Однако эолийская школа не прожила такой долгой жизни, как, например, медлительная и не такая блистательная дорийская. Она ушла вместе с Сапфо, Алкеем и их менее одаренными современниками.
Биографические данные
Ранние годы. Алкей родился во второй половине VII в. до н. э., вероятно, в самих Митиленах. Он был современником и соотечественником Сапфо и Питтака (651—569) — диктатора Митилен и одного из Семи мудрецов. Конкретных сведений о происхождении Алкея, родителях, жене или детях не сохранилось. Известно, что у него было два брата — Кикис и Антименид. Антименид упоминается и в древних источниках, и самим Алкеем. В сохранившихся текстах Алкей также приводит имена некоторых друзей и близких. В этом отношении большой интерес и важность представляет его известное обращение к Сапфо (стр. 56).
В середине VII в. в Митиленах упраздняется собственно царская власть, место которой заняла олигархия одного из царских родов — Пенфилидов. Вскоре в результате заговора власть Пенфилидов пала, и между ведущими аристократическими семействами разгорелась борьба за первенство. В 618 власть в городе захватил некий Меланхр (первый известный тиран Митилен).
В борьбе с тиранией Меланхра объединились различные слои населения города. В конфликте против Меланхра принимали участие братья Алкея и будущий тиран Питтак. Между 612 и 608 Меланхр был свержен и убит. Самому Алкею в это время могло быть от 8 до 18 лет, и он мог принимать участие в этом конфликте.
События, приведшие к свержению Меланхра, трактуются по-разному. Некоторые исследователи рассматривают их как этап междоусобной борьбы, относя Меланхра и Питтака к аристократам. Другие — как этап становления демократии, относя Меланхра и Питтака к лидерам противоборствующих групп митиленских демократов. В последнее время Питтака принято считать лидером не всего демоса, но только высшего слоя. Так или иначе, союз братьев Алкея и Питтака объясняется как временное совпадение интересов в борьбе с тиранией Меланхра.
Война с Афинами. Незадолго до 600 обостряется внешний конфликт между Митиленами и афинскими колониями Ахиллеем и Сигеем на Геллеспонте. Эти колонии долгое время находились под контролем Митилен, но в период смут перешли к Афинам. Это вызвало напряжение и постоянные столкновения. Афины оспаривали право Митилен на эти территории. По представлению афинян, на земли древнего Илиона эолийцы имели не больше прав, чем сами афиняне (и все другие, кто помогал Менелаю отомстить за похищение Елены).
В битве за Сигей в личной схватке военачальников Питтак победил своего оппонента Фриона, олимпийского победителя-пятиборца. (Питтак набросил на врага сеть и заколол трезубцем; этот способ боя впоследствии был принят у ретиариев, римских гладиаторов, вооруженных так же — трезубцем и сетью.)
Однако, хотя командующий афинян был убит, митиленцы потерпели поражение. Алкею, который принимал участие в битве, пришлось спасать жизнь бегством, бросив оружие. В столкновениях он проявил себя храбрым и умелым солдатом. Брошенный щит попал в руки афинян, которые повесили его в храме Афины в Сигее и чтили как большой трофей. Позже Алкей воспел это событие в песне и послал ее на Лесбос, адресовав своему другу Меланиппу. В песне упоминаются факт бегства и украшения щитом стен храма; фрагмент песни сохранился (стр. 59).
Война с Афинами закончилась вмешательством Периандра, тирана Коринфа. Периандр восстановил для каждой стороны контроль за исходными территориями, оставив тем самым Сигей за Афинами.
Первый конфликт с Питтаком. После убийства Меланхра тираном Митилен стал Мирсил. Каким образом это произошло, как и о тирании Мирсила вообще, известно очень мало. Однако достоверно, что позиция Питтака, однажды союзника Алкея и его братьев, через некоторое время изменилась. Питтак выступил на стороне тирана и некоторое время был его соправителем.
Когда это произошло, Алкей напал на Питтака в стихотворениях, которые у поэта можно посчитать наиболее оскорбительными. Алкей называет Питтака «притонов низких завсегдатаем», «жирнобрюхим», «злодеем», «проходимцем» и т. д. (стр. 60—61). Диоген Лаэртский сообщает: «Алкей обзывал его „плосконогом”, потому что он страдал плоскостопием и подволакивал ногу; „лапоногом”, потому что на ногах у него были трещины, называемые „разлапинами”; „пыщом” — за его тщеславие; „пузаном” и „брюханом” — за его полноту; „темноедом” — потому что он обходился без светильника; „распустехой” — потому что он ходил распоясанный и грязный».
Разрыв Питтака с Алкеем и его группировкой трактуется также как результат политики Мирсила, который учитывал интересы высшего слоя демоса. Благодаря этому стал возможен компромисс Питтака, предводителя верхушки демоса, с Мирсилом и невозможен — с аристократами во главе с Алкеем. В результате этих событий фракция Алкея оказалась в изгнании; аристократы бежали в другую часть острова, в город Пирр.
Алкей находился в Пирре до смерти Мирсила. Когда именно умер Мирсил, и умер своей смертью или насильственной — неизвестно. (Сохранилось начало стихотворения Алкея, в котором о смерти Мирсила поэт сообщает с искренней радостью (стр. 62); этой песне подражает Гораций в оде на смерть Клеопатры.)
Вернувшись в Митилены, группировка Алкея повела борьбу с Питтаком. Однако Питтак к этому времени приобрел достаточный контроль над городом. Выступления Алкея обернулись для поэта новым изгнанием, аристократы были вынуждены бежать и на этот раз покинуть остров.
Второе изгнание. С этого времени отсутствуют упоминания о втором брате Алкея, Кикисе (возможно, ввиду его смерти либо во время конфликта с Питтаком, либо ранее во время войны с Афинами). Страбон сообщает, что, будучи в изгнании, Алкей побывал в Египте и в одном из стихотворений описал дельту Нила (стихотворение не сохранилось). Также возможно, что Алкей побывал во Фракии. В одном из стихотворений он восславляет Гебр как самую прекрасную реку (стр. 40—41); как замечает Бергк, этот текст может быть результатом такой поездки, как и описание зимы во фрагменте на стр. 81).
Антименид побывал еще дальше; в Вавилоне он служил в армии царя Небухаднеззара (630/605—562), где как доблестный воин заслужил высокую репутацию. Антименид, вероятно, принимал участие в завоевании Иудеи и разгроме Иерусалима в 587. Страбон сообщает, что Антименид «по словам Алкея, выиграл большое сражение и спас их от тяжких несчастий». По возвращении брата Алкей приветствует его (стр. 32) и упоминает об одном из военных подвигов; за этот подвиг вавилоняне наградили его мечом с рукоятью из золота и слоновой кости.
Пребывая в изгнании, аристократы продолжали интриговать против городского правления. (Возможно, реальной причиной связи Антименида с вавилонянами была попытка заручиться поддержкой царя в противостоянии с демагогами.) Партия аристократов приобретала такую силу, что угроза их возвращения на Лесбос в виде военного вторжения становилась реальной. Митилены поддались страху. В 589 (или 590) был избран эсимнет — должностное лицо, наделенное чрезвычайными судебными полномочиями; задачей эсимнета было урегулировать внутригородские волнения и разногласия. Эсимнетом стал Питтак (об этом сообщает Аристотель со ссылкой на Алкея). Питтак получил срок полномочий в 10 лет; он должен был укрепить город и возглавить демократов в вероятном конфликте с аристократами, лидером которых стал Алкей.
Питтаку в это время было 62 года. Он родился в Митиленах, но семья его была не коренной. Мать происходила с Лесбоса, отец (Тиррадий или Хиррадий) — из Фракии. Многие называли Питтака варваром и обвиняли, например, в неумении «сложить два слова» (как это делает Продик в диалоге Платона «Протагор»). Тем не менее Питтака высоко чтили, и не только за героизм на войне и благоразумие в политике. Его причисляли к Семи мудрецам древности, приписывали много афоризмов, которые сохранились до наших дней. Питтак писал элегические стихи, от которых сохранился фрагмент:
С луком в руках и с полным стрелами колчаном
пойдем на злого недруга:
нет у него на устах ни слова верного
двойная мысль в душе его.
В целом Питтак изображался как мудрый, умеренный правитель, стремящийся ко благу родного города. В то же время показательны такие свидетельства как, например, сохранившийся фрагмент популярной «мельничной песенки»:
Мели, мельница, мели,
и ты, Питтак, мели,
в великих Митиленах властвуя.
Стихотворение также примечательно с точки зрения вопроса о социальном происхождении Питтака. Этот народный текст трактуется как свидетельство того, что Питтак владел мельницей или пекарней как «новый аристократ»; он добивался политического влияния с помощью приобретенных средств (несмотря на пояснения Клеарха о том, что Питтак «молол зерно вместо занятий гимнастикой»). Такая «новая аристократия» естественным образом вступала в конфликт с подлинной, родовой, к которой принадлежал Алкей. Как только Питтак прекратил союз с Алкеем, последний сразу проявил возмущение низким происхождением Питтака.
Среди прочего Алкей упрекает Питтака в том, что тот занимается позорным «нецарским» трудом (каким могли быть молотьба или выпечка хлеба). Во фр. на стр. 84 Алкей называет Питтака «κακόπατρις» — «несчастье отечества». Как неоднократно отмечалось, термин «какопатрид» имел социальный смысл и употреблялся в противоположность другому — «эвпатрид» (представитель родовой знати). Негодуя по поводу избрания Питтака эсимнетом, Алкей в первую очередь подчеркивает его низкое происхождение — фактор, едва ли не кощунственный для института власти. (Тот факт, что Питтак был женат на представительнице царского рода Пенфилидов, приобщить его к «чистой» аристократии не мог.)
Последние годы. Около 585 Алкей во главе своей партии вернулся на остров, но был побежден. Питтак таким образом выполнил одну из главных задач — так или иначе уничтожить политическое влияние аристократов. Тем не менее он освободил Алкея (отметив, по словам Гераклита, что «лучше простить, чем мстить»). Этим Питтак еще более укрепил в городе свой авторитет. Такой шаг со стороны Питтака был, скорее всего, элементом программы по укреплению своей популярности и влияния — Алкей был не только врагом отечества, но также личным врагом правителя. К тому же, принеся Алкея в жертву своей личной ненависти, Питтак тем самым возбудил бы еще большую ненависть со стороны аристократов. Алкей принял такой поворот судьбы хладнокровно и обратился к жизни мирного горожанина.
К этому времени Алкей достиг средних лет (35—41). Исторические сведения об Алкее с тех пор отсутствуют; однако по некоторым сохранившимся фрагментам (например, о мирре на стр. 82) можно сделать вывод, что поэт дожил до глубокой старости. Питтак правил городом до 579, когда, по истечении своих полномочий, отказался от переизбрания. Он прожил еще 10 лет и умер в 569 в возрасте 82 лет.
Эолийская мелическая школа
Новая силлабо-метрика. Алкей (вместе с Сапфо) принадлежит к эолийской мелической школе — новому этапу развития древнегреческой поэзии. Школа положила начало новой системе стихосложения — силлабо-метрической, основанной на силлабическом и метрическом принципах:
- силлабический — для определенного стиха задано свое количество слогов;
- метрический — для определенного стиха задана своя последовательность долгих и кратких слогов.
То есть силлабо-метрический стих — это стих, в котором:
- определено общее количество слогов (например, 5 в адонии);
- определено количество долгих и кратких слогов (например, 2 долгих и 3 кратких в адонии);
- определена долгота-краткость каждой слоговой позиции (например, схема «долгий-краткий-краткий-долгий-краткий» для адония, —UU—U.
Изменение любого из этих трех параметров нарушает уникальность стиха и приводит к формированию нового стиха (имеют место некоторые четко обозначенные исключения). В этом заключается главное отличие силлабо-метрического стиха от метрического, которым писали до Алкея и Сапфо.
Для метрического стиха важна последовательность иктов — ритмических ударений; причем значение имеет только количество просодического времени между иктами. Например, для героического гекзаметра между арсами (долями стопы, на которые приходится икт) необходимо время в две моры (одна мора представляет собой время, необходимое для произнесения короткого слога).
Учитывая, что по длительности долгий слог равнялся двум кратким, два кратких в гекзаметре регулярно заменяются одним долгим; гекзаметр таким образом мог принимать 32 реализации: от
Для силлабо-метрического стиха важна последовательность долгих и кратких слогов — то, как слоги располагаются друг относительно друга. Замена двух кратких слогов одним долгим и наоборот в силлабо-метрике недопустима. Например, Алкеев десятисложный стих —UU—UU—U—U не может иметь вид ———UU—U—U, или —UU———U—U, или —UU—UU—UUUU и т. п.
Отсюда, силлабо-метрические стихи не рассматривались как состоящие из каких-либо стоп; стих в силлабо-метрике сам по себе являлся структурной ритмической единицей, из которых формировалась строфа. Деление силлабо-метрического стиха на стопы возникло в позднейшее время для удобства метрического анализа и являлось в известной мере условным. Например, Большой сапфический стих —U—U—UU—U—U можно рассматривать как:
- дитрохей + дактиль + дитрохей (—U¦—U|—UU|—U¦—U, дактилический принцип);
- как дитрохей + хориямб + ямбический каталектический метр (—U¦—U|—UU—|U—¦U, хориямбический принцип);
- амфимакр + амфибрахическая диподия + трохей (—U—|U—U|U—U|—U) и т. п.
Наибольшее распространение получил хориямбический принцип — хориямб (—UU—) наиболее явно вычленяет ритмическое ядро силлабо-метрического стиха. Например, Большой асклепиадов стих разлагается на трохей-спондей + три хориямба + ямб-пиррихий. Возникающие ритмические паузы при таком делении являются не цезурами, а диерезами — не рассекают стопу, а разделяют смежные стопы, что наиболее полно характеризует ритмические свойства стиха: —X|—UU—||—UU—||—UU—|UX.
По этим причинам икт в силлабо-метрике не является функциональным ритмическим элементом и при анализе стихов, как правило, не рассматривается.
Силлабо-метрическая поэзия часто называется логаэдической (от «λογοειδής», прозаически-стихотворный); силлабо-метрические стихи — логаэдическими, или просто логаэдами. Логаэды получали название по именам поэтов, которые использовали их раньше или больше других: Алкеев стих, Асклепиадов стих, гликоней, сапфический стих, фалекий, ферекратей и т. п.
Происхождение и традиция. В разработке силлабо-метрических стихов Алкей и Сапфо опирались на традицию не дошедшего до нас народного песенного стиха. Что_ считать началом эолийской мелической школы — установить трудно (как вообще невозможно установить, когда возникла лирическая поэзия). На смену эпике пришла элегия (в которой эпическая метрика подверглась некоторым вариациям); элегию сменила ямбография; затем, интегрируя все предшествующие достижения, появилась эолийская мелика, собственно силлабо-метрическое стихосложение.
Техническим развитием новая силлабо-метрическая школа обязана в первую очередь Архилоху. У Архилоха впервые встречается ямб, трохей, сочетания ямба с трохеем (то есть собственно хориямб). Влияние Архилоха на новых эолийских поэтов отмечает, например, Гораций:
Властная муза Сапфо соблюдала размер Архилоха,
как соблюдал и Алкей, хоть писал об ином и иначе —
он не стремился пятнать словами чернящими тестя,
он не свивал для невесты петлю позорящей песней...
Послания I 19, 28—31; перев. Гинцбург Н.
При этом сам Архилох, по-видимому, уже испытал влияние народного логаэдического стиха; в одном из фрагментов он сообщает, что «сам начал петь пеаны лесбосским слогом».
На становление силлабо-метрики должен был повлиять так же Терпандр (первый поэт-мелик, с которого около 700 началась лирика Спарты). От текстов Терпандра сохранились только единичные отрывки; из них и по свидетельствам древних следует, что он, возможно, ранее Архилоха начал использовать размеры, отличные от дактиля — ямб и трохей.
Быстро развившись, эолийская школа оказала определяющее влияние на современную и последующую поэзию. Этому влиянию не смог помешать даже локальный эолийский диалект, на котором писали силлабо-метристы. Адаптация эпических форм, личный характер песни, формализм, допускающий исполнение на застольях и пиршествах — эти характерные особенности новой школы явны во всей последующей монодической лирике.
Почти все греческие поэты писали метрами, которые были изобретены и доведены до возможного совершенства эолийцами — господство эолийской школы очевидно также из этого факта. Почти все последующие поэты также в той или иной мере пользовались эолийским диалектом. Например, Феокрит делает так в трех идиллиях. Анакреонт, создатель совершенно иного класса поэзии, так или иначе находится под сильным влиянием лесбосcцев. Сапфо гордится превосходством школы; сохранились ее строки: «Превосходит певец лесбосский всех чужеземных».
Некое универсальное признание превосходства лесбосской школы запечатлено в мифе об Орфее. Когда Орфея разорвали на куски яростные фракиянки, его голова была брошена в Гебр (по Алкею, самую прекрасную реку). Поток вынес голову в море, к берегам Лесбоса, где ее стали хранить как великую ценность. Лиру Орфея привезли в Митилены, где она хранится в храме Аполлона, подвешенная на стене.
Тексты
Сохранившиеся фрагменты. Объем сочинений Алкея в свое время должен был быть значителен. Гефестион утверждает, что Аристофан и Аристарх, известные александрийские грамматики, составили свод комментариев к Алкею в десяти книгах. Число книг косвенно подтверждается Афинеем; он цитирует фрагмент и обозначает его как седьмой из десятой книги. Гефестион не упоминает, каким образом тексты были поделены на книги — хронологически, метрически или тематически.
Уцелевшие стихи Алкея сохранились либо в передаче поздних античных авторов, либо на египетских папирусах II—III вв. н. э. Из предположительных десяти книг сохранилось около 500 строк. Эти строки дошли до нас в основном благодаря цитатам у Афинея, Аполлония, Гефестиона, Страбона, Гераклида и некоторых других, менее известных античных авторов.
Исследователи считают, что «злую шутку» в утрате текстов сыграл сам диалект, на котором писал Алкей; с течением времени эолийский греческий VI века до н. э. становился все менее распространен и доступен.
Кардан утверждает, что многие работы античных лириков были сожжены Григорием Богословом в 380. Однако, если такой факт имел место, едва ли Григорий Богослов мог сжечь все копии текстов, которые существовали. Известно, например, что грамматик Гораполлон, работавший в Александрии и Константинополе в V в., написал на Алкея свой комментарий. Скалигер утверждает, что «древние лирики все-таки были сожжены» — позже, в Риме и Константинополе, около 1073 папой Григорием VII. Это сообщение нигде более не подтверждается. Опять же, если факт такого «аутодафе» имел место, вряд ли сожжены были все копии, которые могли существовать на то время.
Таким образом представляется, что работы Алкея (как и многих других древних поэтов) по-прежнему могут быть обнаружены и восстановлены. Такая надежда имеет под собой основания; в течение последних 150 лет в Египте были найдены папирусы с ранее неизвестными текстами Герода, Вакхилида, Сапфо, Алкмана и других поэтов.
Тематика. Сохранившиеся фрагменты охватывают широкий спектр тем, традиционно подразделяемые на пять классов:
- гимны богам (пеаны);
- бунтарские песни (стасии);
- застольные песни (сколии);
- любовные песни (эротики);
- прочее.
Пеаны, гимны в честь богов (Афины, Аполлона, Гермеса, Ареса, Эроса и др.), а также в честь полубогов и героев (Диоскуров, Ахилла, Аякса и др.) составляли значительную часть стихотворений Алкея. Пеаны вкратце перечисляют достоинства богов, их деяния, события жизни и содержат просьбы о благосклонности (чаще всего о помощи в борьбе с врагом или о возвращении на родину). Будучи рассчитаны на широкую аудиторию, пеаны были известны повсюду. По сохранившимся фрагментам представляется, что Алкей писал гимны глубокой разработки; однако основная часть из дошедшего представляет собой чистую мелику. Это монодические произведения субъективного плана, выражающие концепцию автора, исходящую из личной апперцепции и опыта. Гимны предназначены для исполнения под аккомпанемент простого инструмента (лиры, кифары).
Стасии составляют основную часть сохранившихся текстов Алкея. Они связаны с его политической деятельностью. Стасии предназначались для декламации в кругу «товарищей по борьбе» — членов гетерии, собравшихся на культовый симпосион. Стасии в непосредственной форме выражают чувства и взгляды общественной группы, вовлеченной в борьбу за власть. Наиболее знаменит стасий, где Алкей рисует свою гетерию в образе корабля, застигнутого бурей, заливаемого волнами и близкого к крушению (стр. 33—36). Образ позднее был истолкован как аллегория государства, раздираемого внутренними конфликтами (хотя Алкей имел в виду именно судьбы своей гетерии и опасности, грозящие ей в борьбе за власть). Этот образ оказал влияния на Горация, который в своих одах таким же образом рисует Рим.
К стасиям Алкея близки по духу его сколии, застольные песни. Для этого жанра характерно сохранившееся начало песни, в которой поводом к застольному собранию является радость при вести об убийстве тирана (стр. 62).
Меньше всего текстов сохранилось из эротиков, любовных песен (эта часть наследия Алкея представлена в основном в референциях у Феокрита). Среди немногочисленных фрагментов наибольшую важность представляет песнь о власти любви над Еленой; чувство велит ей бросить мужа, бежать с Парисом и стать причиной кровавой войны (фрагмент, возможно, является целым стихотворением; стр. 45). Сохранились фрагменты о возлюбленном Алкея (эроменосе — юноше, состоящем в физической связи со взрослым мужчиной, которого называли эрастес; стр. 85—86).
Художественные достоинства. В наше время все больше исследователей присоединяются ко мнению Афинея, который утверждает, что Алкей был величайшим поэтом всех времен. В разнообразии тем, в утонченности ритма, в безупречном совершенстве стиля Алкей ставится выше всех прочих — в том числе меликов Алкмана, Стесихора, Пиндара, трагиков Эсхила, Софокла, Еврипида. Считают, что Алкей превосходит даже Сапфо, свою более глубокую, более деликатную и, возможно, более вдохновенную современницу.
Сила описательности Алкея — высочайшего порядка; его картины натуральны и ярки; у него нет ни слова, которое было бы лишним или которого бы не хватало. Алкей — мастер аллегории; его стилистические и семантические фигуры совершенны; используемые сравнения просты и замечательны. В выборе прилагательных и уместности эпитетов Алкею не находят равных. Алкей интенсивно пользуется сонорикой; в дошедших текстах постоянно встречаются превосходные аллитерации.
Как любой поэт, Алкей находит вдохновение в пейзаже и природных явлениях. Это особенно очевидно по строкам-приветствиям весне; описаниям зимы, и лета, шторма на море; зарисовках оленя, морской раковины, дикой утки; обращению к реке Гебру.
По анализу текстов главным поэтическим образцом для Алкея представляется Архилох. В некоторых фрагментах прослеживается влияние Гесиода (такие фрагменты — близкая имитация некоторых мест из «Трудов и дней»; например, фрагмент «Лето» на стр. 57—58). Прослеживается также влияние эпики Гомера.
Самому Алкею больше всего подражали у греков — Феогнид и многие трагики, у римлян — Гораций. Гораций, как представляется, был обязан Алкею многим — даже в том скудном наследстве, которое нам досталось, находится масса материала, имитированного Горацием и метрически, и семантически (местами почти пословно, иногда целой строфой). Гораций изучал и адаптировал и других греческих лириков, но своим главным образцом сам признает Алкея. Почти все размеры, которые используются у Горация, представлены у Алкея. Существует мнение о том, что многие оды Горация — почти прямой перевод недошедших до нас песен Алкея.
Во времена Горация в среде образованных римлян Алкей имел такой же статус, как в аналогичной среде сегодня — сам Гораций. Сравнение песен Алкея с имитациями Горация служит только в подтверждение мастерства римского поэта. Тем не менее, Горацию не удалось передать подлинного огня и энергии прототипа своих работ. В этом он терпит такую же неудачу, какую в свое время потерпел Катулл, пытаясь перенести в перевод «Песни к Анактории» и «Эпиталамия» Сапфо подлинный дух ее самой.
Образ Алкея в древности и сегодня
В древности Алкей пользовался высочайшей репутацией. Он входил в число Девяти лириков, причем некоторые критики однозначно превозносили его над остальными восемью. Афиней, например, утверждает, что Алкей был величайшим поэтом всех времен.
Тексты Алкея были предметом изучения и преподавания в школе. Аристофан и Аристарх (прославленные александрийские грамматики), Хамелеон и Дикеарх (ученики Аристотеля), Каллиас Митиленский, Гораполлон составляли к работам Алкея детальные комментарии.
Дионисий Галикарнасский отзывается об Алкее следующим образом: «Заметь у Алкея возвышенность, краткость и сладость, которые сцеплены с жесткой силой; его блестящие образы, ясность, нетронутую диалектом; отметь выше прочего, как он выражает свое отношение к делам общественным».
Гораций считает Алкея своим поэтическим наставником и в оде II 13 называет его поэзию священной:
И те обители блаженных,
где на лесбосских тоскует струнах,
Сапфо, томясь о девах Эолии,
и где Алкей, взмахнув золотым смычком,
поет так звучно грозы моря,
грозы изгнаний и сражений грозы.
Словам, достойным священнодействия
дивятся тени в чинном безмолвии,
что вновь сдвигаются, заслышав
песнь про бои, про царей сверженье.
Оды II 13, 24—32; перев. Церетели Г. Ф.
В Послании I 19 Гораций гордится тем, что первый «прославил Алкея по Риму»:
Музу его, что забыта у нас, я из лириков римских
первый прославил: несу неизвестное всем и горжусь я —
держат, читают меня благородные руки и очи.
Послания I 19, 32—33; перев. Гинцбург Н. С.
И личный, и общественный образ Алкея пострадал от рук многих современных критиков. Алкея изображали как политического плута и мятежника, пустого военного щеголя; в личной жизни — как пьяницу и распутника. Такая «алкеевская традиция» возникла еще в древности; возможно, она основана на утверждениях Квинтилиана о том, что Алкей регулярно создавал обсценные тексты. Сам Квинтилиан в Книге X «Риторических наставлений» замечает: «По некоторой части своих работ, золотым плектром его награждают заслуженно — там где он нападает на тиранов и во многом содействует нравам; слогом он краток, возвышен и тщателен, часто звучит как оратор; однако опустился до забав и страстей, все же способный к большему».
Сама же идея обвинения Алкея в «распутстве» базируется на христианском восприятии «морального кодекса» греков VII в. до н. э. Известный в свое время профессор Фелтон из Гарвардского университета, например, цитируя переводы некоторых застольных песен, заявлял: «Не следует удивляться безумию и безрассудству человека, столь преданного богу вина... Нельзя уважать образ, столь запятнанный хвастовством, крайностями и, возможно, распутством. Он был беспринципен, яро ненавидел людей, которые хоть чем-то его задевали, он злословил и клеветал на них без меры и всяких приличий».
Такое восприятие личности Алкея является результатом распространенной ошибки анализа фрагментов (которые сами по себе беспорядочны и скудны) в отрыве от их контекста. Алкей на протяжении многих лет возглавлял партию, несколько поколений державшую власть в государстве — едва ли он был только пьяницей и пижоном. Обвинения Алкея в пьянстве основаны только на содержании сколий (застольных песен) и на факте, что такие сколии составляют большую часть дошедших фрагментов. (Подобные обвинения выступают не сколько против Алкея, сколько против самих обвиняющих — если обращаться только к алкогольному содержанию стихотворений, неудивительно, что из последних сохранились лучше всего именно сколии.)
По сохранившимся фрагментам можно, например, сделать спорный вывод, что Алкей совершенно не признает неторопливого, умеренного пития вина; что ему близка только «буйная пирушка» и чтобы начать пить, для Алкея «хорош любой повод» — зимнее ненастье, летний зной, приближающийся конец дня, важное событие, радость, или печаль (от которой «вино — лучшее лекарство»).
Алкей, как все греки, любил вино, и воспевал само вино, а не пьянство. Лесбосское же вино во все времена считалось одним из лучших (вспомним упоминания об этом вине, например, у Горация). Греки были умеренны, пьянство не входило в число их пороков; вино следовало разбавлять водой, и когда Алкей обвинял Питтака в употреблении неразбавленного вина, то по существу оскорблял его (стр. 60—61).
Сохранившиеся фрагменты сколий Алкея, как правило, приводились для демонстрации их универсального характера. Такие песни можно было исполнять в любом случае, когда собиралась компания — от вечеринки в кругу «своих» избранных, до большого государственного торжества.
Известный фрагмент (стр. 59) содержит упоминание самого Алкея о собственном бегстве с поля боя во время войны Митилен с Афинами. В связи с этим фактом многие современные исследователи подвергают храбрость Алкея сомнению. Однако разгром Митилен в той битве был полным — армия города бежала вся целиком; спартанский же военный кодекс не был принят ни в Афинах, ни в Митиленах. Если бы в этом бегстве заключался какой-то позор, Алкей, скорее всего, не стал бы упоминать о таком факте собственной биографии в стихотворениях. Как бы то ни было, этот факт не повлиял на оценку храбрости Алкея у самих древних. Афиняне посчитали его достойным врагом — брошенный Алкеем на поле брани щит как большой трофей был подвешен на стене храма Афины в Сигее.
Ни в одном стихотворении Алкея мы не находим следов трусости и малодушия; ни в одном свидетельстве древних — намека на отсутствие храбрости на протяжении всей его жизни, которая была полна конфликтов.
«Оружейная ода» (стр. 64) в современной критике часто приводится в доказательство мнения, что Алкей был не более чем военный пижон, который любуется своей амуницией и втайне страшится настоящих будней войны. Профессор Фелтон: «Самый большой фрагмент, дошедший до нас от Алкея, — блестящее описание амуниции, которой поэт украсил собственное обиталище. Элемент подобного военного пижонства доказывает, что поэт посвятил себя показухе и безделушкам войны, а не настоящим ее лишениям».
В то же время последняя строфа оды демонстрирует, что Алкей воодушевляет соратников продолжать то, «за что взялись». Вообще, единодушное мнение древних источников в отношении храбрости и решительности Алкея противоречит подобным современным выводам. Профессор Фарнелл, восхваляя художественное достоинства стиха Алкея как формы, утверждает, что истинной поэзии в его сочинениях нет: «Безупречный стиль и неослабная энергия чувства заслуживают величайшего восхищения; однако то нечто, что мы разыскиваем в большой поэзии, у Алкея отсутствует. Глаз поэта должен „воспарять от земли к небесам, с небес нисходить на землю”, но взгляд Алкея остается прикован к земле; поэт никогда не перенесет нас с собой в мир идеального. Его наглядные пассажи, со всем их живым реализмом, не освещены ни лучом воображения. Они лишены очарования, как известное у Алкмана εὕδουσι δ’ ὀρέων κορυφαί τε καὶ φάραγγες, или дифирамбического экстаза, с которым Пиндар воспевает приход весны. Даже строфа, в которой звучит истинно высокая поэзия ἦρος ἀνθεμόεντος... ἐπάιον ἐρχομένοιο — всего лишь прелюдия к приглашению на чашу вина. На самом деле Алкей демонстрирует, что поэзия для него — простое украшение или игрушка, но вовсе не суть жизни. Большинство его стихотворений можно отнести к Паройниям или Сколиям, и только по причине этого одного нам следует ожидать, что поэт взывает к симпатии своих веселых товарищей, но не к возвышенному поэтическому образцу. Тем не менее в своем роде поэзия его замечательна, а в разнообразии и силе ритма Алкей превосходит свою более одаренную современницу Сапфо. Мы будем разочарованы только тогда, когда попытаемся усмотреть в Алкее большого духом мыслителя».
Возможно в сохранившихся фрагментах усматривается и недостаток глубокого поэтического духа, и возвышенности воображения, и тому подобного — что с избытком представлено у Сапфо. Изучая дошедшие до нас тексты, нужно рассматривать также условия, при которых фрагменты сохранялись. Большинство фрагментов Сапфо и других лириков цитировались как образец поэтической красоты и художественного превосходства. Алкея цитировали по другим причинам. Афиней цитирует застольные песни в иллюстрацию того, что Алкей сочинял их для каждого нового случая; «Оружейную песнь» — того, что музыка есть лучшее побуждение к доблести. Некоторые фрагменты цитируются в работах по лексикографии для иллюстрации функции определенного слова; некоторые — у грамматиков для иллюстрации синтаксической конструкции; в руководстве по метрике — как пример превосходного метрического образца; в работах по истории, географии, философии — в доказательство аргумента.
Но даже дошедшее в таком виде содержит немало фрагментов, утверждающих, что «разум поэта воспарял высоко над пиршественным столом и политической склокой». Один из очевидных в этом отношении текстов «Крепость города — его защитники» (на русском литературного перевода нет). Фрагмент — все, что осталось от поэмы, которая представляется подлинно великой. Алкей утверждает: сила и мощь полиса слагаются не из камня и дерева его построек и стен, но из благородства и храбрости его горожан. О впечатлении, которое утраченная поэма производила на древних, можно сделать вывод из замечания Аристида: «Мне кажется, среди всех людей только один Фемистокл показал верно — во всяком случае, постарался — что значат слова древнего поэта Алкея, которые переходили из уст в уста и сохранились таким образом: „Не лес, не камень и не искусство зодчих возводит город; где и когда найдутся люди, готовые себя защищать — там всегда будет город и крепость”».
Алкей и Сапфо
Во времена поздней античности и раннего средневековья, когда тексты Алкея и Сапфо были еще не утрачены, история любви Алкея к Сапфо не подвергалась сомнению и была популярной темой в искусстве. В Британском музее хранится терракотовая тарелка с изображением Сапфо и Алкея; Сапфо сидит с лирой в руках, Алкей наклоняется к ней, трогая лиру правой рукой; оба беседуют или поют. В Мюнхене хранится ваза V в. н. э.; на ней Сапфо и Алкей стоят рядом, в руках у них лиры, оба поют.
Алкей и Сапфо принадлежали «классу в классе» — оба родом из Митилен, оба аристократы, оба поэты. Естественно предположить, что сильный, мужественный воин-поэт был очарован поэтессой такой же сильной и импульсивной — но более утонченной и истинно женственной. К тому же оценить талант Сапфо Алкей был в состоянии глубже прочих..
Известный фрагмент (стр. 56) сохранился по цитате у Аристотеля, приводимый в подтверждение связи Алкея и Сапфо. Гермесианакт в «Списке вещей о любви» пишет: «Лесбосец Алкей сколько составил песен, воспевая с формингой желанную страсть, — ты знаешь. Певец пылал страстью к соловью [т.е. Сапфо], причиняя боль теосцу [т.е. вызывая ревность Анакреонта] изощренным красноречием песней».
Гермесианакт, однако, в этом же стихотворении допускает анахронизм; он причисляет Анакреонта, который родился в 570 до н. э., к поклонникам Сапфо, которая умерла в 572 или 570.
Что касается утверждения Аристотеля, еще Стефан Византийский предполагал, что Аристотель или ошибался, или просто следовал распространенной традиции приписывать этот фрагмент Алкею; сам же фрагмент принадлежит именно Сапфо, вместе с ее ответом. Аристотелю, однако, такие ошибки были не свойственны. К тому же у него были ученики, Хамелеон и Дикеарх, перу которых принадлежат трактаты по Сапфо и Алкею. Таким образом, у Аристотеля была особенная возможность ознакомиться с материалом жизни обоих поэтов.
В этих фрагментах строки, приписываемые Алкею, написаны модифицированным Сапфическим стихом (с добавлением анакрузы); строки, приписываемые Сапфо, написаны Алкеевой строфой. Все эти обстоятельства — достаточно веский аргумент в пользу представления о возможной связи Сапфо и Алкея.
