Авторский замысел повести Генри Джеймса «Поворот винта»
Головачева И.В.
Анализу «Поворота винта» — одного из самых загадочных произведений Генри Джеймса — посвящено множество исследований зарубежных американистов. Однако выводы, сделанные в их работах, не представляются исчерпывающими, ибо строятся на доказательствах правомерности лишь одной из двух возможных интерпретаций повести. Так, сторонники буквального или «готического» прочтения — в основном это представители «новой критики» и «мифокритики» — считают, что Джеймс задумал написать страшную историю с привидениями и последовательно осуществил свой замысел. Критики-фрейдисты и неофрейдисты дают преимущественно галлюцинаторную, клиническую интерпретацию событиям повести, рассматривая «привидения» как плод воображения гувернантки. При этом они не учитывают самостоятельную художественную значимость внешней организации сюжета и ту нагрузку, которую именно призраки, по замыслу писателя, должны были выполнять в претворении общей идеи произведения.
К психопатологической версии, по сути дела, приходит и отечественный литературовед А.А. Федоров, который, на наш взгляд, излишне прямолинейно трактует содержание «Поворота винта», основывая свои доказательства на аналогиях с образами ибсеновских пьес. Признавая зло, столь очевидно присутствующее в произведении, «воображаемым», исследователь искажает смысл повести, игнорирует ее принципиальную многозначность.
Лишь в нескольких монографиях, которые можно выделить из двух сотен зарубежных книг и статей, написанных о «Повороте винта», говорится о необходимости учитывать двусмысленность, которую Джеймс намеренно придал всей структуре произведения. Но, даже признавая эту двусмысленность как отличительную черту повести, критики зачастую не находят адекватной концепции, способной дать исчерпывающее объяснение такому феномену.
Разумеется, противоречивое восприятие «Поворота винта» в известной мере определяется различной методологией исследований. Решающим фактором в данном случае нам представляется объективная неоднозначность идейно-художественной структуры, предполагающая возможность и даже обязательность нескольких толкований. В самом деле, знакомясь с обитателями усадьбы Блай и с преследующими их кошмарами, читатель может при этом лишь строить предположения относительно истинных причин совершаемых злодеяний. Парадокс заключается в том, что предложенного нам набора фактов явно недостаточно для вынесения приговора. Ничто прямо и безусловно не свидетельствует о том, кто именно является преступником, и даже вопрос о жертвах остается открытым. Двусмысленны как отдельные реплики, диалоги, так и целые сцены повести. Уже пролог подготавливает нас к тому, чтобы воспринять текст как сложнейший шифр, ключ к которому изначально отсутствует. Версия о реальности призраков Питера Квинта и мисс Джессел с одинаковым успехом подтверждается и опровергается в произведении, а события, происходящие у нас на глазах, так и не раскрывают тайны «поворота винта» в том двойном смысле, который этот образ приобретает в тексте.
Задачу данной статьи мы видим в том, чтобы реконструировать авторский замысел «Поворота винта» что нам, возможно, позволит определить источник и найти обоснование специфической двойственности, характеризующей художественную структуру повести. Только попытавшись определить особенности авторского замысла «Поворота винта», мы, думается, сможем прояснить ее основные загадки. Судя по дневниковой записи Джеймса от 12 января
По первоначальному замыслу явления призраков должны были изображаться как реально происходившие события. «Рассказ следует вести объективно, насколько возможно, от лица постороннего наблюдателя», — пишет Джеймс в дневнике. Однако в дальнейшем автор «Поворота винта» значительно усложнил структуру самого замысла. В частности, принципиально важное значение приобретает образ гувернантки, от лица которой ведется повествование. Кроме того, первоначальная ясность характеров и четкость сюжетных линий в итоге переросла в крайнюю неопределенность.
В авторском предисловии, предпосланном писателем второй, окончательной редакции «Поворота винта», он указывает, что у гувернантки тоже есть «своя тайна», которую он не раскрывает, и это ставит под сомнение достоверность ее признаний. Таким образом, повествование оказывается построенным на сложном соотношении и взаимодействии двух в принципе самостоятельных историй, «тайн», заключенных. Джеймсом в пределы одного текста. Пересечение «тайны» гувернантки с «тайной» детей и создает впечатление относительности предложенных нам вариантов истины. Если бы у писателя такого, намерения не было, то материал, взятый за сюжетную основу повести, получил бы однозначное толкование либо в «готическом» духе, как, например, в «Замке Отранто» X. Уолпола, либо в духе психопатологий, как в «Записках сумасшедшего» Гоголя. В повести использована оригинальная система зеркал, ни одно из которых не показывает нам истину «в полный рост». Но дело не только в том, что каждое из этих зеркал демонстрирует лишь одну сторону истины, ибо и вся система в целом также не способна дать безусловное и единственно верное отражение. «Поворот винта», следовательно, является сознательно сконструированное мистификацией. Это единственный в своем роде художественный эксперимент, который явился в то же время экспериментом над читателем.
Именно «мистифицирующей» природой повести и объясняется давно поразившая критиков противоречивость высказываний самого Джеймса о произведении. Очевидно, он не желал собственноручно разрушать хитроумно и тщательно выстроенный им лабиринт и предоставил читателям возможность самостоятельно решать загадку авторского намерения, размышлять над тайнами привидений, детей и гувернантки, находить ответ и самим же опровергать его, прослеживая любую из версий.
Две равноправные интерпретации «Поворота винта» — «готическая» и психопатологическая с одинаковой тщательностью были продуманы и аргументированы писателем. Создавая потустороннюю атмосферу в повести, Джеймс опирался на давнюю традицию «черного романа», на «сумеречную» фантастику романтиков Эдгара По и Натаниэля Готорна, а также на «литературу ужасов», вошедшую в моду в конце XIX в. Кроме того, мистические мотивы возникли в произведениях Джеймса и как своеобразное отражение его интереса к деятельности «Общества исследований психики», основанного в
Известно, что Генри Джеймс присутствовал, по крайней мере, на одном из заседаний «Общества», где он зачитал доклад У. Джеймса о результатах обследования знаменитого в то время медиума миссис Пайпер. «Общество» выпускало журнал и регулярно публиковало отчеты, например, «Об астральных телах, являющихся вскоре после смерти». Отдельно выходили и «Отчеты комиссии по домам с привидениями». О знакомстве писателя с этими документами свидетельствует предисловие к «Повороту винта», в котором он заявляет о своем нежелании делать привидения мисс Джессел и Питера Квинта похожими на описания призраков в «отчетах». Однако сравнение упомянутых источников с текстом «Поворота винта» показало, что в фантастических образах, выведенных Джеймсом в его повести, явственно проступают детали из протоколов «Общества».
Кроме сочинений У. Джеймса и других членов «Общества» Генри Джеймс, интересовавшийся различными вопросами психопатологии, читал, вероятно, книгу Э. Пэриша «Галлюцинации и иллюзии» (1897) и «Книгу снов и духов» Э. Лэнга, вышедшую незадолго до написания «Поворота винта». Вполне обоснованным представляется также предположение, что Ф. Майерс рассказал писателю о только что опубликованном совместном труде З. Фрейда и доктора Брейера «Исследования истерии» (1895) и, в частности, о подробно проанализированной там истории английской гувернантки Люси Р. Эта история была взята психологами в качестве характерного случая невроза, сопровождавшегося галлюцинаторными симптомами. Впрочем, необходимо заметить, что Джеймс лично, на примере своей сестры Алисы, лечившейся у психиатра Шарко, был хорошо знаком с клиникой тяжелой истерии, вызывающей галлюцинации.
Таким образом, с одной стороны, в повести отражены мистические представления того времени, и в этом смысле созданные писателем образы привидений могли восприниматься многими читателями всерьез, а с другой стороны — научные представления, которые соответствовали уровню психиатрии конца XIX в. и нашли выражение в патологических отклонениях, наблюдаемых в поведении гувернантки. Однако психопатология не стала определяющей идеей повести, так как рациональные объяснения событий в данном случае не способны исчерпать содержания загадочных происшествий в поместье Блай.
«Поворот винта» как повесть-парадокс требует, на наш взгляд, этико-философского толкования. Мировоззрение и творческий метод Г. Джеймса складывались под воздействием философии прагматизма, получившей широкое распространение на рубеже XIX-XX вв. благодаря трудам У. Джеймса. Ядро прагматизма составила плюралистическая концепция У. Джеймса, построенная на допущении, что познание может осуществляться исходя из весьма ограниченных, неполных и неадекватных «точек зрения». Отсюда следовало утверждение о непознаваемости абсолютной истины. Гносеологические убеждения У. Джеймса сводились к тому, что содержание знания целиком обусловлено установкой сознания; а содержание истины в таком случае зависит от целей и опыта познающего.
Повести «Поворот винта» «Сокровища Пойнтона», романы «Что знала Мейзи» и «Священный источник» выражают критическое отношение автора к тем, кто берет на себя смелость принимать за абсолют частичное, одностороннее решение нравственных проблем. В «Повороте винта» Джеймс показал зыбкость грани, отделяющей альтруизм от эгоизма, похвальную инициативу от грубого субъективного произвола. Нам представляется, что это произведение может рассматриваться как своеобразное художественно-экспериментальное исследование презумпции невиновности. В эксперименте, как и было задумано, наравне с персонажами участвует и читатель. Нам предложено самостоятельно выносить приговор и мучиться сомнениями относительно его справедливости, т. е. по существу преодолевать те же искушения злом и властью, решать те же проблемы, которыми писатель испытывает разум и нравственное чувство героини.
Внешняя простота сюжета этой повести построена Генри Джеймсом на сложнейшей игре двух диаметрально противоположных «точек зрения», каждая из которых, как мы стремились показать, последовательно аргументирована писателем.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия 2: История, языкознание, литературоведение. – 1986. – Вып. 4. – С. 46-50.
Произведения
Критика
