Некоторые мысли после прочтения The Thorn Birds и Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats

Салтанат Естемесова

Некоторые мысли после прочтения “The Thorn Birds” и “Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats”

Так уж получается, что, по выражению моего духовного наставника, жестокого попугая с фиолетовыми перьями и проповедника исихазма, мною чередуются «мусорная макулатура и великие книги, определившие развитие цивилизаций».

Угадывать, что есть что, мы предоставляем читателю, а сейчас with out any further ado приступим к разбору некоторых интересных моментов.

Фиона Клири (в девичестве Армстронг), мать главной героини, в молодости имеет один непродолжительный роман, как следствие - появившийся внебрачный ребёнок, после чего отец семейства Армстронг «покупает» незадачливого фермера-ирландца, просто оказавшегося в нужном месте, чтобы выдать дочь за него замуж и отправить с глаз долой куда подальше. Что здесь может быть интересного? Казалось бы, ничего. Но обратимся к «Происхождению семьи», где Энгельс описывает пережитки материнского права у кельтов, фракийцев в древности, у тихоокеанских островитян, малайских народов, у многих индейцев, коренных жителей Америки, современных автору:

«Так Агассис ("Путешествие в Бразилию", Бостон и Нью-Йорк, 1886, с. 266) рассказывает следующее об одной богатой семье индейского происхождения. Когда он познакомился с дочерью, он спросил об её отце, полагая, что это муж её матери, который участвовал в это время в качестве офицера в войне с Парагваем, но мать с улыбкой ответила: não tem pai, é filha da fortuna - у неё нет отца, она - дитя случая».

Обычай предоставлять девушкам до замужества полную половую свободу тесно связан с тем, что Бахофен и Энгельс называют «материнским правом», “Das Mutterrecht” –памятью о тех далёких временах, когда групповой брак и беспорядочные в нашем понимании половые связи людей исключали всякую возможность достоверно узнать происхождение отца. Но даже в те времена, когда писалось «Происхождение», можно было проследить остатки этого материнского права в родовом строе племён, находившихся на средней или высшей ступени варварства.

В случае с Фионой это нам говорит вот что: несмотря на каплю маорийской крови, что течёт в жилах Армстронгов, эта новозеландская знать, чьи предки по большей части были беженцами из Европы, живёт в оформившейся нуклеарной семье, моногамия которой, как у греков и римлян, является моногамией для женщин, обеспечивающей законность наследника, которому передаётся имущество отца. Отсюда такое презрение к внебрачному ребёнку и оступившейся дочери! Если бы Фиона Армстронг жила среди коренных новозеландских племён, которые даже спустя века с начала колонизации европейцами сохраняют традиции группового брака (в котором, внимание, они уже может и не живут более, но который подспудно влияет в том числе и на отношение общины к внебрачным детям). Так вот, если бы Фиона родилась и выросла в племени, находящемся на ступени варварства, чья родовая память ещё сохраняет какие-то остатки материнского права, никому бы и в голову не пришло подвергать её остракизму или изгнанию за такую мелочь вроде ребёнка-бастарда. Читаем далее у Энгельса:

«"Так всегда говорят индейские женщины и метиски без стыда и стеснения о своих внебрачных детях; и это вовсе не исключение, исключением, по-видимому, является скорее обратное. Дети... часто знают только свою мать, потому что все заботы и ответственность падают на неё; о своем отце они ничего не знают, да и женщине, по-видимому, никогда не приходит в голову, что она или её дети могут иметь к нему какие-либо претензии".

То, что здесь цивилизованному человеку представляется странным, согласно материнскому праву и в условиях группового брака является попросту правилом».

Есть ещё одно место в романе австралийки Colleen McCullough, которое можно перетолковать, используя Энгельса: когда Мэгги Клири, дочь Фионы, возвращается в поместье Дрохеду, не желая больше видеться с собственным мужем, двое её малолетних детей растут, не зная отца (а точнее отцов!), но окружённые бездетными дядями, относящимися к ним с отеческой любовью. Тацит, описывающий германские племена, на которого ссылается Энгельс, обращает наше внимание на то, что дядя смотрит на сына сестры как на собственного сына, а некоторыми связь между дядей с материнской стороны и его племянником считается более священной, чем та, что связывает отца и сына. Именно поэтому в качестве заложника сын сестры являлся ещё более надёжным вариантом, чем собственный сын: если член рода не выполняет обещания и позволяет убить сына, то это его личное дело. Но, однако же, если он на карту ставит жизнь племянника, ближайшего сородича, жизнь которого он должен был всеми силами оберегать, то ему необходимо было выполнить договор либо же не надо было отдавать в качестве заложника сына сестры.

Томящаяся по священнику, который на ней никогда не женится, Мэгги Клири пусть и выбирает себе мужа по сердечной склонности, но брак этот оказывается несчастливым. И, тем не менее, она не торопится с разводом, пока этот брак обеспечивает её детей законным именем мужа (второго ребёнка она рождает от объекта своей девической привязанности). Снова, как мне кажется, прозрачная, пусть и невольная, аллюзия на «Происхождение семьи», ведь история моногамного брака с господством мужа исключает всякое возникновение тёплых чувств супругов друг к другу, а первая форма страсти как высшей половой любви, которую воспевают поэты, - рыцарская любовь никак не является любовью супружеской. Напротив:

«В своем классическом виде, у провансальцев, рыцарская любовь устремляется на всех парусах к нарушению супружеской верности, и ее поэты воспевают это. Цвет провансальской любовной поэзии составляют "альбы" (albas), по-немецки песни рассвета. Яркими красками изображают они, как рыцарь лежит в постели у своей красотки, чужой жены, а снаружи стоит страж, который возвещает ему о первых признаках наступающего рассвета (alba), чтобы он мог ускользнуть незамеченным; затем следует сцена расставания - кульминационный пункт песни».

Внимательный читатель может заметить: к чему мы пытаемся привязать второсортную love fiction к гениальному сочинению Фридриха Фридриховича, а ответ очень прост: я уже вторую неделю болею, принимаюсь за все книги, которые мне попадаются. «Так уж получилось», что сначала был осилен том банального любовного романа, а за ним – «Происхождение». Всё прочитанное перемешивалось, путалось в горячечном бреду, осмыслялось воспалённым мозгом, и, в конце концов, на свет была явлена сия пусть и немного сумбурная, но всё-таки выстраданная до последней капли виртуальных чернил рецензия.

Не болейте и да хранит вас гетеризм доисторических времён!