Убийство становится обыкновенным
Р. Орлова
Когда в американской печати появились первые сообщения о том, что Трумэн Капоте работает над документальной повестью об убийстве целой семьи в штате Канзас, это очень удивило многих читателей, знавших прежние книги Капоте.
Персонажи его книг напоминали причудливые растения из ботанического сада. Героиня повести «Завтрак у Тиффани» говорит своему другу, начинающему писателю, что в его рассказе «одни сопляки и негры. Дрожащие листья». Эта характеристика музыкально точно соответствует раннему Капоте: дети и негры. Дрожащие листья.
Повесть «Лесная арфа» — полусказка-полубыль, воплощение смутных воспоминаний, зыбких, мерцающих, ускользающих. Герой, мальчик Коллин, бежит из дому вместе со старой теткой и служанкой негритянкой. Они убегают почти так же, как некогда Гек Финн. Они бегут тоже на своеобразный плот, только их плот не движется по реке, а застыл на ветвях дерева.
Герои этой повести отнюдь не бунтари, не стремятся ничего изменять — ни мир, ни свой город, ни свой собственный дом. Но они чужды и даже мешают столпам общества. Недаром к их странному жилищу отправляется одна карательная экспедиция за другой. Общество преследует людей, которым не нужно ни денег, ни постов, которым радостно существовать, как птицы на ветвях деревьев, которые живут мечтами. «Когда человек не может мечтать, — говорит один из «древесных» жителей, — он все равно что не может потеть — в нем накапливается яд». Без мечты жизнь бессмысленна, даже отравлена. Мечта помогает раскрыть поэзию, ощутить природу. Только простым и чистым душам так открывается небо и лес, только они слышат голоса ветра, голос реки, песни трав. С высоты древесного дома беглецы видят то, что недоступно другим. В этой повести Капоте по-новому оживает фольклор южных штатов, в ней слышны отголоски негритянских народных песен и сказок.
Беглецы провели в древесном доме немного времени, но эти часы не прошли бесследно. Именно эти часы — жизненно важные; для героя они остаются важнейшим воспоминанием детства. По этим часам выверяются дни, месяцы, годы обычного существования. Но от звезд люди неминуемо возвращаются к земле. И «древесный дом начал таять, таять, как мираж».
Героиня повести «Завтрак у Тиффани» Холли Голайтли — добрая и незадачливая девушка, которой тоже нет места в обществе. Мечтательная и безрассудная, белая ворона в мире корысти, жестокости, подлости. Множество раз ее обманывают, оскорбляют, предают, а она упрямо верит в доброту и справедливость. Соседи-обыватели строго осуждают ее «аморальное» поведение. Она ведь и впрямь нарушает нормы «добропорядочного» общества. Но лирический герой повести пытается прорваться сквозь внешние впечатления ее беспорядочной жизни, пытается понять, осмыслить ее судьбу. И оказывается, что за «прожиганием» дней, за мишурной поверхностью скрыты горькое одиночество, беззащитность, обреченность молодой души. Всем своим существованием она, так же как и мечтательные беглецы из повести «Лесная арфа», отрицает тот бездушный, лицемерный мир, в котором она живет, отрицает претензии этого мира считаться нормальным.
«Можно кем угодно быть, только не трусом, не притворщиком, не лицемером, не шлюхой — лучше рак, чем нечестное сердце. И это не ханжество. Простая практичность. От рака можно умереть, а с этим вообще жить нельзя», — говорит Холли. Она хочет быть самой собой. А у нее ведь все заемное, временное, зыбкое, как мыльный пузырь, даже имя. Миражи, иллюзии — единственное прибежище от жестокой действительности. Единственное, но ненадежное. Крушение иллюзий гибельно, оно разрушает, отравляет жизнь.
К 1959 году, когда началась работа над повестью «Обыкновенное убийство», Трумэн Капоте был, как полагали, уже вполне сложившимся писателем. Представить себе этого изысканного эстета в роли полицейского репортера было нелегко. Сам Капоте так объяснял смысл своей новой работы корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс»: «Беллетристика становится все более и более субъективной... писатели все более и более удаляются в глубины собственного «я». И вот он сам понял, что и он тоже «все более занимается изображением самого себя». Поэтому он решил изменить свою творческую жизнь так, чтобы жить в том мире, в котором живут другие люди».
В другом интервью Капоте говорит, что почувствовал внутреннюю необходимость «вырваться из мрака, который сам создал». Писатель, раньше творивший только для избранных, теперь стремится создать произведение, которое должно стать нужным многим, очень многим. Тем, кто просматривает лишь газеты, кто предпочитает кино книгам, тем, кто никогда не читает стихов, не знает ни Хемингуэя, ни Фолкнера, но помнит имена всех прославленных гангстеров, спортивных чемпионов и кинозвезд. Тем, кто ежевечерне сидит перед телевизором, тем, кто с замиранием сердца следит за футболом, боксом, регби. Миллионам.
В этом стремлении он не одинок. Тревога за судьбы литературы присуща многим крупным писателям. Так, Генрих Бёль, выступая летом 1965 года с лекциями во Франкфуртском университете, сказал, что современная литература чаще всего недостойна своей высокой ответственности перед обществом. Уклонением от этой ответственности Бёль и объясняет «претензии той литературы, которая с образцовой красивостью выражает нечто ничего не говорящее, ничего не значащее, лишает человека всего человеческого, связанности с другими людьми, лишает социальности; его, ничего не значащего, помещает в ничего не значащую среду. Такая литература... ничего не высказывает, ничего не выпускает наружу, ни единого сообщения, ни единого слова, способного возбудить тревогу; остается в своем кругу, в своем кружке, никаких движений, направленных вовне, только ритм собственных колебаний».
Описывая «обыкновенное убийство», Капоте делает смелый шаг от подобной замкнутой, безответственной литературы «в тот мир, в котором живут другие люди».
Своих старых и новых читателей он заставил тревожно задуматься над одной из самых мучительных проблем современной Америки, и не только Америки.
Завоевать массовую, многомиллионную аудиторию Капоте сумел и тем, что, оставаясь зорким художником, чутким исследователем психологии, мастером слова живописного и музыкального, он вместе с тем заставил служить себе все те средства и приемы повествования, которые создают популярность дешевого чтива, детективной и приключенческой беллетристики, сенсационных газетных репортажей. Он, разумеется, не первый открыл возможность такого сочетания «высоких мыслей» и «низких сюжетов», к этому прибегали уже Диккенс и Достоевский. Но Капоте осуществляет это по-своему, используя многообразный опыт современных многотиражных «бестселлеров», кинофильмов, телепередач, его рассказ «держит читателя». Капоте блестяще владеет литературной техникой — он уже дважды получал премию О.Генри за лучшую новеллу года. Но в этой книге дело не столько в литературной технике. «Обыкновенное убийство» существенно отличается от криминальных романов: ведь здесь нет никаких загадок, никакой тайны, заранее известно, что Клаттеры будут убиты, заранее известно, кто их убийцы. Автор уже с самого начала обо всем предупреждает читателей. Книга читается с неослабным напряжением потому, что, рассказывая, она ставит вопросы — такие, которые не могут не волновать каждого.
Нет, наверно, в Америке, да и в других странах человека, который не сталкивался бы со страшными, бессмысленными преступлениями или по крайней мере не слышал бы о них. Кто же их свершает? Кто убийцы? В какой среде они выросли? Воспитывались? Кто их родители? Кто учителя? Какие книги они читали? Кто их друзья? Как прошло их детство?
И в конце концов вопрос вопросов: как, почему обыкновенный человек становится преступником? Или преступниками рождаются?
Поставить такие вопросы — значит вторгнуться в самые важные области существования современного человека.
Каждый американский роман, как правило, предваряется авторским замечанием: «Все имена, характеры и события в этой книге вымышлены, и любое возможное совпадение с реальными людьми — чистая случайность». Это делается, чтобы предотвратить обвинение в клевете.
Капоте настаивает на противоположном: все факты, имена, разговоры, приведенные в книге, подлинны. Во многих интервью он подробно рассказывает, как он готовился к работе над этой книгой, как учился запоминать (с тем чтобы не записывать при собеседнике) и как научился воспроизводить по памяти не менее девяноста процентов услышанного. Но и без этих специальных напоминаний не возникает и тени сомнения в достоверности. Все достоверно: быт, описание города Гарден-сити и деревушки Холкомб, фермы Клаттеров и больших дорог Америки. Читатель верит, что описанное произошло именно там, именно тогда, именно с теми людьми. В принципе здесь нет специфики документального жанра — таково воздействие каждого художественного произведения: иллюзия реальности.
В документальном жанре — и книга Капоте это подтверждает — действуют общие законы искусства: отбор фактов, организация материала, внесение порядка в хаос. И здесь тоже для создания скульптуры берется глыба и удаляется все лишнее.
Убитые Клаттеры жили в мире идеальном; их фруктовый сад назывался яблоневым Эдемом. Герб Клаттер, хозяин фермы, — образцовый американец, словно сошедший с рекламы. У него даже необходимая черта любой американской рекламы — ослепительно белые зубы. «Ешьте яблоки и улыбайтесь!» И он ест яблоки и улыбается. Он не пьет, не курит и даже обходится без кофе и чая. Дочка Нэнси — идеальная девушка, все умеет, все делает сама, умная, способная, красивая, послушная. Безмятежное существование омрачается разве что болезнью Бонни, жены Герба, да привязанностью дочери к мальчику из семьи католиков (Клаттеры — методисты). Но эти набегающие тени только яснее подчеркивают царящую безмятежность.
Само изображение семьи Клаттеров дано Капоте в замедленной, добротно реалистической манере. Автор подолгу задерживается на описании вещей: красное платье Нэнси, лакированный сундучок, который Кеньен делает в подарок старшей сестре-невесте. Эти мирные детали необходимы для контраста последующему ужасу, нужны и чтобы дать читателю почувствовать на ощупь, что будет бессмысленно разрушено; но это явно еще и приятно автору, доставляет ему удовольствие, чистую художническую радость.
Изображенный Капоте мир процветающей американской семьи есть мир иллюзорный. Клаттерам свойственны иллюзии совсем иного рода, чем героям «Завтрака у Тиффани» или повести «Лесная арфа», но и это иллюзии. Из их мира исключено зло. Тем более такое непоправимое зло, как убийство. Ведь до самой последней секунды глава семьи убежден, что в дом ворвались простые грабители, которым ничего не нужно, кроме денег.
Клаттерам, как и большинству окружающих их людей, кажется, что богатство, образование, труд, добрые отношения в семье, исполнение повседневных обязанностей — все это надежнейшие формы защиты от зла, от хаоса, от иной, бездомной, нищей, преступной Америки.
И ведь жизнь Клаттеров и впрямь оказывается как бы обернутой в целлофан. Но внезапный порыв — и вот совсем рядом страшный оскал преступности, жестокая дикость, зверство.
Преступление в Холкомбе изображается автором как совокупность ряда сложных причин: жажда денег и зависть к тем, у кого все есть, наследственность (у Перри), то обстоятельство, что их было двое, — там, где, возможно, отступил бы один, они подогревали друг друга. Есть и совершенно извращенные формы самоутверждения (так, уже после убийства Дик вполне сознательно давит собаку колесами машины просто для того, чтобы «доказать»). Есть и тайные пропасти души, куда трудно добраться и социологу и писателю-исследователю. Убийство буднично и чудовищно.
Нашлись среди критиков книги и такие, кто утверждает: рост преступности вообще и убийств в частности вызывается мрачным взглядом на жизнь, который господствует в современной литературе. Так, Ребекка Вест пишет: «Умные люди полагают, что жизнь невыносима и, следовательно, не так уж страшно довести эту мысль до ее логического завершения и отнять жизнь у другого человека. Когда обнажаются язвы общества, убийца ощущает, как он возвышается: оказывается, он просто принадлежит к немногим сильным и логически мыслящим людям, отличающимся от слабых, не способных провести свои убеждения в жизнь... Существует отвратительная связь, связь между литературным миром и миром убийц, изображенных Капоте».
Однако большинство читателей и критиков справедливо полагает, что. корень зла не в литературе, а в общественном устройстве. Капоте говорит, что «около 70 процентов авторов писем считает, что моя книга — отражение американской жизни: противоречия между жестокой, отчаявшейся, блуждающей, дикой Америкой и другой, вполне удовлетворенной, защищенной».
В книге множество фактов, деталей, которые подводят именно к таким выводам: через одиннадцать месяцев после трагедии в Холкомбе была ограблена почтмейстерша; студент биологического факультета Эндрюз, сосед Дика и Перри по камерам смертников, хладнокровно убил родителей и сестру опять же ради денег. Сам убийца Перри оказался нужным своей стране только один раз — во время войны в Корее; за участие в этой войне он был награжден бронзовой медалью.
Определяющие причины преступления — неблагополучие мира, неблагополучие общества. Таков объективный, художественный вывод романа. Впрочем, понятие «вывод» можно употреблять весьма условно. Капоте скорее дает читателю богатый материал для размышлений, сопоставлений, прокладывает те пути, по которым можно прийти к ответам, к выводам.
Книга Капоте свидетельствует: понизилась цена человеческой жизни. Даже для тех, кто регулярно посещает церковь, заповедь «не убий» потеряла свой буквальный, бесспорный смысл.
С малых лет люди видят, слышат, читают о пролитой крови — на бесчисленных войнах, в лагерях, в столкновениях с полицией. Астрономические цифры убитых, уничтоженных невольно порождают ощущение: какая разница, если к этим миллионам прибавится еще одна, две, пять, десять отнятых жизней?
Зрелище насилия рождает насилие. Что публичные казни средневековья по сравнению с телевизором, по которому миллионы американцев увидели убийство Кеннеди и сразу же убийство Ли Освальда. (Где-то в подтексте книги, за изображением улыбающегося Герба Клаттера, быть может, и стоит одна из страшных фотографий тех дней: Кеннеди с Жаклин в открытой машине — улыбающиеся, счастливые, на вершине славы, богатства, власти — за несколько минут до трагедии.)
Миллионы американцев по телевизору видели столкновение борцов за свободу негров с полицией, с южными расистами, видели, как полицейские овчарки рвут маленьких детей. По телевизору видят войну во Вьетнаме. Так воспитывается привычка к насилию, привычка к убийству.
Так воспитываются люди, убежденные в том, что общество не несет за убийство никакой ответственности, люди, полагающие, что есть только один путь к прекращению преступности — жестокость. Одна из читательниц повести Капоте прямо пишет, что обвинять общество за зверское убийство в Холкомбе — это «сентиментальные глупости». «Личность убийцы всегда видна, и, конечно, можно найти пути, чтобы еще в детстве изъять из общества тех, кто способен на убийство... Нам нужна более сильная полицейская власть и надо усмирить тех негодяев, которые любят визжать о «полицейских жестокостях», когда поймают преступника». Далее автор письма, принадлежащий к тем, кто после любого приговора говорит: «Мало дали», требует более жестоких наказаний преступникам.
Отношение Капоте к убийству совершенно определенно, безоговорочно. Он обнажает отвратительность его и при этом полную абсурдность: сорок долларов — вот все, что было взято в доме Клаттеров, вот цена шести человеческих жизней.
Сложнее и противоречивее отношение автора к убийцам. Капоте провел с ними много часов, подолгу разговаривал с ними, пытался войти в их внутренний мир, постичь их побуждения.
Изображая внешность Дика, автор пишет, что его лицо «словно состояло из частей, плохо пригнанных друг к другу».
Таковы же души и у Дика и у Перри. Расщепленные души, состоящие из разъединенных частиц. Потому можно ночью убить, а в полдень сидеть как ни в чем не бывало дома перед телевизором с родителями, смотреть спортивные состязания и спокойно уснуть от усталости. Потому можно говорить, как Перри: «Твоя мать удивительно милая женщина» — и никак не сопоставлять эти слова с другой матерью, с Бонни Клаттер, которую они заставили слушать, представлять себе, как убивают ее детей, а потом убили ее саму.
Дик пришел к убеждению, что Перри — «тип поистине редчайший — совершенно нормальный, но лишенный совести человек, который способен убивать без всякой цели». Такие люди существовали всегда, но после второй мировой войны и фашизма их стало больше и они представляют собой гораздо более реальную и страшную угрозу обществу.
Перри ближе, чем другие персонажи «Обыкновенного убийства», к миру прежних героев Капоте. Физическое уродство — маленькие ножки, деталь, к которой художник настойчиво привлекает внимание, — мрачный до бреда мир его детства.
Страшное, исполненное жестокостей детство Перри отчасти объясняет совершенное им чудовищное преступление. Но объясняет только отчасти и нисколько не оправдывает. Потому что в одинаковых обстоятельствах разные люди ведут себя по-разному. И нет таких обстоятельств, которые автоматически предопределили бы убийство.
Ведь сестра Перри не стала преступницей, как не стали преступниками сотни тысяч людей, воспитанных в той же обстановке, что и Дик. Но этот мотив — личной ответственности человека за свои поступки — звучит в книге приглушенно, вяло.
В прежних книгах Капоте именно в людях, нарушавших общественные нормы — как беглецы в древесном доме, как Холли Голайтли, — воплощались доброта, сердечность, способность к настоящим чувствам. Здесь нарушители общественных норм — негодяи. Но это различие недостаточно отчетливо.
У Дика и Перри — сочетание сентиментальности и жестокости. Перри возит с собой целый сундук реликвий. У Дика среди прочих рисунков вытатуирован букет цветов и надпись: «Маме — папе».
Капоте остается и свидетелем, и общественным обвинителем не только в изображении самого убийства, но и в изображении казни убийц. Как и Гюго, Торо, Тургенев, Толстой, он выступает противником смертной казни. Отвратительный ритуал у виселицы уничтожает одного, двух, трех извергов. Но и сам по себе, и связанная с ним публичность — пресса, радио, телевидение, — возбуждающая массовое любопытство к «работе» палачей, неотвратимо содействуют тому, что убийство становится обыкновенным.
Однако читаешь, перечитываешь книгу Капоте, и неожиданно возникает чувство неудовлетворенности. Нравственной неудовлетворенности.
Автор выполнил поставленную задачу: создал строго документальную, объективную повесть, в которой он сам как бы и вовсе отсутствует. Материал отчужден от писателя. Капоте совершил путешествие в мир зла, именно путешествие добросовестнейшего ученого-исследователя, который все виденное записал, все принял во внимание, все передал читателю.
Но, видимо, мало фактов, даже и тщательно отобранных, мало стройного порядка, который господствует в книге. Мало ее блистательной техники.
Неудовлетворенность, которую испытываешь, когда закрываешь последнюю страницу книги, тонко сформулирована американским критиком Хиксом: «Я все же хотел бы заметить, что, хотя Капоте и написал очень хорошую книгу, «Преступление и наказание» — книга великая».
Повесть в оригинале названа «Хладнокровно». Название дало повод некоторым критикам говорить, что и сам Капоте написал свою книгу «хладнокровно». Это преувеличение. Не хладнокровно, но несколько отстраненно.
И все же книга Капоте — событие. Автор горько и недоуменно спрашивает. Книга заставляет задуматься над главными проблемами современности, книга печальная, умная, тревожащая, книга о «безумном, безумном, безумном мире», в котором убийство становится обыкновенным.
Л-ра: Новый мир. – 1966. – № 9. – С. 256-261.
Произведения
Критика
