Юрий Домбровский. Собрание сочинений в шести томах. Вступительная статья редактора
Михаил Латышев
Десятилетия имя и произведения этого замечательного писателя были в тени. Мы только-только начинаем по-настоящему осмысливать величину личности и значительность его творчества.
Внешнюю канву биографии Юрия Осиповича Домбровского легко выразить довольно короткой колонкой дат и довольно кратким пояснением к ним:
12 мая 1909 года — родился в Москве в семье адвоката;
1932 год — окончил Высшие литературные курсы; первый арест, выслан из столицы в Казахстан;
1937 год — второй арест;
1938 год — опубликована повесть «Державин» («Крушение империи»);
1939 год — третий арест;
1939-1943 годы — в заключении на Колыме;
1943-1944 годы — работа над романом «Обезьяна приходит за своим черепом»;
1946 год — работа над циклом новелл о Шекспире «Смуглая леди»;
1949 год — четвертый арест;
1949-1955 годы — в заключении на Крайнем Севере и в Тайшете;
1956 год — реабилитирован за отсутствием состава преступления;
1959 год — опубликован роман «Обезьяна приходит за своим черепом»;
1964 год — в «Новом мире» опубликован роман «Хранитель древностей»; заключен с журналом договор на роман «Факультет ненужных вещей»;
1969 год — вышла книга «Смуглая леди»;
1974 год — опубликована в Алма-Ате книга очерков о казахских художниках «Факел»;
1978 год — в начале весны в Париже опубликован роман «Факультет ненужных вещей»;
29 мая 1978 года — скончался; похоронен на Кузьминском кладбище Москвы.
За безмолвными здесь — на бумаге — датами там — в реальной жизни — встают тысячи людей, сотни событий, десятки городов.
Кровавая круговерть, гордость и позор, жизнь и смерть, любовь и разлука, предательство и верность — там.
Малюсенький дефис между тридцать девятым и сорок третьим годами, сколько же таит он за собой! И как много сокрыто за другим дефисом — между сорок девятым и пятьдесят пятым годами!
Нам не пережить пережитого писателем. К счастью, не пережить. Он остался несломленным и гордым, а какими бы вернулись оттуда мы? Кто поручится, что тоже несломленными и гордыми? Кто поручится, что у нас остались бы еще силы писать стихи?
Если в адские вхожа края.
Матерь Божия, Богородица,
Непорочная дева моя.
Вся надламываясь от тягот,
И без выбора каждому пятому
Ручку маленькую подает…
Это — начало стихотворения «Амнистия», написанного Ю. Домбровским зимой 1940 года на Колыме. Боль — и свет! Страдание — и надежда! Безверие — и глубочайшая вера! И — жизнь. Для кого-то — будничная.
Приходится бедной душе
Со смертью без всяких кассаций,
С ночами в гнилом шалаше.
С дождями, с размокшей дорогой,
С ударом ружья по плечу.
И с многим, и очень со многим,
О чем и писать не хочу.
И он об этом, по сути дела, не писал, уступив место хроникеров другим: Александру Солженицыну, Варламу Шаламову, Евгении Гинзбург. Сам Ю.Домбровский в романе «Факультет ненужных вещей» осмыслил глубинную природу этого.
Яркое, резкое, основанное на динамичных столкновениях и контрастах политическое бытие (пример тому — Солженицын) не органично для Ю. Домбровского. Он весь — в бытии философском.
Виктор Лихоносов еще в 1968 году в повести «Люблю тебя светло» с присущей ему лиричностью отобразил это свойство души Ю. Домбровского.
А через несколько лет в автобиографическом романе «Прощание из ниоткуда» писатель противоположного темперамента — Владимир Максимов — как бы закрепил эту особенность миропонимания Юрия Осиповича, уж так ломанного Системой, так мучимого ею, но оставшегося Поэтам несмотря пи на что. Поэтом в главном — в отношении к жизни: без оголтелой злобы; с осознанием хрупкости ее смысла; с ежесекундным ощущением неслучайности нашего явления из тьмы на свет.
«Выезжал я из Москвы в ростепель, в хмурую и теплую погодку. То и дело моросил дождичек, и только-только начали набухать за заборами, на мокрых бульварах и в бутылках па подоконниках бурые податливые почки. Провожали меня с красными прутиками расцветшей вербы, потешными желтыми и белыми цветами ее, похожими на комочки пуха. А здесь я очутился среди южного лета. Цвело все, даже то, чему вообще цвести не положено, — развалившиеся заплоты (трава била прямо из них), стены домов, крыши, лужи под желтой ряской, тротуары и мостовые».
Это — начало романа «Хранитель древностей». О первых впечатлениях Зыбина, литературного двойника Ю. Домбровского, от Алма-Аты. Пейзаж нарисован словно бы и не пережившим пятнадцатилетний ад человеком: цветение, сияние, радость, которые не блекнут и на последующих страницах и этого романа, и его продолжения «Факультета ненужных вещей», хотя там уже примешана к ним боль, а лирика освещена высокой мыслью — о праве и бесправии в тоталитарном обществе.
Он сполна испытал «прелести» времени, в которое ему выпало жить и работать. Уточним: жить — честно, работать — честно.
Иногда трудно представить, как в атмосфере литературы, примитивной до силуэтности наскальных рисунков, могли созреть и воплотиться (пусть только в виде неизданных рукописей) замыслы романа «Обезьяна приходит за своим черепом» или цикла новелл о Шекспире — «Смуглая леди».
На самом деле, не поленитесь, воскресите в памяти прозу или поэзию полувековой давности. Что осталось от нее? Где ее хваленые «шедевры», плакатные в своей первооснове, неправдоподобно-жизнерадостные? Исчезли. Растаяли, «яко дым». А помним мы и читаем сейчас вещи тогда до печатного станка не дошедшие или дошедшие с большим трудом. Среди первых и произведения Ю. Домбровского.
«Доходяга», вышвырнутый из советского концлагеря умирать, вынес с собою оттуда замысел романа «Обезьяна приходит за своим черепом», тема которого как бы витала в воздухе, — шла война с фашизмом. Участвовать в ней непосредственно Ю. Домбровский не мог, но сполна использовал доступную ему — писателю — возможность сразиться с «коричневой чумой».
Роман этот не мог в то время «прийтись ко двору». И не пришелся. От момента написания «Обезьяны» до момента публикации пролег временной отрезок длиной в пятнадцать лет. Все последующие произведения Ю. Домбровского ждала похожая судьба — страшная, как казалось когда-то, счастливая, как оказалось ныне.
Но, с другой стороны, это запоздавшее на многие годы признание, как обворовало оно и нас, и писателя, вынужденного, как он писал сам, «зарабатывать на жизнь подсобными литературными и окололитературными работами»! Он много (и хорошо!) переводил с казахского языка; часто писал внутренние рецензии на произведения, отнюдь не требующие его энциклопедических знаний и его выдающегося писательского дара.
Ю. Домбровский в жизни был очень разный. Один — когда изредка появлялся в ЦДЛ; другой — когда штудировал книги в библиотеке или приходил в книжный магазин; третий — в любимом Доме творчества Голицыне, где ему работалось лучше всего; четвертый — в Алма-Ате, куда часто и надолго уезжал; пятый — беседующий о чем-нибудь с любым из прохожих в любой географической точке, куда заносили его судьба или случай; шестой — дома; седьмой — с грибным лукошком в осеннем подмосковном лесу.
Внешне он мало походил на писателя (как и всякий настоящий писатель!), хотя именно писателем был до мозга костей. Своим негромким присутствием в литературе Ю. Домбровский многих удерживал от фальши, от чрезмерного самолюбования и завышенных самооценок, учил объективному взгляду на происходящее вокруг. Даже если об этом прямо не говорилось. Однако личный пример Ю. Домбровского подразумевал, что жить можно и надо только так — постоянно помня о великой, неизменной во времени Культуре.
Как бы отсутствующий в «текущем литературном процессе», Ю. Домбровский несомненно и всегда присутствовал в русской литературе, которой текущие проблемы и текущие запросы власть предержащих смешны из-за их гротескности и несоответствия запросам Истории.
Если вдуматься, то совсем не случайно «последние из могикан» серебряного века русской литературы Б. Зайцев и Г. Адамович отозвались на появление «Хранителя древностей»: первый — письмом автору, второй — рецензией на роман. И так же совсем не случайно в орбиту Ю. Домбровского оказались вовлеченными многие из видных современных писателей: Ю. Казаков и В. Лихоносов, В. Максимов и Ю. Давыдов, Б. Окуджава и Ф. Светов,Ч. Амираджиби и Ф. Искандер… Список можно длить и длить.
После публикации «Хранителя древностей» в «Новом мире» редакция журнала признала роман лучшим материалом года. Автор получил премию и пригласил Твардовского, Виктора Некрасова, некоторых сотрудников журнала отметить это событие в «Метрополе».
— Но все прошли, — рассказывал Юрий Осипович своему алма-атинскому другу Павлу Косенко, — а я разделся — и меня не пропускают: я, оказывается, в тот день пиджак не надел, прямо под пальто пестрая рубаха. Не пропускают ни в какую. Не знаю, что и делать, неловко же — пригласил… К счастью, Твардовский зачем-то выглянул. Увидел меня, понял, в чем дело, вздохнул, достал удостоверение депутата Верховного Совета, показал швейцару и метрдотелю: «Отойдемте сюда, в сторонку». Я и прошмыгнул. Твардовский — им: «Спасибо, больше мне от вас ничего не нужно». Потом мне говорил: «Ну, хорош! В каком бы положении мы оказались, денег же ни у кого нет…»
В этой жанровой сценке то существенно, что она показывает: Ю. Домбровского можно было не пускать. И не пускали. И все-таки в результате он попадал! Будь то ресторан, будь то цель посерьезнее — литература, к примеру.
Через семь лет после смерти Ю. Домбровского в издательстве «Советский писатель» вышел солидный однотомник его прозы. В предисловии Юрий Давыдов, старый друг писателя, в частности, писал:
«Духовная продукция проверяется не числом учетно-издательских листов, а временем. Медленно, но верно происходит тайное голосование, решающее участь художника. Иные рукописи попадают в типографию тотчас — потому лишь, что промедли день, другой, и они — прах. Есть и такие, что могут подождать, — им предстоит долгое бытие. Приспеет срок, выдадут в свет Собрание сочинений Юрия Домбровского…»
Похоже, приспел. Начинается бытие, на которое произведения Ю. Домбровского и рассчитаны!
