«Муза моя, ты сестра милосердия...»
Сергей Кравцов
Милосердие... Слово, выпавшее из нашей речи. Слово подзабытое, но не забытое. Потерявшееся, но не утерянное. Неназываемое — оно всегда оставалось в жизни людей, в их делах — повседневных и героических. Милосердие — это не только сострадание, но в первую очередь действо: невозможность принять зло, воплощение добра в реальную жизнь. Добро, сострадание, сопереживание, любовь — составные милосердия.
«...Но как нам детства не хватало! И сколько выпало беды». Быть может, там, в том детстве, где познались «голод и потери и сводок горестный обвал», и начинался поэт? Может быть, там, в школьном классе, рискуя быть исключенным из школы, смешил весь класс, пытаясь вызвать улыбку друга, у которого без вести пропал на войне брат, чтобы тот «хоть на миг из горя вышел», — и зародилась невозможность обойти чужую боль — зародилась будущая муза поэта?
Война уходит все дальше. Но страдания, слезы людские до сих пор не дают забыть о смерче, прошедшем через народную судьбу. «Муза моя, ты сестра милосердия... Как не побыть возле горести вдовьей?.. Не проходи мимо горя чужого...» Душевная необходимость быть верным избранной музе заставляет поэта вновь и вновь возвращаться памятью к горю общенародному.
Ждет погибшего сына мать. Не может поверить в чудовищную несправедливость его гибели. Ждет двадцать лет — «Матери их мертвыми не помнят, оттого и верят в чудеса». «Алексей, Алешенька, сынок!» — закричит она в муке и счастье, увидев живого сына в старой кинохронике («Баллада о матери»).
Память войны... Она звучит со страниц сборника и «невеселой песней военных времен», плывущей по вагону, воскрешая то, «что было давно, что ни старым ни малым позабыть не дано». Она и в безымянных надгробиях над могилами тех, известных и неизвестных, «что на земле так мало прожили, да много сделали на ней». Она в скорби людей, прильнувших к экранам телевизоров:
Везли по улицам Москвы Прах неизвестного солдата.
Глазами скорби и любви Смотрели вслед мы виновато...
Память о «днях потерь и днях разлук» — в скорбном звоне колоколов Хатыни — «симфонии печали». Звонят колокола, звонят, не давая людям забыть о горе вчерашнем, наполняя сердца болью, тревогой за день сегодняшний, в котором опять «гибнут сыновья»:
У Вечного огня.
Зажженного в честь павших
Не на войне минувшей —
Павших в наши дни,
Грущу...
Звонят колокола Хатыни, звонят — в тревоге за сегодняшний мир.
Непрочное и сильное маленькое человеческое сердце вмещает огромный мир чувств. Мир любви разнолик — бывает холодный и неприютный, «как холостяцкая комната»: бывает, что порой «все разрушает, ломает судьбы и сердца», но какое это счастье, когда с любовью приходят «вдохновение и смелость».
Любви посвящено в книге немало строк. Она — в привязанности к отчему дому, который, «как маленький собор, хранил наши души», и в боли прощания с ним — «Срывают отчий дом, как будто душу рушат». Она — в нежности к матери, отцу, детям, постоянной тревоге за них. Она — и в возвращении мыслями к поэтам ушедших времен, гордости за них и сострадании их судьбам («А мне приснился сон, что Пушкин был спасен...»). Она — и в восхищении красотой земли.
Вырвавшись из суетности повседневных забот, пусть на краткий миг, поэт ощущает радость осознания жизни, себя в ней:
И может быть, в пламени этом
Очистимся мы до конца.
Прозрачным ликующим светом
Наполнятся наши сердца...
В сборник вошли стихи разных лет — и двадцатилетней давности, и те, что написаны совсем недавно. Поэт много говорит не только о добрых человеческих чувствах, но и о том, что так мешает человеку быть Человеком, от чего жаждет он избавления — от лжи («Я ненавижу в людях ложь, я негодую и страдаю»), обмана («Опять я за доверчивость наказан»), лести («Лесть незаметно разрушает нас»), зависти («Зависть белой не бывает, зависть свет в нас убивает»)...
Лирика Андрея Дементьева утверждает необходимость служения добру, воспитания добром, воспитание добра! — «Не жалейте своей доброты и участья, если даже за все вам — усмешка в ответ».
Л-ра: Знамя. – 1989. – № 2. – 232-233.
Произведения
Критика
