Куделин Кирилл Игоревич (...проза)
История первая
Ты помнишь тот последний вечер?
Крыша черепичная, здание кирпичное, объеденное мхом, а дорога спускается вниз туда, где кипарисы закрывают собой солнце.
Она раскачивается на веранде на стуле. Чайки в глубине моря отражаются в воспоминаниях о детстве. Щенок игриво кувыркается в пыли южной дороги, ложится на спину и смотрит в небо, глаза его блуждают. Это сон?
Очнувшись, я протер лицо. Скоро рассвет. Птицы начинают свой говор, сидя на ветках деревьев. Мое одеяло рассыпалось о пол и, поднявшись, я смотрел на степь, вьющуюся перед громким дождем. Но это тоже сон. Там за окном горы в облаках, а за горами – море, еще спящее, но уже зовущее рыбака.
Он запрокидывает голову – возможен шторм. Пристань.
- Доброе утро.
- А, привет, это ты? Не хочешь со мной сейчас в море?
Коляска у берега. Ее белое платье плачет, струится на песок. В коляске нет никого. Она бережно поглаживает молодыми, но узнавшими мир руками детскую одежду и что-то шепчет, а потом увозит ее обратно, где крыша черепичная, здание кирпичное, где все съел мох, но все равно пыль дорог, и щенок смотрит на проплывающие мимо облака.
Дождя не будет.
- Смотри за моими руками, - говорит рыбак.
Он насаживает мелкую рыбу на крючок.
- Смотри!
Смотри. Смотри.
Девушка заходит в дом, обглоданный мхом. Но внутри все чисто, приветливо. Она кладет кофточку и штанишки в постель и бережно укрывает одеялом, а потом, простившись, садится на стул и улыбается. Счастье, море.
Как-то я встретил ее одну. Я не знал что сказать, но подошел.
- Красивый закат.
- Да, - ответила девушка и задумчиво посмотрела мне в глаза.
- Я часто вас здесь вижу. А как вас зовут?
Она улыбнулась, и мне стало легче.
А старый рыбак все ждал. Мелкая рыба вырвалась со своей тюрьмы и ушла в глубину – то, что мы никогда не узнаем.
После мы перешли на ты, и щенок, купавшийся в пыли, залег в тени кипариса и ждал ночи.
Снова я протер лицо. Снова утро. Снова степь, а потом горы в тумане, прячущиеся от моих глаз.
- Смотри, - но я не вижу.
Узкие пустые улицы, где-то лает пес. Луна освещает дорогу к ее дому.
- Завтра встретимся?
- Не знаю. Завтра я хочу побыть с ним.
- С кем?
- С ребенком.
- У тебя есть ребенок?
Она смотрит с упреком в мои непонимающие глаза.
- Ну конечно. А ты не видел?
- Нет.
- Хочешь посмотреть? Только тихо, он спит.
Мы прошли через сад в одиноком молчании. Девушка прижала палец к губам и, указав на окно, прошептала:
- Он там.
Чуть скрипя, лестница отвела нас наверх. Уже перед дверью я прижал ее к себе. Она отпрянула.
- Ты что! Он увидит.
В комнате не было никого. Только излучающая счастье мать показывала на детскую постель, где лежала детская одежда.
История вторая
Мы вышли из дома. День уходил. Море, в краснеющих пятнах, обгладывало корабли, и тишина шагала по узким улицам, шагала, заглядывала в окна, как и тот человек в шляпе, гонимый ночным безумием и прячущийся от чужих глаз, глядела на любовников, целующихся, ложащихся на смятую постель, забытых всеми.
- Что ты предлагаешь? – спросил я.
- Возьмем пиво, сядем где-нибудь, и будем ждать.
- Я понял. Прихода ночи?
- Ты угадал.
- Нет, я знал.
Мы сели на бетонную плиту, я и мой друг, загорелые, небритые, ожидающие ночи.
- Ты знаешь их?
- Кого? – поинтересовался я.
Он указал рукой на двух девушек, гуляющих по берегу, краснеющего от смущения моря.
- Нет, а ты не находишь – они похожи на чаек?
- Да, это чайки. Ты любишь сравнивать людей с птицами, животными, хотя сам, иногда, похож на овощ.
- А ты - на кальмара.
И мы смеялись. И вечерние звезды съедены тучами с моря. Уходящими и приходящими. Что может быть красивее.
Может.
- Так что ты видел в горах? – небрежно улыбаясь, спрашивает он, но тревожные, чуть пьяные глаза выдают страх.
Я закрыл лицо руками, потом осмотрелся.
- Двух орлов, парящих над плато, а потом, стремительно падающих вниз. И все.
- Что ты хочешь этим сказать? Ты думаешь, мы на пределе?
- На пределе мы все.
Нас укрыла ночь.
Трасса. По бокам тополя, дневная жара, а вокруг – поля желто-горячего подсолнуха. Я обнял ее, поцеловал.
- Ты можешь забыть ее? – мой друг тряс меня за плечо, - Забудь!
Я забыл. Я видел чаек гуляющих по берегу, видел, как день уходит, видел пьяного друга и пьяного себя, видел орлов, которые на пределе, видел человека в шляпе, подглядывающего за любовниками, которые уже спали.
История третья.
Он был слепой, и ноги его не двигались. Они никогда не ступали на землю, мокрую от дождя. Порой он говорил мне: «Слышишь, идет человек по улице». Я кивал и смотрел в окно – никого нет. Только жаркий ветер играет с пылью на узкой улочке, где всего один фонарь. А ему нравилась эта игра. Иногда мне казалось – он и сам знал, что по ту сторону окна пусто. Пусто и глухо.
- Может я тебя повезу, пойдем к морю?
- Да-да, - и текли слюни, его корчило хоть от города, хоть от морского воздуха. Но со мной ему было легче – он видел во мне друга, хотя я появлялся два-три раза в неделю.
Я и сам играл в ту же самую игру.
- Слышишь? – обращался я к нему – Здесь девушки, видишь их?
Он улыбался и давал мне руку, я давал свою.
Он знал, когда чайки подлетали близко, и бросал мелкую рыбешку. Они хватали ее и уносили дальше в море.
- Дай мне гальку, - просил он. Я вкладывал ему в руку ракушку, и он понимал, что я шучу, и, без обиды, бросал ее в море. Пустой панцирь медленно опускался на дно.
Я завозил его по пояс в воду, а когда вывозил, ноги-костыли превращались в соль и ржавые корабли, говорили шепотом: «Он наш».
По вечерам я возил его в сад. Он пробовал рукой яблоко, а потом срывал его и жадно ел. Как будто в последний раз.
Так кончилось лето. И его мать, обнимая меня, сказала: «Приезжай на следующий год». Она устала.
Я приехал через четыре года, когда на его могиле отцветали темно-вишневые астры.
История четвертая
В тот страшный день солнце стояло высоко в небе. Была ужасная жара, а я брел по растрескавшейся дороге к брошенному храму. Ни ветра, ни звука, только тишина вибрировала вокруг, и старый колодец, испытывая жажду, мерцал вдали. Ни звука – одна полуденная тишина.
Церковь уже вырисовывалась на знойном небе, когда я увидел на краю дороги агонизирующую собаку, мечущуюся в пыли. Обнажившиеся клыки слепили мне глаза, а она смотрела на меня и, казалось, ждала чего-то. И она спросила:
- Ты помнишь дождь?
Этот вопрос проткнул мою голову как нож. Я помнил дождь.
Это было лет восемь назад. Я шел по незнакомому городу в грозу. Людей не было, и было приятно осознавать, что ты почти один в этом сером и мрачном месте, где здания косятся в разные стороны и, кажется, вот-вот упадут.
В маленьком ресторанчике было пусто. Разве что бармен сидел и смотрел сквозь стекло на льющуюся воду с небес. Он налил мне в бокал вина и снова неподвижно, не моргая, смотрел на улицу, ощущая, наверное, тоже, что и я – пьяное одиночество, которое подобно смерти предлагает тебе иной путь в другое существование, с другим началом и концом, со слезами и смехом, с тайным желанием, которое ты никогда не сможешь понять.
Дверь в ресторан открылась и вошла она, сухая как лист в ясную погоду. И села за мой столик. Почему ко мне? В абсолютно пустом ресторане. Она заговорила:
- Вы помните меня?
- Нет, - ее глаза как черные дыры не давали мне отвести взгляд, - Пойдемте со мной.
Мы вышли, а дождь усилился, небо потемнело еще больше, и меня пронзило чувство горькой безысходности. Она показала пальцем вверх.
- Видите? С карниза слетает душа. Вон она поднимается выше. Она моя.
Я ничего не увидел.
- Что с вами? – дрожа всем телом, спросил я.
- Со мной ничего. А с вами?
И я вспомнил, скорее почувствовал. Не знаю.
Пустынная дорога через жаркое, но уже грозовое поле, и собака, умирающая с раскатами грома. Я присел на колени, она, кажется, ждала.
- Ты помнишь дождь?
- Да! – и я кричал, - Да! Да!
Я прижал к груди еще теплую голову. Ее глаза открыты и излучают вечное счастье. Она свободна. И я видел на фоне грозового неба, как душа улетала все выше и выше. Уже, совсем высоко, просто светлая точка в обезумевших облаках. И грянул ливень, но он не скрыл слез печали и радости в моих глазах.
История пятая
-Скажи моим глазам, что ты хочешь?
-Уйти туда, где за дымчатой горой молдаване собирают виноград.
Вдруг теплый ветер открыл дверь балкона, и занавески крыльями шевелились в комнате, где только что люди разошлись.
-Иди,- спокойно сказала она, я знаю, тебе там будет лучше.
Я покинул сумеречный дом. Я шел по вечерней дороге удлиняющихся теней, где запах выжженной солнцем травы давал мне чувство успокоения. Найду ли я их? Людей с той стороны горы, которые в вечернее время собирают виноград, откуда видно море и спящие корабли, севшие на мель, на их палубах лишь бледный лунный свет играет с пылью остатками душ. Найду ли я успокоение среди борозд, виноградной лозы, руин и части сердца, заброшенного в этой земле? Не знаю.
Древние строения стали вырисовываться в тени деревьев. Да это они, молдаване, собирающие виноград. Я лег на мягкую пыльную землю. Платье скользнуло вдали. Да, это она. И я пил холодное вино с женских ладоней. Целовал груди за ночной горой, там, где молдаване собрали виноград.
