Романтическая драма писателя-реалиста (Г. Джонс «Искуситель»)
А. Томахина
Возрождение английской драмы на рубеже XIX-XX вв. проходило, как известно, под знаменем реализма. Требование приблизить театр к жизни, к насущным проблемам современности стало основным не только в творчестве Бернарда Шоу и Джона Голсуорси, но и их современников, писателей малой величины — Г. Джонса, А. Пинеро, Д. Барри, У. Гильберта. А. Пинеро и Г. Джонс, в частности, прошли эволюцию от мелодрамы к реалистической психологической драме и комедии нравов.
Реализм английских писателей конца XIX — начала XX вв. имел свои особые признаки, отличающие его от реализма писателей критического направления середины XIX в. Тяготели к фантастике, фарсу и парадоксу Б. Шоу и У. Гильберт, осложнялся романтическими чертами реализм Т. Гарди и Г. Джонса. Очевидно, не случайно, эти новые черты настоятельно заставляли Б. Шоу обращаться к поискам новых жанровых форм, способных к выражению нового содержания.
Новые черты реализма, несомненно, явились следствием его исторического развития, вступлением в новый исторический этап. И очевидно, определенную роль здесь также сыграла ожесточенная борьба направлений, методов, литературных школ, которые характеризовали литературную жизнь конца XIX — начала XX вв. — реализм и неоромантизм, натурализм и модернизм отстаивали свои права на существование.
Предметом данной статьи является попытка проследить наличие романтических черт в творчестве писателя-реалиста Генри Джонса.
В прологе к пьесе Джонс обращается к зрителям оставить «на некоторое время невзгоды, язвы и болезни современной жизни и обратиться к временам Чосера, к временам пилигримов, рыцарей и прекрасных дам». При этом драматург не просто обращается к прошлому, он усердно вплетает в это прошлое фантастику. Одним из главных действующих лиц его драмы (наряду с французским принцем Леоном и его возлюбленной Изабеллой) становится всемогущий Дьявол. Но в его образе нет ничего мистического. Джонс, несомненно, продолжает здесь национальную английскую литературную традицию, ведущую начало от Марло и Мильтона. Его Дьявол, прежде всего, борец, как Сатана Мильтона и Люцифер Байрона. Однако борьба Дьявола в данном случае направлена не против Бога, а против людей, которых он ненавидит:
Дьявол.
Человек — это странное животное,
Гораздо хуже ангелов и немного лучше негодяев;
Лживое, завистливое, порочное, жадное,
Невежественное, тщеславное, погрязшее в предрассудках,
Бесцельное, немощное, смехотворное существо.
Он не знает, откуда пришел и куда идет;
Он подкупает себе подобных, чтобы они льстили ему,
И называет это славой.
Он создает образ жалкого существа, себе подобного,
И называет его Богом.
Он хвастается и умирает — вот и вся его история!
Милосердно думать, что он просто сумасшедший,
Потому что это единственное объяснение
Его странной жизни на этой странной земле,
И почему он живет здесь, и почему трудится в поте,
И почему ест и отдыхает, и почему он размножается
Для меня — тайна.
Этот монолог во многом перекликается с характеристикой, которую дает людям байроновский Люцифер:
Верь — и шествуй; усомнись — и гибни.
В этом Закон другого бога, кто меня
Пред ангелами демоном назвал.
А те сказали это жалким тварям,
Кому доступен лишь мирок их чувств,
Кто рады пасть пред окриком и видеть
Добро и зло лишь там, где им прикажут,
Ничтожным! Мне таких не надо.
Одна из основных тем драмы — противопоставление гордого одиночки Дьявола враждебному миру окружающих его людей. Выше уже говорилось, что в образе Дьявола у Джонса нет ничего мистического или религиозного. Более того, оказывается, что Дьявол, когда-то был человеком:
Дьявол.
Откровенно — я человек.
Я знал лучшие дни.
Но я посмотрел вокруг
И увидел, что мир бесстыдно плохо управляется,
В нем царит беспорядок, мир расшатался,
И я решил восстановить его.
Любопытно, что он почти дословно воспроизводит слова Гамлета из известного монолога (the world out of joint). Возможно, в этом проявилось желание Джонса привнести черты Гамлета (недовольство миром и страстное желание уничтожить зло) в общий правдоискательский пафос своей драмы. Человек (а не Дьявол!) восстал против «плохо управляемого мира», населенного «невежественными, тщеславными, погрязшими в предрассудках, бесцельными, немощными, смехотворными существами» и — потерпел поражение:
Дьявол...
Я был побежден, потерял дом и доброе имя.
С тех пор дела в мире стали еще хуже,
И чем все это кончится, один бог знает.
...Но пока на меня жестоко клевещут,
И злые языки склоняют мое имя,
Так что мне нельзя появляться в доброй компании,
И я не смею назвать своего имени,
Хотя люди и говорят, что я не так уж черен, как меня малюют.
Дьявол, титанический герой, самая яркая фигура в пьесе, несомненно, — образ романтический. В нем — и вызов враждебному обществу, и крайний индивидуализм, и гордое одиночество, и одна всепоглощающая страсть.
Безусловно, романтическими атрибутами в драме являются и фантастический сюжет (необыкновенная любовь принца Леона к прекрасной Изабелле и их трагическая гибель) и яркие картины природы (яростный шторм на море, дикий грохот волн и т. д.).
В пьесе есть и роковая страсть, и кораблекрушения, и смерть, и всепрощающая любовь. Однако определяющим пафосом драмы является борьба за торжество добра и справедливости, борьба романтически приподнятая, но торжествующая. Погибают Изабелла и принц, но их гибель воспринимается как победа над темными силами невежества, злобы и предрассудков, победа человеческой любви.
Романтизм проявляется и в жанровой форме пьесы. Она написана белым стихом. Стих удивительно сочный, емкий, красочный и в то же время простой и безыскусный. В 1898 г., когда пьеса была напечатана, Б. Шоу в письме к Джонсу писал: «Ваш белый стих — образен разговорного стиля, и просто удивительно, как сильно он тяготеет к елизаветинскому белому стиху»…
Ему восторженно вторил критик Холл Крейн: «Стих пьесы поражает меня. В нем есть строки, лучше которых, как мне кажется, не написал еще никто! Такую силу, многообразие и насыщенность слова я не ожидал встретить в наши дни».
Б. Шоу верно подметил «тяготение» языка драмы к елизаветинскому стиху. Очевидно, в этом сказалось увлечение Джонсом елизаветинской драмой, в реализме которой было, как известно, много романтических черт.
Итак, перед нами явно романтическая пьеса, принадлежащая перу писателя-реалиста. Многие современники Джонса восприняли «Искусителя» как отступление писателя от реализма, более того, как вызов драматургии Ибсена.
Однако сам Джонс в прологе к пьесе заявлял: «Прошлое, которое я покажу, — это настоящее». В самом деле, вполне по-современному звучит в пьесе в устах Дьявола характеристика управляющего графа:
«Этот негодяй унаследовал лесть от своего хозяина.
Болезнь эта очень заразна здесь в Англии.
Должно быть, есть что-то в климате этого благословенного острова,
Что ей подходит».
Пьеса в целом носит ярко выраженный антирелигиозный характер: Дьявол (вернее, Человек, ставший Дьяволом) упрекает людей в том, что они сами создали существо, себе подобное и называют его Богом!
В драме звучит горячее осуждение мира, в котором царит несправедливость, ложь и лицемерие, звучит горячий призыв к добру и справедливости.
Таким образом, драма Г. А. Джонса «Искуситель» - не вызов Ибсену, как утверждал современный буржуазный исследователь Д. Трэвин, но, напротив, стремление через романтику осмыслить реальность. Как известно, романтизм был отнюдь не чужд и творчеству Ибсена. Кроме того, единственная по-настоящему романтическая пьеса Джонса «Искуситель» напоминает нам о том, что она была написана не только в эпоху расцвета реалистического английского театра, но и в эпоху новой волны романтизма, в эпоху неоромантизма, в эпоху, когда создавались сказки Уайльда, утопии Морриса, драмы Ейтса.
Элементы романтизма можно проследить в других пьесах Джонса: «Джуда», «Майкл и его падший ангел», и др. Эти романтические элементы не были отступлением от реализма. Они придавали ему особую специфику и чувство сопричастности со временем, требующим поисков своего художественного метода.
Л-ра: Проблемы языка и стиля в литературе. – Волгоград, 1975. – С. 82-87.
Произведения
Критика
