Художественные функции авторской иронии в романе Ю. Н. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара»

Л. Б. Крутина

В статье рассматриваются художественные функции авторской иронии Ю. Н. Тынянова (1894­-1943), позволяющие решить такие задачи его исто­рической прозы, как реализация лейтмотива двой­ственности, мотива «превращений», раскрытие характеров персонажей, воплощение главного ты­няновского конфликта «художник и власть».

Ключевые слова:историзм, концепция человека в истории, мотив двойственности, ироническая характеристика.

L. B. Krutina

THE FUNCTIONS OF THE AUTHOR'S IRONY IN THE NOVEL bY Y. N. TYNYANOV “THE DEATH OF VASIR-MUXTAR”

The article considers some functions of the author's irony in the novel by Y. N. Tynyanov (1894-1943). These functions help us penetrate such problems as the realization of “double motive” and the motive of “trans­formation”, disclose the characters of heroes by ironic characteristics, and appreciate the major Tynyanov's conflict “the artist and the authorities”.

Keywords:historic principles, the concept of man in history, double motive, ironic characteristic.

Моя беллетристика возникла главным обра­зом из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и не­ясно представляла людей, течения, развитие русской лите­ратуры. Я и теперь думаю, что художественная литература отличается от истории не “выдумкой”, а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, боль­шим волнением о них» [1, с. 3]. Это высказывание ясно по­казывает отношение Ю. Н. Тынянова к проблемам истории литературы 1920-х гг., к редкому сочетанию теоретическо­го и историко-литературного мышления с писательским талантом в его личности, а также к своему творчеству, одной из целей которого было воссоздание индивидуаль­ности исторической личности во всей ее полноте.

Особенностью жанра исторического романа являет­ся то, что предметом авторского вымысла являются обра­зы конкретных личностей, зачастую уже знакомых читате­лю, а также созданные им вымышленные персонажи, во­плотившие дух своей эпохи. Создание индивидуального характера в историко-биографической романистике Ю. Н. Тынянова показывает мастерство его создателя и эруди­цию научного знания об изображаемой эпохе. «Писатель создает образ истории, в котором творческое воображе­ние, подобно огню, сплавляет в сложном, нередко проти­воречивом единстве сознательное и бессознательное (знания, интуицию, догадки, прозрения, заблуждения, ошибки), логическое и эмоциональное (чувства, “пережи­вание” истории, слухи)» [2, с. 24-25].

У писателей начала XX в. происходит активное форми­рование исторического сознания, сменившего просто инте­рес к истории России в исторической беллетристике. Это явление обусловлено потребностью художников пострево­люционной эпохи определить роль человека в быстро ме­няющемся мире, влияние отдельной личности на ход исто­рии и самого течения времени на человека. Творческим ме­тодом Тынянова был историзм - «художественное освоение конкретно-исторического содержания той или иной эпохи, а также ее неповторимого облика и колорита» [3 , с. 227].

В это же время в литературе создается концепция че­ловека в истории, альтернативная идеологической. Чело­век изображается в ситуации выбора, писателя волнует способность героя принять решение и отвечать за него. Авторами этого периода часто используется сюжет проти­востояния власти и человека творческого, выпадающего из пассивной массы.

Реальное историческое время определило особен­ности изображаемого времени в литературе. Как и на многих писателей 1920-1930-х гг., на писателя Тынянова оказала влияние революция. Но Тынянов не принимает как готовую истину государственную идею движения исторического процесса к великой цели - коммунизму. Он ищет в истории закономерности развития. Для Тыня­нова - историка литературы характерны такие художе­ственные принципы, как историзм, глубокий анализ исто­рического материала и связь его с художественным про­изведением, стремление понять «литературные факты» в их изменяемости, в борьбе и движении, а также тонкий психологизм. Тынянов-писатель в «Смерти Вазир-Мухтара» ставит проблему «авторской индивидуальности»: судьба, жизненное поведение, социальное окружение А. С. Грибоедова находят свое отражение в романе.

Роман «Смерть Вазир-Мухтара» (1927), повествующий о последнем годе жизни писателя А. С. Грибоедова, про­должает роман «Кюхля» (1925) о людях пушкинской эпо­хи, которая чрезвычайно интересовала Тынянова. На про­тяжении всей своей творческой жизни он будет изучать жизнь людей 1820-х гг.

Избирая главным героем крупную историческую лич­ность, обладающую сильной волей и незаурядным умом, писатель изображает ее в кульминационные моменты, ког­да находит выражение активность ее духа. Роман «Смерть Вазир-Мухтара» - психологический, и Ю. Н. Тынянов пре­восходно показывает рациональность внутреннего мира героя, рефлексию происходящих с Грибоедовым событий.

Перед автором стояла сложная задача: показать, ка­кие чувства владеют человеком, когда он находится на вершине успеха или, напротив, ввергнут в бездну отчая­ния? Показать чувство внутреннего разлада героя, прису­щее всем персонажам исторической эпохи в романе, за что критики назвали его пессимистическим, призван мо­тив двойственности: вот только Грибоедов «вытянулся на руках, подался корпусом вперед; от этого нос и губы у него вытянулись гусем» [4, с. 45], а следом «воровато при­крыл ресницы, слегка шмыгнул носом под одеяло» [4, с. 45] - перед нами озорной юноша, и тут же - «...протянул желтую руку к столику, пристроил на нос очки» [4, с. 45] - взрослый мужчина. Мотив двойственности, как отмечал М. Назаренко [5, с. 18], автор задает еще в начале романа, используя в качестве эпиграфа стихотворение Е. А. Бара­тынского «Надпись» («Взгляни на лик холодный сей.»), которое не имеет прямого указание на Грибоедова, но от­крывает мотив двойственного противоречия в образе мышления и поведении героя.

Грибоедов в изображении Тынянова оказывается в трагическом одиночестве. С первых же строк пролога Ты­нянов определяет переломный характер исторической эпохи и катастрофичность хронотопа своего романа: «время вдруг переломилось» [4, с. 7]. Время, последовав­шее за восстанием декабристов, с тонким психологизмом воссоздано Тыняновым в сложной метафорике вступле­ния и передает бытовую и нравственную атмосферу описываемой эпохи, ощущение людьми двойственности бы­тия, чувство зыбкости и неопределенности будущего: «Людям двадцатых годов досталась тяжелая смерть, пото­му что век умер раньше их.» [4, с. 8].

Но страшнее гибели были превращения, которые со­вершало время с личностями, избежавших физической смерти, - современниками и приятелями бунтовщиков: «Как страшна была жизнь превращаемых, жизнь тех из двадцатых годов, у которых перемещалась кровь! Они чувствовали на себе опыты, направляемые чужой рукой, пальцы которой не дрогнут» [4, с. 9]. Желающим выжить приходилось превращаться. Тынянов говорит: «Благо было тем, кто псами лег в двадцатые годы, молодыми и гордыми псами, со звонкими рыжими баками!» [4, с. 9]. Многоплановая семантика перемещаемой крови содер­жит метафорические значения изменяющихся убеждений и принципов, кровопролития - жертвы и кровопролития - преступления. Так Тынянов готовит переход к метафоре «большого застенка»: «раздался хруст костей у Михайлов­ского манежа» - «это пытали время» [4, с. 9]. Тыняновская концепция истории, которая реализуется не столько в исторических событиях, сколько в частных судьбах лю­дей, воплощена в мотиве мучительного превращения: в угрозе превращения А. С. Грибоедова в Молчалина, его друзей и былых единомышленников - во врагов. Связь многозначного мотива превращения с тыняновской кон­цепцией литературного героя как «объединения под од­ним внешним знаком разнородных динамических эле­ментов», «мнимого средоточия» текста [6, с. 56] представ­ляется очевидной. Как писал Тынянов, «реплика о “превращениях”, то есть изменчивости, изменениях, прежде всего - в оценке и мнениях, начинается с мысли об изме­нении “правлений”» [7, с. 360]. Этот комментарий не остав­ляет сомнений в том, что в историческом сознании Тыня­нова сопоставлялись две эпохи катастрофических пре­вращений: конец 1820-х и конец 1920-х гг.

Непривычным для советского литературного канона было и стилистическое решение романа, его экспрессив­ная гротескность и метафоричность, ритмизованность авторской речи, порой напоминающей свободный стих (таково, в частности, открывающее роман вступление).

Изображая внутренний мир героя, писатель должен увидеть причины, повлиявшие на принятие персонажем того или иного решения. Так, Самсон Яковлевич приходит на службу к шаху после обиды, причиненной его начальником Розьёвым-птицей. «Когда я работал над “Смертью Вазир- Мухтара”, меня поразила история Самсон-Хана» [8, с. 215], - говорит Тынянов в статье «Как мы пишем». Могли бы солда­ты, находящиеся на довольствии персидского шаха, отка­заться от боевых действий под предлогом того, что это их соотечественники; да и хотели ли обездоленные люди, вы­нужденные дезертировать из русской армии, ненавидящие обидевшую их власть, отказываться от участия в сражении? Тынянов сознательно пренебрегает официальными доку­ментами и пишет об участии Самсона в битвах с русскими войсками. Позже догадка Тынянова подтвердится.

«Только под влиянием слова в литературе безликий предмет становится образом, сухая фабула - многознач­ным сюжетом, абстрактно-логическое суждение - слож­ным художественным высказыванием, элементарная жи­тейская эмоция - специфической эстетической эмоцией» [9, с. 172], - писал В. Новиков.

Тынянов использует в своих произведениях прием ав­торской иронии. Акульев, простой солдат, простодушно по­вествует историю Самсона. Это один план, на фоне которого Тынянов изображает совсем другую картину - отражение внутреннего мира персонажей, созданную при помощи иро­нии. Причем это ирония именно Тынянова: Акульев не за­мечает, что его слова несут в себе двойную смысловую на­грузку: «Там очень серьезное, скучное начальство было, в Нижегородском полку» [4, с. 257], - говорит седой солдат Акульев, подчеркивая трудность службы и высокую дисци­плину. «А потом был там один поручик, немец тоже, знаме­нитый человек, - прозвание: Розьёв-птица, или Пунш» [4, с. 257]. Читатель ожидает описания воинских заслуг, добле­стей, нравственных качеств Розьёва, ведь его называли пти­цей. «Ну, и был он птица. Как кукушка: палатки своей не имел. Ей-богу. У знакомых ночевал» [4, с. 258]. Всего одним сравне­нием с кукушкой Тынянов переворачивает представление о персонаже, дает ему отрицательную характеристику.

Тынянов говорил, что «литература живет не общим, а частным - ненужными частностями. Чем заметен Наполе­он у Толстого? Тем, что от него пахнет одеколоном» [10, с. 12]. Ироничным замечанием Тынянов умеет создать такое «частное», которое запомнится читателем, будет связы­ваться с персонажем. Когда Грибоедов посещает Чаадае­ва, он находит его полностью отстранившимся от жизни. Чаадаев считает себя «страшно больным»:

«- У меня обнаружились рюматизмы в голове. Вы на язык взгляните, - и он высунул гостю язык» [4, с. 64].Чаадаев превратился в безразличного обывателя, не знающего, с какой страной воюет сейчас его Родина. Грибоедов слегка удивлен этим, ведь все приветствуют вестника Туркменчайского мира, один Чаадаев говорит об этом равнодушно. Его больше волнует собственная персона и здоровье:

«- ...Вы по какой системе лечитесь?

- Я? По системе скакания на перекладных, - отвечает ему Грибоедов. - То же и вам советую. Если вы чем и боль­ны, так гипохондрией. А начнете подпрыгивать да биться с передка на задок, у вас от этого противоположного дви­жения пройдут вертижи» [4, с. 64].

Интересен образ «карлика» Нессельроде, руководите­ля русской политики. «Карлик высунул вперед женскую ручку, и белая ручка легла на другую, желтую цветом» - так происходит встреча Грибоедова, привезшего мир, с одним из главных лиц государства. Грибоедов передает Туркмен- чайский трактат. «Белая ручка легла на объемистый пакет с сургучами. Серая головка зашевелилась, еврейский нос ду­нул, немецкие губы сказали по-французски:

- Приветствую вас, господин секретарь, и вас, госпо­да, со славным миром.

Карл-Роберт Нессельроде не говорил по-русски» [4, с. 76]. Человек, управляющий страной, не говорит на ее язы­ке. При принятии политических решений он руководству­ется мнением своих «старых приятелей» - французов, ан­гличан: «.французы беспокоятся, они недовольны, Европа соразмеряет русские силы со своими, и пусть уж он, Нессельрод, сговаривается с новым послом, а граф де ла Фероней советует: мир, мир во что бы то ни стало, любой, при первой удаче или неудаче» [4, с. 78]. Нессельроде «не хватило» на управление страной. Он хотел радоваться.

Человек, не имеющий определенной национально­сти, не имеющий родины, обладает властью вершить судьбу чужой страны. Но даже здесь он принимает не са­мостоятельное решение - оно продиктовано желанием сохранить «равновесие и дружбу» [4, с. 79].

«Оледенение» общественной жизни и человеческой души, стремление служить лишь за чин и деньги видим мы во дворце. Все здесь обезличено, все подчинены ра­боте канцелярского механизма:

«Пушки били, как часы.

Стоило трястись месяц в жар и холод, чтобы сказать плоский комплимент» [4, с. 82] - так думает Грибоедов при разговоре с наследником. А карлик Нессельроде «расцве­тал, как серая роза.

Он как бы рос, выпрямлялся, тянулся, он уже не был более, как за час до того, просто Карл-Роберт Нессельрод, он был вице-канцлер империи. Он попробует вытянуться еще и еще, и может быть, он дотянется до. чего?» [4, с. 82]. Такой стремительный взлет ожидал единицы людей, тех, кто стоял достаточно близко к «известному лицу».

Неожиданно рисует Тынянов людей минувшей эпохи, создает иронический портрет знакомых Грибоедова. Острослов Сенковский, «разоблаченный из мантии, был неправдоподобен. Светло-бронзовый фрак с обгрызен­ными фалдочками, шалевый жилет и полосатый галстучек выдавали путешественника-иностранца. Гриделеневые брючки были меланхоличны, а палевые штиблеты звуча­ли резко, как журнальная полемика. Так он нарядился на официальный экзамен» [4, с. 107].

Холодность характера главного героя, его поверхност­ное увлечение женщинами видим мы в реакции героя на полученное письмо от Кати Телешовой: «Милый друг. Я за­лилась горькими слезами сразу после вчерашнего спекта­кля. Знайте, что такое обращение с женщиной ужасно! Я не хочу совсем вас более видеть! И если б вы захотели ко мне заехать, все равно вам не удастся, потому что я занята с 11 до 2 каждый день беспрестанно, а с семи уже в театре. Итак, прощайте! Навсегда! Вы ужасный человек! Е. Т.» [4, с. 116]. В ответ на это немного наивное письмо, где как на ладони видно желание Кати встретиться, «Грибоедов расхохотал­ся! Какая таинственность! какой ужас! младшие классы теа­тральной школы!» [4, с. 116] - свидетельство ума и чувства юмора. Но в то же время «он посмотрел на розовую запи­ску с разломанным сургучом и положил на стол. С двух до семи каждый день беспрестанно было вполне достаточно времени» [4, с. 116]. Герой не испытывает серьезных чувств ни к балерине Кате, ни к жене Фаддея Булгарина Леночке.

В чиновничьих кругах царит зависть. Всех интересует, как коллежский советник вернулся министром в орденах и с деньгами. Чиновники смотрят и анализируют, что бы пере­нять? Тело чиновника готово к изменениям, они «не подума­ют, но ощутят: может быть, перенять улыбку? прическу? или особый французский выговор?» [4, с. 207]. Но все желание изменяться постепенно пропадет: «Но назавтра асессор бу­дет грозен, молчалив, и взятка, полагающаяся ему по чину, будет отвергнута с негодованием, и она будет удвоена, утро­ена, и только так уравновесятся колени, успокоятся кончики пальцев, и грудь снова станет колесом, колесом» [4, с. 208]. Чиновники так и останутся продажными, и тело, готовое к изменениям, вновь вернется в прежнее состояние.

Горькой иронией пронизана последняя глава, где происходит превращение (лейтмотив романа) Вазир- Мухтара в Грибоеда. Евнух Хосров-хан не может выпол­нить поручение и предоставить русским тело их полно­мочного посла. На помощь ему приходит «старый купец из Тифлиса, знавший, что такое товар и как его продают...

- Не все ли равно, - сказал тогда старик, - не все ли равно, кто будет лежать здесь и кто там? Там должно ле­жать его имя, и ты возьми здесь то, что более всего подхо­дит к этому имени. Этот однорукий, - он указал куда-то пальцем, - лучше всего сохранился, и его меньше всего били. Цвета его волос разобрать нельзя. Возьми его и при­бавь руку с перстнем, и тогда у тебя получится Грибоед.

Однорукого взяли, руку приложили. Получился Гри­боед» [4, с. 505-506].

Государству нет дела до своих подданных, даже если они героически служили ему и погибли, защищая интере­сы своей страны. Человек превращается в товар, призван­ный купить мир для Персии. Он лишен даже своего имени: вначале «Грибоедов» (имя человека) превращается в «Вазир-Мухтара» (должностное лицо), и даже после смерти не находит себя, становясь «Грибоедом» (прозвище).

Мы видим, что с помощью авторской иронии реша­ются следующие важные задачи: реализация лейтмотива двойственности, присущего всему роману, и мотива «пре­вращений»; раскрытие характеров персонажей с помо­щью иронической характеристики, воплощение главного тыняновского конфликта - художник и власть.

Список источников и литературы

1. Тынянов Ю. Н. Смерть Вазир-Мухтара. М.: Правда, 1983. 496 с.
2. Трубина Л. А. Русский человек на «сквозняке» истории. Историческое сознание в русской лите­ратуре первой трети XX века: Типология. Поэти­ка: моногр. М.: Прометей МПГУ, 1999. 125 с.
3. Кожинов В. В. Историзм // Краткая литератур­ная энциклопедия / гл. ред. А. А. Сурков. М.: Сов. энцикл., 1962—1978. Т. 3: Иаков — Лакснесс. М.,1966. Стб. 227-230.
4. Тынянов Ю. Н. Подпоручик Киже: повесть. Смерть Вазир-Мухтара: роман. М.: АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2007. 507 с.
5. Назаренко М. Тынянов о Грибоедове: наука и литература // Русский язык и литература, куль­тура в школе и вузе (К.). 2006. № 4. С. 17-21.
6. Тынянов Ю. Н. О композиции «Евгения Онеги­на»// Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литера­туры. Кино. М., 1977. С. 52-78.
7. Тынянов Ю. Н. Сюжет «Горя от ума» // Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика. СПб.: Азбука-классика, 2001. 505 с.
8. Тынянов Ю. Н. Как мы пишем. [Л.], 1930.
9. Каверин В. А., Новиков В. И. Новое зрение. Кни­га о Юрии Тынянове. М.: Книга, 1988. 320 с.
10. Гинзбург Л. Человек за письменным столом. Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л.: Советский писатель, 1989. 608 с.
11. Юрий Тынянов. Писатель и ученый. Воспомина­ния. Размышления. Встречи. М.: Молодая гвар­дия, 1968. 224 с.