О грамматической неоднозначности в поэтическом тексте. VIII стихотворение Катулла
А. Зализняк
Miser Catulle, desinas ineptire,
Et quod vides perisse perditum ducas.
Filsere quondam candidi tibi soles,
Cum ventitabas quo puella ducebat
Amata nobis quantum amabitur nulla.
Ibi illa multa tum iocosa fiebant,
Quae tu volebas nec puella nolebat.
Fulsere vere candidi tibi soles.
Nunc iam illa non vult; tu quoque, inpotens, noli,
Nec quae fugit sedare, nec miser vive,
Sed obstinata mente perfer, obdura.
Vale, puella. iam Catullus obdurat,
Nec te requiret nec rogabit invitam:
At tu dolebis, cum rogaberis nulla.
Scelesta, vae te! quae tibi manet vita?
Quis nunc te adibit? cui videberis bella?
Quem nunc amabis? cuius esse diceris?
Quem basiabis? cui labella mordebis?
At tu, Catulle, destinatus obdura.
В переводе И. Сельвинского это стихотворение выглядит следующим образом:
Катулл измученный, оставь свои бредни.
Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Когда ты хаживал, куда вела дева,
Тобой любимая, как ни одна в мире.
Забавы были там, которых ты жаждал,
Приятные - о, да! - и для твоей милой,
Сияло некогда и для тебя солнце.
Но вот, увы, претят уж ей твои ласки.
Так отступись и ты! Не мчись за ней следом,
Будь мужествен и тверд, перенося муки.
Прощай же, милая! Катулл сама твердость.
Не будет он, стеная, за тобой гнаться.
Но ты, несчастная, не раз о нем вспомнишь.
Любимая, ответь, что ждет тебя в жизни?
Кому покажешься прекрасней всех женщин?
Кто так тебя поймет? Кто назовет милой?
Кого ласкать начнешь? Кому кусать губы?
А ты, Катулл, терпи! Пребудь, Катулл, твердым!
По мысли Умберто Эко, изложенной в книге с двусмысленным названием «Opera aperta», всякое произведение искусства заключает в себе бесконечность возможных прочтений, т.е. обладает свойством «открытости» (apertura). Как считает Р. Якобсон, «неоднозначность - это внутренне присущее, неотчуждаемое свойство любого направленного на самого себя сообщения, короче - естественная и существенная особенность поэзии». Нас будет интересовать неоднозначность поэтического текста, возникающая на основании возможности его различной грамматической интерпретации. Этот вид неоднозначности подробно анализируется в книге У. Эмпсона на материале текстов Шекспира и других старых английских поэтов; см. также разбор примеров из Блейка и Шекспира. Эксплуатация лексической неоднозначности (semantic exploitation) в поэзии Катулла анализируется в работе.
Восьмому стихотворению Катулла посвящена обширная критическая литература; существует даже понятие «традиционной» его интерпретации. При этом первое, что бросается в глаза при сопоставлении разных комментариев, - это множественность прочтений этого стихотворения. Расхождения в интерпретации касаются как смысла стихотворения в целом, так и отдельных его частей и строк, значения некоторых слов. Пожалуй, единственное, в чем сходятся все комментаторы, и с чем нельзя не согласиться, это что данное стихотворение представляет собой образец исключительного поэтического мастерства.
Мы же хотели бы обратить внимание читателя на чисто синтаксическую неоднозначность двух употребленных в стихотворении выражений, практически не обсуждавшуюся в литературе. Это фраза «Quod vides perisse perditum ducas» во 2-й строке и «nес quae fugit sectare» в 10-й.
Сначала необходимо сказать несколько слов о структуре стихотворения. Стихотворение представляет собой обращение поэта к самому себе (в некоторых изданиях оно имеет заголовок «Ad se ipsum») с призывом осознать, что Лесбия его больше не любит, что вернуть прошлое невозможно, и что с этим надо смириться. Этому «голосу разума», который слаб, противостоит «пламя страсти», которое сильно, и которое в конечном счете побеждает: ни одно из этих предписаний не выполняется. И чем ближе к концу, тем очевидней их безнадежность. Внутреннее движение стихотворения (которое начинается, разбивается на две части в середине, а также кончается - призывом к твердости, ср. строки (1), (11), (19)): от страдания (ср. первое слово «miser») - к попытке его облегчить, и через неудачу этой попытки - обратно к страданию, еще худшему (последнее слово стихотворения «obdura» может быть понято как «терпи» - см. ниже).
Стихотворение пронизано скрытыми цитатами, аллюзиями, перифразами и т.п. Примечательно при этом, что именно на эти вторичные знаки приходится наибольшая доля неоднозначности. То, что оба обсуждаемых выражения (в строках 2 и 10), носят цитатный характер, отмечается многими комментаторами. В частности, оказывается, что выражение quod vides perisse perditum ducas является устойчивым словосочетанием (proverbiai expression), которое встречается, например, у Плавта; многие комментаторы приводят следующую фразу, по-видимому, послужившую источником обсуждаемой строчки Катулла: quin te quod periit perisse ducis (Pi., Trin. 1026). Заметим, что здесь сочетание perisse ducis допускает единственное прочтение с конструкцией accusativus cum infinitivo, подчиненной глаголу мнения (что соответствует первому из возможных пониманий perditum ducas у Катулла).
Итак, что значит quod vides perisse perditum ducas? Здесь имеется омонимия следующих двух конструкций.
Первая: глагол ducere выступает в производном значении ‘считать, полагать’, а форма perditum - причастие, представляющее конструкцию accusativus cum participio при глаголах мнения. Смысл сочетания в целом - ‘считай погибшим’.
Вторая: глагол ducere выступает в своем исходном значении ‘вести’, а форма perditum представляет собой супин (т.е. неизменяемую глагольную форму с целевым значением); сочетание в целом означает ‘веди к гибели’, т.е. ‘делай так, чтобы погибло’.
В 10-й строке сочетанию quae fugit sectare также может быть приписано две различных синтаксических структуры.
Первая: форма quae - номинатив относительного местоимения женского рода; сочетание в целом - довольно редкий тип относительного предложения, который в работе называется «бессубстантивное предложение архаического типа с эллипсисом за пределами нормального случая» («нормальным» считается случай, когда эллипсис происходит при совпадении падежей, требуемых предикатом главного и придаточного предложений). Ср. приводимый там же пример из Овидия: Dumque rogat, prò qua rogat, occidit ‘Пока она просит, [та], за которую она просит, умирает’. Т.е. здесь опущено указательное местоимение в форме падежа, требуемого предикатом главного предложения, ср. русское разговорное Я сделал, о чем ты просил (с опущением слова то). Тем самым, quae fugit sectare значит: [illam], quae fugit, sectare, т.е. ‘[ту], которая ускользает, преследовать’ (имеется в виду, естественно, саму Лесбию). Ср. объяснение к этой строке в: пес sectare (eam), quae fugit.
Вторая: форма quae - номинатив-аккузатив относительного местоимения среднего рода; сочетание в целом - стандартное относительное предложение, смысл которого, ‘то, что ускользает, преследовать’ (имеется в виду, как и в обеих интерпретациях 2-й строки, любовь Лесбии к Катуллу).
В обоих случаях разным синтаксическим структурам соответствуют различные, хотя по существу довольно близкие смыслы (т.е. это второй тип неоднозначности по Эмпсону). При этом, как мы постараемся показать, эти два неоднозначных выражения лишь представляют в явном виде смысловую двойственность, имплицитно присутствующую во всем стихотворении. Д именно, здесь имеется два уровня развертывания лирического сюжета: уровень действий (событий, поступков) и «идеальный» уровень внутренних состояний - мнений, чувств, намерений. Эта потенциальная двойственность создает благоприятную среду для функционирования в тексте реально неоднозначных высказываний, которые имеют оба смысла одновременно, соотнося их с двумя разными планами. Т.е. здесь мы уже имеем дело не с неоднозначностью, а скорее с «множественностью смыслов», по выражению Р. Якобсона.
В качестве теста на вероятность того или иного понимания неоднозначных мест может быть использован перевод этого стихотворения на другой язык. Переводов обсуждаемого стихотворения Катулла на разные языки существует, по-видимому, не меньше сотни. Мы ограничились оказавшимися доступными нам восемнадцатью, сравнение которых достаточно убедительно свидетельствует о том, что неоднозначные выражения действительно могут прочитываться разными способами.
Итак, 1-я строка представляет собой обращение к самому себе с призывом desinas ineptire. Ineptire, согласно, значит приблизительно то же, что inepte amare, а именно «позволять себе продолжать любить, когда эта любовь уже досаждает ее предмету». Т.е. слово ineptire относится к «идеальной» сфере, но одновременно также и к сфере поступков: inepte amare безусловно означает также и совершение каких-то действий, докучающих объекту «неуместной» любви (например, его преследование) - ср., например, перевод этого места М. М. Покровского «перестань делать глупости», А. А. Фета «не будь ты более шутом», А. И. Пиотровского «перестань чудить праздно». При этом слово ineptire, как отмечает М. Л. Гаспаров в комментарии к этому месту, относится к сниженному стилю языка комедии (встречается у Теренция). М. Ленкантин де Губернатис, ссылаясь на употребление слова ineptus у Цицерона, предлагает более широкое значение для глагола: ineptire - «non adattarsi alle circostanze, agire insensatamente, folleggiare’ - что уже очевидным образом относит этот глагол к плану действий.
Дальше идет 2-я строка с синтаксически неоднозначным выражением perditum ducas, два возможных понимания которого продолжают двулановость, заданную 1-й строкой (понимание, которое мы назвали первым, соотносит это выражение с уровнем мнений и чувств, второе - с уровнем действий).
Далее, строки (3)-(8). Как справедливо замечено в, строфы fulsere quondam, etc. - не только оживление в памяти ушедшей поры, но и попытка вернуть прошлое. Т.е. ментальный и событийный планы здесь сложным образом переплетаются: это рассказ о событиях (уровень действий), это воспоминание (т.е. ментальный акт), и это попытка вернуть прошлое (т.е. опять же, действие). Причем эта попытка в некотором смысле удается: между почти идентичными строками 3-й и 8-й, обрамляющими это воспоминание, происходит движение от quondam к vere, т.е. «реальность» прошлого возрастает. Одновременно, это шаг в рассуждении, которое следует: «[Раньше она хотела]. Теперь она не хочет, и, поскольку изменить это ты не в силах, то тебе следует тоже перестать хотеть» (9-я строка: Nunc iam illa non vult; tu quoque, inpotens, noli). 9-я строка относится вроде бы к чисто ментальному плану, однако она синтаксически не закончена: «не хоти [чего?]» - или (опять же, синтаксическая неоднозначность, точнее, двусмысленность) просто «не [делай чего?]», так как noli + inf. - это всего лишь форма отрицательного императива. Нельзя, однако, отрицать наличие связи этого noli с предшествующим non vult. О том, что строка 9 является перифразой из Алкея.
Вообще, фраза «Nunc iam illa non vult; tu quoque, inpotens, noli» является вполне законченной и исчерпывающей формулой любовной драмы. И на этом можно было бы поставить точку. Но нет: под давлением ли синтаксиса, требующего завершения конструкции, или под напором чувства, которое противится признанию безвозвратности ушедшего, - но фраза продолжается. И все начинается сначала; при этом, чем больше герой убеждает себя (ср. obdura в 11-й строке) и других - в первую очередь, свою возлюбленную (ср. iam Catullus obdurat в 12-й строке) в своей победе, тем очевиднее его поражение. Отметим, что в одном из итальянских изданий это стихотворение в переводе так и названо: «Volere e non potere» (имеется в виду, видимо, «перестать хотеть»).
Дальше идет уже обсуждавшаяся 10-я строка, допускающая два понимания: первое («не преследуй ее») соотносится с планом действий, второе («не пытайся удержать то, что уходит»: в частности, воспоминанием, чему он предавался только что) - с «идеальным», или «ментальным» планом. С точки зрения структуры текста, а также по некоторым другим соображениям следует предположить, что здесь «имелось в виду» первое понимание. Так, приводятся следующие аргументы в пользу того понимания, при котором субъектом fugit является Лесбия. С одной стороны, это соображение квазисимметрии: раньше: ducebat - ventitabas (она - он); теперь: fugit - sectare (она - он). С другой стороны, указывается строчка из Феокрита, возможно явившаяся одним из источников обсуждаемого выражения в тексте Катулла: τί τον φεΰγοντα διώκεις; ‘зачем ты преследуешь убегающего?’ (где объект одушевленный). На этом прочтении настаивают также М. Ленкантин де Губернатис, К. Куинн, X. Гугель.
Однако в дальнейшей, самостоятельной жизни этого текста понимание «не пытайся удержать то, что уходит», предполагающее более простую синтаксическую интерпретацию, оказалось также возможным (оно представлено в семи из имеющихся в нашем распоряжении восемнадцати переводов этого стихотворения). Приведем русские переводы этого места. Субъект у fugit - Лесбия: «Не мчись за нею следом»; «Искать и звать тебя не станет он тщетно»; «За ней не иди, пусть уходит она. Субъект у fugit - «прошлое»: «За убегающим ты не гонись»; «И не гонись за тем, что бежит»; «Не рвись за уходящим».
Что касается сочетания perditum ducas во 2-й строке, то здесь первое понимание (т.е. «считай погибшим») значительно более вероятно: выражение, соответствующее второй интерпретации (т.е. «веди к гибели») употреблено лишь в пяти из имеющихся в нашем распоряжении переводов. Ср.: quel che, ... ornai peri, lascialo perdere; Dying things must die; was du schon verloren siehst, das laP fahren; Und was verloren, Ιββ verloren sein; Und was dahin geht, laP es doch dahin gehen.
Обратим, однако, внимание на следующее обстоятельство. В стихотворении LXXVI имеются строки, выражающие ту же мысль и почти теми же словами (о соответствии между obdurare и animum offimare ):
Quin anìmum offirmas atque istine teque reducis
Et dis invitis desinis esse miseri Букв.: «Почему бы тебе не укрепить свой дух и не вывести себя отсюда // И перестать быть несчастным - поскольку Боги этого (т.е. твоего несчастья) не хотят». «Отсюда» (istine) - т.е., из состояния несчастья. Замечательно при этом, что здесь употреблен тот же глагол ducere (с семантически прозрачной приставкой), и употреблен очевидным образом в своем исходном значении физического действия. И хотя имеется в виду «вести» в переносном смысле, но все же это «вести», а не «считать» (что соответствует нашему второму пониманию для perditum ducas и является косвенным подтверждением его правомерности).
В свете сказанного обращает на себя внимание слово obdurare, которое встречается в тексте трижды (в строках 11, 12 и 19). Предлагается следующее толкование: obdurare - «animum contra aliquid munire, durum facere». Что имеется в виду в стихотворении Катулла, можно понять из самого текста стихотворения: призыв obdura обозначает то же, что сказано в трижды повторяющихся императивных предложениях, (строки 1-2, 11, 19) и то, что нарушается в строках, находящихся между ними (соответственно, строки 3-8 и 16-18). А именно, здесь присутствует та же двойственность ментального и событийного планов, которая проходит через все стихотворение, и представлена, в частности, в синтаксически неоднозначных строках 2 и 10: obdura значит, с одной стороны, «то, что погибло, считай погибшим» и «не пытайся вернуть то, что уходит» и, с другой стороны, «веди к гибели то, что должно погибнуть» и «не преследуй ту, которая уходит» (ср. пес te requirit пес rogabit invitam) - так как это ведет к уменьшению страдания (пес miser vive).
Что касается интерпретации вопросительных предложений в строках 16-18, то здесь мы поступим традиционным образом, т.е. в соответствии с формулой Н. С. Трубецкого из письма к P. O. Якобсону по поводу О. Гуйера, который «задачу всякого ученого (...) видит в том, чтобы перечислив сто мнений, прибавить к ним сто первое, лежащее, по возможности, посередине». Первую часть этой процедуры мы опустим, отослав читателя к исчерпывающему обзору в работах; наша же точка зрения состоит в следующем.
Предлагаемая интерпретация основана на допущении, что подразумеваемым субъектом пассивной конструкции rogaberis nulla является «никто», хотя здесь может иметься в виду также «я». Вообще, неопределенность как субъекта при rogaberis nulla, так и действующего лица в строках 16-18, обусловлена выбранной синтаксической структурой (пассивная конструкция и вопросительное предложение) и является, безусловно, частью смысла (буквального) этих строк. Предлагаемое нами понимание всей этой части является одним из нескольких, присутствующих одновременно.
Строкой 14 начинается вторая часть стихотворения, где герой пытается следовать велению разума и терпит полный и окончательный крах. 14-я строка начинается экспрессивным противопоставлением «At tu...» («А ты будешь страдать, когда никто не будет тебя добиваться»): герой противопоставляет свое теперешнее состояние человека, который не имеет невыполнимых желаний и поэтому не страдает, ее состоянию - брошенной и никому не нужной. Однако очень скоро обнаруживается, что и его превосходство и его бесстрастие - мнимы, а на самом деле он так же любит и так же страдает, как раньше - и то же самое противопоставление «At tu» в последней строке оборачивается уже не в его пользу. После 15-й строки «Несчастная, горе тебе! Что тебе остается в жизни?» идет постепенное нагнетание риторических вопросов (efficacissimo crescendo), которые сначала, продолжая мысль предыдущей строки, звучат иронически: «Кто к тебе будет приходить? - Никто; Кто будет считать тебя красивой? - Никто; Кого ты теперь будешь любить? Чьей тебя будут называть?...» И вдруг оказывается, что эти нагроможденные сверх всякой меры вопросительные предложения, ломая стихотворную строку и подчиняя ее своему ритму, превращаются из злорадной насмешки в крики отчаянья, и те же вопросы приобретают совершенно иной смысл: «Кто только к тебе не будет приходить? И кого только ты не будешь любить?... И ты будешь кого-то Другого целовать и кому-то кусать губы.. «At tu, Catulle, destinatus, obdura».
В заключение упомянем еще один аспект неоднозначности обсуждаемого стихотворения - иронию, обусловленную отстраненностью позиции автора. Эта отстраненность, присутствующая здесь, несмотря на интимный и отчасти трагический характер описываемых переживаний, возникает именно за счет цитатной, «из вторых рук» («hackneyed») формы, в которую облекаются обращения к самому себе. Вообще, самоирония - это одно из замечательных свойств поэзии Катулла; так, например, знаменитое стихотворение LI, служившее на протяжении столетий непревзойденным образцом любовной лирики, заканчивается строфой (отсутствующей в оригинале Сапфо):
Otium, Catulle, tibi molestum est... - мол, все эти страсти - в конечном счете, от безделья.
Поэтому нам не кажутся взаимоисключающими возможные трактовки жанра стихотворения как «литературной шутки» и как «крика души»: так, немного найдется в мировой литературе произведений столь смешных, как роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
Л-ра: Известия АН. Сер. Литература и язык. – 1998. – № 5. – С. 39-44.
Критика
