Разный и единый Арагон
Т. Любимова
Арагон. Поэзия. Перевод с французского. - М.: «Художественная литература», 1980.
«Поэзия» — так назывался французский патриотический журнал, издававшийся в годы Сопротивления и не раз публиковавший стихи Луи Арагона. Так же назван сборник поэтических произведений Арагона, выпущенный недавно издательством «Художественная литературах. Столь весомое и всеобъемлющее название сборника в высшей степени оправданно. Впервые в одну антологию вошли стихи, так далеко отстоящие друг от друга по времени их создания. В книге представлены двадцать поэтических сборников Арагона. Помимо широкоизвестных поэтических циклов, опубликованных в девятом томе советского издания собрания сочинений Арагона («Ура, Урал!», «Нож в сердце», «Французская заря» и др.), а также в сборнике «Арагон. Стихи и поэмы», выпущенном издательством «Прогресс» в 1975 году («Эльза», «Поэты», «Меджнун Эльзы»), в рецензируемую антологию вошли ранние стихи поэта (из циклов «Фейерверк», «Вечное движение», «Великое веселье») и стихи последних лет. В сборнике напечатаны не переводившиеся ранее фрагменты из циклов «Поэты», «Комнаты», монолог Актера из «Театра романа», последнего из экспериментальных романов Арагона (часть этих стихов была опубликована в журнале «Иностранная литература» в 1979 году).
Более полувека отделяют сюрреалистический «Фейерверк» от исповеди Актера, героя «Театра романа». «Не откроются ли читательскому взору совсем разные поэты? Не будут ли резать слух диссонирующие голоса?» — задает вопрос автор предисловия и составитель книги Т. В. Балашова, известный исследователь творчества поэта.
Перед нами действительно предстанут словно бы разные поэты, а порой и прозвучат диссонирующие ноты — это по-своему закономерно. Ведь жизнь Арагона в поэзии менее всего отличается плавным и спокойным течением. Ему в острой степени свойственно то «чувство пути», которое Александр Блок считал первым и главным признаком того, что «данный писатель не есть величина случайная и временная». В поэме «Неоконченный роман» поэт скажет о себе:
Я общепринятых истин не выношу.
Я отрицаю полдень при звуке колоколов,
И если в сердце услышу звучание заученных слов,
Я сердце своими руками вырву и разорву...
(Перевод М. Алигер)
В свое время в статье «Об исторической точности в поэзии», открывающей сборник «В странной стране», Арагон выступал против диктатуры каких бы то ни было поэтических форм. И этому принципу он был неизменно верен. Противник тирании и засилья верлибра, Арагон вместе с тем создал совершенные его образцы. Учинявший вместе с другими сюрреалистами «суд» над классиками, поэт возродил «старый александрийский стих, восьмисложник, примелькавшийся, как улыбка, и традиционную для средневековья дециму». Он слагает «певучий стих в конце строки» и отказывается от рифмы как одной из форм «скованности поэзии». Вводит прозаизмы в поэзию и по законам поэзии пишет прозу, так что поэзия и проза, взаимопроникая и сливаясь, образуют новый синтез, принципиально новое явление, которое французский критик Пьер Абраам считает этапным для всей современной французской литературы.
Но при всей сложности эволюции Арагона, отразившейся в поэтических циклах сборника, в его стихах есть некое целостное, неделимое начало, есть своя константа. Автор предисловия и составитель книги видит ее в «доверии к силе поэтического слова»: «Никогда Арагона не покидала уверенность, что поэзия нужна людям, «способна мир изменить, его переделать». Эта уверенность — неотъемлемая черта лирического героя Арагона. Именно в лирическом герое, за которым просматривается образ самого поэта, видится нам самая прочная константа, скрепляющая воедино все тома его поэтических книг. Лики его многообразны, и все-таки это единый лирический герой.
Обратимся к одному сравнению. В книге «Анри Матисс, роман» Арагон рассказывает о том, как в 1942 году художник сделал 34 вариации его портрета. Не во всех рисунках было передано портретное сходство в обыденном понимании. Одни поражали чрезмерной правильностью черт, другие, наоборот, асимметрией лица. На одних рисунках рука Матисса вернула Арагону молодость, на других он старше своих лет. И все-таки каждый из них схватывал сущность характера, нес в себе что-то «арагоновское», а в целом они создавали как бы «киноленту» жизни поэта. Сам Арагон убежден, что именно таким, каким увидел его художник, он и останется в памяти других.
Так же и в поэзии. Лирический герой сюрреалистических стихов Арагона, наивно сокрушающий каноны; переполненный болью за преданную родину, герой поэзии Сопротивления; предельно усложненные образы «экспериментального» периода, двоящиеся и теряющие реальные очертания в бесконечных зеркалах, — все они не укладываются, конечно, в одни параметры. Но за ними видится образ самого Арагона, человека, прошедшего через две мировые войны, борца французского Сопротивления, «поэта родины», как называл его Морис Торез, поэта, чьи стихи высечены на плитах кладбища Пер-Лашез. Это единство, эту цельность прекрасно раскрывают стихи анализируемого сборника: даже в самых «трудных» стихах поэта не исчезает, не иссякает тема света, который надо нести людям, как бы трудно, невыносимо трудно ни было.
И еще одна константа отчетливо прослеживается в сборнике, скрепляя воедино поэтические циклы двадцатых, сороковых, шестидесятых и начала семидесятых годов. Это верность Арагона поэтическому образу. В статье 1971 года «Творческий процесс» Арагон говорит, что никогда не кончит вести войну «со стерилизаторами, возрождающими старую практику антипоэзии», с пуристами, «утверждающими с патрицианским спокойствием, что образ в поэзии отжил свое». Сам поэт продолжает «чеканить образы», «чеканить так, чтобы быть понятным людям», «помня при этом и о тех, кто глух», — читаем мы во фрагменте из «Неоконченного романа», опубликованном в сборнике.
Во французской критике последних лет много пишут о том, что в творчестве Арагона 60-70-х годов складывается новая концепция поэмы. Если ранние поэтические циклы Арагона содержали относительно самостоятельные, законченные стихотворения, то начиная с книги «Глаза и память» можно говорить о поэмах, которые становятся все более цельными, «неразложимыми», созданными словно на одном дыхании. Как пишет французский критик Марк Алин, Арагон «идет от лирической исповеди к универсальным обобщениям, от монолога к полифонии, от страницы к тому».
Конечно, в сборнике избранной поэзии практически невозможно дать место таким объемным поэмам целиком: каждая из них уже книга. Тем важнее отбор фрагментов, отдельных «песен», по которым читатель сможет получить представление о поэме в целом, ее строении, развитии поэтической идеи, движении сюжета. Это особенно важно по отношению к поэмам поздним, не вошедшим в 11-томное собрание сочинений, таким, как «Эльза», «Поэты», «Комнаты» и др.
Фрагменты из поэм отобраны со вкусом и любовью. Обратимся, например, к «Поэтам» — глубокой, во многом итоговой, хотя и не совсем бесспорной книге. Это книга о судьбах поэзии поэтов, судьбах возвышенных и трагичных, как трагичен и возвышен удел Прометея, несущего людям свет. И, как Прометей, поэт верит, что его «свет» будет нужен всегда. Но этого мало: поэзия — залог того, что человеческое начало неистребимо на земле.
...и все же и все же когда-нибудь даже
Если радары заменят людей
Все равно никогда механизм
не заменит поэта (Перевод Е. Кассировой)
Этапная для поэта книга представлена в сборнике достаточно полно: более десяти фрагментов, семь из них опубликованы впервые. В подборку вошли самые яркие, на наш взгляд, фрагменты. Среди них — «Пролог», где, словно звезды, далекие и близкие, вспыхивают имена поэтов, древних и современных — Омар Хайям, Данте, Гейне, Пушкин, Маяковский, Деснос, Элюар...; «Огни Парижа» — здесь движение стремительного восьмисложника рождает образ города; полный боли «Плач по Незвалу». Жаль только, что в подборку не вошел монолог Прометея из «Сна молодого человека».
Однако ощущение дробности, фрагментарности от состава сборника все же остается. Из каждого поэтического цикла отобраны, несомненно, лучшие отрывки, но подчас их все же недостаточно, чтобы составить целостное представление о поэме или цикле. Бывает, что фрагменты нелегко вычленить из почти неразложимого поэтического целого. К примеру, из четырех фрагментов поэмы «Меджнун Эльзы» вряд ли сложится цельное представление о грандиозной сшибке эпох и цивилизаций в Гренаде XV века, куда переносит нас поэт, о широком эпическом замысле, в котором сопрягаются история и современность.
Особо хочется сказать о фрагменте из «Театра романа» как о несомненной удаче сборника. Сам Арагон писал, что эта книга — последний его роман, роман-исповедь. Как и более ранние книги («Гибель всерьез», «Бланш, или Забвение»), он написан в экспериментальной манере, включающей ломку традиционной романной структуры и введение новых средств художественной выразительности. Это сложная лиро-эпическая структура, где прозаическое повествование перемежается поэтическими фрагментами. Стихами роман начинается, ими же он завершается. Есть в романе и поэтические миниатюры — в несколько строф, и большие главы в стихах — целые эпические поэмы. Одна из глав — «Актер перед обманчивым зеркалом» — включена в рецензируемый сборник. На суд отечественного читателя представлен только один фрагмент из экспериментального романа Арагона, о чем можно только пожалеть.
В оглавлении сборника девятнадцать стихотворений отмечены звездочкой, знаком нового перевода, специально выполненного для настоящего издания. Известно отношение самого Арагона к переводу поэзии, которое он высказал, находясь в гостях в редакции журнала «Иностранная литература» в 1978 году: «Плохие стихотворные переводы губят поэзию. Лучше давать читателю честное переложение в прозе поэтических шедевров. По-моему, большие поэты не должны браться за переводы. Кстати, у них здесь редко бывают удачи. Я бы предпочел, чтобы мои стихи переводил профессиональный переводчик, которому будет интересно работать над моей поэзией, а не выражать самого себя. Простите за откровенность, но у вас опубликовано немало посредственных переводов моих стихотворений. Я при этом не отрицаю, что были и удачи...»
Нельзя сказать, чтобы настоящее издание было свободно от переводов посредственных — это было бы слишком оптимистично. Но вот что любопытно: счастливо опровергая мысль самого автора, составитель и редакция включили в книгу талантливые переводы, принадлежащие как поэтам — М. Алигер, П. Антокольскому, Б. Слуцкому, Д. Самойлову, так и профессиональным переводчикам — М. Кудинову, В. Левику, Н. Разговорову, М. Ваксмахеру. При отборе переводов для сборника (некоторые стихи переводились у нас неоднократно) предпочтение отдано смысловой точности, близости к поэтическому оригиналу.
[…]
Л-ра: Литературное обозрение. – 1981. – № 8. – С. 75-77.
Произведения
Критика
