Увеличительное стекло зла
В. Лакшин
Журнал по преимуществу юношеского круга чтения, «Вокруг света» опубликовал перевод романа английского писателя Уильяма Голдинга, который, пожалуй, естественнее было бы видеть в издании для взрослого читателя. Читать эту книгу интересно, но трудно, а чем ближе к концу, тем труднее. Страдания детей — вообще мучительный, кровавый сюжет в литературе. Недаром Достоевский муками малых сил объяснил бунт своего героя против бога и его отказ от билета на вход в царство мировой гармонии. Но когда дети жестоки со своими товарищами, когда они мучают и убивают друг друга — читать это почти непереносимо.
Толстой говорил: дети — увеличительное стекло зла, — в том смысле, что то, что нехорошо по отношению ко взрослым, ужасно в отношении детей. Но не ужаснее ли во сто крат, когда дети сами, сознательно или неосознанно подражая миру старших, переносят в свои отношения и детские игры всю жестокость взрослого мира?
Дети, одни дети оказываются на необитаемом острове, затерянном крохотной точкой в просторах Тихого океана. Их появление на острове мотивировано автором скверно, условно, с нарочитой небрежностью. Где-то бушует чудовищная война с атомными взрывами, и, как можно угадать, самолет, спасающий английских школьников, терпит бедствие в океане. Никто из взрослых не уцелел, пилот сгорел, все или почти все дети каким-то чудом спаслись и теперь находят друг друга на тоненькой полоске пляжа, среди скал, в путанице лиан прибрежного леса. Это, конечно, условное допущение, одно из многих допущений, какие будут встречаться в романе и дальше, но они дадут автору возможность развернуть его пессимистическую робинзонаду, не жертвуя ни одним из оттенков отношений, возникающих обычно между детьми в их играх, соперничестве, вражде и дружбе.
В истории детей можно увидеть притчу, имеющую в виду взрослых. Но Голдинг помнит, что дети есть дети, и их желания, страхи, фантазии рисует с психологической правдой, заставляющей читать его книгу не как аллегорию — как реалистический роман.
Вот они, потерянные и боящиеся одиночества, без матерей и отцов, без учителей и наставников, соединяются на морском берегу и инстинктивно тянутся, жмутся друг к другу. К чувству страха и беззащитности примешивается детская радость делать, что хочешь, веселье полной свободы без старших, внезапной самостоятельности, к которой всегда стремятся подростки. Как дружно и весело, с каким энтузиазмом обследуют мальчики свой остров, убеждаясь, что они единственные его хозяева!
Как и обычно в любом ребячьем сообществе, среди них начинают вскоре выделяться более самостоятельные и яркие фигуры. Это прежде всего Ральф — двенадцатилетний мальчик, энергичный, ловкий и смелый. И как всегда в мальчишечьих играх, рядом с д’Артаньяном должен объявиться его рассудительный и верный слуга Планше, а рядом с Дон Кихотом — Санчо Панса. Ральф находит себе преданного товарища в толстом мальчике в очках с обидным школьным прозвищем Хрюшка.
Ральф становится вождем по свободному выбору ребят, и он придумывает то, что соединит всех: надо строить хижины, чтобы укрываться ночью от холода и дождя, и надо развести большой костер, дым которого мог бы привлечь проходящие в океане корабли. Дети ободрены, успокоены: теперь им светит надежда, их усилия объединены, голова и руки заняты. Отряд мальчиков уходит в лес охотиться на диких свиней. А на вершине горы начинает пылать костер, изобретательно зажженный Ральфом с помощью стеклышка очков Хрюшки.
Но эта идиллия живет недолго. Постоянно поддерживать огонь в костре нелегко, а строить хижины — утомительно и скучно.
Трудности, страх, опасности, поначалу объединившие ребят, начинают вскоре свою разрушительную работу, подтачивают солидарность, вызывают к жизни смутно дремавшие инстинкты. И первыми дичают «охотники» во главе с Джеком Мерридью.
Убийство свиньи, кровь, азарт и ярость погони — все это мало-помалу развращает их, делает из них маленьких дикарей, готовых на чудовищные по жестокости поступки. «Повелитель мух» — мертвая свиная голова на палке, обсиженная мухами,— страшное пугало, которое разрушает душу и позволяет все.
Что, однако, за сила делает благопристойных английских мальчиков, певших в церковном хоре, дикарями, разрушителями? Отчего Джек так легко перетягивает в свою дикарскую вольницу большинство ребят? Первое, что позволяет увидеть автор: чувство мальчишеской солидарности так же сильно в зле, как и в добре. Джек Мерридью — малый достаточно волевой, жестокий и твердый, чтобы увлечь ребят за собою и держать всех в узде. Его приманка — не только жареная свинина, но сладость полного подчинения авторитету вождя, освобождения себя от ответственности, от страха перед жизнью, растворение в стадном чувстве. Он помогает ребятам расстаться с угрызениями совести: раскрасив лицо цветной глиной, «охотники» теряют личное «я», они как бы надевают на себя некую форму, всех уравнивающую и разрешающую им все.
Ральф и Хрюшка во всем превосходят Джека, уступая ему только в одном — ему ничего не стоит переступить через жестокость, избить малыша, разбить очки Хрюшке. «На кой черт нам эти законы... Мы сильные... мы охотники!» — кричит Мерридью, и многие ребята соглашаются с ним, потому что все созидательное и доброе стоит усилий и труда, а все разрушительное — легко и весело. Юный ницшеанец приобщает ребят к крови, связывает их круговой порукой.
Ребята боятся зверя, который может спуститься с горы, выйти из лесной чащи, но зверя надо бояться внутри себя. Так говорит автор, не опасаясь, что его упрекнут в пасторской нравоучительности.
Измученные страхом и неуверенностью души инстинктивно ищут защиты в стадном чувстве. Самое страшное — это остаться одному. И когда Саймона, бежавшего рассказать им о своем открытии, что не злой зверь, а пугавшая всех тень на горе — это всего лишь купол парашюта, когда тихого, доброго Саймона забивают насмерть в остервенении ритуальной пляски, самое страшное, что этот дикий хоровод втягивает в себя всех и даже Ральфа с Хрюшкой, которые потом, опомнившись, вспоминают об этом как о каком-то безумном, чудовищном сне.
«Охотникам», подчинившимся власти Джека Мерридью, кажется, что они счастливы: не надо ни о чем думать, они поют, танцуют, объедаются жареной свининой. И с наслаждением размазывая жир по лицу, они, словно слепые и глухие, никак в толк не возьмут то, что говорит им Ральф, что подсказывает здравый смысл: надо всем объединиться и заботиться о костре, иначе никто не увидит его дым и никто не придет им на помощь.
Сам Джек, охотясь с азартом и завоевывая власть над ребятами, забывает о главной их цели — спасении с острова. У него уже нет сил повернуться и оглядеться вокруг себя: охота на кабанов поглощает его всецело, забота о своей власти и престиже превращается в самоцель. Ребята же все точно захмелели от этого зелья, в котором смешаны жестокость и подчинение; все можно, что разрешает новый вождь, а нужно лишь то, чего он требует. Тот, кто напоминает о прежней цели, неприятен им, становится их врагом, и они, дичая, истребляя друг друга, несутся к верной гибели.
Читатель Голдинга с волнением следит, как жалкая горстка миссионеров добра во главе с Ральфом движется по берегу к неприятельскому лагерю, чтобы попытаться в последний раз уговорить обезумевших ребят. Беспомощный Хрюшка, несущий в руках морской рог — символ былой ребячьей республики, — со святой наивностью и детской верой в добро надеется переубедить Джека: «Я пойду к нему с рогом. Я покажу его. Слушай, скажу я, ты сильнее меня и у тебя нет астмы. Ты, скажу я, видишь обоими глазами. Но я не стану просить, чтобы ты отдал мне очки из милости. Упрашивать тебя я не стану, скажу я, и не потому, что ты сильный, а потому, что справедливость есть справедливость. Отдавай мои очки, скажу я, ты должен отдать!»
Но тщетно. Их не слушают, им улюлюкают, угрожают... Ужасен конец Хрюшки, предательство близнецов — Сэма-и-Эрика, волчье одиночество Ральфа. Ребята травят своего бывшего вождя как дикого зверя, и он сам превращается в звереныша в попытках спастись от погони. Обезумевшие преследователи отрезают ему все пути, поджигая кусты, в которых он прячется, и выкуривая его дымом. В азарте преследования они не замечают, что огонь грозит уничтожить все живое на острове и оставить их самих без пропитания и крова.
В масштабе маленького острова им грозит всеобщая катастрофа, что-то вроде конца света в миниатюре.
Какие мучения, страхи и мрачные предчувствия должны были угнездиться в психике современного Голдингу человека Запада, чтобы в середине нашего столетия мог появиться этот антипод старым утопиям и пересахаренной литературе для детей — поистине детский роман XX века.
Для автора необитаемый остров — идеальная колба, где можно поставить свой социальный опыт и, как говорят ученые, in vitro проследить процесс расчеловечивания, возвращения диких инстинктов и первобытных побуждений. Стоит порушиться привычным обстоятельствам, освободиться от авторитета взрослых, воплощающего в данном случае у Голдинга всякий общественный гуманистический контроль, как мгновенно начинает таять тонкий слой цивилизации, не только привнесенный воспитанием, но и тот, более глубокий слой, что намыт в человеческой психике эволюцией нескольких тысячелетий.
Сам Голдинг тяготеет к объяснениям внесоциальным. Но в книге различим и социальный момент, связанный с критикой современной буржуазной цивилизации. Джек Мерридью яростно отстаивает свое первенство, стремится верховодить, не брезгуя при этом никакими средствами, потому, между прочим, что знает: так поступают люди в знакомом ему мире взрослых. Отчаянная борьба за власть, культ насилия, игра на инстинктах толпы, освобождение от совести с помощью обезличивания — все это переимчивый подросток, и не тая в крови, мог усвоить из жизненной практики старших.
Предупреждение писателя тем более важно, что недобросовестные и отравленные человеконенавистнической философией взрослые люди научились широко использовать во зло некоторые свойства податливой, пластичной психики подростков. Не отсюда ли грозная легкость эпидемии хунвэйбинства, бойскаутская исключительность и нетерпимость, военизация детских коллективов, сулящая веселую игру, но постепенно опасно подчиняющая юное создание?
В конце романа автор, нагнетавший чувство безысходности, словно бы вдруг пожалел читателя и дал Ральфу, а заодно и остальным ребятам возможность спастись. Похоже, что это произошло в силу чудесного закона утешающей поэзии, о которой говорится в балладе Жуковского:
...здесь несчастье — лживый сон, счастье — пробужденье.
Офицер британских морских сил с якорем на фуражке выходит с катера навстречу Ральфу в тот момент, когда, преследуемый оравой мальчишек с копьями наперевес, отрезанный полосой огня и дыма, обессиленный, задыхающийся, он выскакивает к морю, на узкую полоску прибрежного песка.
Ребята видят катер, видят матросов с автоматами и будто на глазах изреживается и пропадает кровавая пелена, застилавшая им свет. Недавно еще дико оравшая и преследовавшая своего товарища толпа маленьких негодяев превращается вдруг в кучку оробевших школьников, длинноволосых, грязных и смущенных своим одичанием.
Ральф объявляет себя главным среди них, и Джек Мерридью с остатками черной шапочки хориста на лбу не решается этого оспорить. Дети мгновенно стряхивают с себя какое-то наваждение, жестокий сон, гипноз, под которым они жили все эти дни.
Тоскливое чувство вызывает эта книга: слишком тонкой оказывается в сознании человека пленка цивилизации, слишком быстро тают привитые воспитанием навыки и группа аккуратных английских школьников превращается в толпу и стадо, слишком легко кровь объединяет, а подчинение освобождает от чувства личной ответственности.
Пессимистичен взгляд художника современного западного мира, и, несмотря на счастливый конец, безнадежностью веет от его книги. Но если писатель садится за рабочий стол и пишет ее, значит надежда не оставила его совсем, значит ему хочется воззвать к людям, предупредить их о всегда грозящей им опасности...
Л-ра: Иностранная литература. – 1970. – № 12. – С. 263-265.
Произведения
Критика
