Нейлоновое счастье
С. Великовский
Безупречные салфетки, безупречный сервиз, безупречная пружинная кровать. В квартире безупречного стандартного дома все сияло безупречной чистотой. Полированная мебель отражала, как в зеркале, развешанные по стенам репродукции — точно такие, какие красуются в витринах художественных ателье; холодильник и телевизор были самого последнего образца; пластмассовая посуда строго соответствовала рекомендациям светящихся неоновых реклам. И в этом безупречно стандартном уюте, воспроизводившем в мельчайших деталях советы домоводческих журналов, владычествовала молодая особа столь безупречной наружности, что она и сама будто бы только что сошла с блестящей обложки иллюстрированного еженедельника. Казалось, хозяйка сливается с вещами, и человек, впервые попавший в дом, оторопело спрашивал себя, уж не выделаны ли ее «желания из пластмассы и мечты из нейлона»?
Люди создают вещи, чтобы жить. Но порой те самые вещи, которые помогают выстоять в борьбе с природой, из рабов превращаются в господ. И тогда они начинают калечить души. Над обществом, в котором гражданственность «опасна» и вольномыслие подозрительно, где интеллекту оставлено лишь право изобретать усовершенствованные пылесосы и орудия массового истребления, тяготеет проклятие — фетишизм вещей. Некогда бальзаковский Гобсек умер посреди разлагающейся снеди, изъеденных молью тканей, взятой под залог утвари. За сто лет, прошедших с тех пор, льняные чулки уступили место капроновым, а стиль «ампир» — полированному «модерну». Но дьявольская власть вещей над умами и страстями вовсе не ослабела. Перед героиней романа «Розы в кредит» — первой книги цикла «Век нейлона», задуманного Эльзой Триоле как своего рода «этюды нравов» середины XX столетия, — измельчавший Мефистофель атомного века предстал в клетчатом пиджаке и ярком галстуке, какие носят уполномоченные фирм, продающих в кредит.
Впрочем, все началось гораздо раньше. В убогой лачуге на краю деревни, где ютилась семья маленькой Мартины, пол был завален отбросами и по дощатому столу бегали крысы, которых детишки, забавляясь, били ложками во время обеда. К матери часто приходили «гости», и дети мерзли за дверью, с нетерпением ожидая минуты, когда можно будет лечь спать в грязную, теплую постель. Отчим, отчаявшись наладить семейную жизнь, спился, братья и сестры привыкли. Мартина — нет. Тайком от матери копила она гроши, чтобы купить мыло и выстирать ветхое платьишко. Окружающая грязь породила в ней почти болезненную манию чистоты, свежего белья, незаконченной посуды — всего, что блестит, украшает, радует глаз. Подобно сороке, таскала она у своих братьев блестящие шарики, обрывки лент, цветные пузырьки.
Свет не без добрых людей, и, когда прелестная сообразительная девочка подросла, ее пригрела местная парикмахерша, мать ее одноклассницы. В мастерской, среди сверкающих инструментов и начищенных до блеска раковин, в милой квартирке с утепленной ванной и семейными фотографиями по стенам выработала Мартина свои понятия о красоте. Прилизанный, чистенький быт провинциального мещанства услужливо подсунул на место идеалов вполне доступные суррогаты: мечты Мартины не простирались дальше уютной спальни и изящества, обязанного косметическому искусству и изобретательности портного. Когда же покровительница перебралась в Париж, Мартина без труда стала «маленькой богиней» «салона красоты» — этой таинствен, ной обители, в которой создается очарование светских львиц и кинозвезд.
Казалось, благосклонная судьба подарила Мартине волшебный перстенек, исполнявший самые заветные желания. В Париже она встретила Даниэля, героя своих детских грез. Молодой ученый-генетик, в прошлом боец Сопротивления, Даниэль увлечен идеей вывести научным путем новый сорт роз. Он мечтает назвать его именем Мартины — своей возлюбленной, потом жены.
Но тут кончается власть волшебных чар: счастливая сказка оборачивается драмой, незаметной, скрытой от посторонних глаз, — драмой омертвения человеческой души. Для Мартины, мечты которой взлелеяны в «салоне красоты», счастье — это современный комфорт. Комфорт можно купить, приобрести в кредит. И Мартина покупает телевизор, хотя ей некогда смотреть передачи, стиральный аппарат, хотя на нем некому стирать, машину, хотя на ней некуда ездить. Вещи превращают Мартину в автомат, работающий до изнеможения, чтобы оплатить очередные счета и вновь получить кредит. По мере того как приобретенная в рассрочку квартира заполняется приобретенным в рассрочку современным уютом, растет пустота и отчужденность в сердце их владелицы, все неуютнее чувствует себя в этом подлакированном электро-нейлоново-пластмассовом царстве Даниэль с его мечтами о розе небывалой красоты, его жаждой творить и его пыльными книгами. Розы, которые покупают в кредит, — поддельные розы. Розу счастья в кредит не купишь. Этого не дано было понять Мартине, эту простую житейскую мудрость, добытую горьким опытом поколений, был бессилен внушить ей и Даниэль, в конце концов ушедший к другой женщине, которая не блистала великолепием манекена. Общество, подменившее человеческие идеалы обывательским «обарахлением», оказалось сильнее любви. И, в сущности, страшная смерть Мартины, которую в опустевшей материнской лачуге сожрали крысы, лишь завершает историю разрушения и гибели личности, изуродованной нищетой и лживыми побасенками о нейлоновой цивилизации, которая будто и есть рай на земле.
Один из французских критиков назвал «Розы в кредит» «жестокой книгой». Да, книга Э. Триоле — жестокая книга. И этим она резко отличается от пресных литературных поучений, которыми пичкают читателя слезливые проповедники старины, осуждающие XX век за греховное увлечение «новшествами». Но дело не в новшествах и не в вещах — дело в людях и той духовной атмосфере, которая формирует умы. Правда, кое-кто пытался приписать автору нравоучения парикмахера месье Жоржа, любившего притчи и рассказывающего в наставление Мартине древнюю сказку о рыбаке, золотой рыбке и старухе, погубленной чрезмерными желаниями. Мораль воздержания — ханжество лавочников. Для Триоле судьба Мартины — это трагедия современника, которого буржуазное общество, не позаботившись сделать человеком, сделало обывателем. Со страниц раскрашенных журналов ему улыбались элегантные дамы и господа, приглашая разделить их изысканное общество. «Счастье — это квартира с ванной, холодильник и полированный шкаф», — кричали ему в уши радиодикторы. «Уровень цивилизации измеряется количеством пылесосов, легковых машин, нейлоновых шуб», — вторили глубокомысленные социологи. И за все эти блага он должен был поступиться лишь «немногим»: перестать думать, сомневаться, искать, заменить Толстого детективным чтивом и предпочесть мюзик-холл Бетховену. Кино, радио, газеты сделали все от них зависящее, чтобы скрыть от него пути действительной борьбы за раскрепощение личности, убедить в том, что единственный выбор, который ему доступен, — выбор между нищетой и комфортом в кредит. Кто осмелится осудить Мартину, которая выросла на пыльной деревенской улице, в том, что она поддалась соблазну? В споре за душу «маленького человека» середины XX века проповедникам ханжеской морали не место — будь они поклонники нейлона или его хулители. Освободить таких, как Мартина, от власти вещей дано только тем, кто изменяет абсурдный мир, делающий человека придатком вещей.
Л-ра: Иностранная литература. – 1959. – № 7. – С. 264-266.
Произведения
Критика
