Идеологический роман Г. Уэллса о войне
А.Ф. Любимова
Романы Уэллса «Война в воздухе» (1908) и «Освобожденный мир» (1914) появились в предвоенной грозовой атмосфере, когда идейное противостояние передового искусства буржуазной идеологии принимает самые острые формы. Определение этих романов как идеологических порождено необходимостью подчеркнуть главенствующую роль в них идеологического элемента. Поэтому следует говорить не об открытой или опосредованной идеологической направленности содержания романа, свойственной всякому значительному произведению искусства, а об особых формах реализации идеологических принципов, которые в романах обладают определенной, самостоятельностью.
Идеологический роман можно рассматривать как вариант «романа идей». Понятие «роман идей» употребимо при характеристике жанровой структуры произведений разных эпох от «Хедлонга Холла» Т.Л. Пикока и «Волшебной горы» Т. Манна до «Войны» Н. Тихонова и последних романов Ч. Айтматова. Этот термин позволяет подчеркнуть исключительное значение ситуации схватки идей не в ее старом, просветительском варианте, когда иллюстрировалась, правота или неправота определенной мировоззренческой посылки, а в новом, историческом выражении — в форме саморазвития и самодвижения идей в их диалектическом соотношении.
В идеологическом романе анализу подвергается совокупность политических, философских, правовых, нравственных, религиозных воззрений, как состояние сознания человечества на определенном этапе его исторического бытия. Причем меньше внимания уделяется индивидуальному сознанию, которое исследуется как часть целого при пересмотре официальных идеологических мифов эпохи или анализе новых идейных комплексов. Роман такого типа нуждается в уточнении жанровой специфики, хотя в целом имеет структуру романа идей. Поиски форм этот уточнения все чаще заставляют исследователей использовать термин «идеологический роман» по отношению к некоторым романам Тургенева, Чернышевского и др. Так, С. Петров пишет по поводу «Отцов и детей»: «Роман Тургенева по преимуществу идеологический, освещающий общественное движение, главным образом, как движение мысли... И здесь, несмотря на различие общественных позиций, роман Тургенева по методу изображения действительности может быть сближен с «Что делать?» Чернышевского».
Идеологические романы Г. Уэллса «Война в воздухе» и «Освобожденный мир» представляют тип структуры, позволяющей фантастике обрести большую конкретность, а идея — большую художественную свободу в отличие от раннего фантастического романа о войне «Борьба миров» (1898), где захватывающая интрига и фантастические образы сочетались с конструктивно четкой системой научно-технических и социально-философских гипотез.
В новых романах фантастическая коллизия гипотетична, но ее историческая вероятность увеличивается во много раз: возникновение грозного призрака мировой войны и ядерной катастрофы обусловлено всей логикой художественного изображения социально-исторических обстоятельств, типов сознания эпохи, ее идеологических постулатов. Как пишет известный критик У. Уэйгер, Уэллс «был первым писателем XX века, который предсказал политический, социальный, религиозный кризис современной западной цивилизации». Уэллсу видится XX век только как время обострения противоречий капитализма, о возможности двоемирия он не догадывается. Поэтому перспектива социалистического развития открывается для человечества только после глобального краха империалистической системы.
О мировоззрении Уэллса исследователи писали много, но анализ романов «Война в воздухе» и «Освобожденный мир» требует уточнения некоторых положений его теории развития общества. Постоянные указания уэллсоведов на верность писателя хакслианской концепции эволюции не позволяют составить полное представление о его позиции, ибо Уэллс с его интересом к новейшим научным открытиям не мог не усвоить идеи прерывности как ведущей, согласно Эйнштейну, гносеологической идеи XX в. «Прерывность вовсе не означает... разрыва в общем течении процесса, а показывает, что при отсутствии тех или иных непосредственных связей между какими-либо объектами продолжают действовать другие более масштабные и более константные связи между ними, как бы преодолевая «перерывы», возникающие в данном процессе».
В центре сюжета «Войны в воздухе» и «Освобожденного мира» — исторический катаклизм: мировая война, ядерная катастрофа. Прекращается привычное течение жизни, общество вступает в новую фазу исторического развития. Донаучный, дотехнический тип общественного бытия в романе «Война в воздухе» и, напротив, высокоорганизованное общество в романе «Освобожденный мир» — результат нарушения исторического равновесии. В первом случае из двух важнейших законов жизни торжествует закон приспособляемости, во втором — изменчивости. Прерывность не противопоставляется глобальным законам как фактор, уничтожающий их действие, наоборот, действие этих законов проявляется в новых условиях непосредственно, они отрицают исторический хаос.
В романах представлено два рода идеологических комплексов: официальный, определяющий внутреннюю и внешнюю политику государств, и тот, что ставши частью массового сознания, автоматически приемлется большинством. Поэтому и система художественных образов строится в соответствии с принципом контраста: верхушка общества и средний человек — объект анализа романиста, и совершается он с идеологической точки зрения. Идеология верхов и комплекс бредовых мифов о мировом господстве, обусловливающих применение политики силы, гонки вооружений и т. д. Она разоблачается, как опасная и лишенная рационального начала, благодаря воспроизведению ряда событий, в котором катастрофа — закономерное следствие империалистической политики, а также последовательному анализу стереотипа сознания «вершителей» человеческих судеб, «сильных мира сего». Уэллс намеренно создает тип, а не индивидуальность: и немецкий принц Карл Альберт, и французский маршал Дюбуа — это Наполеоны нового времени, имеющие в своем распоряжении куда более мощное оружие и представляющие в лице своего класса и правительства мировую опасность. «Семена, посеянные Наполеоном и взращенные Бисмарком, пустились пышным цветом, «подобно огненным лилиям, озарив своим кровавым пламенем гибнущие нации, разрушенные и затопленные храмы, лежащие в руинах города, навсегда погубленные для человечества плодородные поля и миллионы трупов, плавающих в лужах крови». Страницы, написанные еще до первой мировой войны, впечатляют силой художественного предвидения масштабов, характера последствие проведения губительной для человечества политики империализма.
Известный отечественный исследователь Уэллса Ю. Кагарлицкий отмечает, что фантастика новых романов писателя по сравнению с романами 1890-х гг. «вполне конкретна не только в отношении технических деталей, но и в смысле строго историческом». Конкретика фантастических глобальных ситуаций сочетается с конкретикой ситуаций обыденных, частных, вроде описанной еще в
Своеобразие рассматриваемых романов Уэллса заключается в том, что образы идеологов и политиков буржуазного мира не находятся в центре художественной системы. Эти «властелины мира» мертвы при жизни, всем своим существом они отрицают жизнеспособность того Общества, которому служат. Действие закона сатирического снижения образа обнаруживается в произведениях постоянно вплоть до создания карикатуры. Принц Карл Альберт, «бог войны и герой обоих полушарий», потерпев фиаско как завоеватель Америки, рухнув с воздушным кораблем в безлюдном пустынном уголке земли, произносит пышную речь «о своей звезде и вере отцов и о том, как приятно и почетно положить жизнь за его династию... Солдаты без особого подъема кричали «ура», и где-то вдали завыл волк». «Это был мозг западного мира, это был Олимп, у подножия которого лежали враждующие страны», — таким видится маршал Дюбуа рядовой машинистке, поэтому ей хочется пасть на колени перед своим кумиром. Однако авторский комментарий раскрывает секрет «величия» маршала: «Молчать, оставаться всегда бесстрастным и по возможности поворачиваться в профиль, — эти правила старик Дюбуа усвоил много лет назад».
Сатирический образ в романах Уэллса рождается на стыке видимости и сущности явления. Это противоречие разрешается фарсовой концовкой: принц гибнет после жалких попыток управлять клочком земли, Козьим островом, где кроме него оказались лишь двое людей и бродячая кошка, а Дюбуа становится жертвой ядерной бомбардировки; трагизм ситуации снимается при этом сатирической деталью: «Он лежал на большом обрывке военной карты, к которой прилипли, с которой свисали маленькие деревянные фигурки — пехота, кавалерия, артиллерийские орудия». Герфи-марионетки, имеющие механистическое сознание, символизируют исчерпанность буржуазной цивилизации.
Хронотоп рассматриваемых произведений Уэллса однотипен: место действия — весь земной шар, время действия романов и время автора не совпадают. Повествователь воспринимает события из далекого будущего, что усиливает впечатление объективности оценок — последние лишены даже каких-либо национальных пристрастий. Автор расставляет идеологические акценты таким образом, чтобы читатель смог увидеть естественный ход событий, понять их историческую логику, но не обнаружить экспериментатора, создающего при помощи фантастики определенную модель общества.
Комментарии автора настолько точны, что оказываются применимыми к нашей эпохе: «Те, кто жил в начале двадцатого века, должны были бы, казалось, ясно видеть, что война стремительно становится невозможной... На протяжении двух — девятнадцатого и двадцатого веков, количество энергии, которую завоевывали и подчиняли себе люди, неуклонно возрастало. В военном отношении это означало, что способность наносить удар, способность разрушать также неудержимо возрастает. А возможность спастись, избежать этого разрушения не увеличивалась ни на йоту».
Создание среднего человека, закрепощенное официальными идеологическими установками, не способно понять реальную возможность надвигающейся катастрофы: «Заладили одно: война да война, — сказал Берт. — Так и правда можно ее накликать». Современная стилистика романов позволяет Уэллсу передать состояние заторможенности сознания «среднего» человека: пестрят плакаты «Американский ультиматум», «Англия Должна воевать», «Война на пороге», «Берлин встревожен», «Будет ли Америка воевать?», а обыватели типа Берта Смоллуейза глядят на них «невидящим взором»; выпуски вечерних газет кричат: «Тучи войны сгущаются», «Только это — ничего больше», а Берт и Грабб приплясывают в нелепых, одеждах «дервишей пустыни» и поют на залитом солнцем пляже Димчерча разудалую песню: «Динь-бом, тилинь-бом-бом, эти шпильки, расскажите-ка почем?».
Обывательское сознание массовидно, и писатель намеренно лишает «среднего» человека индивидуальности, но не в такой степени, как «хозяев» исторической ситуации, ибо он имеет шанс на спасение личности, которая может заявить о себе в критический момент. Перелом в сознании совпадает с историческим катаклизмом, а пока Берт остается «заурядным человечком, развязным и ограниченным — на заре двадцатого века старая цивилизация плодила таких людей во всех странах мира». Дневник Фредерика Барнета из романа, «Освобожденный мир» позволяет узнать, «какова была судьба среднего человека во время войны».
Показав широким планом судьбу обыкновенного человека, Уэллс разоблачил те мировоззренческие мифы, которые определяют тип его общественного сознания. И среди них — миф о постоянстве прогресса. Идеологические акценты очевидны уже на первой странице романа «Война в воздухе». Иронично начало: «А прогресс-то этот... идет себе вперед». Бытовое сознание легко воспринимает те приметы прогресса, которые лежат на поверхности: «Прогресс проник даже в кровь Смоллуейза, и это красноречивее всего говорило о его безжалостном напоре и неудержимости». «Прогрессивный»» Берт Смоллуейз курит американские папиросы «Мальчики Англии», читает иллюстрированные юмористические журналы и, как его духовный собрат Грабб, считает себя «истым аристократом духа».
Безобидные в социальном отношении последствия автоматизации поступков обыкновенного человека оборачиваются трагедией, когда массовидное сознание приводит его к политической пассивности или ложному ура-патриотизму. Признак социальной ущербности сознания среднего человека –его раздробленность, неспособность понять явление, в целом, ощутить причастность к событию мирового масштаба. Так, Берт не привыкший «думать о мире, как о чем-то едином», считает, что «война — это нечто, служащее источником новостей и поводом для волнений и ограниченное пространством, которое называется «театрам военных действий».
Сюжет романа опровергает ценностное содержание идеологических комплексов, вроде комплекса неизбежности прогресса и политического изоляционизма. Берт Смоллуейз и Фредерик Барнет брошены в самый водоворот войны, и они должны определить свое отношение к этому миру. Оказывается, средний человек способен в критический момент противостоять консерватизму собственного сознания. Современная психологическая наука утверждает, что «сверхсознание позволяет человеку поступать «неразумно» и в этой неразумности кроется механизм творчества новых моральных норм, только намечающихся, только угадываемых в динамике общественного развития, в кризисе ранее существовавших общественных отношений». Уэллс показывает критические пики психической деятельности — ломку стереотипа сознания и поведения «среднего человека». Бомбардировка Нью-Йорка заставила Берта сделать «невероятное, фантастическое открытие: ведь такие бедствия возможны не только в этом гигантском чужом Нью-Йорке, но и в Лондоне... Он понял, что маленькому острову среди серебристых волн недолго осталось радоваться своей недосягаемости, что в мире больше нет такого места, где какой-нибудь Смоллуейз мог бы гордо поднять голову, проголосовать за войну и за твердую внешнюю политику и не испытать подобные ужасы на самом деле». Нравственное озарение таких, как англичанин Берт и немец Курт, ощутивший близость смерти, новый диалогический рубеж. Диалоги Берта и Курта, исповедь Фредерика Барнета отражают становление сознания человека, воспринимавшего себя как, существо, одержимое «зоологическим индивидуализмом».
Анализ сознания среднего человека на основе идеи эволюции позволяет Уэллсу быть исторически объективным: уходят в небытие и «хранители» буржуазных идеологических догм вместе со своим веком. Утрата человечеством буржуазных ценностей не деформирует его сознание, а, наоборот, способствует поиску ценностей истинных. Уэллс, часто использующий символ как форму философского обобщения, в романе «Война в воздухе» изображает спящего Берта «как живое воплощение демократического сознания, столкнувшегося с проблемами слишком сложного века. Лицо его было бледно и равнодушно».
Мотив символического сна, от которого человечество должно пробудиться, звучит и в романе «Освобожденный мир»: «Сейчас повсюду, от Голландии до Альп ...скорчившись, зарывшись в земле, лежит миллион людей, которые стараются как можно основательнее изувечить друг друга. Грандиозность этого безумия не укладывается в сознании. Это сон. Скоро я очнусь... И тотчас эта мысль обрела иную форму: «Скоро человечество очнется», — думает Фредерик Барнет.
Верность идеологических постулатов проверяется ходом истории, развитием человеческого сознания, поэтому голоса историка и публициста не обладают абсолютной автономностью, а являются формой поисков исторической правды, к познанию которой ценой утрат и обретений идет человечество.
Прогресс не есть обязательный результат развития цивилизации. Эта идея художественно убедительно доказывалась еще в ранних фантастических романах Уэллса. Здесь она рассматривается на новом этапе исторического развития, в преддверий мировых войн, и приобретает смысл исторически конкретного предостережения: «Прогресс победоносно шествовал по земле, словно ничто уже не могло остановить его. Уже более трехсот лет длилась непрерывная ускоренная диастола европеизированной цивилизации. И то, что армии и запасы взрывчатых веществ росли с невероятной быстротой, заслоняя все остальное, казалось, было всего лишь частью этого процесса... Триста лет диастолы — и внезапно наступила быстрая и неожиданная систола — словно сжали кулак!.. Полный крах, несмотря на то, что он наступил повсеместно, по-прежнему казался им чем-то невероятном».
Уэллс изображает в первом романе общество, отброшенное войной на сотни лет назад, во втором — утопическое братство людей, созданное интеллектуальной элитой.
Противоречия мировоззрения Уэллса, принимающего идею христианского братства людей, подчеркивающего преимущественную роль интеллектуальной элиты в управлении государством, проявились в утопии более полно, чем в той части романа «Освобожденный мир», которая являет собой предостережение.
Л-ра: Литературные традиции в зарубежной литературе ХIХ-ХХ веков. – Пермь, 1983. – С. 129-136.
Произведения
Критика
