Метаморфозы. О поэте Николае Заболоцком и об этой книге

Игорь Лощилов

Эта книга, в первую очередь, — для тех, кто хочет перечитать Заболоцкого. Перечитать и переосмыслить.

Знакомиться с поэтом впервые — лучше по другим изданиям.

При жизни Заболоцкого вышло всего четыре небольших сборника его стихотворений¹, при этом лишь первый — знаменитые «Столбцы» 1929 года — был издан в том виде, как он был задуман и составлен автором. Еще одна книга так и не увидела свет из-за травли, начатой критиками после журнальной публикации поэмы «Торжество земледелия»; известна лишь ее корректура².

Настоящее издание, хоть и претендует на известную степень полноты, не может считаться академическим. Вернее будет сказать, что это собрание материалов, предварительные заготовки для такого издания в будущем.

Д. С. Лихачев писал, что понятие «последней авторской воли» — «одно из основных понятий современной текстологии»³. Далее ученый отмечал: «Прямые указания (непосредственные заявления авторов) сравнительно редки, гораздо более часты косвенные»⁴.

Случай Заболоцкого представляется во многих отношениях особенным — для публикаторов, комментаторов и издателей.

6 октября 1958 года, за неделю до безвременной кончины, Николай Заболоцкий составил текст, который принято называть его Литературным завещанием. В нем воплощена и закреплена последняя воля поэта, касающаяся его творческого наследия. Вслед за кратким описанием состава итоговой рукописи Заболоцкий сделал примечание: «...Эта рукопись включает в себя полное собрание моих стихотворений и поэм, установленное мной в 1958 году. Все другие стихотворения, когда-либо написанные и напечатанные мной, я считаю или случайными, или неудачными. Включать их в мою книгу не нужно. Тексты настоящей рукописи проверены, исправлены и установлены окончательно; прежде публиковавшиеся варианты многих стихов следует заменять текстами, приведенными здесь»⁵.

В книге академика Лихачева, преимущественно посвященной текстологии древнерусской литературы, при обсуждении рабочего термина «макротекстология», автор вспомнил именно о Заболоцком (и о Блоке): «Как быть со сборником Н. А. Заболоцкого "Столбцы"? В свое время сборник этот сыграл огромную роль в истории русской поэзии 20-х гг. Но в 50-е гг. автор переработал отдельные стихотворения <...>, и письменно запретил издавать их в ином тексте. <...> Разумеется, что к такого рода заявлениям авторов отношение нотариуса и отношение историка литературы окажется различным. Для первого — это юридический документ, завещание, которое следует принимать к исполнению. Но для историка литературы — это документ, раскрывающий один из моментов (в данном случае 1958-го года) творческого развития Н. Заболоцкого. <...> Поэтому в будущем при создании академического собрания сочинений Н. Заболоцкого (а Заболоцкий как поэт вполне заслуживал бы академического собрания сочинений) правильнее всего было бы, пожалуй, принять хронологический принцип расположения его произведений и печатать их в том виде, в каком они появились в свое время в свет, правка же должна быть в таком случае отнесена в примечания или приложения»⁶.

Литературное завещание Заболоцкого было обращено в будущее: сын поэта, Никита Николаевич Заболоцкий, вспоминает его слова, сказанные незадолго до кончины: «Меня уже не будет, но ты увидишь: лет через восемь меня начнут широко печатать...»⁷.

Первые две книжки, вышедшие посмертно, никак не учитывали авторскую волю и включали избранные стихотворения исключительно позднего периода⁸. Вместе с тем, начиная с 1961 года в периодике стали появляться публикации произведений Заболоцкого, оставленных автором за пределами узаконенного завещанием корпуса⁹.

Заболоцкий «просчитался» лишь на один год: через семь (а не через восемь) лет, в 1965 году, почти одновременно, вышли два больших однотомника, в разной степени и по-разному представляющие путь поэта целиком: в СССР и в США.

Составители американского издания ничего не знали о Литературном завещании и собрали все, что оказалось им доступно из опубликованных на тот момент произведений Заболоцкого¹⁰.

Том, вышедший в «Библиотеке поэта» был подготовлен А. М. Турковым в сотрудничестве с наследниками автора; у этой книги была долгая и сложная издательская судьба¹¹. В основу была положена воля, выраженная в завещании, но по идеологическим причинам книга вышла с характерной инверсией: ее открывала вторая часть корпуса по завещанию, «Стихотворения (1932— 1958)» (без «Горийской симфонии»), а «Столбцы и поэмы», хоть и были напечатаны в последней и полной авторской редакции, переместились на второе место, как бы в качестве приложения, иллюстрирующего тезис о непростом пути поэта в литературе, о дани, отданной «формализму» и преодоленных заблуждениях молодости. Разделение столбцов на «Городские» и «Смешанные» здесь было снято; наряду с разделом «Из переводов» в книге был небольшой раздел «Стихотворения, не включенные в основное собрание».

Следующие важные вехи в истории публикации наследия Заболоцкого связаны с собраниями сочинений, вышедшими с немногим более чем десятилетним интервалом, — двухтомным и трехтомным. В обоих случаях в основу издания был положен текст, определенный Литературным завещанием. В двухтомнике 1972 года, однако, вместе с «Горийской симфонией» «выпало» и стихотворение «Где-то в поле возле Магадана». Оба издания включали разделы «Стихотворения разных лет», «Шуточные стихотворения», «Стихотворения для детей», «Из переводов», разделы избранных писем, прозы и литературной критики. В работе по подготовке этих изданий принимали участие вдова и сын поэта, заложившие основу традиции комментирования сочинений Заболоцкого¹². «Поэту Заболоцкому повезло с наследниками», — писал В. Н. Сажин, и эти слова справедливы по самому большому счету¹³.

В первом томе собрания 1983 года впервые была исполнена важная часть завещания: состав, определенный Заболоцким осенью 1958 года, воспроизведен здесь полностью, без изъятий. Однако другая, «запретительная» часть последовательно нарушалась: через четверть века после смерти автора в полную силу вступили «воля читателя» и «воля исследователя», о которых писал Лихачев, обосновывая право текстолога на конфликт с «последней волей автора». Вместе с тем, на стадии 1983 года продолжали действовать как политические — на тексты, связанные с репрессивной темой, — так и эстетические запреты: на фривольности и «раблезианские» шутки, характерные для бытового юмора Заболоцкого и закрепленные в некоторых стихотворных экспромтах.

В 1988 году, в начале перестройки, в СССР впервые была напечатана «История моего заключения»¹⁴.

Наиболее полное собрание сочинений вышло к столетию со дня рождения поэта¹⁵. К сожалению, это издание, где собраны и систематизированы почти все известные поэтические и самые важные прозаические произведения Заболоцкого, оказалось далеким от совершенства по техническим причинам. Из-за большого количества опечаток пользоваться им нужно с большой осторожностью, непременно сверяясь с другими издания и публикациями.

Изданий, которые полностью следовали бы завещанию, как в «установительной», так и в «запретительной» части, нам известно всего два. Одно — довольно давнее, зато вышедшее миллионным тиражом¹⁶. Другое появилось совсем недавно; его можно отнести к разряду современных роскошных изданий, не всегда доступных для читателя поэзии¹⁷.

Вместе с тем корпус поэта, составленный в соответствии с Литературным завещанием 1958 года, продолжает оставаться стержнем бытия Заболоцкого в культуре.

Это — Заболоцкий для вечности, Заболоцкий для текущих и будущих массовых изданий, которые предпринимались, предпринимаются и, без сомнения, еще будут предприниматься.

Думается, в этом есть «высшая правда». Большинство известных нам изданий после 1983 года так или иначе учитывают последнюю волю поэта. Придерживаясь завещания в целом, но не строго, составители по тем или иным причинам (а иногда по своему усмотрению) изымают стихотворения из корпуса или дополняют его теми, которые поэт считал «случайными» или «неудачными».

В рецензии на одну из недавних книг резонно говорится о «воле издателя»¹⁸, который хочет разнообразия: основной корпус невелик по объему, составители и книгоиздатели в последние годы хотят привлечь к поэзии Заболоцкого внимание, полагая в основание очередной книги поэта новые, иногда неожиданные принципы.

Известны книги, составленные по тематическому¹⁹ или жанровому²⁰ принципам, есть опыт изданий, где поэтические и прозаические тексты смонтированы с эпистолярными, а хронология жизни и творчества поддерживается публикацией фрагментов биографической книги, написанной сыном поэта²¹.

Автор другой рецензии на сборник поэм справедливо писал: «Поэзия Николая Алексеевича Заболоцкого, безусловно, одно из центральных явлений отечественной культуры минувшего века — и это становится все яснее и яснее»²²...

Внутренний конфликт Литературного завещания, отмеченный Д. С. Лихачевым, в заостренной форме сформулировал В. Н. Сажин: «"Свои стихотворения следует уважать", — говорит Заболоцкий в 1928 году, но уничтожает затем почти все черновики и наброски. Рукописи, сохраненные женой после его ареста (понятна степень риска и самоотверженности), в 1948 году тоже уничтожает! Вообще, почтенную заботу любого литератора о своем литературном наследии Заболоцкий с 1948 года <...> превратил в своего рода самоистязание (истязание собственного творческого наследия): зимой этого года ("опасаясь быть арестованным") составляет "окончательный" свод своих произведений; осенью — новый, "заметно отличающийся"; в 1952 году — новый, а предыдущий уничтожает; очередные "окончательные" следуют в 1955, 1957, 1958... Важно подчеркнуть — это именно не "дополненные", а такие "итоговые" комплексы, из которых иные произведения изымаются, иные переписываются, а некоторые именно уничтожаются! В конце концов, за неделю до кончины поэт делает итоговое распоряжение по поводу последнего варианта: "Все другие стихотворения, когда-либо написанные и напечатанные мной, я считаю или случайными, или неудачными. Включать их в моюкнигу не нужно". Как если бы приказал какие-то события своей жизни считать небывшими и не включать в посмертное жизнеописание!»²³

Своего рода «путеводной звездой» для составителя этой книги стал опыт издания полного корпуса стихотворений Блока в прямой хронологической последовательности, с намеренным отказом от группировки по циклам и авторским сборникам²⁴.

В преамбуле к комментариям говорится: «Не менее значимыми являются и те произведения, которые Блок не счел нужным публиковать. Не случайно на эту особенность блоковского творчества обратила особое внимание Н. В. Лощинская во вступительной статье к комментариям в 4-м томе Полного собрания сочинений и писем: "...нельзя не учитывать, что изначально все стихотворения — как введенные в "трилогию", в сборники или публиковавшиеся в периодике, так и не предназначавшиеся для печати — составляли единый поток лирического самовыражения и независимо от степени художественного совершенства имели глубокие внутренние связи"²⁵. Исследователь справедливо уравнивает в правах все стихи Блока с точки зрения их репрезентативности: они отражают в доступной полноте многообразие жизни и творчества художника: "Именно благодаря своей разнородности они существенно обогащают наше восприятие Блока, поэта и человека, свидетельствуя, что наряду с авторским представлением о своем пути, воплощенным в «трилогии вочеловечения», была реальная человеческая жизнь, не поддающаяся однозначному осмыслению" (Там же. С. 393). Действительно, книги "трилогии" — это все же избранные (с точки зрения Блока, наиболее важные) страницы "лирического дневника"»²⁶.

Это трехтомное издание производит удивительное впечатление: несомненно, это Блок, мы читаем тексты, знакомые с детства, — но это другой Блок. Это впечатление не отменяет, но существенно дополняет и корректирует представление о лирике Блока, складывающееся у читателя полного академического собрания сочинений.

Еще сложнее дело обстоит, как нам кажется, с реальными проблемами издания Заболоцкого, последовательно уничтожавшего черновые материалы и уничтожившего ряд законченных произведений.

Далеко не во всех случаях можно датировать тексты, поэтому хронология поневоле становится условной. Так, среди бумаг самого позднего периода был фрагмент, публикуемый под редакторским названием «<Пастухи>» — фрагмент, который носит все черты поэтики начала 1930-х годов. Согласно воспоминаниям Б. Дижур, Заболоцкий в начале 1920-х годов (до «Столбцов») повторял вслух: «Душа обязана трудиться и день и ночь» — слова из стихотворения 1958 года «Не позволяй душе лениться»²⁷.

Думается, не случайно появляется у Д. С. Лихачева в пассаже о будущем издании Заболоцкого условное наклонение и слово «пожалуй» («...правильнее всего было бы, пожалуй, принять хронологический принцип расположения его произведений...»).

«Надо писать не отдельные стихотворения, а целую книгу. Тогда все становится на свои места», — говорил Николай Заболоцкий в конце 1920-х годов²⁸. «Столбцы», несомненно были такой книгой — разорвать их невозможно и неправильно, несмотря на то что в промежутках между созданием некоторых из составивших книгу столбцов рождались другие стихотворения, в том числе — дошедшие до нас.

В предлагаемой книге четыре раздела: «Стихи», «Литературная критика», «Проза» и «Dubia. Juvenilia. Коллективное. Стихи, сохранившиеся в памяти современников».

Прежде, чем сказать о составе разделов, следует отметить: в эту книгу не входят материалы, связанные с тремя важными сферами литературной деятельности поэта. Это переводы, творчество для детей и эпистолярное наследие Заболоцкого. Освоение этих сфер на новом витке изучения и публикации — дело составителей и комментаторов будущего многотомного и полного издания наследия поэта.

Наследие Заболоцкого-переводчика велико по объему и разнообразно. Представление о нем читатель может составить, обратившись к наиболее полному на сей день, трехтомному собранию избранных переводов²⁹. В предлагаемом издании пришлось пожертвовать даже поэтическим переложением «Слова о полку Игореве», которое Заболоцкий всегда включал в Своды и собрания своих произведений: текст последней редакции давно стал хрестоматийным и общедоступен, а включение ранних редакций привело бы к превышению разумного объема однотомника³⁰.

Творчество Якова Миллера (постоянный псевдоним Заболоцкого в детской литературе) — стихи и проза для детей, переложения классических и этнографических книг, детский киносценарий — также поневоле пришлось вынести за пределы этой книги. Это — лакуна, требующая отдельного издания и специальных разысканий. По сей день остается открытым вопрос об источниках некоторых из таких переложений, в том числе выходивших отдельными книгами.

Письма Заболоцкого, немалая часть которых рассредоточена по частным и государственным архивам, еще ожидают собирания, систематизации и комментирования. Переписка лагерных лет включена в раздел «Проза» на правах реконструкции документально-художественного прозаического замысла поэта, предполагавшего продолжить горькое повествование, начатое в «Истории моего заключения», публикацией специально отобранных и отредактированных писем к семье 1938—1944 годов.

Вернемся к составу книги, которую читатель держит в руках. Он основывается на вынужденном — временном, до будущего академического издания — компромиссе между хронологическим и жанровым принципами. Несомненно, будут найдены более удачные способы расположения текстов, но пока для читателя, который хочет видеть «полного Заболоцкого», предлагаемый вариант представляется если не оптимальным, то, во всяком случае, допустимым.

В разделе «Стихи» пять подразделов.

Первый и четвертый отданы знаменитым «Столбцам» — в первой, 1929 года, и последней, 1958 года, редакциях.

Можно, кажется, не оговаривать, что это две разные поэтические книги, принадлежащие разным периодам жизни и творчества поэта. При несомненном родстве и генетической связи, у них разный состав, разные композиционные «проекты», различны и поэтика, и архитектоника. Между «Столбцами» 1929 и 1958 годов — 11 известных на сей момент редакций и вариантов состава сборника. Воссоздание истории «Столбцов» в ее полноте не входит в задачи этой книги³¹.

Второй и третий подразделы представляют поэтическое творчество, соответственно, «раннего» (1918—1939) и «позднего» (1946—1958) периодов, без разделения по жанровому принципу. Стихотворения, поэмы и поэтические экспромты расположены в хронологической последовательности, насколько ее можно было соблюсти в случае Заболоцкого.

В этих разделах приоритеты и предпочтения, вопреки традиции, отданы первым, а не окончательным редакциям. Тексты сверены по первым публикациям, или, где это возможно, по автографам или их электронным копиям. Сохранены орфографические и пунктуационные особенности источников: для сегодняшнего читателя будет непривычным написание некоторых слов (голл вместо гол, томада вместо тамада, гамадриллы вместо гамадрилы), дефисное написание некоторых слов с частицами и предлогами. К счастью, принципы оформления текста 1920—1950-х годов не столь кардинально отличаются от современных, как дореволюционные, а корректная унификация в соответствии с современной нормой — дело будущего академического издания. Отметим, что, например, написание «Четыре голла пали в ряд» (столбец «Футбол») сохраняется у Заболоцкого и в 1958 году, в то время как слово «гамадрилы» начиная с машинописного Свода 1952 пишется без удвоенной согласной.

Тексты, которые известны в единственной редакции воспроизводятся один раз. Те, которые подвергались значительной авторской правке — наиболее кардинальная правка относится к 1946 году — можно найти в этой книге в двух редакциях: первой и последней, окончательной. Это касается как «Столбцов», так и стихотворений и поэм 1930—1940-х годов. Итоговые редакции «Столбцов» читатель найдет в четвертом подразделе, а для стихотворений и поэм, подвергшихся значительной авторской правке, пришлось сформировать отдельный, пятый подраздел «Другие редакции».

Источники сведений о промежуточных вариантах отдельных строк, сокращениях и дополнениях текстов указаны в преамбуле к комментариям. Включение свода вариантов и разночтений непомерно увеличило бы объем книги и усложнило бы ее научный аппарат. Нет сомнений, однако, что рано или поздно читатель получит издание, где будет во всех доступных подробностях воссоздана история каждого из поэтических сочинений Заболоцкого. Такое издание, несомненно, усложнит и скорректирует расхожее представление о том, что после лагерей Заболоцкий «портил» свои ранние тексты. Сличение вариантов и Сводов показывает, что кардинальная правка, сокращения и избавление от автографов, которые в случае возможного повторного ареста могли бы стать смертельно опасной уликой, относятся к 1946—1948 годам. Все другие изменения, которые вносил Заболоцкий в свои ранние тексты вплоть до 1958 года, носят исключительно эстетический, а не «охранительный» характер. Это, как и в дни поэтической молодости, тщательная аналитическая работа по поиску наилучшего способа «соединения слов посредством ритма».

Хронологическое расположение показывает Заболоцкого не только великим поэтом, но и литератором, глубоко и органично погруженным в литературный, политический, бытовой контекст своего времени. Нет сомнений, что сегодня необходимо вернуть исключавшиеся в изданиях позднесоветского и перестроечного времени немногочисленные строки, где упомянут Сталин («Великая книга», «Садовник», «Пир в колхозе "Шрома"»): как и в случае Мандельштама, трагизм судьбы Заболоцкого «от этого становится не слабее, а сильнее»³². Читатель, который научился читать и понимать Заболоцкого, — оценит это вполне.

Еще одно нарушение сложившейся традиции — отказ от раздела, посвященного шуточным стихотворениям. Как известно, Заболоцкий проводил четкую грань между серьезным творчеством и шуточными поэтическими импровизациями, застольными и поздравительными экспромтами. Думается, сегодняшний читатель без труда отличит «брошенное на лету» и предназначенное поэтом для вечности. С другой стороны, самые серьезные стихотворения и поэмы Заболоцкого органично включают смеховой элемент; дидактика некоторых поздних стихотворений несомненно пародийна, намеренно-комична (хоть эту пародийность и ощущают далеко не все читатели). Неслучайно, видимо, первые буквы заглавия-формулы позднего программного текста «Мысль — Образ — Музыка» складываются в имя божества Смеха — Мома³³. Смех Заболоцкого всепроникающ и по большому счету серьезен, близок к сакральному смеху: некоторые стихотворения, печатавшиеся как шуточные, не только содержат переклички с «серьезными», но и могут быть прочитаны как серьезные, иногда — трагикомические, без невольной «скидки», возникающей при выделении такого раздела. Таковы, например, ранние «Полезно ли человеку писать?», «Предсказание погоды», стихотворное послание к Шварцам 1947 года.

В специальных разделах собраны все известные литературно-критические сочинения поэта и автобиографическая проза, «кристально чистая по пушкинскому звуку»³⁴. Особое место в прозаическом разделе занимают «Сто писем 1938—1944 года», о которых уже было сказано. Читателю Заболоцкого — в широком смысле слова — еще предстоит мысленно «вдвинуть» эти письма между «ранним» и «поздним» периодами.

Поздняя поэзия Заболоцкого и ее радикально изменившаяся поэтика — никоим образом не есть свидетельство того, что лагеря и тюрьмы «сломали» поэта, что он «приспособился» (как иногда интерпретируется видимая перемена), но практический ответ на этический, религиозно-философский и эстетический вызов ситуации середины XX столетия, ставший впоследствии известным в виде парадокса Теодора Адорно о невозможности музыки и поэзии (шире — искусства) после Освенцима.

«Сто писем 1938—1944 года» — еще один ответ, данный непосредственно изнутри катастрофы — общей и личной; репортаж изнутри бедствия, подвергнутый поэтом рефлексии и предварительному литературному «оформлению» в 1956 году.

Поэзия 1946—1958 годов, хоть и носит следы намеренной мимикрии, не менее сложна и загадочна, чем ярчайшие «Столбцы» и поэмы 1920—1930-х. В начале 1930-х годов Заболоцкий говорил: «В России поэзия жила один век — от Ломоносова до Пушкина. Быть может сейчас, после большого перерыва пришел новый поэтический век. Если и так, то сейчас только самое его начало»³⁵. В позднем творчестве он осваивает и доводит до кристаллической отточенности отвергнутые «большой культурой» поэтики послепушкинской поры: от Бенедиктова до Надсона, Апухтина и Мейснера.

Своеобразным «эксклюзивом» издания представляется последний раздел. Здесь собраны тесты Заболоцкого, которые известны нам не по автографам, авторизованным машинописям, корректурам или первым публикациям, а сохранились в памяти современников. Это и ранние, детские и юношеские строки, и строки из уничтоженных сочинений³⁶, и приписываемое Заболоцкому предположительно — в собственном смысле Dubia (сомнительное). Об источниках и степени «дубиальности» таких текстов читатель может узнать из комментариев. Ни в одном из существующих изданий Заболоцкого подобная работа не предпринималась.

В последние годы корпус сочинений Заболоцкого пополнился благодаря нескольким удивительным находкам. С. А. Лурье нашел среди бумаг писателя Л. Пантелеева (А. И. Еремеева) тетрадь с автографом «Ночных бесед» — прообразом первых глав поэмы «Торжество Земледелия». И. И. Галеев обнаружил в архиве художника К. И. Рождественского каллиграфический автограф неизвестного прежде стихотворения «Дума». Несколько неопубликованных произведений поэта обнаружились среди материалов его личного архива — в том числе неожиданные. Таков, например, перевод латинского текста католической заупокойной мессы, предназначенный не для печати, а для пения — исполнения «Реквиема» Моцарта на русском языке³⁷. Остаются надежды и на другие находки.

Уржумские стихи, как и поэма «Уржумиада», до нас не дошли: «В 1919 году Николай тщательно переписал свои стихотворения в самодельную книжечку с заглавием "Уржум". По свидетельству жены поэта Екатерины Васильевны Заболоцкой, до 1938 года Н. А. хранил рукописный сборник "Уржум". Это была им самим сшитая книжечка размером поуже тетради, сантиметров около двух толщиной... Помнится, там было много стихотворений о природе — о березе в инее, о сверкающем снеге, о звездном небе. Было там и стихотворение "На смерть Кошкина", которое упоминается в "Ранних годах"»³⁸. Не сохранилась и упомянутая поэтом в автобиографии «объемистая тетрадь плохих стихов»³⁹, и, например, «длинное серьезное стихотворение "Любовь"», посвященное однокурснице Кате Ефимовой⁴⁰.

В записных книжках Хармса имя и адрес Заболоцкого впервые появляются весной или летом 1926 года. Некоторые записи последующих лет содержат названия (или строки, фрагменты стихов?) неизвестных нам сочинений поэта, как, предположительно, детских («Мишка на Маневрах», «День Фунтикова», «Сказка про кита», «Песнь Ивана Орехова»)⁴¹, так и для взрослых: «Печальная смерть одного рыбака»⁴², «Закон квадратного колеса», «Мом»⁴³.

«В заявлении в Ленинградский Союз поэтов от 31 мая 1926 года говорится: "Прошу принять меня в число членов Союза. Стихи прилагаю". Далее следуют анкетные данные. Какие стихотворения были приложены к анкете-заявлению и сохранились ли они — неизвестно»⁴⁴. Возможно, они еще будут найдены среди материалов Союза поэтов, ожидающих описания и систематизации.

10 июля 1929 года Заболоцкий писал редактору журнала «Чудак»: «Уважаемый тов. Регинин! Посылаю для "Чудака" стихотворение "Предсказание погоды". Будьте любезны сообщить о судьбе стихов "Конная улица" и "Болезнь". Если они не подходят — вышлите рукописи обратно»⁴⁵. «Предсказание погоды» появилось на страницах журнала, «Болезнь» вошла в «Столбцы», а стихотворение «Конная улица», видимо, было возвращено автору. Но, может быть, когда-нибудь и где-нибудь найдется список или копия?

И. В. Бахтерев вспоминал об «Осеннем стихотворении», написанном одновременно с «Красной Баварией» — Заболоцкий подарил ему автографы в 1926 году. «Листочки сохранялись долго и погибли с домашним архивом в сорок втором»⁴⁶.

В статье Т. Царьковой упомянуты три стихотворения, по сей день остающиеся неизвестными; судя по названиям, это шуточные экспромты: «Однажды Стерлигов в одном местечке...», «Прислушайся, внимательное ухо...» и «Так, запястьем розовея...»⁴⁷.

Об оставшихся невоплощенными драматургических замыслах писал, ссылаясь на воспоминания Бахтерева (и дополняя их), сын поэта. В 1920-х годах, во времена театра «Радикс», «..."обещал написать пьесу и Заболоцкий, говорил о небывалом театре масок. На гладких цветных фонах произносят монологи, ведут диалоги актеры, изображающие животных, растения, предметы. Есть среди них и люди, для них маски не требуются"⁴⁸ <...> Пройдут годы, в самом конце своей жизни Заболоцкий вспомнит о том замысле пьесы для "Радикса" и скажет: "Я бы написал пьесу, в которой действующими лицами были бы люди, камни, животные, растения, мысли, атомы. Действие происходило бы в самых разнообразных местах — от межпланетного пространства до живой клетки... Да ведь не поставят такую пьесу — нечего и писать"»⁴⁹.

Н. К. Чуковский вспоминал: «Помню, сидя у меня, прочел он стихотворение о боге, играющем на рояле, и привел меня в восторг. Я все позабыл, в памяти у меня осталось только, что стоял рояль где-то на чердаке, где было очень сухо и жарко, где пахло пылью, рассохшимся деревом, паутиной, и что бог иногда по ночам спускался с небес на чердак, садился за этот рояль и играл*. Он прочел это стихотворение и ушел, и мы не виделись несколько дней. При следующей встрече я попросил прочитать его мне еще раз.

— Его уже нет, — ответил он. — Я его выбросил.

Я возмутился:

— Давайте я запишу. Как оно начиналось? Вы должны помнить.

Но он, упрямо сжав губы, твердил, что не помнит ни строчки. Я, возмущаясь, приставал к нему с этим стихотворением в течение нескольких лет. Но он был неумолим. Не знаю, действительно ли он начисто забыл его или не хотел вспоминать». В сноске мемуарное свидетельство Чуковского корректировалось составителями книги: «* Содержание этого стихотворения, по свидетельству Е. В. Заболоцкой, несколько иное. Старый клавесин стоял на чердаке, где было сухо, пыль, паутина. По ночам, по рассохшимся ступеням осторожно подымался старик. Руки его были костлявы и жилисты, но когда он садился за клавесин и играл, — бог спускался с небес, воплощаясь в его музыке»⁵⁰.

Сын поэта вспоминал о последнем вечере накануне скоропостижной смерти поэта: «Вечер 13 октября вся семья провела вместе. <...> Оставшись вдвоем с Екатериной Васильевной, он еще долго говорил с ней о том, что хотелось бы ему успеть написать... "Он говорил, — рассказывала потом Екатерина Васильевна, — что ему надо два года жизни, чтобы написать трилогию из поэм «Смерть Сократа», «Поклонение волхвов», «Сталин». Меня удивила тема третьей поэмы. Николай Алексеевич стал мне объяснять, что Сталин сложная фигура на стыке двух эпох. Разделаться со старой этикой, моралью, культурой было ему нелегко, так как он сам из нее вырос. Он учился в духовной семинарии, и это в нем осталось. Его воспитала Грузия, где правители были лицемерны, коварны, часто кровожадны. Николай Алексеевич говорил, что Хрущеву легче расправиться со старой культурой, потому что в нем ее нет. Пройдут годы, и от старой дворянской культуры, устоями которой и мы живем, останется так мало, что трудно будет ее представить. «Вот так, — говорил он, — как если бы от нашей с тобой жизни остались одни ножницы и лоскуток от шитья»"»⁵¹.

Свидетельства о несохранившихся произведениях и оставшихся нереализованными замыслами, рассредоточенные по мемуарным источникам, также должны быть собраны и учтены при подготовке будущих научных изданий. Пока — они как бы примыкают к материалам последнего раздела этой книги.

Повторим в заключение, что предлагаемое собрание Заболоцкого носит исключительно предварительный, рабочий характер. По большому счету, издавать Заболоцкого так, наверное, не следует. Но, учитывая сложности и перипетии прижизненной и посмертной судьбы наследия поэта, — один раз, наверное, можно. Может быть, оно поможет нам сделать еще одно, дополнительное усилие для того, о чем со всей определенностью сказал однажды С. С. Аверинцев — «увидеть недовоплощенную парадигму Заболоцкого на уровне, так сказать, платоновских идей»⁵². Но не благодаря отвлечению «от всех чересчур актуальных ее контекстов — от обэриутских ритуалов абсурда в начале и от официозного классицизма под конец, — сосредоточивая преимущественное внимание на тех строках, которые равно могли бы быть и у раннего, и у позднего Заболоцкого»⁵³, а диалектически — благодаря по возможности полному воссозданию и накоплению «критической массы» этих контекстов. Этот путь не менее, чем интуиция поэтов и читателей, чреват «освобождением», выходом в новое измерение, в вечность. На языке Хармса: «Пятым, сущим значением предмет обладает только вне человека, т. е. теряя отца, дом и почву. Такой предмет "РЕЕТ"»⁵⁴.

Составитель надеется на понимание и снисхождение как читателей, так и будущих исследователей, которым предстоит работа по подготовке настоящего академического издания — такого, о котором, видимо, думал Д. С. Лихачев. Некоторую «авантюрность» замысла этой книги составитель отчасти оправдывает для себя участием в подготовке издания, в точности следующего Литературному завещанию Заболоцкого⁵⁵. Время подтверждает слова Н. Я. Рыковой, сказанные в 1929 году, вскоре после выхода «Столбцов» — они оказались неожиданным пророчеством: «...текущий год подарил нам замечательные "столбцы" Заболоцкого, интереснейшего поэта с большим будущим»⁵⁶.

¹ 1) Заболоцкий Н. Столбцы. Л., 1929; 2) Заболоцкий Н. Вторая книга: Стихи. Л., 1937; 3) Заболоцкий Н. Стихотворения. М., 1948; 4) Заболоцкий Н. Стихотворения. М., 1957. Список прижизненных публикаций в периодических изданиях (немалая часть которых приходится на стихи для детей) см.: Заболоцкий Николай Алексеевич / Сост. Л. С. Шепелева // Русские советские писатели. Поэты: Библиографический указатель. Т. 9.: А. Жаров — В. Инбер, М., 1986. С. 203—206.

² Заболоцкий Н. А. Стихотворения 1926—1932 / Вступ. статья И. А. Виноградова. [Л., 1933]. Текст этой несостоявшейся книги был единожды опубликован, без вступительной статьи Виноградова, по одному из трех известных экземпляров корректуры (всего было изготовлено шесть): Заболоцкий Н. А. Вешних дней лаборатория: Стихотворения (1926—1937 годы) / Сост., вступ. статья и примеч. Н. Н. Заболоцкого. М., 1987 (В молодые годы). Вторая часть книги — «Деревья» (цикл, впоследствии легший в основу «Смешанных столбцов») — воспроизводилась еще один раз: Поэзия 1920-х годов / Сост. Н. А. Богомолов. М., 2000 (Пушкинская библиотека). С. 244—277.

³ Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X—XVII веков / Изд. 2-е, перераб. и доп. Л., 1983. С. 560.

⁴ Там же. С. 560—561.

⁵ Заболоцкий Н. А. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1: Столбцы и поэмы. Стихотворения / Вступ. статья Н. Л. Степанова; примеч. Е. В. Заболоцкой. М., 1972. С. 364.

⁶ Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 282—283.

⁷ Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого/ Изд. 2-е, дораб. СПб., 2003. С. 574.

⁸ Заболоцкий Н. А. Стихотворения / Вступ. статья В. Н. Орлова. М., 1959 (Библиотека советской поэзии); Заболоцкий Н. А. Избранное / Вступ. статья Н. С. Тихонова; ред. Н. К. Чуковского. М., 1960.

⁹ См.: Русские советские писатели. Поэты: Библиографический указатель. Т. 9.: А. Жаров — В. Инбер, М., 1986. С. 207—209.

¹⁰ Заболоцкий Н. А. Стихотворения / Под общ. ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова; вступ. статья А. Раннита, Б. Филиппова, и Э. Райса. New York, 1965.

¹¹ Заболоцкий Н. А. Стихотворения и поэмы / Вступ. статья, подгот. текста и примеч. А. М. Туркова. М.; Л., 1965 (Библиотека поэта. Большая серия). Известен экземпляр корректуры этой книги, подготовленный еще в 1963 г. См.: Лощилов И. Е. Неизвестные страницы истории поэтической книги/ Николая Заболоцкого «Столбцы» // Филологические аспекты книгоиздания: Сб. науч. статей / Под ред. Т. И. Стексовой. Новосибирск, 2010. С. 52—70.

¹² Заболоцкий Н. А. Избранные произведения: В 2 т. / Вступ. статья Н. Л. Степанова; примеч. Е. В. Заболоцкой. М., 1972; Заболоцкий Н. А. Собрание сочинений: В 3 т. / Сост. Е. В. Заболоцкой, Н. Н. Заболоцкого; предисл. Н. Л. Степанова; примеч. Е. В. Заболоцкой, Л. А. Шубина. М., 1983—1984.

¹³ Сажин В. Н. [Рец. на: Заболоцкий Н. А. Полное собраний стихотворений и поэм. СПб., 2002] // Новая русская книга: Критическое обозрение. 2002. № 2 (13). С. 15.

¹⁴ Заболоцкий Н. А. История моего заключения; Заболоцкий Н. Н. Об отце // Даугава. 1988. № 3. С. 105—116.

¹⁵ Заболоцкий Н. А. Полное собраний стихотворений и поэм / Сост., подгот. текста, хронологич. канва и примеч. Н. Н. Заболоцкого; вступ. статья Е. В. Степанян. СПб., 2002 (Новая библиотека поэта).

¹⁶ Заболоцкий Н. А. Столбцы и поэмы; Стихотворения / Сост. и вступ. статья Н. Н. Заболоцкого. М., 1989 (Классики и современники. Поэтическая библиотека).

¹⁷ Заболоцкий Н. А. Столбцы и поэмы; Стихотворения / Статья и примеч. И. Е. Лощилова; хроника жизни Н. Н. Заболоцкого; ил. П. Ю. Перевезенцева. СПб., 2014.

¹⁸ Лаврентьев М. Первый ряд [Рец. на: Заболоцкий Н. А. Поэмы. М., 2012] // Литературная Россия. 2012. № 31—32. 3 авг. С. 2.

¹⁹ Заболоцкий Н. А. Стихи о любви / Сост., предисл. Н. Н. Заболоцкого. М., 2008 (Стихи о любви).

²⁰ Заболоцкий Н. А. Стихотворения / Сост., предисл. и коммент. Н. Н. Заболоцкого. М., 2004; Заболоцкий Н. А. Поэмы / Сост., вступ. статья Н. Н. Заболоцкого; послесл. и коммент. к циклу «Рубрук в Монголии» Т. В. Игошевой; коммент. И. Е. Лощилова. М., 2012.

²¹ Заболоцкий Н. А. «Огонь, мерцающий в сосуде...»: Стихотворения и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизнеописание. Воспоминания современников. Анализ творчества / Сост., жизнеописание, примеч. Н. Н. Заболоцкого. М., 1995; Заболоцкий Н. А. Я воспитан природой суровой / Сост. и авторский текст Н. Н. Заболоцкого. М., 2008 (Поэзия. Стихи и судьбы).

²² Давыдов Д. М. Образцовое издание // Книжное обозрение. 2012. № 20 (2344). С. 7.

²³ Сажин В. Н. Указ. соч. С. 15—16.

²⁴ БлокА. А. Полное собрание стихотворений: В 3 т. / Подгот. текста, сост., коммент. В. Н. Быстрова. М., 2009—2011.

²⁵ Лощинская Н. В. [Вступительная заметка к разделу «Комментарии»] // Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т 4. Стихотворения, не вошедшие в основное собрание (1897—1915). М.; СПб., 1997. С. 392.

²⁶ Блок А. А. Полное собрание стихотворений: В 3 т. Т. 1. М., 2009. С. 289—290.

²⁷ «Иногда Коля отказывался от еды. Говорил очень серьезным голосом: "Я еще сегодня не писал стихов". На гостеприимную настойчивость моих соседок отшучивался: "Кто не работает — да не ест". А иной раз говорил стихами: "Душа обязана трудиться и день и ночь". Много лет спустя я прочла эти строки в одном из сборников Заболоцкого. Господи! Оказывается, я была свидетельницей рождения этих прекрасных строк!» (Дижур Б. А. Мой друг — Коля Заболоцкий: Из студенческих воспоминаний // Урал. 1995. № 12. С. 237).

²⁸ Синельников И. Молодой Заболоцкий // Воспоминания о Заболоцком / Сост. Е. В. Заболоцкая, А. В. Македонов и Н. Н. Заболоцкий. М.: Советский писатель, 1984. С. 105.

²⁹ Заболоцкий Н. А. Поэтические переводы: В 3 т. / Сост. Н. Н. Заболоцкого. М., 2004.

³⁰ Перевод двух частей («Вступление» и «Поход», всего 289 строк), который Заболоцкий успел сделать до ареста: Прометей: Историко-биографический альманах. Вып. 16: Тысячелетие русской книжности. М., 1990. С. 366—369. Ранний вариант полного перевода, сделанный в 1945 г. в Караганде: Мусины-Пушкины. Книга-альбом/ Сост. Т. И. Гулина, Г. В. Раздобурдина, М. Г. Шиманская. Ярославль, 1996. С. 121—150.

³¹ См.: Заболоцкий Н. А. Полное собраний стихотворений и поэм. СПб., 2002. С. 597—622, 669—694; Scandura C. Materiali per un’edizione critica delle liriche di Zabolockij: le variant di «Stolbcy» // Ricerche Slavistiche. Licosa — Le Lettre Editore. Vol. XXIX—XXXI. 1982—1984. P. 247—267; Скандура К. Систематизация авторских редакций и вариантов сборника Заболоцкого «Столбцы» // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества: Материалы научно-литературных чтений, посвященных 100-летию Н. А. Заболоцкого (1903—2003). М., 2005. С. 139—157; Лощилов И. Е. К истории становления корпуса поэтической книги Н. Заболоцкого «Столбцы» // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. М., 2009. С. 244—255.

³² Гаспаров М. Л. 0. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года. М., 1996. С. 20.

³³ Среди бумаг Заболоцкого сохранился листок, написанный рукой Д. И. Хармса: «Два человека ведут быка с приделанными на груди рогами*<,> на нем седящий человек имеет на грудях оконницу, и держит <м>одель вертящегося дома, перед ними 12 человек в шутовском платье с дудками и гремушками». Под чертой — сноска: «* Мом, видя человека, смеялся, для чего боги не сделали ему на грудях окна, сквозь которое бы в ево сердце смотреть было можно, — быку смеялся, для чего боги не поставили ему на грудех рогов, и тем лишили его большой силы, а над домом смеялся, для чего не можно ево, если у него худой сосед<,> поворотить в другую сторону». Текст выписан из книги «Торжествующая Минерва, общенародное зрелище, представленное большим маскарадом в Москве 1763 г.» (М., 1763), описывающей маскарад, устроенный актером Ф. Г. Волковым по случаю коронационных торжеств императрицы Екатерины II (или из публикации в: Пыляев М. И. Эпоха рыцарских каруселей и аллегорических маскарадов в России // Пыляев М. И. Старое житье: Очерки и рассказы о бывших в отшедшее время обрядах, обычаях и порядках в устройстве домашней и общественной жизни. СПб., 1897. С. 137—166).

³⁴ Корниенко Н. В. «И любовь, и песни до конца»: лирика Заболоцкого и песенные контексты советской литературы // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 132.

³⁵ Липавский Л. С. Исследование ужаса. М., 2005. С. 320.

³⁶ Опыт систематизации сведений о несохранившихся поэмах («Облака», «Осада Козельска», «Шаман» и др.) см.: Лощилов И. Е. Поэмы Николая Заболоцкого: комментарий к утраченному // Текст — комментарий — интерпретация: Сб. научных трудов / Под ред. Т. И. Печерской. Новосибирск, 2008. С. 144—159.

³⁷ См.: Лощилов И. Е. 0 неизданных стихах Николая Заболоцкого // Новый мир. 2012. № 6. С. 149—150.

³⁸ Заболоцкий Н. Н. Указ. соч. С. 47—48.

³⁹ Заболоцкий Н. А. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1. М., 1983. С. 491.

⁴⁰ Заболоцкий Н. Н. Указ. соч. С. 82.

⁴¹ Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: Записные книжки. Дневник. В 2 кн. СПб., 2002. Кн. 1. С. 183, 214, 215, 442.

⁴² Ср. в воспоминаниях М. И. Касьянова о начале 1920-х годов: «Вспоминаются еще написанные Николаем "Стихи о счастливой смерти хироманта" (почему хироманта — не могу сказать; возможно, что стихотворение было навеяно рассказом Оскара Уайльда), убитого случайным выстрелом на Сивцевом Вражке. В Уржуме — строке стихотворения, которая оканчивалась словами: "...и вздрогнул даже", рифмовала строка, где хиромант спрашивал: "Как мне пройти на улицу Пажей?" (по-видимому, пажей из известного романса). Но позднее, в Москве, улица Пажей была изъята, и в стихах вместо схематического города по Александру Грину появилась Москва с ее вполне реальными переулками вроде Сивцева Вражка» (Лощилов И. Е. Материалы о Н. Заболоцком в домашнем архиве М. Касьянова //Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. Кн. 2. М., 2012. С. 631). Мемуарист имеет в виду рассказ 0. Уайльда «Преступление лорда Артура Сэвила» (1887) и песенку «Три пажа» из репертуара А. Н. Вертинского на слова стихотворения Тэффи «Песня о трех пажах (С французского)» Тэффи (<1910>).

⁴³ Хармс Д. И. Указ. соч. Кн. 1. С. 280, 313; Кн. 2. С. 35.

⁴⁴ Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. СПб., 2003. С. 105.

⁴⁵ РГАЛИ. Ф. 1433 [В. А. Регинин]. Оп. 2. Ед. хр. 51.

⁴⁶ Бахтерев И. В. Когда мы были молодыми (Невыдуманный рассказ) // Воспоминания о Заболоцком. М., 1984. С. 72.

⁴⁷ Царькова Т. С. Метрический репертуар Н. А. Заболоцкого // Исследования по теории стиха. Л., 1978. С. 151.

⁴⁸ Бахтерев И. В. Указ. соч. С. 79.

⁴⁹ Заболоцкий Н. Н. Указ. соч. С. 95.

⁵⁰ Чуковский Н. К. Встречи с Заболоцким // Воспоминания о Заболоцком / Сост. Е. В. Заболоцкая и А. В. Македонов. М., 1984. С. 221. Поэтическую реконструкцию уничтоженного поэтом стихотворения см.: Друскин Л. С. Памяти Заболоцкого («На чердаке заброшенном — рояль...») // Друскин Л. С. Прикосновение. Л., 1974. С. 38.

⁵¹ Заболоцкий Н. Н. Жизнь Н. А. Заболоцкого. СПб., 2003. С. 569—591.

⁵² Аверинцев С. С. «...Уже небо, а не озеро...»: Риск и вызов метафизической поэзии // Седакова 0. Стихи. М., 2001. С. 10.

⁵³ Аверинцев С. С. Указ. соч. С. 10.

⁵⁴ Хармс Д. И. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Новая Анатомия. СПб., 2000. С. 286.

⁵⁵ Заболоцкий Н. А. Столбцы и поэмы; Стихотворения. СПб., 2014.

⁵⁶ Рыкова Н. Михаил Светлов // На литературном посту. 1929. № 17. С. 35.