Л. Я. Гуревич о «Художественных заветах» Л. Н. Толстого

УДК 821.161.1 – 09 “18/19”

Е.А. Гулич

В статье анализируются взгляды Л.Я. Гуревич на эстетические концепции Л.Н. Толстого. Одним из центральных е его эстетике Л.Я. Гуревич считала вопрос о доступности и общепонятности искусства. Как и Толстой, Л.Я. Гуревич важнейшими эстетическими требованиями признавала яс­ность, точность, прозрачность формы, полное соответствие ее внутреннему содержанию. Близкую Л.Н. Толстому позицию она занимала и в понимании сущности искусства, а также роли художествен­ной критики.

Ключевые слова: художественные заветы, эстетические концепции, доступность, общепо­нятность искусства, внутреннее содержание, эстетические требования, сущность искусства, худо­жественная критика, эстетическая декларация.

О.О. Гуліч. Л.Я. ГУРЕВІЧ ПРО «ХУДОЖНІ ЗАПОВІТИ.» Л.М. ТОЛСТОГО

У статті аналізуються погляди Л.Я. Гуревіч на естетичні концепції Л.М. Толстого. Одним з центральних в його естетиці Л.Я. Гуревіч вважала питання про доступність та загальнозрозумілість мистецтеа. Як і Толстой, Л.Я. Гурееич найважливішими естетичними вимогами визнавала ясність, точність, прозорість форми, повну відповідність її внутрішньому змістові. Близьку Л.М. Толстому позицію вона займала і в розумінні сутності мистецтва, а також ролі художньої критики.

Ключові слова: художні заповіти, естетичні концепції, доступність, загальнозрозумілість мистецтва, внутрішній зміст, естетичні вимоги, сутність мистецтва, художня критика, естетич­на декларація.

E.A. Gulich. L. GUREVICH ABOUT L.N. TOLSTOY’S “ARTISTIC TESTAMENTS”

This article analyzes the views of L. Gurevich on the aesthetic concepts of L.N. Tolstoy. One of the key aspect of her mentor’s aesthetics L.Ya.Gurevich considered the question of the perspicuity or commonly understood art. The clarity, accuracy, transparency, shape, full compliance with its internal content, followed by her mentor, L. Gurevich declared as the most important aesthetic requirements. In addition, the critic took a position close to L.N. Tolstoy, according to the understanding of the nature of art as well as the role of art criticism. In general, it is shown that the most aesthetic declaration of L. Gurevich was largely in tune with the aesthetic platform of L.N. Tolstoy, whom she considered her teacher.

Keywords: artistic testaments, aesthetic concepts, perspicuity, commonly understood art, internal content, aesthetic requirements, the nature of art, art criticism, aesthetic declaration.

Литературная деятельность Л.Я. Гуревич давно привлекала внимание критики. Ее имя в современном литературоведении тесно связано, прежде всего, с историей журнала «Северный вестник». Этому аспекту посвящены работы Д.Е. Максимова, Л.В. Крутиковой, П.В. Куприяновского, которые подчеркивали роль Л.Я. Гуре­вич как учредителя, редактора и организатора «Се­верного вестника». В нашей статье ставится цель охарактеризовать позицию Гуревич-критика, про­анализировать ее эстетические взгляды и опреде­лить их взаимосвязь с воззрениями ее наставника и кумира Л.Н. Толстого.

Л.Я. Гуревич, как и все ее современники, оказалась свидетелем нового этапа развития искус­ства. С одной стороны, она поддерживала моло­дые таланты, печатая их произведения в «Север­ном вестнике», но с другой – продолжала отстаи­вать реалистические принципы искусства. И глав­ным орудием в этой борьбе с новыми, неприемле­мыми для нее формами и средствами отражения действительности в литературе были художествен­ные заветы классиков, как она их понимала.

Критические статьи Л.Я. Гуревич условно можно поделить на две большие группы: 1) ста­тьи, воспевающие классиков (А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого), а также продолжате­лей традиций реализма (А.П. Чехова); 2) статьи, ра­зоблачающие несостоятельность новой литерату­ры (в лице Л. Андреева, Ф. Сологуба, Б. Зайцева, В. Брюсова, М. Кузмина и т.д.). Л.Я. Гуревич ана­лизировала их произведения с реалистических по­зиций, что не позволяло ей примириться с нетра­диционными формами художественного отраже­ния действительности. Весомым аргументом в ее доводах служили эстетические концепции Л.Н. Толстого, которые Л.Я. Гуревич изложила в своей центральной статье «Художественные заве­ты Толстого». Отстаивая свое мнение о художественных канонах, Л.Я. Гуревич, в первую очередь, опиралась на авторитет этого писателя, которого считала классиком. Подтверждением этому служит эпиграф, предпосланный этой статье (цитата из письма А.П. Чехова М.О. Меньшикову): «... Тол­стой стоит крепко, авторитет у него громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шаршавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глу­боко в тени. Только один его нравственный авто­ритет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения» [2, с. 174].

О значимости фигуры Л.Н. Толстого для современников можно судить по многочисленным высказываниям о нем. Широко известны слова А.С. Суворина: «В России два царя – Николай II и Лев Толстой» [8, с. 263], а в устах такого литерато­ра эти слова, правда, сказанные в его «Дневнике», дорогого стоят. Не менее ярким является изрече­ние Д.С. Мережковского: «Лицо его – лицо чело­вечества. Если бы обитатели иных миров спроси­ли наш мир: кто ты? – человечество могло бы от­ветить, указав на Толстого: вот я» [5, с. 608]. Эти и многие другие оценки помогают понять мировое значение Л.Н. Толстого и как писателя, и как лич­ности. Но каждый автор выделял особую грань его творчества. Одни ценили его как мыслителя и про­поведника, другие восхищались им как величай­шим художником, непревзойденным мастером сло­ва. Для Л.Я. Гуревич Л.Н. Толстой был, прежде всего, непререкаемым авторитетом, кумиром, именно под его воздействием формировались ее эстетические воззрения.

О своем знакомстве с Л.Н. Толстым изда­тельница «Северного Вестника» пишет в статье «История «Северного Вестника»: «[Лесков] обо­дрил меня к скорейшему посещению Толстого и, узнав, что гр. С.А. Толстая в детстве была знакома с моей матерью, летом 1892 г. написал письмо, рекомендуя ей пригласить меня во время моего пребывания в деревне, в Тульской губернии, в Яс­ную Поляну. Я получила от нее это приглашение и в конце августа 1892 г. поехала к Толстым и про­жила у них целую неделю» [7, с. 148].

Изучая обстоятельства знакомства Л.Я. Гу­ревич с Л.Н. Толстым, не следует забывать и о том факте, что она являлась издателем журнала «Се­верный вестник». Поэтому, вероятно, наивным было бы предполагать, что Гуревич стремилась к встрече с влиятельным писателем, руководствуясь лишь духовными устремлениями. Свидетельством этому служат слова из письма к Л.Я. Гуревич соиздателя «Северного вестника» А.Л. Волынского: «... участие Л.Н. Толстого в «Северном вестнике» произведет самое выгодное впечатление» [цит. по: 3, с. 114]. Сама она писала в воспоминаниях: «Зна­комство с Толстым было, конечно, огромным со­бытием как в моей личной жизни, так и в жизни журнала.» [3, с. 115]. Таким образом, стремле­ние опереться на авторитет Л.Н. Толстого было вполне объяснимым тактическим ходом в литера­турной политике издателей «Северного вестника».

Тем не менее все статьи, написанные Л.Я. Гуревич о писателе, пронизаны любовью и уважением к нему. Статьи эти неоднородны по жанровой природе. Например, о своих посещени­ях Ясной Поляны Л.Я. Гуревич писала в мемуар­ной статье «Из воспоминаний о Л.Н. Толстом», на­писанной к его 80-летию. Эта работа опубликова­на в газете «Слово» (1908), позже вошла в сбор­ник ее статей «Литература и эстетика» (1912). В том же сборнике помещена проблемная статья «Ху­дожественные заветы Толстого», в которой подроб­но рассматриваются взгляды Л.Н. Толстого на ис­кусство и его роль в обществе. Л.Я. Гуревич при­надлежат также статьи «О посмертных художе­ственных произведениях Толстого» (1912), «О “Живом трупе”» Л. Толстого» (1912), «С.А. Тол­стая» (1922). Кроме того, Л.Я. Гуревич была ре­дактором 85-го тома выпускаемого Гослитиздатом 95-томного юбилейного «Полного собрания сочи­нений» Л.Н. Толстого. В рукописном отделе РГАЛИ находятся неопубликованные воспомина­ния Л.Я. Гуревич о Л.Н. Толстом, а также ее пись­ма. Их переписка была невелика: известно всего девять писем, посвященных изданию и редакти­рованию «Северного Вестника».

Как известно, интерес русской и зарубеж­ной критики к творчеству, мировоззрению и лич­ности Л.Н. Толстого был огромен. Но отношение к нему, естественно, не могло быть однозначным. На рубеже веков вокруг писателя велась непрерыв­ная полемика между представителями различных направлений. Например, в последнее десятилетие XIX века А. Волынский полемизировал с «Русской мыслью», на страницах которой обсуждался воп­рос о Толстом-вероучителе и общественном дея­теле. «Русская мысль» на этот вопрос отвечала сначала рассуждениями Н.В. Шелгунова, затем статьями известного критика М.А. Протопопова и вскоре печатными выступлениями Н.К. Михайлов­ского, заклеймившего толстовский морализм. А.Л. Волынский в статье «Нравственная филосо­фия гр. Льва Толстого» в противовес критикам-народникам защищал именно Толстого-моралиста, тем самым противопоставив свою позицию «Рус­ской мысли» и Н.К. Михайловскому – «самому вли­ятельному критику эпохи».

В первом десятилетии XX века появились многочисленные книги и статьи о Л.Н. Толстом А. Белого, Вяч. Иванова, П.Б. Струве и др., двух­томное критическое исследование Д.С. Мережковского – «Л. Толстой и Достоевский» (1900 – 1902). В них затрагивался широкий спектр вопросов: от понимания Толстого как религиозного мыслителя и философа – до образа Толстого-апостола, сим­вола русской революции. На их фоне статьи Л.Я. Гуревич могут быть недооценены, поскольку они не вызвали широкого резонанса и не были за­метны в той полемике. Но они обращают на себя внимание объективной строгостью мысли, точно­стью формулировок и, вместе с тем, искренностью.

Характерно скептическое отношение само­го Л.Н. Толстого к современной литературной кри­тике, которое отразилось в его дневниковых запи­сях: «Дело критики – толковать творения больших писателей, главное – выделять из большого коли­чества написанной всеми нами дребедени выде­лять – лучшее. И вместо этого что ж они делают? Вымучат из себя, а то большей частью из плохого, но популярного писателя выудят плоскую мыслиш­ку и начинают на эту мыслишку, коверкая, извращая писателей, нанизывать их мысли. Так что под их руками большие писатели делаются маленьки­ми, глубокие – мелкими и мудрые глупыми. Это называется критика» [4, с. 21]. Разумеется, эта точ­ка зрения скорее характеризует позицию писате­ля, чем действительное значение критики для оцен­ки литературных явлений. Но Л.Я. Гуревич во мно­гом была согласна с ней.

Словно следуя его рекомендациям, Л.Я. Гуревич в статье «Художественные заветы Толстого» сосредотачивается на изучении книги «Что такое искусство?», в которой она видит син­тез религиозно-нравственных и художественных устремлений писателя. «В словах простых, уверен­ных и ярких Толстой высказывает те истины об искусстве, отдельные крупицы которых, в виде приближений, наведений, запутанных в сложные и не вполне ясные концепции, высказывались и за­долго до него...» [2, с. 188]. Л.Я. Гуревич поясня­ет, что эта книга не является систематическим трак­татом по вопросам эстетики, где «все расчленено и обследовано с возможною равномерностью и полнотою». Тем не менее она «затрагивает все сто­роны творческого процесса и художественного вос­приятия, создает условия для убийственной кри­тики огромного множества произведений, причис­ляемых к искусству, и намечает пути для того са­мого обновления искусства, о котором грезят все живые художественные силы современности» [2, с. 199]. Для Л.Я. Гуревич эта книга – руководство по борьбе с лжеискусством, она писала об отвер­жении Л.Н. Толстым современного «блудного» ис­кусства: «Он был похож на фанатика-иконоборца в эти минуты. Но вся сила его страсти была, в дей­ствительности, направлена только на расчистку путей для нового искусства, глубокого, чистого и прозрачного, прекрасного по форме и содержа­нию» [2, с. 246]. В определении искусства Л.Я. – Гуревич следует за Л.Н. Толстым и современной ей эстетикой, для которой художество есть «про­никнутое чувством созерцание». Ссылаясь на ра­боты немецких психологов Иоганнеса Фолькельта и Теодора Липпса, автор статьи принимает на веру теорию «вчувствования». Согласно ей худож­ник извлекает истинные сокровища из быстроте­кущей жизни посредством «вчувствования» в ее явления. По сути Л.Н. Толстой в своей книге «Что такое искусство?» имеет в виду то же самое: его теория общения говорит о чувствах и настроени­ях, которые «заражают», и чем «сильнее зараже­ние, тем лучше искусство, как искусство». Други­ми словами, основное требование, которое предъявляется к искусству, – «действенность его по отношению ко всякой живой душе, или, как выражается Толстой, общедоступность, общепо­нятность его» [2, с. 199]. Такими и являются, по мнению автора, истинно великие произведения искусства.

Вопрос о доступности или общепонятнос­ти искусства – один из центральных в эстетике Л.Н. Толстого. Как раз в этом пункте перекрещи­ваются у него в один узел эстетические и религи­озно-этические требования. Связь между этими высшими потребностями человека чрезвычайно тесна. Л.Я. Гуревич полагала, что «всякое уродли­вое искривление души художника отбросит свою уродливую тень на его искусство. Всякая нрав­ственная болезнь как единичного человека, так и целого общества неизбежно отразится на искусст­ве» [2, с. 204]. «То же будет и с нашим искусством», – говорит Л.Н. Толстой. Сборники поэтов-современников он перелистывал со сдерживаемым раздражением, стихотворения он отказывался по­нимать, все ему казалось выдуманным, неясным или прямо безобразным и фальшивым, как и во многих произведениях музыки и живописи. Но Л.Я. Гуревич поражается беспристрастностью вывода, который делает писатель: «Осуждать но­вое искусство за то, что я человек воспитания пер­вой половины века, не понимаю его, – я не имею права и не могу» [цит. по: 2, с. 206]. Таким обра­зом, произведения декадентов являются в его гла­зах лишь показателем того, что, оторвавшись от религиозной и народной почвы и лишившись пре­жней непосредственности, искусство и по содер­жанию, и по форме шло все к большей и большей исключительности, все более и более изменяло своему основному принципу, как его понимали и Л.Н. Толстой, и Л.Я. Гуревич, – общепонятности. В беседе с Л.Я. Гуревич он выражал свои опасе­ния: «...все, что теперь делается в искусстве, – мертвое, а не живое, пригодное и понятное только для известных классов общества. И это есть ве­личайшая опасность для искусства!» [2, с. 231].

Таким образом, в своей книге «Что такое искусство?» Л.Н. Толстой выдвинул идею «искус­ства народного» как в значении «всенародного», так и в значении «простонародного». Суть пробле­мы коренилась в окружающей художественной обстановке конца XIX века, которая вызывала раздражение Л.Н. Толстого своим аристократизмом. Б.В. Горнунг утверждал, что «не столкнись Л.Н. Толстой лицом к лицу с тем, что мы называ­ем «модернизмом», «эстетизмом» (или не точно и узко «символизмом») и что современники называ­ли «декадентством», статья «Что такое искусство?» не имела бы и десятой доли своей остроты. А ведь ее историческое значение покоится именно на кар­динальности постановки эстетических проблем, вызванной непосредственным субъективным раз­дражением, качество которого гармонировало с уже сложившимися ранее неясными презумпция­ми» [1, с. 94].

По мнению Л.Я. Гуревич, на помощь не­достающему в обществе умению разбираться в ценности художественных произведений должна идти литературная и художественная критика. Но, согласно взглядам Л.Н. Толстого, вся существую­щая критика только содействовала упадку искус­ства. Его возмущал тот факт, что критики «слова­ми» толкуют произведения искусства. «Если бы можно было словами растолковать то, что хотел сказать художник, он сказал бы словами. А он ска­зал своим искусством, потому что другим спосо­бом нельзя было передать того чувства, которое он испытал» [4, с. 524]. В результате критики, по словам Л.Н. Толстого, «сочувственно выискивают в искусстве то, что обращено к уму, а не к непосредственному чувству». Несмотря на то, что Л.Я. Гуревич считает «плодоносным ядро авторс­кой мысли», она все же возражает писателю его же словами: «... нужны понимающие искусство люди, которые бы показали бессмыслицу отыски­вания отдельных мыслей в художественном про­изведении и постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в кото­ром и состоит сущность искусства» [6, с. 119]. Другими словами, отвергая обычную критику, сам Л.Н. Толстой признает возможность и необходи­мость другой, художественной или эстетической критики. Такую концепцию Л.Я. Гуревич полнос­тью поддерживала.

Упадок искусства, по Толстому, привел к насаждению ложных художественных приемов: «заимствование» (неоригинальность творчества), «подражательность» (натурализм как крайность реализма), «поразительность» (эффектность), «за­нимательность». Л.Я. Гуревич признается, что не сразу сумела разгадать истинный смысл этих наи­менований и внутренний принцип его классификации. Подробно изучив их, она соглашается, что все они действительно относятся к «упадочному искусству». Л.Я. Гуревич когда-то записала слова Л.Н. Толстого: «Я называю декадентами всех со­временных писателей, потому что в их искусстве осталась только одна форма, до того технически усовершенствованная, что она сама по себе про­изводит впечатление на читателя, заставляя его забывать отсутствие внутреннего содержания» [4, с. 318]. Современное искусство он считал безрелигиозным, возбуждающим отрицательные чув­ства.

Л.Я. Гуревич, являвшаяся свидетельницей становления символизма, резко отказывает этому течению в эстетической принципиальности: «Ни­какого определенного эстетического канона у символистов, конечно, не было. Напротив, все они как раз в этой области оказывались искателями, свое­го рода аргонавтами <...>. Они искали новых форм – во имя новизны, а не во имя формы» [2, с. 259]. Символизм в теории говорил о необходимости при­общения искусства к миру высших реальностей, а на практике, в силу «своей рассудочности, зачас­тую сходил на аллегоризм, тенденциозность, бес­форменность». Ясность, точность, прозрачность формы, полное соответствие ее внутреннему со­держанию – это, по мнению Л.Я. Гуревич, первое и важнейшее требование в эстетике Л.Н. Толсто­го. Именно эти качества, по ее мнению, не были свойственны современному ей декадентскому ис­кусству. Органичность искусства обуславливает видимую цельность и простоту художественного произведения. В письме к Л. Андрееву Л.Н. Тол­стой писал: «Простота – необходимое условие пре­красного. Простое и безыскусственное может быть нехорошо, но не простое и искусственное не мо­жет быть хорошо» [6, с. 335].

Подражая ему, Л.Я. Гуревич упрощала представление о сложном и многообразном новом течении художественной культуры. Это мешало ей распознать эстетические преимущества тех тече­ний, которые начинали «прорастать» в непосред­ственной близости от нее. Искаженное представ­ление о современном, близком искусстве налага­ло свой отпечаток на ее эстетические суждения, что придавало им более общий и отвлеченный ха­рактер.

Л.Я. Гуревич вслед за Л.Н. Толстым виде­ла насущную необходимость в своей «внутренней работе»: «Современное человечество утратило былую органическую цельность чувств и характеров, современные таланты потеряли прежнюю силу художественного инстинкта. Творческие про­цессы сложились половинчатой, зачастую мелко­рассудочной, беспринципной сознательностью. На смену этой половинчатой сознательности, путаю­щейся в непроверенных, наивных или сбивчивых понятиях, должна прийти настоящая художествен­ная культура – та полнота эстетического сознания, которая вновь поставит нас лицом к лицу с неиз­менными, вечными в пределах нашего земного существования законами художественной правды и красоты» [2, IV]. В этих словах в сжатом виде заключена эстетическая декларация самой Л.Я. Гуревич, которая является созвучной с эсте­тической платформой ее наставника и кумира.

В чем видел выход Л.Н. Толстой? Рисуя кар­тину постепенного вырождения искусства, он ве­рил в его возрождение, предостерегая: «Одумайтесь! – ибо искусство не возродится, пока не возродится в новой, одухотворенной цельности сам человек!» [2, с. 247]. Он был убежден, что «только глубочайшее обновление жизни, всего строя, может привес­ти к истинному возрождению искусства» [2, с. 236]. Таким образом, писатель рассматривает эстетичес­кие понятия и все виды искусства в тесной связи с социально-этическими проблемами.

В этом споре толстовского понимания сущ­ности искусства с нарождающимся искусством нового времени Л.Я. Гуревич занимала позицию, близкую Л.Н. Толстому. Но история развития рус­ской литературы свидетельствует, что требования общедоступности и полезности не только не были спасительными для появления подлинного искус­ства, но и прямо губительными. Об этом много писали критики-символисты, акмеисты, сторонни­ки психологической школы в литературоведении и пр., которые сумели найти новый язык для оцен­ки нереалистических произведений. Критерии общедоступности и полезности оказали негативное воздействие и на дальнейшее развитие литерату­ры уже в послереволюционный период, когда были не только запрещены произведения русского мо­дернизма, но и физически уничтожены их созда­тели. Однако для понимания всей сложности борь­бы за новое искусство на рубеже XIX – XX вв. этот сюжет истории русской литературы представляет­ся интересным и важным.

Литература

1. Горнунг Б.В. Л. Н. Толстой и традиции «нового искусства» / Борис Владимирович Горнунг // Эстетика Льва Толстого : Сборник статей [под ред. П. Н. Саккулина]. – М. : Гос. акад. худож. наук, 1929.- С. 93 – 121.

2. Гуревич Л.Я. Литература и эстетика / Любовь Яковлевна Гуревич. – М. : Русская мысль, 1912. – 321 с.

3. Куприяновский П.В. Л.Н. Толстой и Н. Лесков в журнале «Северный вестник» /Павел Вячеславович Куприяновский // Ученые записки И II И имени Д.А. Фурманова. – Иваново, 1962. – С.101 – 150.

4. Лев Толстой об искусстве и литературе: в 2-х томах / Лев Николаевич Толстой [подгот. текстов, вступ. статья и прим. К.Н. Ломунова]. – М. : Советский писатель, 1958. – Т.2. – 576 с.

5. Мережковский Д.С. Вечные спутники: Роман. Стихотворения. Литературные портреты. Дневник / Дмитрий Сергеевич Мережковский [сост., прим. Т.Ф. Прокопова]. – М. : Школа – Пресс, 1996. – 736 с. – (Серия «Круг чтения: школьная программа»).

6. Письма Л.Н. Толстого 1848 – 1910 [собр. и ред. П.А. Сергеенко]. – М : Книга, 1910. – Т.1. – 367 с.

7. Русская литература XX века. 1890 – 1910 [под ред. С.А. Венгерова; послесл., подгот. текста А.Н. Николюкина]. – М. : Республика, 2004. – 543 с.

8. Суворин А.С. Дневник / Алексей Сергеевич Суворин [подгот. текста Д. Рейфилда, О. Макаровой]. – London : The Gamett Press; М. : Изд-во Независимая газета, 2000. – 670 с.