Мифопоэтическая модель адресации в рассказе В. Ю. Драгунского «Мотогонки по отвесной стене»

Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 32 (286).
Филология. Искусствоведение. Вып. 71. С. 86–89.

О. О. Пичугина

Рассмотрены мифопоэтические истоки одного из первых опубликованных рассказов В. Ю. Драгунского для детей. Цель статьи – проанализировать роль античного, литературного и современного автору мифа в организации возрастной адресации произведения, выявить код, который позволяет очертить границы между «реальным» и «имплицитным» читателем.

Ключевые слова: адресация, В. Ю. Драгунский, читатель, советский миф.

Рассказ В. Ю. Драгунского «Велосипед с мотором» впервые был напечатан в журнале «Огонек» 5 декабря 1959 г. (№ 50). В детское чтение он попал с изданием авторского сборника «Он живой и светится» (1961; подписан к печати 10 октября 1960 г.). Здесь появилось название «Мотогонки по отвесной стене», под которым рассказ и переиздавался в дальнейшем.

В рассказе система знаковых деталей, метафор, хронотоп и сюжет обобщают реалистическое повествование для детей до степени архетипической универсальности, понятной на уровне взрослого восприятия. «Мотогонки по отвесной стене» не единственный пример в новеллистике писателя, демонстрирующий тяготение к универсальности и сложной возрастной адресации, но один из самых показательных в этом плане. В произведении есть еле заметные отсылки к собственно мифологическим сюжетам и символам, давно закрепившимся в искусстве, и к «мифологии» современной советской действительности. Эти отсылки обнаруживают неодномерную адресацию текста и разные рецептивные функции. Рассказ для ребенка включает отдельные коды, которые способен понять не всякий взрослый, а лишь человек из близкого окружения писателя. В произведении для всех детей скрыто произведение для немногих взрослых.

Фабула проста. Мальчики решили покататься на велосипеде с мотором в отсутствие хозяина, и один из них, герой-рассказчик, не справился с управлением. Неспособность остановить чудо-велосипед вызывает полное физическое истощение юного «мотогонщика»; вернувшийся хозяин останавливает машину, а мальчики, испугавшись «возмездия», убегают.

Похищение чудесного средства передвижения – один из традиционных сказочных сюжетов [1. С. 43–44], а сопутствующий сюжетный мотив неумелого обращения с подобным устройством восходит к архаическим мифам и тем же сказкам. Самое знаменитое воплощение этого сюжета в античности – истории Фаэтона и Икара.

Эти два классических сюжета получили эстетическую интерпретацию, преломившись в метафорах Ю. К. Олеши – в его рассказе «Цепь» (опубликован в 1929 г.). Смерть Ю. К. Олеши в мае 1960 г. была значимым событием для «оттепельных» писателей, многие из которых перенимали его мастерство. Таким образом, рассказ Драгунского во второй публикации, 1961 г., мог вольно или невольно перекликаться с одним из шедевров олешинской малой прозы. Стоит учитывать, что на рубеже 50–60-х гг. начинающие писатели в поисках уроков мастерства нередко обращались непосредственно к Ю. К. Олеше и, очевидно, знали его произведения.

Мальчик, герой «Цепи», не похититель. Он выпросил у студента чудо-машину, потерял передаточную цепь и едва не сошел с ума от ужаса. По выводу И. Н. Арзамасцевой, рассказ «Цепь», полный солярной символики, «представляет собой изложение мифологического сюжета о Фаэтоне, выпросившем на свою беду огненную колесницу Гелиоса» [2. С. 157], а также об Икаре.

Оба писателя выстроили свои произведения по сходной сюжетной схеме (с разницей в мотиве похищение / выпрашивание), при этом античный миф для Ю. К. Олеши – «средство метафорического осмысления истории и действительности» [2. С. 156], а для В. Ю. Драгунского, скорее, – форма выражения сложной, не только детской адресации. Можно предположить, что рассказ «Мотогонки по отвесной стене» во многом повторяет мифопоэтическую модель «Цепи», при этом, возможно, не являясь литературным заимствованием. Проследим, как реализуется в рассказах типологическое мифопоэтическое схождение.

Как и в «Цепи», миф у В. Ю. Драгунского травестирован: в роли всемогущего Гелиоса у Олеши выступает студент, гостящий ухажер, у Драгунского в той же роли – Федька, старший родственник друга главного героя. Федька заехал «по делу, чай пить». Для взрослого читателя, освоившего поэзию В. В. Маяковского хотя бы по школьной программе, этот фрагмент напоминает сюжет из лирического разговора «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче (Пушкино. Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской железной дороге)» (1920) [10; 11]:

Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!» [6. С. 224]

У Маяковского, равно как у Олеши и Драгунского, происходит снижение главного солярного символа до уровня повседневности. Отличие работы детского писателя заключается в том, что его авторская травестия завуалирована еще больше, чем у Олеши; в детском рассказе оставлено ничтожно малое количество знаков, указывающих на источники. Вместо золотой колесницы – олешинский велосипед с передаточной цепью, у Драгунского – велосипед с мотором. Драгунский снимает мотив пожара на земле, у него беда заключается в болтающейся ноге-«макаронине» мальчика: «только ногу, которая висела, как макаронина, стали немножко колоть мурашки…»; «у меня в макаронную ногу уже тысячи иголок впиваются», «макаронная нога вонзилась в меня, как кинжал» [4. С. 45–46]. Травестийная роль полубога Фаэтона, горе-водителя, отдана Дениске.

Интересен способ снижения одного из мотивов мифа – побуждение Фаэтона сесть в колесницу: Фаэтон движим идеей доказать сыну громовержца Зевса Эпафу, что он «солнца дитя» [8. С. 15]. В. Ю. Драгунский, помимо простого мальчишеского интереса, акцентирует внимание читателя на основном мотиве действия: Дениска хочет закрепить за собой титул «чемпиона мира и окрестностей».

Экспозиция рассказа, в которой изложены этапы «овладения» велосипедом, создана автором, вероятно, для того, чтобы особо выделить ступени на пути к достижению столь почетного титула. С явной авторской иронией звучит оценка Мишки, лучшего друга, который побуждает Дениску сесть на велосипед с мотором. Сюжетная функция Мишки – роль трикстера, опасного советчика: «Во дворе никого нет, а ты все-таки “чемпион мира”, садись!» В этой энергичной фразе одновременно соединяются и разграничиваются ироничный голос автора и серьезная оценочная позиция Мишки, при этом каждый «голос» имеет свою коммуникативную задачу. В первом случае автору важно подчеркнуть детскую претензию на «взрослые» титулы, поэтому взрослый читатель отчетливо распознает здесь иронию, во втором – важно управлять восприятием читателя-ребенка, который со всей серьезностью отнесется к ситуации.

Итак, за выдающиеся способности езды на велосипеде Дениску стали называть «чемпион мира и его окрестностей». Это «титул» из циркового лексикона. В дореволюционном цирке так называли борцов. Например, в июльском номере журнала «Советский цирк» за 1961 г. размещена републикованная статья Ю. Штрауса с заголовком «Чемпионы мира и окрестностей» о главном аттракционе буржуазного цирка – чемпионате французской борьбы. Редакция размещает очерк, сам по себе не содержащий отношения к аттракциону, предваряя его жесткой оценкой в аннотации к авторской статье: «Мы решили поместить очерк старого журналиста Ю. Штрауса, рассказывающий о главной приманке того цирка, его, так сказать, аттракционе – чемпионате французской борьбы. Прочтут этот очерк наши читатели и поймут, какая пошлость пропагандировалась в буржуазном цирке его хозяевами, особенно когда они почувствовали приближение своего неизбежного конца» [12. С. 26].

После смерти Ю. К. Олеши его друг и родственник В. Г. Шкловский и его вдова – О. Г. Суок-Олеша – начали готовить к печати книгу из неизданных записей, названную ими «Ни дня без строчки». Фрагменты этой книги были опубликованы в память о годовщине смерти писателя в «Советском цирке», в июньском номере (№ 6) за 1961 г. Здесь, наряду с описанием мальчишеской любви к девочкеакробатке (ведущий сюжетный мотив «Девочки на шаре» В. Ю. Драгунского, 1961), есть упоминание о французской борьбе, которая «перестала быть зрелищем в цирке»: «Борцыпрофессионалы в том виде, какими мы видели их в детстве, то есть в окружении цирка, на арене, в красных масках, в черных масках – эти борцы-циркачи исчезали. Борьба ушла в спорт, в тяжелую атлетику, и имена борцов, слава, чемпионаты, медали на лентах, бежавших через их огромные груди, – все это растаяло в прошлом...» [9. С. 25].

Так, иронический титул, который вдруг возникает в мальчишеской игре, становится кодом, приоткрывающим творческое обращение В. Ю. Драгунского к искусству старого цирка, возможно, к наследию Ю. К. Олеши. Напомним, что Ю. К. Олеша тяготел к сложной эксплуатации архаических художественных форм, к «изощренной игре с ними, основанной на синтезе современных и вечных мотивов» [2. С. 163]. Читатель олешинской «Цепи» – взрослый, «рафинированный», по меткому определению Г. Гессе, – «этот читатель знает, как знает дитя, что каждая вещь может иметь десятки и сотни разных значений» [3]. Действительно, подготовленный читатель может распознать знаки, символы, метафоры Олеши, произведение которого написано без учета адресации. Драгунский избавляет адресата своего рассказа от рафинированного языка, его код еле заметен, однако не уничтожен. Тем не менее, детский рассказ осложняется «взрослыми», «высокими» кодами мировой, российской и советской культуры. Безусловно, подтвердить литературное влияние Ю. К. Олеши на прозу Драгунского могут архивы В. Ю. Драгунского, свидетельства его близких и друзей, однако соположенность приведенных данных позволяет предложить уже на уровне типологии опыт реконструкции смысла; недостающие звенья для проверки и коррекции этой реконструкции могут быть обнаружены при дальнейших изысканиях.

Обращает на себя внимание в двух публикациях – в детском сборнике и в «Огоньке» – одного из первых детских рассказов писателя смена заглавия, что в целом нехарактерно для этого автора. Два факта указывают на то, что смена заглавия была неслучайна.

Во-первых, Дениска, начав осваивать езду на велосипеде с мотором, воображает, что участвует «в мотогонках по отвесной стене», – так упоминается будущее заглавие. Указан источник фантазии: «Я видел, в парке культуры: так мчалась одна отважная артистка».

Во-вторых, 1960-м г. датировано стихотворение А. Вознесенского с похожим названием «Мотогонки по вертикальной стене». Оно имеет посвящение Наталье Андросовой, мотогонщице, артистке цирка, праправнучке Николая I, последней наследнице дома Романовых в России. У В. Ю. Драгунского нет посвящения легендарной мотогонщице, но речь идет явно о ней (доказательства мы представим далее). Вопрос заключается в том, какую эстетическую функцию несут смена заглавия и введение образа «тетеньки» Н. Андросовой в художественный мир детского рассказа.

Ю. М. Нагибин, близкий друг Драгунского, так писал о Н. Андросовой и ее выступлениях в своем «Дневнике»: «…Дальше семилетки ее не пустили, Наташа пробавлялась то шитьем, то черчением, то спортом, то шоферила. И от всей этой жизни полезла на стену – буквальном смысле слова, вошла в номер мотоциклиста Смирнова: гонки по вертикальной стене. Кто из старых москвичей не помнит легендарную Наталью Андросову, сотрясавшую деревянный павильон в Парке культуры и отдыха своим бешеным мотоциклом? Бесстрашная красавица стала королевой Старого Арбата, где жила в полуподвале, лишь с приходом Булата Окуджавы началось двоецарствие. Межиров и Вознесенский посвящали ей стихи, Юрий Казаков сделал героиней рассказа, закончить который помешала ему смерть» [7. С. 624–625]. Ю. М. Нагибин посвятил ей главу в книге «Срочная командировка, или Дорогая Маргарет Тэтчер» (1989). К перечисленным «посвящениям» мы надеемся прибавить и один из лучших рассказов Драгунского.

Сама Наталья Андросова в интервью журналу «Огонек» (1996, № 35) рассказывала: «Особенно мы дружили с Юрой Нагибиным, Адой Паратовой и Сашей Галичем. Меня называли Княжной. В этом тогда было больше от иронии, несмотря на подлинность этого титула. Это было в 50-х гг. Нас даже окрестили “неразлучной четверкой”» [5].

Об аттракционе в Парке культуры им. А. М. Горького она вспоминает: «В 1939 г., уже будучи опытной мотогонщицей, я пришла работать в аттракцион “Гонки по вертикали”, который находился в парке Горького. Построили аттракцион американцы, но проработали недолго – их сочли шпионами... Я гоняла по вертикальной стене-бочке <…> до сорок первого года, пока не началась война. Деревянную бочку, внутри которой я гоняла на мотоцикле, разобрали на дрова. <…> Едва фашистов отогнали, в 1942 г. мы с партнером стали восстанавливать свой аттракцион в цирке. А после войны вновь построили “бочку” в парке Горького. <…> Тогда, в 40-е гг., я потеряла колено. <…> Примерно через год я снова гоняла по стенке. До 1967-го» [5]. Полагаем, опираясь на информацию о круге друзей и знакомых Драгунского, что писатель не мог не знать «королеву Арбата» и Парка имени Горького, не видеть ее гонок. Во всяком случае, такая «тетенька на мотоцикле» в Москве была одна.

При смене заглавия переносится акцент читательского восприятия. Велосипед с мотором – устройство, непременно вызывающее интерес ребенка, но мотогонки по отвесной стене – действо, которое хочется повторить. Автор не только позаботился о примере для подражания. Мотогонщица становится героиней современного писателю «московского мифа». Если античный код для читателя может остаться невидимым, то мифопоэтический план рассказа, который акцентируется, когда Дениска проезжает «сакральный» третий круг«садик», может быть «прочитан» совершенно конкретной аудиторией – людьми из близкого окружения писателя. Заглавие рассказа актуализирует именно данную группу читателей.

Итак, рассказ содержит сложный, притом еле заметный эстетический код, который выявляет не только одну лишь детскую адресацию рассказа. Мифопоэтическая модель, воспроизведенная в рассказе, служит формой выражения сложной адресации. Начиная с заглавия произведения, автор предлагает читателю воспринимать рассказ под определенным углом зрения. Заглавие «Мотогонки по отвесной стене» содержит код, с помощью которого автор как бы очерчивает свою аудиторию, особо выделяя среди всех взрослых читателей круг друзей или близких знакомых. Обращенность автора к героине современного «московского мифа» подтверждается тем, что заглавие, «сообразное» детской аудитории («Велосипед с мотором») за рассказом не закрепилось после публикации в «Огоньке». Одновременно автор, используя известный античный код, создает мифологический план рассказа и, преимущественно в традициях Ю. К. Олеши, травестирует этот код. Так, синтез современной московской легенды и античного мифа семантически усложняет рассказ, открывая в нем потенциал прочтения для читателей из окружения автора и взрослых читателей в целом.

Список литературы

1. Андреев, Н. П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929. С. 43–44.
2. Арзамасцева, И. Н. Идейно-эстетические взгляды Ю. К. Олеши: на материале прозы 20-х гг. : дис. ... канд. филол. наук. М., 1995. С. 157.
3. Гессе, Г. О чтении книг [Электронный ресурс] / Гессе, Г. Пять эссе о книгах и читателях // Иностр. лит. 2004. № 10.
4. Драгунский, В. Ю. Он живой и светится. М. : Дет. мир, 1961. С. 45–46.
5. Лунькова, О. С. Княжна на мотоцикле [Электронный ресурс].
6. Маяковский, В. В. Собр. соч. : в 4 т. / под ред. Л. Ю. Брик. М. : Художеств. лит., 1936. Т. 1. С. 224.
7. Нагибин, Ю. М. Дневник /общ. ред., сост., послесл., указ. имен Ю. Кувалдина. М. : Кн. сад, 1996. С. 624–625.
8. Овидий, Назон Публий. Метаморфозы / пер. С. В. Шервинского. М. : Художеств. лит., 1938. С. 15.
9. Олеша, Ю. К. Ни дня без строчки // Сов. цирк. 1961. № 6. С. 25.
10. Программа средней школы на 1955– 1956уч.г. Русский язык и литературное чтение. V–VII классы. М. : Учпедгиз, 1955. С. 56
11. Программа средней школы на 1957– 1958уч.г. Русский язык и литературное чтение. V–VII классы. М. : Учпедгиз, 1957. С.44.
12. Штраус Ю. Чемпионы мира и окрестностей // Совет. цирк. 1961. № 7. С. 26.