Сестра по оружию
Марк Соболь
«Я зову вас сестрою. Росли мы в великом огне! Нашей юности голос, сестра по оружию, Юля» Это стихи моего друга и ровесника Василия Субботина, и обращается он здесь к Юлии Друниной на вы. А ведь когда-то была, я помню, девочка в застиранной гимнастерке и руку смущенно протягивала лопаточкой — с непривычки, наверное, к рукопожатиям, больше приходилось козырять...
Фронтовая сестренка стала известным поэтом, общественным деятелем. Передо мной ее новая книга, где в аннотации сказано, что теперь у поэта военная тема звучит по-новому, что появляются у него и другие темы, герои-современники, духовная наполненность их жизни, их любовь и т. д. Все это, в общем, верно.
Девочка в гимнастерке осталась в далеком прошлом. Возмужал талант, окрепла рука, расширился диапазон. Но не могу избавиться от наваждения: читаю Друнину сегодняшнюю, а вижу все ту же, тогдашнюю, потому что в чем-то главном, основополагающем она ни чуточки не изменилась. В какой-то фронтовой надежности, что ли.
А теперь, Из космических семидесятых.
Я, смотря в раскаленную Юность свою.
Говорю удивленно и гордо: — Ребята!
Мы деремся Еще на Переднем краю!
«Удивленно и гордо» — заметьте эти слова. Для Юлии Друниной они в высшей степени характерны. Это чувство гордости, соединенной с. удивлением, пронизывает книгу от начала до конца. Даже там, где автор грустит «очень женской, очень не солдатскою тоской», как сказано в ее давних стихах.
Разговор о Юлии Друниной нельзя вести отдельно от разговора о поколении. Существует — не только у критики, но и у некоторых поэтов, ее ровесников, — мнение, что, мол, в годы войны мы все была близки по творческой манере, а уж потом каждый, кому как удалось, обрел своеобразие почерка. Решительно не согласен! Закадычные друзья, оконные побратимы еще с финской, Луконин и Наровчатов разительно отличны один от другого как поэты. Ни один чуткий к поэзии читатель не спутает Межирова и Львова как 40-х годов, так и 70-х. При одинаковом, мировоззрении у каждого из нас было собственное мироощущение, и уж, конечно, способы передать его читателю были различными.
Юлия Друнина при схожести со всеми нами в главном была сразу, с первых же строк наособицу. Отчасти, конечно, и потому, что могла порой и не скрывать своей женской незащищенности. «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне» — так впрямую мы бы, пожалуй, поопасались высказаться.
Она осталась верной своему поколению, может быть, как никто другой.
Читаю маленький раздел «По мотивам Метерлинка». Парадокс: «Окопная звезда» — «поэт, склонный к метафизическим раздумьям, поэт-символист», как характеризует Метерлинка Краткая литературная энциклопедия. Чем же созвучен он «солдатской» музе Юлии Друниной? Вот ее строки:
Не чудо ль, что солнце всходит,
Не чудо ль — его закат?
Не чудо ль — половодье?
Не чудо ль — цветущий сад?
Ах, сколько чудес повсюду! —
Дождь, радуга, волк, медведь...
А чтобы увидеть чудо,
Лишь надо уметь смотреть.
И еще: «Четыре сотни лет меня рубили, жгли — и пусть! И ни железа, ни огня, как видишь, не боюсь»; «Та птица Синяя должна быть вольною всегда». И уже нет у вас удивления, что под обложкой, где изображена звезда наподобие зенитного разрыва в сумеречном небе, закономерно и свободно уместилось «По мотивам Метерлинка». Конечно же, цветущий сад или вольный восход солнца — чудо для самой Друниной, тысячу раз видевшей во сне одно и то же — рукопашный бой.
...Собственно война занимает в книге не так уж много места. Отстаиванием своих, по-солдатски максималистских требований к жизни, к людям, к любви, к поэзии полна вся книга.
«Шла война, стать мужественной было легче», — говорит Юлия Друнина. И добавляет: «Ты думаешь, что я сильна, а я — обычный человечек». Вот в этом-то и «изюминка» стихов, тем-то и полюбилась Друнина читателям.
Уже давно Предельно ясно мне.
Ни от себя. Ни от других Не скрою:
Была я рядовою На войне,
В поэзии Осталась рядовою.
Но на судьбу Не сетую свою,
Я вовсе не довольствовалась Малым:
Не знаю. Кем труднее быть в бою —
Простым солдатом Или генералом?..
Я не буду здесь спорить с Друниной в ее не без затаенной гордости самоуничижении. Тем более что на вопрос «кем труднее быть» она не отвечает однозначно. Но пафос поэта — в который раз повторю — целиком разделяю.
При повышенной усложненности нынешнего стиха поэзия Юлии Друниной порой может показаться как бы облегченной. Мне же она представляется скорее новаторской, как ныне показался бы новизной в театре обычный занавес, обычная выгородка декорации, простое, емкое, четко произнесенное слово. Когда поэт, не нагнетая ритма, не громоздя аллитераций, просто и сердечно произносит свой реквием погибшим в Аджимушкайских каменоломнях, я, читатель, чувствую себя в плену у поэтического слова.
Очень просто написана «Баллада о звездах»: летчик в заблудившемся самолете вдруг запел, что «спускаться на землю ему неохота». И... взрыв. «Да, конечно, был попросту болен пилот». Видите, как все несложно, даже плоско в прозаическом пересказе. И как сложно и многозначно в стихотворении, где есть и «звезд торжествующий блеск», и сводимое судорогой «горло товарищей», и «странный мотив» песни...
Большое человеческое и поэтическое мужество нужно иметь, чтобы сказать любимому человеку: «Я счастлива» — и тут же ему и о нем: «Да, самый добрый, самый-самый смелый — вот только что без крыльев за спиной!» А все и житейски и по исполнению вроде бы просто...
Сравнение новой книги с предыдущими будет, я убежден, в пользу «Окопной звезды». Мне показалось, что в какие-то года в стихах Юлии Друниной повеяло неким рационализмом, стали проскальзывать газетно-прозаические формулировки, неожиданно за строкой вдруг угадывается указующий перст автора. Как-то все это плохо увязывается с характером поэта и человека, которого я знаю уже столько лет. Возникла неясная тревога за товарища: все-таки мы одного взвода.
«Окопная звезда» разрядила тревогу.
Книга получилась сердечной. В ней есть то, к чему призывал Михаил Светлов: «Стихи должны быть инфекционными». Ее нельзя равнодушно перелистывать, она обжигает нервным и неровным пламенем солдатского костра.
Расскажу теперь один случай.
Меня, как и всех моих товарищей, отчаянно беспокоит: а дойдет ли то, что мы пишем, до сегодняшнего молодого читателя, будет ли он взволнован нашими стихами хотя бы вполовину волнения читателя-ровесника?
На тюменском Севере мне пришлось читать стихи Юлии Друниной в молодежном общежитии. Собственно, по плану это должна была сделать сама Друнина, но она выбрала иной маршрут. В маленьком городе Ялуторовске похоронен ее отец, оттуда она девчонкой ушла на фронт. И теперь ее путь лег туда, на юго-восток от Тюмени. Это не пометало северянам потребовать от нас чтения ее стихов.
Она, сама ничего об этом не ведая, прошла, как говорится, первым номером. Ребята меня не отпускали, просили читать еще. «Но ведь это же не про вас», — сказал я. «Как не про нас? — возмутился молодой, обросший рыжей щетиной геолог. — Именно про нас!»
Хочется надеяться, что не только люди моего поколения, но и сверстники этих ребят, прочитав «Окопную звезду», скажут; «Книга именно про нас».
Л-ра: Новый мир. – 1976. – № 5. – С. 264-266.
Произведения
Критика
