Второе рождение Синклера Льюиса
М. Мендельсон
1
«Синклер Льюис, который вчера вечером — в возрасте 86 лет — тихо отошел во сне... уже был основательно позабыт... Было время, однако, когда он пользовался довольно шумной славой...»
Так начинался шутливый некролог, который сочинил о себе много лет назад сам писатель.
Синклер Льюис (1885-1951) в одном отношении оказался не очень хорошим пророком. Он прожил на двадцать лет меньше, нежели предполагал. Но была в «автонекрологе» и печально справедливая догадка.
Хотя то время, о котором писал Льюис, еще не наступило (восемьдесят шесть лет со дня его рождения исполнится только в начале семидесятых годов), все же замечательный американский реалист и впрямь уже «основательно позабыт» у себя на родине.
Кое-какие факты как будто бы противоречат этому утверждению. За десять с лишним лет, истекших со дня смерти Синклера Льюиса, о нем опубликовано в США несколько больших книг. Вышел в свет том воспоминаний о писателе его первой жены. Только что опубликовано исследование, специально посвященное взаимоотношениям романиста с его второй женой. Издана объемистая биография Льюиса, принадлежащая перу американского историка литературы Марка Шорера. Но биографии биографиями, а все же творчество автора «Главной улицы» и «Бэббита» в буржуазной критике США особым вниманием — и уж подавно симпатиями — не пользуется.
Не столь давно авторитетный американский литературовед Максуэлл Гайсмар опубликовал статью под достаточно прозрачным названием: «Синклер Льюис — позабытый герой». В этой статье говорится, что хотя в последние годы в США значительно возрос интерес к Хемингуэю, Фолкнеру и Фицджеральду, «репутация Льюиса в критике продолжает находиться на очень низком уровне». Гайсмар даже упоминает о «полном пренебрежении к этому романисту профессиональных ценителей литературы. Показательно, что и Шорер всячески принижает ценность творческого наследия писателя, которому он посвятил толстую книгу.
Напрасно было бы сегодня искать имя Льюиса в появляющихся за океаном новых и новых перечнях самых крупных американских художников слова XX столетия. В описках этих, наряду с Хемингуэем и Фолкнером, фигурируют Фицджеральд, Уилла Кейтер и некоторые другие писатели. Но Льюис подобной чести не удостаивается.
В академических кругах США, а также среди литературных обозревателей виднейших буржуазных журналов и газет, в последнее время получила широчайшее распространение тенденция рассматривать все творчество Льюиса только как собрание этаких «моментальных фотографий». Его самого изображают всего-навсего журналистом, пусть даже «высокого класса». Американские литературоведы усиленно подсказывают читателям мысль, будто книги сатирика, в свое время расходившиеся миллионными тиражами, привлекали лишь злободневностью тематики, а теперь, «потеряв актуальность», заслуживают забвения.
Можно с полной уверенностью сказать, что в основе предвзятого отношения к Льюису большинства современных буржуазных историков литературы лежит то вполне очевидное обстоятельство, что он рисовал капиталистическое общество в крайне неприглядном виде, что лучшие его произведения принадлежат к реалистическому направлению, что это — сатирик многообразный, острый, всевидящий.
Впрочем, иные критики в США выступают против Льюиса с приспущенным забралом. Они отнюдь не объявляют во всеуслышание, что творчество писателя им не по душе своею обличительной силой. Напротив, кое-кто из литераторов, известных весьма ретроградными взглядами, даже изображает создателя «Бэббита» художником весьма «мягким» в показе общественных пороков. Так, Фредерик Гоффман непрочь убедить нас, будто Льюису «нравился средний класс». А авторы трехтомной «Литературной истории США» называют его писателем, «ощущавшим себя частью зрелого общества, которое он бранил, будучи, однако, столь же далеким от желания уничтожить его, как если бы он критиковал самого себя».
Нам представляется, что Синклер Льюис — при всех своих существенных слабостях — был несравненно более крупным мастером литературы, нежели это принято теперь считать на его родине. В истории американского романа XX века ему принадлежит виднейшее место — рядом с Норрисом, Драйзером, Лондоном, Синклером, Хемингуэем, Фицджеральдом, Вулфом, Фолкнером, Стейнбеком. В лучших своих произведениях он талантливо развивал — на новом этапе истории США — великие традиции Марка Твена. Этот большой художник слова воспринял в молодости идеи социализма. И мы полагаем, что, создавая лучшие свои книги, он исходил из убеждения, что капитализм (как писал сам Льюис в одной из своих статей) находится в стадии «заката», что он представляет собою «нечто, вызывающее ненависть и отжившее».
Если американские буржуазные критики весьма скептически оценивают плоды сорокалетнего творческого труда Синклера Льюиса в целом, то уж совсем отрицательно они воспринимают романы, созданные им за последнее десятилетие жизни, в сороковые годы.
Первая книга Льюиса — повесть для детей «Хайк и самолет» — вышла в свет еще до Первой мировой войны. Эти годы были для писателя периодом ученичества. Каждое из четырех десятилетий активной работы Льюиса в литературе имело свои, весьма специфические, черты. Десятые годы в целом — время поисков темы, а одновременно и литературного ремесленничества куска хлеба ради. Двадцатые годы — пора взлета дарования Льюиса. Зато тридцатые годы — десятилетие идейных метаний.
Не было недостатка в предположениях, что в сороковых годах романисту останется в лучшем случае повторяться. По мнению большинства критиков, действительность подтвердила эти предположения. Американские литературоведы не раз характеризовали творчество Синклера Льюиса периода Второй мировой войны и последующего пятилетия как свидетельство полной его деградации. Так, Гайсмар пишет, что в книгах тридцатых — сороковых годов писатель стремился «загладить вину», заключавшуюся в создании «ранних сатирических произведений». Критик называет даже роман «Кингсблад, потомок королей» выражением «упадка» льюисовского творчества. Шорер еще энергичнее хулит книги писателя сороковых годов, рассматривая и роман о Кингсбладе как «совершенно неудачное» произведение. Такого же мнения придерживается, например, и реакционный журнал «Тайм».
Надо добавить, что из последних романов Льюиса в СССР опубликованы только «Гидеон Плениш» и «Кингсблад, потомок королей». О трех других романах, созданных писателем в течение тех же сороковых годов, отечественным читателям известно совсем немногое. Между тем и в этих произведениях воплощены — зачастую очень выпукло — глубокие раздумья сатирика. Его тревожат судьбы родной страны, его одолевают справедливые сомнения насчет истинной ценности капиталистической цивилизации.
2
О том, как были восприняты буржуазными кругами США романы Льюиса двадцатых годов (романы, до уровня которых, как обычно — и необоснованно — полагают, он никогда больше не поднимался), рассказал кое-что любопытное Джон Стейнбек. В его «Путешествии с Чарли в поисках Америки» мы находим ссылку на то, что роман «Главная улица» (1920) сразу же после своего появления вызвал «ожесточенную ненависть» к автору «в его родных местах». Разумеется, ненависть эта не ограничивалась пределами городка Сок Сентер, где родился Льюис, и была связана не только с «Главной улицей».
Ведь «Бэббит» (1922) — еще более резкая и широкая по своему значению сатира на американское буржуазное общество, нежели книга о злополучной Кэрол Кэнникот. Не случайно вот уж несколько десятков лет американские писатели-«конформисты», откровенные апологеты буржуазного строя, усиленно (и безуспешно) пытаются создать нечто вроде «Антибэббита» — роман, в центре которого был бы «положительный» образ бизнесмена. Вслед за «Бэббитом» последовали и другие превосходные книги: «Эрроусмит» (1925), «Элмер Гвитри» (1927), «Человек, который знал Кулиджа» (1928).
В жизни Льюиса и в двадцатые годы было немало сложного. Создатель беспощадных антибуржуазных сатир, он проводил много времени в кругу американцев из «высшего общества». Впрочем, так было и с Твеном. И, подобно Твену, Льюис чувствовал себя довольно неуютно среди этих людей. Любопытно в этом отношении совсем свежее свидетельство, содержащееся в книге «Дороти и Рыжий» (1963) В. Шиэна, близко знавшего писателя. Шиэн пишет, что «богатые и весьма светские» американцы издевались над Льюисом «даже тогда, когда по их приглашению он бывал у них дома».
Речь, которую произнес Синклер Льюис в 1930 году в связи с присуждением ему Нобелевской премии, говорила о его верности прогрессивным идеям, принципам реализма. Романист безоговорочно осудил всякий попытки толкнуть литераторов на путь показа американской действительности в приукрашенном виде. Он настоятельно утверждал право и обязанность писателей «изображать жизнь такой, какова она есть».
Так обстояло дело на рубеже двадцатых и тридцатых годов. И все же в течение «гневного десятилетия», как порою называют в США тридцатые годы, Льюис занял явно противоречивую позицию. Писатель бесспорно был глубоко враждебен фашизму, который поднимал тогда голову на его родине, что видно хотя бы из блестящего романа «У нас это невозможно» (1935). Эта книга — живой, взволнованный, горячий отклик на появление в США многих претендентов на роль американских «фюреров». Однако развернувшееся на американской земле — под водительством коммунистов — массовое движение безработных, обездоленных рабочих, разоряемых фермеров испугало Льюиса своим боевым характером. И оно вызвало в романисте консервативные тенденции.
Вторая половина тридцатых годов — самый мрачный в идейном отношении (и катастрофически бесплодный творчески) период за всю литературную жизнь Синклера Льюиса. В годы, когда Эрнест Хемингуэй работал над романом «Иметь и не иметь» (1937), пьесой «Пятая колонна» и великолепной антифашистской публицистикой, когда Джон Стейнбек находился на подступах к «Гроздьям гнева», Уильям Фолкнер — к «Деревне» и Альберт Мальц — к «Глубинному источнику» (1940), в годы, когда Ричард Райт писал «Детей дяди Тома» (1938), а Томас Вулф — свой замечательный антибуржуазный роман «Назад возврата нет» (1940), Льюис оказался во власти глубокого идейного кризиса, выражением которого явился роман «Блудные родители» (1938).
Вздорность и ложность главной идеи романа, основная цель которого — реабилитация бэббитов и «посрамление» коммунистов, определила художественную слабость произведения. В нем ощущаются черты холодного ремесленничества. Нет в романе «только» правды, честной мысли, подлинного искусства. Следующий роман Льюиса «Бетел Мерридей» (1940) — произведшие проходное, малоинтересное — подтвердил, что для писателя наступило время упадка.
3
Но вот минуло еще немного времени, и с Синклером Льюисом произошло своего рода чудо. Художник вдруг нашел в себе новые силы, позволившие ему преодолеть тот тяжелейший творческий кризис, в котором он находился. И в сороковых годах Льюис был глубоко противоречивым писателем. Но все же то, что случилось с ним в последнее десятилетие жизни, можно назвать вторым рождением.
Что было причиной этого? Думается, что идейной основой, на которой возникли лучшие его книги сороковых годов, была ненависть к фашизму. Эта ненависть возросла и укрепилась под воздействием настроений, характерных для трудовых масс американского общества в годы борьбы антигитлеровской коалиции против фашистской Германии. О том, что здесь нет преувеличения, говорит, в частности, публицистика Синклера Льюиса военных лет.
[…]
Романист выступил по радио перед миллионной аудиторией с речью на тему «Художник, ученый и мир». В этой речи он повторил — семь лет спустя — многое из того, что было сказано Хемингуэем в 1937 году; во время второго съезда американских писателей, к которому автор «Блудных родителей» отнесся в свое время крайне враждебно. Оратор приветствует художников и ученых, которые поняли, что их труд, каков бы он ни был, не может быть оторван «от всеобщей борьбы за демократию». Нельзя быть «нейтральным» в схватке с фашизмом.
Знаменательно также, что примерно тогда же Льюис выступил со словом резкого протеста против попыток иных «патриотов» объявить всю американскую литературу критического реализма клеветнической.
У нас еще нет возможности точно установить, когда создавались разные главы романа «Гидеон Плениш», опубликованного в 1943 году. Но сразу же бросается в глаза, что заключительная часть книги гораздо богаче содержанием и более экспрессивна, нежели первые. А это именно та часть, в которой широко раскрывается тема фашизма, — надо полагать, что она была написана уже после вступления США во Вторую мировую войну.
Роман лежит в русле книг Льюиса двадцатых годов, но антифашистское начало а нем выражено куда отчетливее, нежели в «Бэббите», например. Здесь есть кое-что новое даже по сравнению с романом «У нас это невозможно».
Гидеон Плениш, этот «классный оратор», вначале только смешон своею глупостью, мелким честолюбием, готовностью занимать любую позицию по любому вопросу — лишь бы была для него в этом какая-то личная выгода. Но когда герой книги передает свой талант ловкого болтуна и демагога в распоряжение фашистов, он становится по-настоящему вреден. Ведь теперь рядом с Пленишем не ничтожные учителишки из провинциального колледжа, где он преподавал раньше, а нью-йоркские и вашингтонские фашистские волки. Организация, с которой Плениш связал свою судьбу (она носит пышное наименование — «Гражданская Конференция по Конституционным Кризисам» или сокращенно «Гракон») — это «самая настоящая антипрофсоюзная клика», а руководитель ее — несомненный фашист. За спиной «Гракона» — «крупные промышленники и коммерсанты», которые «больше всего боялись революции».
И в «Гидеоне Пленише» можно обнаружить отдельные выпады против прогрессивных сил в США. Но все же Льюис уже не тот, каким он был еще совсем недавно.
Нельзя пройти мимо одного интересного обстоятельства. Сын Льюиса Уэллс (вскоре погибший на фронте), высоко ценя книгу, критиковал ее за выраженное кое-где нигилистическое отношение автора ко всем общественным организациям и политическим деятелям США без исключения. Требуя, чтобы в романе было ясно показано размежевание политических сил в стране, Уэллс Льюис, антифашистские настроения которого очевидны, обратил внимание отца на некоторые светлые фигуры в американской социальной жизни, и в частности на писателя Линкольна Стеффенса.
Каковы бы ни были уязвимые стороны «Гидеона Плениша», нельзя не видеть, что создателя этой книги снова глубочайшим образом тревожат судьбы демократии в США. Как бы предвосхищая образы современных «бэрчистов», Льюис с яростным сарказмом рисует в романе, так сказать, американского фашиста № 1 — полковника Мардука. Писатель пользуется при этом приемами сатирического плаката, чтобы бить наповал.
Первая послевоенная книга писателя «Кэсс Тимберлейн» (1945) была задумана как психологический роман. Примечательно, что действие ее развертывается в городе, многозначительно названном Гранд-Рипаблик — «Великая Республика». Еще определеннее, нежели в «Главной улице» или в «Бэббите», Льюис показывает, что перед нами вся Америка.
Есть в «Кэссе Тимберлейне» страницы, на которых перед нами снова Льюис-сатирик. Со знакомой насмешливой улыбкой автор говорит, например, что Гранд-Рипаблик — «достаточно большой город, чтобы в нем можно было обнаружить одну картину Ренуара, скандальную историю в школах, несколько миллионеров и трущобы». Так, иронически, на твеновский манер, автор объединяет важное и ничтожное, чтоб создать облик страны, воплощающей противоречия капитализма. «Великой Республике» присуща глубокая классовая рознь. Сколько бы ни говорили «на званых обедах о демократии среднезападного толка, на самом деле, — настаивает писатель, — в Гранд-Рипаблик существует... резкое отличие между собственниками и крепостными».
Небезынтересно, что в «Кэссе Тимберлейне» чувствуется симпатия к обездоленным «девяти десятым населения Гранд-Рипаблик». Мы узнаем также, что невеста, а затем жена Кэсса Тимберлейна — Джинни (персонаж, очень дорогой автору) до своего замужества дружила с американцем финского происхождения Эйно. А этот юноша «интернационалистских» взглядов сложил голову в схватке с фашистами.
Если в «Блудных родителях» Льюис предавал людей левых взглядов всяческому поруганию, то образ Эйно в романе ясен и светел.
Книга повествует о трудной Любви судьи Тимберлейна к Джинни. Судья — один из немногих политических деятелей либерального склада в Гранд-Рипаблик. Ему — весьма зажиточному джентльмену, другу богатейших жителей города — не по пути, конечно, с такими молодыми людьми, как Эйно. Однако он принадлежит к числу людей порядочных.
В истории любви Кэсса и Джинни есть трагический мотив — Джинни чувствует себя чужой в доме мужа и уходит от него к другому человеку, оказавшемуся негодяем. Но трагедия Джинни раскрыта не до конца. Пагубную роль сыграла в романе печальная привычка писателя завершать даже некоторые из лучших своих произведений на «утешительной» ноте. Потерпев полный крах, больная Джинни возвращается к своему мужу. Как и можно было ожидать, добрый Кэсс с распростертыми объятиями принимает грешницу-жену. Впрочем, удивительными «добряками» оказываются и другие жители «аристократической части» Гранд-Рипаблик, эти, как объяснил нам раньше Льюис, грабители и расисты. Писатель кончает роман призывом Кэсса (за ним несомненно стоит сам автор) к грешнице Джинни полностью принять свое... окружите. Фальшь этого призыва несомненна.
Наиболее убедительными и яркими главами романа оказываются вовсе не те, в которых царит лирическое начало, а те, где автор выступает как откровенный обличитель верхов Гранд-Рипаблик. Картинам нежной любви Кэсса к жене противопоставлены описания (по большей части они даны в виде вставных новелл) аморальной, исполненной взаимной ненависти семейной жизни других видных жителей города. Здесь-то уж Льюис в своей стихии, здесь он сильнее всего как художник.
Вслед за романом о судье Тимберлейне писатель создал книгу во многом иного звучания. Роман «Кингсблад, потомок королей» (1947) был написан уже в послевоенные годы, в обстановке «холодной войны», когда в США поднялась новая волна расизма. В этих условиях писатель не только доказал, что в его душе таится еще не погасшее пламя борца с реакцией, но и явил миру нового в некоторых отношениях Синклера Льюиса.
Все это тем резче бросается в глаза, что роман «Кингсблад, потомок королей» как бы является продолжением предыдущей книги. Действие происходит в уже знакомом нам городе Гранд-Рипаблик и сейчас же после событий, описанных в книге «Кэсс Тимберлейн». Но новое произведение разрушает то представление об американской действительности, которое создавал писатель, когда он глядел на мир — хотя бы отчасти — глазами судьи. Там, где Тимберлейн (а вместе с ним и Льюис) видел мирный городок, не лишенный изъянов, но все же позволяющий порядочным людям жить, сохраняя свое достоинство, теперь открылся кипящий вулкан, мир чудовищного бесправия, бурных страстей, грозных столкновений. И это мир неоспоримо реальный — от него веет жаром.
Синклер Льюис строит книгу о Кингсбладе как повествование об открытии подлинного мира человеком, который думал, что он ясно видит окружающее, но на самом деле был слеп. В процессе работы над романом сам писатель открыл для себя ту Америку, которую он раньше знал плохо.
Буржуазная критика заверяет, что все поздние книги Льюиса, включая и «Кингсблад, потомок королей», были построены, как писал, например, Шорер, «на скорую руку». На самом деле, роман о Кингсбладе — одно из наиболее законченных в художественном отношении произведений писателя.
Из всех льюисовских романов сороковых годов эта книга нашла у нас больше всего читателей. В романе рассказана история молодого американца Нийла Кингсблада, который случайно узнает, что в его крови есть что-то от негров. В результате Нийл впервые в жизни познает ужас существования «чернокожих» в благополучной, как он раньше думал, Америке.
В сюжетной канве книги есть, разумеется, нечто условное. Но эта условность вполне оправдана здесь сатирическим замыслом писателя. Мы смеемся и хмуримся, негодуем и проклинаем. И перед читателем, столь же мало подготовленным вначале, как и сам Нийл, к тому, что ему суждено узнать, постепенно раскрывается нестерпимая жизнь миллионов людей.
В высшей степени примечательно, что действие романа развертывается не в традиционных для американских произведений из негритянской жизни условиях «глубокого Юга», а на севере США. Здесь не было рабства, здесь нет старых, с трудом изживаемых традиций южных штатов. И все же в штате Миннесота, как и повсюду в «стране свободы», дает понять автор, негры чувствуют себя париями.
Сардонический смех — важнейшее оружие Льюиса-сатирика, и он пользуется этим оружием в романе «Кингсблад, потомок королей» с не меньшим мастерством, чем в двадцатых годах.
В романе возникает целая галерея образов фашистов. Это — юрист, бывший майор Олдвик, в уста которого писатель вкладывает такое, например, гротескно нелепое и саморазоблачительное рассуждение «антифашистского» характера: «Мы, ветераны, должны держаться вместе и дружно давать отпор всем элементам, породившим фашизм... Я имею в виду низшие расы...» Это бывший мэр Стопл, которого Льюис язвительно называет «группенфюрером». Это некий Стаубермейер с его долголетней ненавистью к евреям. Эта «дельный лесоторговец» мистер Вандер, который, как пишет Льюис, не имеет «никаких сентиментальных предубеждений против дубинок, веревок, костров, острых щепок под ногти».
Синклер Льюис казнит этих столпов бизнеса, казнит со всей силой своего таланта. И он не только бичует социальное зло, издеваясь над его носителями, — в книге «Кингсблад, потомок королей» он прямо зовет на бой с расистами, с фашистскими злодеями,
Снова, как и в «Эрроусмите», в центре книги положительный герой. Именно в сочетаний сатирического начала с утверждающим, даже героическим, и заключается художественная специфика обоих романов. В «Кингсбладе, потомке королей» Льюис сознательно хотел показать, что жизнь может заставить и американца, не созданного, казалось бы, «ни для трагедий, Ни для особо выдающихся дел», стать трагической фигурой и одновременно борцом.
Борьба Нийла Кингсблада против фашизма находит наивысшее свое выражение в заключительном эпизоде романа, где показано, как герой книги берет в руки оружие. Трудно переоценить значение того обстоятельства, что на этот раз Льюис не смягчает к концу романа — по создавшейся у него издавна привычке — остроту конфликта, а, наоборот, акцентирует грозный характер схватки и призывает к ней.
Главная идея книги выражена в словах одною из ее персонажей — негра Клема Брэзенстара: «Вы, белые Яго, создали революционную армию из тринадцати миллионов (сегодня их девятнадцать! — М. М.) Отелло, мужчин и женщин». Звучит эта идея и в замечании писателя о том, что под реакционерами уже «колеблется земля».
[…]
В романе о Кингсбладе Льюис показал широту, органичность и глубину социальных конфликтов, раздирающих не только США, но и весь капиталистический мир, куда яснее и резче, нежели в каком-либо другом произведении. Райан вспоминает, например, что за годы войны он «побывал на Яве и в Бирме и узнал, как тамошний народ относится к своей дискриминации, — выяснил, в частности, что все они готовы объединиться с нами, американскими «неприкасаемыми», против всей этой подлой системы расового угнетения».
Создав превосходный обличительный роман и вместе с тем произведение, свидетельствующее о том, что в американском народе есть силы, готовые дать отпор реакции, расистам, фашизму, Синклер Льюис внес в образы Нийла, а также некоторых из его новых друзей-негров столько блестящих психологических наблюдений, сделал их такими живыми, что книга о Кингсбладе может быть причислена к кругу наиболее значительных произведений американской литературы XX века.
Написав произведение о том, как рядовой американец познал страшную истину о судьбе негров в родной стране, Льюис с новой силой ощутил необходимость разобраться до конца в коренных вопросах американской жизни, отдельных сторон которой он в прошлом касался в разных своих книгах. Точно так же, как это случилось на рубеже веков с престарелым Твеном, перед его главным преемником в американской сатире XX столетия с неизбежностью встала проблема общей оценки цивилизации, утвердившей себя в США.
Книга «Богоискатель» (1949) необычна для Льюиса. Это исторический роман. Писатель рассказывает о раннем периоде освоения территории родного штата Миннесоты, того самого, где проживают и Кэррол, и судья Тимберлейн, и Нийл Кингсблад. Действие книги развертывается в середине XIX столетия. Но все же это произведение не о далеком прошлом, а о современности. По существу, «Богоискатель» — философский роман. На историческом материале, но со многими экскурсами в США середины XX века, Льюис ставит проблему ценности американского буржуазного прогресса, начавшегося с захвата белыми поселенцами земли индейцев.
Аарон Гэдд и его брат Элиджа выроста в богобоязненной семье. Поэтому Аарон легко подпадает под влияние миссионеров и отправляется в глухие углы страны, где ещё обитают индейские племена, чтобы помочь обратить их в христианство.
Судьба индейцев уже предопределена. Части земель их лишили, за остальным дело не станет. Хищные торговцы мехами устанавливают свои порядки, точно феодальные князьки, безнаказанно грабя, спаивая и истребляя древнейших обитателей Америки. Один из этих американцев — Цезарь Ланарк, человек хитрый и подлый, при помощи целой банды наемных головорезов самодержавно правит округой. Устами циничного Ланарка автор откровеннее всего характеризует процесс поглощения пришельцами земель индейцев и роль миссионеров в этом деле. Так, в беседе с Аароном Гэддом Ланарк насмешливо отмечает, что «христианские миссионеры» окажутся весьма «полезными» после того, как у индейцев отберут всю их землю. Они сумеют убедить ограбленных «краснокожих», что во всем «повинны их языческие боги». Индейцев заставят «наполовину убеждением, а наполовину страхом... сделаться христианами», а это удержит их от бунта.
Один из наиболее выпуклых образов романа — образ несчастной Мерси, жены миссионера Харджа. Перед смертью она подтверждает правоту Ланарка. Миссионеры, по ее словам, — это просто «шакалы, на пиршестве»: им достаются объедки со стола, за которым сидят ланарки, каннибальски расправляющиеся с «краснокожими».
Обратившись к тем временам, когда миссионеры и торговцы мехами закладывали в западных областях США, на земле индейцев, основы буржуазной цивилизации, Льюис увидел главным образом злодеяния, прикрытые цитатами из Библии, жестокость и лицемерие.
С наибольшим драматизмом судьбы «краснокожих» в США показаны через образ индейца по имени Черный Волк, которому белые дали хорошее образование в надежде сделать его «своим». Восприняв культуру белых людей, Черный Волк хочет найти общий язык с хозяевами страны, но убеждается, что это невозможно, и призывает индейцев дать отпор поработителям. По наущению Ланарка Черного Волка убивают.
Следуя сатирической традиции, идущей от просветителей XVIII века и Марка Твена, Льюис вводит в свой роман саркастический трактат о нравах американцев, принадлежащий перу Черного Волка. Образованный индеец обозревает знакомую ему цивилизацию и убеждается, что в ее основе — хищничество, кровожадность, массовые убийства.
С трезвым реалистическим чутьем писатель раскрывает дальнейшую судьбу самого Аарона. Осознав бессмысленность внедрения христианства в сознание индейцев, главный герой романа начинает... предпринимательскую деятельность. В компании со своим тестем Ланарком он создает крупное дело.
Аарону кажется, что теперь-то, наконец, он начал делать нечто богоугодное и полезное. Разве не творит добро тот, кто строит дома, помогает воздвигнуть большой город? Но тут же Льюис ясно дает понять, какова истинная сущность Аарона-бизнесмена.
Внезапно перед читателями возникает уже почти позабытый ими брат Аарона — Элиджа, о котором в начале книги рассказывалось, что, возмутившись тиранией отца, он ушел из семьи. Писатель вкладывает в этот образ неожиданно большое содержание. Элиджа не разделяет буржуазного самодовольства своего брата. Он не видит гармонии в обществе. Элиджа выступает с позиций низов. «Я — часть народа, — говорит он, и эти слова автор воспроизводит без йоты скепсиса. — Только человек, являющийся частью народа, может его спасти». Элиджа за борьбу против власть имущих. Он даже за «мировую революцию».
Этот бунтарь, изображенный с нескрываемой симпатией, понимает, что богатеющий Аарон, несмотря на его добрые намерения, превратится, в конце концов, в «Ведущего Гражданина». Он станет произносить лицемерные речи, до отказа наполненные такими словами, как Благотворительность, Идеалы, Демократия, Свобода, Вера, Лояльность, Патриотизм, Индустрия, Ответственность…
Подлинное свое завершение роман «Богоискатель» находит именно в сценах споров Элиджи и Аарона. В них по достоинству подведен итог жизненного пути «богоискателя», превратившегося в эксплуататора. Однако на эту истинную концовку книги Льюис насадил другую — жалкую «сверхконцовку», как будто взятую напрокат из голливудских фильмов.
У нас на глазах происходит двойная трансформация.
Без каких-либо на то причин Аарои Гэдд «под занавес» духовно «перестраивается». Он внезапно становится «хорошим» и чуть ли не силой заставляет своих наивных рабочих организовать... профсоюз. «Перестраивается» и сам автор. Роман завершается на фальшивой, сентиментальной ноте — Аарон и его жена становятся членами профсоюза.
Идиллический «хэппи энд» наносит роману серьезный ущерб. Но нельзя забывать, что пафос книги воплощен в тех ее главах, которые недвусмысленно говорят о пороках буржуазной цивилизации США, о том, что эта цивилизация безнравственна, античеловечна.
«Богоискатель» — последний роман Льюиса, опубликованный при его жизни. Книга «Мир так широк» (1951), по всей вероятности, даже не была писателем окончательно отредактирована.
Может быть, именно потому, что роман «Мир так широк» создавался очень больным, физически и творчески ослабевшим писателем, в этом произведении особенно наглядно предстают перед нами две разные тенденции в творчестве Льюиса. Мы видим, с одной стороны, реалиста, обличителя, сатирика, а с другой — поверхностного бытописателя.
Половина романа — повествование о людях и проблемах, которые, чувствуется, не очень сильно интересуют автора. И только в части глав перед нами взволнованный, энергичный художник слова. Как почти всегда у Льюиса, он становится особенно интересным творчески, когда его пером правит негодование.
В романе есть образ еще одного американского фашиста — Лоренцо Лундсгарда. Льюис создает гротескную ситуацию — капиталисты посылают «человека науки» Лундсгарда из США в Италию, чтобы, изучив историю и философию древнего и средневекового Рима, он подсказал современным американским фашистам наилучшие способы подавления воли низов. Лундсгард говорит: «Я хочу преподать недисциплинированному народу США урок, который поможет ему уяснить себе возвышенное значение авторитета. Я хочу, чтобы американцы усвоили высокую философию Св. Фомы Аквинского, а также восприняли великолепие Лоренцо и веру Савонаролы — в результате всего этого к ним придет понимание сверхъестественной ценности Вождей». Ведь в США, продолжает Лундсгард, «нам так не хватает феномена обожествленного и энергичного Вождизма... Я попытаюсь сделать кое-что для создания этого феномена».
Своего «героя» — этакого вульгарного, шумного и наглого негодяя, в котором нет ничего от подлинной культуры, — писатель делает откровенным выразителем идей современных американских «сильных людей». «Парии, которые будут вождями, — говорит он, например, — потребуют власти и ответственности... Они пустят в ход химию, и реактивные самолеты, и атомную энергию. Их лозунгом будет — нам нужно самое лучшее, и чтобы добиться этого, они готовы будут, я полагаю, рисковать собственной жизнью и убивать других».
«Мир так широк» — не окончательно отделанное произведение. Но те страницы романа, где автор в мучительной тревоге предупреждает американский народ о сгущающейся угрозе фашизма, не лишены силы и значения.
Именно тема фашизма была главной, решающей темой для Льюиса сороковых годов. Чем смелее писатель за нее брался, тем более весомыми оказывались, как правило, итоги его творческой деятельности.
Пример Льюиса помог и некоторым молодым американским романистам создать в эти послевоенные годы яркие антифашистские произведения сатирического характера. Назовем хотя бы роман Ринга Ларднера Младшего «Исступление Оуэна Мюира» (1954).
В стране, где есть так много писателей, раздираемых поистине вопиющими противоречиями, Синклер Льюис принадлежал к числу наиболее противоречивых фигур литературного мира.
Один из крупнейших мастеров реалистического романа XX века, Льюис страстно клеймил пороки американской буржуазной цивилизации. Он чувствовал, что антигуманность капиталистического общества, паразитизм господствующего класса, зловещее нарастание в США фашистских тенденций свидетельствуют о невозможности «жить по-старому».
Однако до конца воспринять мировоззрение пролетариата Льюис не смог, и здесь таится основная причина его идейных шатаний. К тому же на протяжении большей части своей творческой жизни писатель не находил в себе достаточных внутренних сил, чтобы полностью преодолеть привычную зависимость от требований «книжного рынка». Даже лучшие его книги сплошь и рядом в какой-то мере «приглажены».
В романе «Богоискатель» Льюис сделал несколько чрезвычайно едких замечаний насчет зависимости людей культуры от хозяев капиталистической Америки. Заглядывая вперед, в наше время, Ланарк — этот философ капитализма — восклицает, например, что корда он достигнет полной силы, то «даст денег для создания университетов» и будет смеяться, «глядя, как профессора, которые меня ненавидят, целуют мне ноги». Он же декларирует, что есть писатели, которые рады были бы «стереть» его с лица земли, если б только имели возможность. «В начале своего творческого пути, — ехидно продолжает Ланарк, — это бунтари, и они наносят удары... в конце концов они превращаются в наших придворных шутов».
Увы, сам Льюис не раз калечил — в той или иной мере — свои произведения в угоду современным Ланаркам. Но все же бэббиты, мардуки, ланарки не смогли лишить его взгляд остроты, а ум — проницательности. Взятое в целом, его творчество — обвинительный акт большой художественной силы против американского капитализма.
В странах социалистического лагеря лучшим книгам Льюиса не приходится искать благодарных читателей. Его романы и сегодня являются у нас достоянием миллионов. Придет время, когда автор «Бэббита» и «Кингсблада, потомка королей» перестанет быть «позабытым героем» также и на своей родине. Его наконец-то оценят по заслугам.
И тогда американцам станет очевидно, в частности, то, что в сокровищницу литературы США входят, наряду с льюисовскими шедеврами двадцатых годов и романом «У нас это невозможно», также лучшие из книг, созданных сатириком в сороковых годах, в пору его «второго рождения».
Л-ра: Звезда. – 1964. – № 6. – С. 196-203.
Произведения
Критика
