Юлия Хомицевич

Иди, я укушу тебя за сердце

Она позвонила и сказала, что будет ждать меня к десяти. Мол, ей хочется полежать в ванне.

Она застревала там на пару часов, даже если собиралась всего лишь вымыть голову. Тогда я выходил из кухни, шёл к двери, стучал и спрашивал, что она там делает. Она отвечала, что уже прямо сейчас выйдет. И не выходила ещё минут двадцать. За это время я успевал покурить, выпить из-под крана холодной воды, потому что у нее никогда не было даже кофе, и когда она всё-таки появлялась, я обычно переходил уже к лёгкому бренчанию на гитаре. Мне хотелось видеть её изящной и робкой, стесняющейся своих голых коленок, но это была не того сорта подруга. Она входила в комнату грубыми шаркающими шагами, как будто вязаные тапки спадали с её ступней, хотя они наоборот были ей малы. Она не плыла, а вваливалась как бегемот, задевая локтем дверной косяк, дверцу шкафа или угол стола. Она ненатурально улыбалась или хмурилась, воображая, что сможет меня задеть. Но я ждал, очень надеялся застать её в естественном выражении лица, натуральном: задумчивом, отрешённом.

Я, едва взглянув на неё полуодетую в дурацкие распашонки, моментально набрасывал на себя какую-то академическую суровость и серьёзность, отворачивался и продолжал играть на гитаре, как будто не замечая её. Она медленно приближалась, с замедлением как киношная сцена, как бы обдумывая при этом дальнейшую свою тактику. Она кралась в пол оборота, подходила сначала к желтым бегониям, смотрела в окно на огни домов, дотрагивалась руками до батареи, бормотала что-то про погоду и холода, очень печалилась в лице, нервно и задумчиво поправляла занавеску. Я сидел неподвижно, меня словно и железа отлили - с виду стена стеной, но внутри меня что-то разрывалось, лопалось, бурлило и лилось бессловесной поэзией. Мне хотелось схватить её костлявые ребра, опрокинуть на кровать и стащить с распаренного тела эти дурацкие пижамы. Целовать её шершавые губы, переворачивать со спины на живот и обратно, ерошить волосы на затылке, щекотать своей небритой рожей её сухие белые лопатки. Но вместо этого я нервно дёргал гитару, просто как идиот, сидел, не шелохнувшись, боясь лишний раз вдохнуть воздуха...

- Встреть меня, пожалуйста, - произнесла она напряжённо, отлично понимая, что я могу не согласиться. - Пожалуйста! У меня такой тяжёлый чемодан. Тот раз пришлось словить какого-то проходящего мужика и заплатить ему 300 рублей. Я стесняюсь вот так пристать к человеку и просить, чтобы мне помогли.

- Но ко мне ты пристаешь же.

Она замолчала, я почувствовал волнение: попалась. Сейчас начнёт извиняться. Она всегда и за всё передо мной извиняется. Не решил, нравится мне это или нет, но она бывает такой занудой со своими извинениями, что мне внезапно становится страшно: а вдруг она никогда от меня не отвалит?

- Ладно, тогда не надо. Сиди дома.

Она обиделась, это было ясно. И хотя я всё прекрасно видел и понимал, мне было весело смотреть, как внутри неё идет какая-то борьба гордости и великодушия. Походы в церковь и встречи с друзьями из протестантской общины делали её более замкнутой. Стараясь всех прощать и ни на кого не держать зла, она в то же время всё копила в себе. Часто отчаяние её доходило до затяжных истерик со слезами и желанием прыгнуть из окна. Мне не было её жалко в общечеловеческом смысле, все люди по-своему одиноки, все страдают. Но мне было жаль её как нечто, принадлежащее лично мне, это нечто было моё, и оно мучилось. Мне самому становилось неловко и противно, как будто состояние психического расстройства перетекало в меня по внутреннему блютузу между нашими душами. И если она горевала где-то не рядом и молчала по три дня, в мыслях я был с ней, всё чувствовал и уходил к друзьям пить.

И вот я ещё даже не отказал ей, я ещё даже не сказал ей "не хочу я тебя встречать, одна доедешь как-нибудь", а она уже согласилась. Вот такой она человек. Может часами наседать из-за того, что я потратил кучу денег налево и направо, накупил колес или алкоголя. Но когда дело касается просьб... Каждый раз, прося меня о чем-нибудь, она переступает свою гордость, ломает что-то в себе. Ей нравятся мои отказы, потому что она после них надуманно страдает, а страдать она любит больше чем меня. Ну а я отказываю ей нарочно. Специально ей отказываю.

Она повторила вопрос с грубым равнодушием в голосе.

- Ты придёшь?

- Не знаю. Пока не решил. Может, я не хочу никуда выходить сегодня.

Она провалилась в пробку моего наушника, утомительной паузой повиснув на спутанном проводке. Я был полной скотиной, всегда себя веду как скотина, не могу с этим ничего поделать. Или не хочу. Я даже на секунду упустил из головы её образ и подумал о том, какую конфету дала мне сегодня бабушка. Стал нащупывать её в кармане и сумел определить, что это свеча с пышным хвостом, наверное "Рошен". И тут вспомнил, как мы ездили за город, и там, на дороге посреди деревни я дал ей такую же конфету, осчастливил. Она обрадовалась, как будто это была не конфета, а не вообрази что, кольцо с бриллиантом. Моросил дождь, она всё время вытирала экран телефона, пытаясь запечатлеть эту конфету на фоне мокрого асфальта. Такая дура бывает из неё, просто невозможно.

От внезапного шепота я очнулся.

- Как хочешь. Подумай и приходи. Я буду тебя ждать.

Мог я не пойти к ней в такой вечер? Мог, разумеется, и не пойти. Топнуть ногой и не пойти, принципиально. Мог даже выйти во двор, позвонить кому-нибудь, попить пива, потом написать ей очередную бессмыслицу. Она не тупица и всё понимает. Но мне нравится доводить её до бешенства. Недавно рассказал, как я напился и провел ночь у одной стрёмной подруги, так и сказал, что спал с ней, потому что мне всё равно, а на кровати было удобнее. (Я же с ней не трахался, а просто лежал на краю, даже в одежде, и даже спал беспокойно, без снов, боясь заблевать апартаменты).

Ох, чувствую, завелась, молчит, ничего не отвечает. И даже не "печатает вам сообщение...". Тишина. Ну, думаю, сейчас поэму пришлёт в ответ, литературные труды в семи томах. Она любит писать помногу и заумными выражениями, смысл которых я ленюсь вылавливать из словестных лавин. Проматываю, не читая толком, так просматриваю только, на предмет чего-нибудь неординарного. Но она всегда пишет одно и то же, борется с невидимым своим врагом, её филологическая лихорадка доводит меня до исступления. Она хорошо пишет, я её уважаю за это (разумеется, тайно), иногда завидую. Но я не поэт, я музыкант, и мне бы стоило завидовать другим людям и другим талантам. Но в тот раз она долго молчала. Я уже переключил вкладки, полез читать новости и смотреть альбомы одноклассниц, как она вдруг ответила. Написала "мне не нужны такие попойки и такие ночевки. даже если бы я была рок-звездой, и все шлюхи мира хотели меня, я бы тебя не предала".

Сердце моё дрогнуло, я невольно вообразил, не собирается ли она меня бросить, честная сучка. Я знаю, что она никогда бы такого не сделала, не осталась бы спать под боком у какого-нибудь мужика. Но периодически позволяю себе цинично в ней сомневаться. Бывшая моя девушка сделала мне прививку от измен, после которой я изнурительно болел и терзался, после которой я никому никогда не поверю больше. Все бабы одинаковые. Никто меня в этом не переубедит.