Символика цикла новелл «Десять ночей грёз» Нацумэ Сосэки

Л. Ю. Хронопуло

В статье рассматривается ряд символов, при помощи которых выстроен мир фантазий, представленный в снах главного героя цикла коротких новелл «Десять ночей грез» известного японского писателя Нацумэ Сосэки; также анализируются основные мотивы рассматриваемого цикла новелл: 1) борьба с собой — столкновение с собственным «я»; 2) притчи на религиозные и фило­софские темы; 3) испытание любви смертью. Обнаруживается, что в данном цикле новелл писатель использует следующие символы и приемы: 1) числовая символика (использование числа «сто» в четырех новеллах, обращение к сим­волике числа «семь» в двух новеллах); 2) буддийская и синтоистская символи­ка — в трех новеллах; 3) зооморфная символика — в одной новелле; 4) символика растений — в одной новелле; 5) аллюзии на образы из произведений японской и мировой литературы и фольклора — в трех новеллах.

Ключевые слова: Нацумэ Сосэки; художественный метод; сон; мотивы; символы; аллюзии.

SYMBOLS IN THE NOVEL “TEN NIGHTS OF DREAMS” BY NATSUME SOSEKI

This paper explores the novel “Ten Nights of Dreams” which is a series of short dream stories written in 1908 by the famous Japanese writer Natsume Soseki (1867一1916). In this paper I explore Natsume's technique called “dream” which em­ploys images of Japanese folklore and world mythology. The dreams of the character of the “Ten Nights of Dreams” novel symbolize complexity and ambiguity of the human nature, and the world of the fantasy created by him demonstrates us both a unique stream of consciousness and the unconscious layer. I focus on the subjective attitude of the dreamer (dream-ego), as well as on images, symbols and motives of each dream. The whole series of the dreams is seen to have three levels of motives: 1) separation of man and woman by death; 2) confrontation with oneself; 3) tales concerning art and/or religion. Natsume Soseki uses the following symbols in his novels: 1) number 100 as a symbol of eternity and wisdom in four novels and number 7 in two novels; 2) symbols of Buddhism and Shinto - in three novels; 3) animal as a symbol - once; 4) a flower as a symbol of pure eternal love - once; 5) allusions on the Japanese and world literature and folklore - in three novels.

Key words: Natsume Soseki; technique; dream; motives; symbols; allusions.

About the author: Liala Yu. Khronopulo - PhD (Philology), Associate Professor of the Department of Japanese Studies, Faculty of Asian and African Studies, Saint Petersburg State University

Цикл «Десять ночей грез»^[1] написан знаменитым японским пи­сателем Нацумэ Сосэки (1867-1916) и состоит из десяти коротких новелл. Цикл был создан в 1908 г., на начальном этапе заимствова­ния из Европы модернистских приемов и принципов построения художественного произведения, о чем пишут, например, японские литературоведы Симидзу Такаёси^[2] и Кавахара Харуки^[3]. Сон является новаторской техникой в творчестве Нацумэ; писатель использует образы не только японского фольклора, но и мировой литературы. Монография «Толкование сновидений» З. Фрейда была переведена на японский язык только в 1930 г. 一 но, по мнению исследовательницы Ниидзэки Кимико, не исключено, что Нацумэ, который находился в командировке в Англии в начале 1900-х годов, ознакомился с работой на английском языке и вдохновился ею^[4]. В западном и от­ечественном японоведении отсутствуют работы, посвященные рас­сматриваемому циклу новелл; тем не менее на основании ряда работ японских литературоведов можно сделать вывод, что мир фантазий, представленный в снах главного героя цикла «Десять ночей грез», выстроен при помощи определенных символических образов^[5].

Первый и пятый сны 一 сны о смерти, разлучающей двух влюблен­ных при мистических обстоятельствах. В первом сне главный герой после смерти возлюбленной совершает путешествие длиной в сто лет через пространство и время, ожидая возможности встретиться с ней вновь, как она обещала перед смертью, 一 и через сто лет девушка возрождается в образе белой лилии, традиционного символа вечной и чистой любви. Здесь впервые появляется число «сто» как символ бесконечности, вечности, на что обращают внимание японские исследователи^[6].

Пятый сон также о любви: смерть приходит к герою в виде воин­ственного генерала вражеской армии, а любовь 一 в виде прекрасной всадницы, конь которой навечно впечатывает в скалу следы от копыт, символизируя тем самым любовь, которую не в силах уничтожить время. Главный герой осознает, что история как конкретные отрезки времени, прошлое и будущее, есть творение зла. Его армия про­играла битву, и перед казнью он просит генерала вражеской армии дать ему возможность в последний раз встретиться с возлюбленной. Генерал заявляет, что если до первого крика петуха девушка не явится проститься, герой будет казнен. Зато если явится 一 для героя есть надежда на спасение, что предприимчивая красавица сможет вызволить его из плена. Всю ночь герой ждет и вот наконец вдалеке видит возлюбленную, несущуюся к нему с распущенными развева­ющимися волосами, верхом на лошади без седла и стремени, 一 образ неистовой и пылкой любви. Услышав пронзительный крик петуха, лошадь резко затормозила; возлюбленная сорвалась в пропасть на глазах героя, не успев к нему; сон заканчивается за секунду до убийства героя генералом. Но перед смертью 一 или пробуждени­ем 一 сновидец успевает осознать, что на самом деле его обманули: петушиный крик издала злая ведьма из древних японских легенд, Небесная Дева, Ама-но Сагумэ, вечный враг всех влюбленных, под­страивающая им козни. Как указывает Натори Такудзи, характерная черта образа Ама-но Сагумэ - это обман, злые сплетни, которым ве­рят пребывающие в плену страсти простаки^[7]; девушка, поверившая в реальность петушиного крика ведьмы, не успела в благоприятное время на последнее свидание к возлюбленному, и они оба погибли из-за ее доверчивости. Она попала в плен обмана; так же и он оказался пленен из-за того, что был слишком самозабвенен в бою и, забыв о всякой осторожности, сражался за свою возлюбленную, все его мысли были только о ней. Сон метафорично повествует о том, что слишком пылко влюбленных нетрудно перехитрить и разлучить, если они находятся в плену иллюзий.

Образы второго сна навеяны опытом пребывания Нацумэ в дзэн-буддийском монастыре в Камакура, где в молодости он пытался усмирить зов плоти аскетизмом. Это случилось летом 1894 г., в монастыре Энгакудзи в Камакура, куда Нацумэ Сосэки отправил­ся медитировать под руководством известного монаха школы, или секты Риндзай по имени Соэн Сяку (1860-1919), он прославился тем, что был первым, кто проповедовал дзэн в США^[8]. Герой осознает, что даже буддийские практики не помогают человеку в агрессив­ном состоянии достичь просветления. Сновидец зрит себя в образе самурая, которого обуревает агрессия; настоятель храма насмеха­ется над ним и говорит, что грозному самураю никогда не достичь просветления. Пытаясь достичь умиротворенной отрешенности и войти в состояние «разума Будды», самурай не достигает цели и только приходит в еще большую ярость; его агрессия возрастает, внутри все клокочет, и, хотя он должен выйти в состояние покоя и созерцательной отрешенности, его рука постоянно нащупывает кин­жал в красных ножнах, висящий у него на поясе - это фаллический символ, напоминающий о неудаче самого писателя побороть зов плоти с помощью практик дзэн-буддизма; самураю никак не удается усмирить клокочущую внутри ярость с помощью медитации - так же, как сам Нацумэ, по его признаниям, не мог усмирить свою при­роду и вынужден был с позором покинуть монастырь, признав, что у него ничего не получилось. Самурай же поклялся убить настоя­теля, если войти в просветленное состояние сатори удастся; либо убить себя, если ничего не выйдет. К условленному сроку самурай так и не смог постичь дзэн, и сон заканчивается за секунду до его самоубийства: смерть самурая, по Нацумэ, - это гибель в пучине страстей, из которой так и не удалось выбраться.

Этот сон - не единственное произведение, навеянное неудачей писателя постичь философию дзэн в монастыре Энгакудзи: так, через два года после выхода цикла новелл «Десять ночей грез» уви­дел свет известный роман Нацумэ Сосэки «Врата»^[9], главный герой которого Сасукэ (его имя созвучно имени самого писателя Сосэки) описывает ворота храма Энгакудзи как нечто недоступное, потому что, образно говоря, он не смог пройти трех врат просветления, чтобы достичь нирваны. Здесь имеются в виду врата трех освобождений сангэдацумон: пустоты (ку:гэдацумон или ку:мон), бесформенности или свободы от мыслей (мусо:гэдацумон или мусо:мон) и бездей­ствия, или свободы от желаний (мугангэдацумон или мусакумон). Как можно вообще постичь логически, что такое пустота? Можно ли освободить свой ум от гнетущих мыслей, а тело - от желаний, и отказаться от логики, как того требует настоятель? - одинаково терзают себя сомнениями обе героя: и самурай из второго сна, и Сасукэ из романа «Врата», страдая от скудной диеты, бессонницы и необходимости смирения. В итоге Сасукэ покинул данный мо­настырь в разочаровании, как и сам Нацумэ Сосэки, а самурай из второго сна и вовсе покончил с собой от бессильной ярости. Дзэн, представленный не как умиротворяющая философия, унимающая боль и гнев, способная привести человека к равновесию чувств и мыслей, а как путь, который лишь способен раздразнить, разъярить еще больше, - это взгляд Нацумэ на дзэн-буддизм.

Третий сон, по мнению Икэмацу Наоко, содержит аллюзию на поэму «Лесной царь» Иоганна Вольфганта фон Гёте^[10]. Слепое дитя, которое главный герой несет на спине, говорит: «Сегодня ровно сто лет с того дня, как ты убил меня»^[11], - в этом сне второй раз в цикле новелл появляется число «сто» как отсылка к неизмеримой вечности. Ряд японских культурологов указывают на то, что сон подразумевает: поступки человека могут находить отражение в судьбе последующих поколений, даже если были совершены не в отношении собственных детей^[12]. В качестве доказательства подоб­ной интерпретации можно привести тот факт, что в конце новеллы ребенок из сна превращается в статую бодхисаттвы Дзидзо - по­кровителя детей, символизируя будущее, на которое оказывают решающее влияние поступки главного героя: герой вспоминает, что сто лет назад убил слепца, и вот теперь вся тяжесть вины за судьбу поколений, на которые оказало влияние это убийство, легла на его плечи, и он несет этот груз.

Четвертый сон показывает разочарование ребенка, которого обма­нывает фокусник. Старик скручивает полотенца - тряпки - в жгуты и уверяет, что вот сейчас они превратятся в змей; другие мальчишки быстро раскусили обман, но сновидец долго еще бежал за стариком в надежде, что его обещание будет выполнено и чудо произойдет. Змея, с участием которой проводится фокус, символизирует иску­шения и соблазны взрослой жизни; и те оказываются обманом, хотя влекут мальчика, манят его за собой, как манит взрослая жизнь, где многое оказывается не так, как он представлял в детстве, чудес не происходит. В конце концов, на глазах ребенка старик-фокусник зашел в воду, пытаясь перейти на другую сторону реки, и не вышел оттуда; Масуока Цутому пишет, что река со скрытыми впадинами и воронками символизирует водоворот жизни, который безвозвратно затягивает взрослых^[13].

Шестой сон представляет собой притчу о великом скульпторе XIII в. по имени Ункэй. К великому удивлению героя и окружаю­щих его в сновидении людей, его увидели за работой по вырезанию фигур стражей из дерева не в XIII в., когда он жил, а в начале века ХХ. По-видимому, мастер Ункэй, начав работу над своими знамени­тыми деревянными статуями стражей прихрамовой территории еще в эпоху Камакура (1185-1333), сам того не замечая, перешагнул из Камакура в эпоху Мэйдзи (1868-1912), где продолжил самозабвенную работу. Этот перенос мастера из одной эпохи в другую символизи­рует, что его искусство перешагнуло границы времени. Цикл новелл «Десять ночей грез» был создан в 1908 г. - как раз в эпоху Мэйдзи. Главный герой, сновидец, альтер-эго и современник Нацумэ Сосэки, узнал философию скульптора, достигшего вершин мастерства: нужно лишь убрать от дерева все лишнее, чтобы получились такие прекрасные статуи - подобно тому, как камень, зарытый в землю, постепенно высвобождают из земли. Герой попытался сам вырезать из дерева статуи, но у него ничего не вышло. С разочарованием герой обнаруживает: «Внутри моих бревен стражей не оказалось»^[14]. Со­гласно интерпретации Икэмацу Наоко, в притче изображена эпоха Мэйдзи, ориентированная на восприятие европейской культуры и на знакомство со странами Запада, их искусством, литературой, поли­тической и экономической ситуацией и т.д.; ничего традиционного эпоха Мэйдзи не несла, Японию больше интересовал Запад, поэтому в отношении традиционных искусств бревна, образно говоря, были «пустыми»^[15]. При этом Нацумэ Сосэки, сам с 1900 по 1903 г. нахо­дившийся на стажировке в Англии и обеспокоенный охватившей Японию европейской модой, считает, что традиционные японские искусства также не следует забывать и отрекаться от них как от несоответствующих духу нового времени.

Корабль в седьмом сне, согласно трактовке исследовательницы Сэкия Юмико, символизирует жизнь^[16]; куда он плывет (т.е. буду­щее) - неизвестно, и это пугает главного героя настолько, что он решает спрыгнуть с палубы, совершив самоубийство. Другие пас­сажиры, которых он встречает на корабле и на которых надеется, являются метафорой богов, к которым безрезультатно обращаются с мольбой о помощи в надежде, что во всем происходящем есть смысл. Также сон показывает раскаяние самоубийцы: уже летя головой вниз, герой сожалеет и желает плыть дальше, пусть даже будущее туманно и направление неизвестно; но ничего уже не изменить. Семь пассажиров, к которым безуспешно обращается за помощью герой, аллегорически представляют так называемых семь богов счастья, т.е. семь божеств, приносящих удачу, согласно синтоизму; кроме того, в седьмом сне упоминается сияющее в небе над морем «созвездие Семи сестер» (известное науке как звездное скопление Плеяды).

Парикмахерская в восьмом сне также является метафорой жизни, в которой главный герой чувствует себя потерянным и беспомощным в руках бессловесного парикмахера, самостоятельно решающего, что и как с героем делать, хотя сновидец лишь просил его подкру­тить ему усы. Акацука Юко указывает, что, возможно, это образ бога, или судьбы, в руках которой чувствуешь себя игрушкой^[17]. При этом постепенно героем овладевает расслабленное состояние, сидеть в кресле и доверяться парикмахеру оказывается приятно, хотя и несколько тревожно; в зеркале, напротив которого он сидит, отражается входная дверь в парикмахерскую, и он наблюдает лю­дей, проходящих мимо. Томита Юко отмечает, что помимо людей, среди которых встречаются герои некоторых других новелл данного цикла, он видит и разные образы бога, или судьбы: бог предстает и в виде продавца рыбок, и в образе кассирши в парикмахерской^[18]. Продавец торгует разноцветными рыбками; то есть здесь бог пред­стает как раздатчик разных судеб, и на красоту и многоцветье судь­бы способен повлиять сам человек - в зависимости от того, чем он готов заплатить. Это отличает бога-продавца от бога-парикмахера, который угрюмо решает все сам, не советуясь со своим клиентом; да тот и рад плыть по течению. В то время как вокруг продавца рыбок суета, все отталкивают друг друга и суют ему деньги, вы­бирая рыбок. Сам же продавец остается совершенно невозмутимым и только предоставляет людям выбранную рыбку (аллегория: как бог - выбранную долю), никак не участвуя в их выборе, не советуя, не помогая и не подсказывая. В этой новелле в третий раз в цикле «Десять ночей грез» появляется число «сто» как символ вечности: в руках у кассирши для всех клиентов парикмахерской оказывается одинаковое количество купюр на сдачу - сто купюр (по десять йен), что символизирует общность людей при всей разнице в их судьбах.

Девятый сон - легенда о любящей жене, которая сто раз вознесла молитвы синтоистским богам о муже, пропавшем без вести, число «сто» появляется в цикле новелл здесь в четвертый раз как символ бесконечности; но молитвы женщины остались без ответа, и муж пал от руки ронина - деклассированного самурая. В данном случае снова можно усмотреть образ бога, который не поможет, сколько к нему ни взывай; японские ученые сходятся во мнении, что в данном сне показана бесполезность религии, невозможность положиться на бога, тревожность, как и во втором сне у героя в монастыре, седьмом сне - на корабле, и в восьмом сне - в парикмахерской^[19].

Десятый сон, как отмечает Оти Эцуко, представляет собой аллю­зию на ряд японских сказок и буддийских легенд сэцува^[20]: это притча о красивом юноше по имени Сётаро, который все время отдавал разглядыванию женщин, отказываясь работать; воздаяние настигло его в виде атаки множества свиней, от которых он отбивался в течение семи дней и в конце концов сорвался в пропасть. Семь дней борьбы могут выступать в данной новелле символом длительности, исчер­панности - поскольку магическая семерка в культурах различных народов мира имела значение максимума, предела, полноты. Жизнь представлена в этой притче как цепь бессмысленных поступков и бесперспективной борьбы, в результате которой человек обессили­вает и сдается.

В творчестве многих писателей поколения Нацумэ отображены внутренние метания и противоречия, характерные для японцев после реставрации Мэйдзи. В ряде произведений самого Нацумэ, опубликованных после возвращения им со стажировки в Англии в 1900-1903 гг., художественно отражены поиски баланса между старыми традициями и новыми веяниями; поиски компромисса между новым самоощущением личности в эпоху стремительных перемен и системой традиционных ценностей. Ознакомившись с западной литературой и литературоведением, писатель начинает экспериментировать; в период 1908-1910 гг. у него выходит не только цикл новелл «Десять ночей грез», но и три романа, которые обычно называют трилогией, хотя они не связаны общим героем: «Сансиро», «Затем» и «Врата». Все указанные произведения Нацумэ объединяет разорванность, фрагментарность повествования, недостаточно четко обрисованные образы. В них словно соединены модернистские веяния того времени и традиционно японские эсте­тические принципы, которые заключаются в намеке, лаконичности, недосказанности, когда, по В.С. Гривнину, «автор лишь намекает, лишь дает толчок читательской мысли, делает читателя творцом, а не простым зрителем»^[21].

Можно выделить следующие основные мотивы цикла новелл «Десять ночей грез»: 1) борьба с собой - столкновение с собственным «я» (самурай во втором сне, пытающийся достичь просветления; пассажир корабля в седьмом сне; Сётаро в десятом сне); 2) притчи на религиозные и философские темы (отец с ребенком за спиной в третьем сне; старый фокусник и мальчик в четвертом сне; великий скульптор Ункэй в шестом сне; парикмахерская в восьмом сне); 3) ис­пытание любви смертью (возлюбленный, прождавший любимую сто лет и дождавшийся лишь в образе лилии в первом сне; пленник, разлученный с прекрасной всадницей, в пятом сне; жена и муж-воин в девятом сне). Обнаруживается, что в рамках указанных мотивов писатель использует следующие символы и приемы: 1) числовая символика (использование числа «сто» в четырех новеллах, обра­щение к символике числа «семь» в двух новеллах); 2) буддийская и синтоистская символика - в трех новеллах; 3) зооморфная символика (змея) - в одной новелле; 4) символика растений (белая лилия) - в одной новелле; 5) аллюзии на образы из произведений японской и мировой литературы и фольклора - в трех новеллах.

Список литературы

1. Гривнин В.С. Нацумэ Сосэки // Нацумэ Сосэки. Сансиро. Затем. Врата. М., 1973. С. 3-21.
2. Нацумэ Сосэки. Сансиро // Нацумэ Сосэки. Сансиро. Затем. Врата. М., 1973. С. 23-188.
3. Akatsuka Yuko. "Yume Juya"-ni okeru futatsu-no sekai: "Daihachiya"-wo chushin-ni // Hyogo Kyoiku Daigaku kindai bungaku zasshi, № 16, 2005-01. P. 19-27.
4. Fukuta Kanemitsu. “Yume Juya”-no “Daiichiya”-ni tsuite // Nagoya joshi daigaku kiyo, № 25, 1979-03-15. P. 231-241.
5. Ida Nozomu. Natsume Soseki “Yume Juya” “Daisan'ya” ron: yume-ga akasu naibu-no yami // Kwansei Gakuin Daigaku, Nihon bungaku kenkyu, № 16, 2005-01. P. 19-27.
6. Ikematsu Naoko. From “Ten Nights' Dreams” - Three Dreams of Soseki // Bulletin of Nagasaki Wesleyan Junior College, № 14, 1991-03 -01. P. 99-110.
7. Ikematsu Naoko. From “Ten Nights' Dreams” Part II - Another Three Dreams of Soseki // Bulletin of Nagasaki Wesleyan Junior College, № 15, 1992-03 -01. P. 138-150.
8. Ikematsu Naoko. From “Ten Nights' Dreams” Part III - The Last Four Dreams of Soseki // Bulletin of Nagasaki Wesleyan Junior College, № 16, 1993-03-01. P. 185-200.
9. Imanishi Kan'ichi. Natsume Soseki “Yume Juya” “Daisan'ya”-no bungei kozo // Nishogakusha Daigaku, № 73, 2004-10-10. P. 29-38.
10. Kato Fujii. ^uYume JUya”ron // Nagoya Joshi Daigaku kiyo, Jimbun, shakai hen, № 38,1992- 03-05. P. 303-312.
11. Kawahara Haruki. Soseki bungaku-no shiten kozo - “Yume Juya”-wo jiku-to shite // Miuse Daigaku nihongogaku bungaku 27, 2016-06. P. 53-63.
12. Masuoka Tsutomu. “Michinaru mono”-ni tsuite-no rinsho shinrigakuteki kosatsu - Natsume Soseki “Yume Juya” “Daiyon'ya” ko // Komazawa joshi daigaku kenkyu kiyo, № 19, 2012-12­-25. P. 109-119.
13. Matsumoto Kikuyo. “Yume Juya” Daiichiya // Nihon bungaku № 6 (8), 1987-08-10. P. 64-68.
14. Namae Chiko. “Yume Juya” “Daiichiya”-ni okeru metafa-no kono // Meiji Daigaku nihon bungaku, № 23, 1995-06-30. P. 24-32.
15. Natori Takuji. Soseki "Yume JUya"-no yume taiken to im旬i keiretsu-no tokucho 一 shujinko-no shisei, tojo jimbutsu, mochifu-no tenkai-kara // Kyoto Bunkyo Daigaku kiyo, № 3, 2011-03-31. P. 31-44.
16. Natsume Soseki. Yume Juya // Natsume Soseki. Buncho; Yume Juya. Tokyo, 2016. P. 30-63.
17. Niizeki Kimiko. “Yume Juya”-no hassogen // Soseki-no bijutsuai suiri noto. Tokyo, 1998. P. 11-22.
18. Ochi Etsuko. “Yume Juya”-wo yomu. Nazo-no onna to buta // Okayama Shoka Daigaku, № 41 (3), 2006-02-10. P. 67-84.
19. Oya Satoshi. Natsume Soseki “Daisan'ya” 一 “Monogatari” saiko 一 Hyakunen-no konoteshon // Nihon bungaku, № 58 (8), 2009-08-10. P. 55-65.
20. Sato Yuko. “Yume Juya” koron // Ferris University studies, № 29, 1994-03. P. 91一100.
21. Sekiya Yumiko. “Yume Juya”-no kozo 一 ishiki-no guwa // Nihon bungaku, № 47 (6), 1998-06­-10. P. 15一26.
22. Shimizu Takayoshi. Soseki “Yume Juya” tansaku. Tokyo, 2015. 114 p.
23. Toda Yumi. Soseki “Yume Juya” ko 一 “Daiichiya”-no shisasuru mono // Seinanjo Gakuin Daigaku kiyo № 17, 2011. P. 127一134.
24. Tomita Yuko. Natsume Soseki “Yume Juya” ron // Fukuoka Joshi Daigaku, № 39, 1994一03-31. P. 31一42.
25. Uno Kenji. Natsume Soseki “Yume Juya”-no nazo: Soseki-no jinseikan-wo toshite // Hijiyama Daigaku kenkyu kiyo, № 6, 2000-03. P. 1一18.
26. Yoshikawa Yasuhisa. Yume-no shoho 一 “Yume Juya”-no shinkyu // Soseki ron 一 kagi aruiwa yume-no shoho. Tokyo, 1994. P. 87一115.