О социальной направленности некоторых стихотворений Катулла
И. В. Шталь
Великий римский поэт Гай Валерий Катулл (87-54 гг. до н. э.) был родом из Вероны. Принадлежность Катулла к муниципальной знати в настоящее время надо считать установленной. Верона, родина поэта, с 89 г. до н. э. стала римской колонией, а жители ее получили права латинского гражданства. Важно отметить, что если права колоний во внутренней жизни кое в чем и отличались от прав муниципиев (видимый суверенитет муниципиев), то в плане общегосударственном их значение было одинаково минимально, т. е. в управлении государством они не играли никакой роли. Естественно, что такое положение не удовлетворяло, местную муниципальную знать, о чем можно судить по политической программе выходцев из италийских муниципиев — Цицерона и Саллюстия.
Гай Саллюстий Крисп, италийский муниципал из города Амитерна, выступил со своей политической программой — первым письмом к Цезарю в 51-50 г. до н. э. Как теперь уже доказано, письма Саллюстия к Цезарю не являются подложными. С. Утченко, подробно анализируя их, устанавливает, что основным требованием Саллюстия был возврат к республике «золотого века», начало которого совпадает с первыми успехами плебеев в их борьбе с патрициями, а конец — с усилением аристократии перед реформами Гракхов. Основа такой республики выражается, по Саллюстию, формулой «сенат — народ», где силы народа уравновешиваются авторитетом, высшей властью сената. Следует особо обратить внимание на то, как Саллюстий представляет себе роль сената в жизни республики. Сенат облечен stimma auctoritate — высшей властью, так как народ не способен ad capessendam rem publicam — к управлению государством. Это замечание поможет понять в дальнейшем, почему муниципальная знать в политической борьбе отдаляется от «партии» Цезаря и упорно держится за сенат, который ею часто пренебрегает.
В современной ему республике Саллюстий порицает развращенность и слабость нобилитета, сменившие прежнюю силу и строгую сдержанность сената. Причину этого он усматривает в пренебрежении аристократии интересами государства.
Он порицает и развращенность народа, явившуюся следствием потери земельных наделов.
Отмечая основные пороки существующего государственного строя, Саллюстий предлагает реформы, направленные на оздоровление общества:
а) «расширение прав гражданства и вывод смешанных колоний, то есть колоний, где старые граждане будут смешаны с новыми, получившими права гражданства»;
б) увеличение числа сенаторов и тайная подача голосов.
«Саллюстий — представитель муниципальной аристократии. Несомненно, что та программа реформ, та «политическая система», с которой Саллюстий выступил в «Письмах к Цезарю», отражала в какой-то мере политические требования и чаяния этой группировки». Итак, политическая программа Саллюстия, программа муниципальной аристократии, сводилась к требованию расширить права гражданства и допустить участие муниципалов в управлении государством.
Политическую программу Саллюстия интересно сравнить с программой Цицерона, всадника, родом из италийского муниципия Арпина. Приблизительно в одно время с Саллюстием (54 г. до н. э.) он выступает со своим программным произведением «De re publica», где выставляет два основных лозунга: concordia ordinum и consensus bonorum omnium. Формой правления, соответствующей этим лозунгам, является аристократическая республика с твердой властью сената. Идеалом такой республики служит римский государственный строй, установившийся к концу борьбы между патрициями и плебеями и просуществовавший до выступления Гракхов, т. е. тот промежуток времени, который Саллюстий считал «золотым веком». Concordia ordinimi основывается на блоке сената и всадничества, но в силу стремления рабовладельцев к объединению перед лицом опасности в виде диктатуры охватывает и другие слои рабовладельческого общества при условии их благонадежности (в частности муниципалов). Эти лозунги имели нарочитую видимость надклассовости и прикрывали все то же стремление пробиться к власти и расширить свои права.
О том, что политические воззрения Саллюстия и Цицерона вызывали сочувствие широких слоев муниципалов, а именно муниципалов Цизальпинской Галлии, косвенно свидетельствуют следующие обстоятельства:
а) в Цизальцинскую Галлию перед консульскими выборами на 63 г. до н. э. хотел совершить поездку Цицерон, очевидно, рассчитывая там получить поддержку своей политической программе;
б) Цизальпинская Галлия, а также Пицен и северная Этрурия, усеянные колониями и муниципиями, были центром движения Каталины.
В программу Каталины входила раздача жреческих и гражданских должностей, и с ним шли nuti ex coloniìs et municipiis domi nobiles;
в) в Цизальпинскую Галлию, уходя от преследования, намеревался пройти Катилина, видимо, надеясь обрести там опору.
Муниципальная молодежь, в том числе и Катулл, не могла быть изолирована от влияния политических идей впоследствии в годы, близкие ко времени смерти пола, с особой ясностью изложенных и окончательно сформулированных в сочинениях Цицерона и Саллюстия. Катулл принадлежал к литературному кружку неотериков, члены которого были в основном выходцами из муниципиев. Так, Лициний Кальв, поэт-неотерик, оратор-аттицист, — италийский муниципал; М. Фурий Бибакул, cantor Euphorionis, — уроженец Кремоны, лежащей в Транспаданской Галлии; родина Гельвия Цинны, не раз дружески упоминаемого Катуллом, — Бриксия (Цизальпинская Галлия); Цецилий, друг Катулла, автор поэмы «Dindymi domina», — выходец из города Комы (Транспаданская Галлия). И наконец, родиной близкого неотерикам Корнелия Непота была Цизальпинская Галлия.
Историк Корнелий Непот, друг Катулла, которому последний посвятил книгу своих стихов, был в то же время «...самым близким другом и приятелем Цицерона». С Катуллом Непот был связан, по-видимому, и общностью литературных взглядов. Характеризуя «Origines» Катона, он пишет: «...в них много усердия и старания, но ни капли учености», т. е. писатель порицает сочинения Катона именно за отсутствие того, что составляло литературное credo неотериков.
Что же касается взаимоотношений Корнелия Непота с Цицероном, то, по всей вероятности, они основывались на общих политических симпатиях, о чем свидетельствуют тенденциозные биографии, вышедшие из-под пера Непота. Так, в биографии Помпония Аттика особо отмечается демократизм Аттика, «весьма свободно приглашавшего к себе людей всех сословий» (напрашивается сопоставление с лозунгом Цицерона concordia ordinura). В биографии Порция Катона расточаются «хвалы суровому моралисту «золотого века» римской республики. Непот замечает, что «в то время (время жизни Катона, расцвет республики, по определению Саллюстия и Цицерона. — И. Ш.) общие дела решались правом, а не властью», т. е. дается критическая оценка современности, отвечающая воззрениям Цицерона и Саллюстия.
Лучший друг Катулла, Лициний Кальв, которого высоко ценил Цицерон, во время блока великого оратора с сенатом выступал вместе с Цицероном против общих противников. Так, в 56 г. до н. э. в феврале на процессе Сестия Кальв заодно с Цицероном обвинял цезарьянца Ватиния. Лициний Кальв был воспитан в семейных традициях борьбы за права среднезажиточного муниципального землевладения. В дошедшей до нас речи к народу отца Кальва Лнциния Макра, лидера демократической партии, народный трибун высказывает точку зрения, аналогичную политическим взглядам Саллюстия в первом письме к Цезарю (см. выше). Он клеймит нобилитет, допускающий к управлению государством лишь узкий круг лиц, ратует за расширение прав народного трибуна, представителя интересов римского народа.
Друг Катулла и поэт того же кружка Корнифиций был также другом и корреспондентом Цицерона. Корнифицию приписывают сочинение «De etymis deorum», перекликающееся с трактатом Цицерона «De natura deorum». В политической борьбе между Цезарем, его преемниками и сенатом Корнифиций до конца держал сторону последнего.
К Цицерону был близок и Целий Руф, политический авантюрист, соратник Катилины, муниципал из Путеол, стремившийся к власти. Ему посвящены LIX, LXIX, LXXVII стихотворения Катулла. В 56 г. до н. э. Цицерон защищал его в процессе против Клодия.
В XII стихотворении Катулла дружески упоминается Азиний Поллион, убежденный и последовательный приверженец республики и противник цезаризма.
Таким образом, можно сделать заключение, что программа муниципальной аристократии — расширение прав гражданства и участие в управлении государством — была близка муниципальной молодежи, окружавшей Катулла. Но поскольку муниципалы были слишком слабы, чтобы выступить самостоятельно, то в борьбе крупных политических группировок — сенатской олигархии и демократической «партии», «партии» триумвиров и Цезаря, — им нужно было примкнуть к одной из них.
Так, Гай Саллюстий, муниципал из Формий, всадник Мамурра, и другие перешли к Цезарю: один, — надеясь обогатиться и сделать карьеру (Мамурра), другие (в частности Саллюстий), видя в Цезаре восстановителя древней республики. Симпатии же литературного кружка Катулла, члены которого были выходцами из муниципий, принадлежали сенатской группировке, хотя взаимоотношения с ней и складывались очень сложно. Прежде всего, молодые литераторы были, как мы видели, приверженцами старой республики. Поэтому сенат был для них оплотом древних традиций, главой государства. Он имел в глазах муниципалов тем больший вес, что народ, как утверждал муниципал Саллюстий в первом письме к Цезарю, не способен к управлению государством. К тому же известно, что Цизальпинская Галлия, родина большинства из них, всегда была предана сенату и в гражданских войнах выступала на его стороне. Катулл и его друзья совместно с представителями сената поднимали голос против триумвиров (см. ниже) и были не прочь сблизиться с аристократией, о чем косвенно свидетельствуют некоторые строки произведений Катулла. Так, в стихотворении читаем: «О, мое поместье, Сабинское ли, Тибурское ли (ведь утверждают, что ты Тибурское, те, которые не хотят доставлять неприятности Катуллу, а те, кому это нравится, поспорят на что угодно, что Сабинское)».
Поместье, о котором идет речь, находилось на границе Тибурского и Сабинского округов. Тнбурский округ, где непременно хочет видеть свое владение Катулл, был застроен виллами аристократов и преуспевающих политиканов. Сабинский же округ — округ плебейский. Так что сквозь шутливую форму стихотворения проглядывает желание поэта не быть чуждым «высшему обществу» Рима.
О стремлении забыть свое неримское происхождение самому и заставить других сделать то же говорят насмешки Катулла над провинциалами, в частности, над провинциальным произношением. Квинтилиан упоминает о моде вводить на греческий лад придыхание и указывает, что Катулл высмеял эту страсть римлян. Независимо от моды, такое придыхание (h) изобличало провинциалов и сохранилось в Тоскане, прежней Этрурии, где на надгробных плитах наряду с «Arrius» встречаются надписи «Harrius».
Желая высмеять брата Азиния Поллиона, Катулл называет его Marrucinus, т. е. фактически обыгрывает его родовое имя, так как Marrucinus — ветвь фамилии Азиниев и одновременно область, сравнительно далеко отстоящая от Рима. Поэтому Marrucinus воспринимается как указание на «провинциальность» и недостаток городского лоска.
В ущерб собственному достоинству Катулл поддерживает дружеские связи с патрициями Сестием и Манлием Торкватом. Манлий Торкват — знатный аристократ, противник засоренности нобилитета выходцами из других сословий. Катулл почти зависит от Торквата. Надменный аристократ требует от него утешения в личном горе, и поэт, у которого большое несчастье — смерть брата, присылает LXVIII стихотворение, чтобы Манлий не заподозрил его в небрежении offieium hospitis. Officium hospitis, согласно римской этике, равносильно officium parentum, так что Катулл сам признает фактически свою зависимость от Манлия.
Вряд ли эти факты свидетельствуют о том, что «продажная аристократия, способная на компромисс с теми, кто стоял во главе Рима, вызывала презрение Катулла», как это утверждается в статье Н. Тимофеевой. Но если Катулл и его молодые друзья старались сблизиться с аристократической олигархией, то нобилитет относился к ним, homines novos, достаточно пренебрежительно. Этот вывод напрашивается на основании следующих фактов.
Желая разбогатеть и как-то утвердиться в обществе, Катулл и его друзья (Цинна. Вераний, Фабулл. молодые муниципалы) отправились в провинции в свитах знатных римлян: Катулл и Цинна с прегером Меммием — з Впфинию (57 г. до н. э.), Вераний и Фабулл с проконсулом Пизоном — в Македонию. Этот способ упрочить свое благосостояние был чрезвычайно распространен в древнем Риме. В свое время им пользовался Юлий Цезарь, Антоний, Цицерон; положением наместника Сицилии злоупотреблял Веррес. Те же Вераний и Фабулл с большой материальной выгодой для себя были в 61-60 гг. до н. э. в Испании с пропретором Юлием Цезарем.
То обстоятельство, что Катулл и его друзья во время поездки (57 г. до н. э.) избрали в качестве своих покровителей знатнейших аристократов Рима, кажется едва ли случайным: молодые муниципалы, как уже говорилось выше, стремились к некоторому упрочению своего общественного положения путем сближения с аристократией. Меммий и Пизон, под руководством которых Катулл, Цинна, Фабулл и Вераний отправились в провинции, — родовитые аристократы. Меммий до 50 г. до н. э. стоял целиком на стороне сената. Пизон, хотя и был тестем Цезаря, но связи с сенатской олигархией не порывал.
Поездка под руководством Меммия и Пизона была «неудачна». Катулл и его друзья, муниципальная молодежь, вернулись ни с чем. Предположение, что Меммий, как вполне честный человек, не дал поживиться своим приближенным и не грабил сам, едва ли оправдано: во-первых, римляне не считали зазорным обогащаться за счет провинций; во-вторых, все, что мы знаем о Меммии, плохо характеризует его и как человека и как общественного деятеля.
Напрашивается вывод, что игнорирование «интересов» Катулла, Фабулла, Верания, Цинны, представителей муниципалов, было сознательным шагом аристократии, мешавшей своим молодым соперникам укрепить позиции в общественной жизни точно так же, как когда-то та же аристократия третировала Цицерона. Именно в этом плане нужно понимать слова Катулла: pete nobiles amicos — «вот они знатные покровители». В конечном счете именно это пренебрежительное отношение аристократии к муниципалам заставило Саллюстия клеймить нобилитет и в «Истории», и в «Югуртинской войне», и в «Заговоре Каталины». О том же говорят некоторые факты из биографий Лукреция, этого «Саллюстия в стихах», друга Цицерона, Корнелия Непота, Аттика, Катулла; в частности, тот факт, что после возвращения из Вифинии Лукреций порвал со своим патроном Меммием.
Факты недоброжелательного отношения аристократии к муниципалам в эти годы гипотетически можно объяснить, исходя из политической ситуации в Риме. Ко времени отъезда Меммия и Пизона в провинции (57 г. до н. э.) партия Цезаря торжествовала, блок тестя и зятя был крепок. Испуганный сенат, радуясь любой помощи извне, заигрывал с муниципалами. Ко времени же возвращения Меммия и Пизона (55 г.) положение изменилось: назревал разрыв Помпея с Цезарем, Помпей склонился к сенату. Аристократия подняла голову и оттолкнула homines novos. Среди «пострадавших» оказались и Лукреций, и Катулл, и их друзья.
Итак, сенат как идеальная форма правления привлекал, а нобилитет как правящая группировка отталкивал муниципалов. Поэтому, поддерживая «партию» сената в борьбе с Цезарем и его сторонниками (см. ниже), часть муниципалов в то же время выражала свое недовольство сенатской олигархией.
Отклик на подобные взаимоотношения муниципалов с нобилитетом находим в XXVIII и XLYII стихотворениях Катулла. В XXVIII стихотворении Катулл, обращаясь к своим друзьям Веранию и Фабуллу, вернувшимся из неудачной поездки с Пизоном в Македонию, возмущается «невнимательным» отношением проконсула к когорте, проводя параллель с собственным печальным, путешествием. Неприязнь к Меммию и Пизону проявляется в виде нападок и оскорблений личного характера. С помощью иронических риторических вопросов тесть Цезаря обвиняется в пренебрежении интересами когорты (4-5): «...Как ваши дела? Достаточно ли натерпелись голода и холода с этим негодяем?» Следующие строки (6-8) говорят о том, что те же мытарства пришлось перенести и спутникам Меммия.
Катулл возводит на Меммия и Пизона многочисленные обвинения эротического характера, попутно обругав Пизона vappa, а Меммия — irrumator.
О печальных результатах поездки в Вифинию и о неблаговидном поведении претора поэт говорит и в X стихотворении.
В стихотворении XLVII выпады против Пизона усиливаются Пизон величается «verpus Priapus», а соучастники его пиршеств — «duae sinistrae Pisonis» — т. е. оскорбление Пизону наносится также и опосредствованно — через второе лицо. В вину Пизону ставятся роскошные пиры, в свое время вызывавшие возмущение Цицерона.
На первый взгляд кажется, что неприязнь Катулла к Пизону и Меммию объясняется безнравственностью последних. Однако в стихотворении XXVIII проскальзывает другая, более глубокая, в остальных стихотворениях скрытая причина вражды. Ее раскрывают слова pete nobiles amicos — «вот они знатные покровители», — где ударение на слово nobiles указывает на вероятность социального конфликта: возмущение муниципалов отношением к ним нобилитета. Подобное толкование этой строки находит подтверждение также в проведенном выше анализе политического мировоззрения муниципалов, их взаимоотношений с сенатской олигархией.
Таким образом, возможно, что оба стихотворения (XXVIII, XLVII) являются реакцией поэта, представителя муниципальной знати, на пренебрежение и высокомерие нобилитета.
Однако если сенатская олигархия и муниципальная знать в повседневной жизни и враждовали между собой, то в своей антипатии к Цезарю, демократической партии и триумвирату они были единодушны. Триумвират означал диктатуру, которая свела бы на нет требования муниципалов, не дала бы им ни политического равноправия, ни возможности участвовать в управлении государством. Среди сторонников Цезаря числились чернь и ветераны. А деклассированный люмпен-пролетариат внушал муниципальной аристократии антипатию и страх: толпа была всегда готова к резне и беспорядкам. Участие ветеранов в этом движении ставило под угрозу земельные наделы муниципалов, а недавний печальный опыт восстания Каталины охладил пылкие умы, погасил веру в насильственные перевороты и усилил страх диктатуры.
В нашем распоряжении достаточно материалов, подтверждающих факты совместных выступлений представителей сената и муниципалов против Цезаря и его друзей. Так, аристократ Меммий в 58 г. до н. э. произнес речь против Цезаря. Антицезарьянскими выступлениями снискал огромную популярность представитель аристократической «золотой молодежи» Курион. Муниципал Кальв, поэт и друг Катулла, трижды (58, 56, 54 гг. до н. э.) поднимал голос против приверженца Цезаря Ватиния. Светоний называет имя Кальва среди имен аристократической молодежи и крупнейших представителей сенатской олигархии, повторявших скандальную историю о поведении Цезаря в молодости. Кальв написал эпиграмму, затрагивающую любовные похождения Цезаря в Вифинии: ...Bithynia guidguid et praedicator Caesaris unguam habuit «...чем когда-либо владела Вифиния и цезарев хвалитель». Бибул, аристократ и сенатор, распространял эту эпиграмму по Риму.
Выбор темы эпиграммы Кальва нельзя считать случайным. Та же тематика выпадов была в ходу и у других противников Цезаря. Долабелла и старший Курион, аристократы и враги Цезаря, произносили в сенате речи, где называли Цезаря «соперником царицы», а также употребляли другие, более сильные выражения, близкие по смыслу. Видимо, эти выступления задевали Цезаря. До нас дошли сведения о существовании нескольких защитительных речей этого государственного мужа prò Bithynis.
Известно еще одно стихотворение Кальва — эпиграмма на Помпея, — относящееся « 59 г. до н. э., т. е. ко времени теснейшей политической близости Помпея Великого и Цезаря:
Magnus, quem metuunt omnes, digito caput uno Scalpit, quid credas hunc sibi velie virum.
Катулл находит еще одно уязвимое место в личности Цезаря. В стихотворении CV тот же «mentula» засмеивается как неудачник-поэт. Известно, что Цезарь в молодости написал «Laudes Herculis», трагедию «Oedipus», эротические стихи.
Катулл выражает свое отношение к делу Цезаря и самому Цезарю — разрушителю основ римской республики, издеваясь не только над Мамуррой («mentula» см. выше), но и над другими цезарьянцами. Об этом свидетельствует стихотворение, направленное против участника походов Цезаря, римского всадника Квинта Коминия. Квинту Коминию Катулл предрекает гибель от народного суда: Si, Comini, populi arbitrio tua сапа senectus... intereat (1-2); при этом populus для Катулла, конечно не vulgus следующая за Цезарем (см. выше), и едва ли nobiles (см. выше). Если вспомнить, что у идеолога муниципалов Саллюстия, политические взгляды которого оказывали некоторое влияние на окружение Катулла (см. выше), под термином «народ» подразумеваются среднезажиточные слои населения, которые при условии их благонадежности Цицерон включает в consensum bonorum omnium, — это скорее всего viri boni Ciceronis. И вот Коминий, как выясняется, был враждебен именно этой социальной прослойке (4): ...primum inimica bonorum lingua execta sit... «...сначала будет вырван язык, враждебный добрым (добропорядочным)».
Коминий, соратник Цезаря, расценивается как враг определенного круга среднезажиточных граждан республики, в частности, и муниципалов, которые были сами — viri boni, amici bonorum (см выше). Неприязненное отношение к Коминию выражается в проклятиях по его адресу (4-6) и обвинениях в разврате (1-2). Все оскорбления и здесь, согласно правилам строения инвективы, маскируют истинную причину выпада, преподносят социально-политический конфликт как личную неприязнь.
В LII стихотворении Катулл с печалью и болью высказывает свое отношение к другим приспешникам Цезаря — Ватинию и Нонию.
Поэт считает, что приход к власти цезарьянцев равносилен для него смерти:
Quid est, Catulle? Quid moraris emori?
Sella in curulis struma Nonius sedet,
Per consulatum Peierat Vatinius:
Quid est, Catulle? Quid moraris emori?
«Катулл? Зачем ты медлишь умереть? На курульном кресле восседает Ноний, опухоль шейных желез. Ватиний ложно клянется консульством. Зачем, Катулл, зачем ты медлишь умереть?» ...per consulatum peierat... — надо понимать, как «клянется ложно будущим консульством», так как до 54 г. до н. э. Ватиний консулом не был, получил этот пост в 47 г. до н. э., но, по замечанию Момзена м, мог еще в 54 г. до н. э. рассчитывать на этот пост, и имя его, возможно, фигурировало в списке, составленном на съезде в Луке. Кроме Ватиния, в эпиграмме в резких выражениях упоминается Ноний. Имеется в виду Ноний Суфен, народный трибун 56 г. до и. э., принадлежавший к партии Цезаря и Помпея. Последнему Ноний доставил консульство в 55 г. до н. э.
В XXIX стихотворении в конечных, замыкающих строках имя Помпея упоминается наряду с Цезарем, но Помпей не был муниципалам столь последовательным врагом, как Цезарь: он часто вел двойную игру и колебался между сенатом и своим тестем. Поэтому стихотворение CXIII следует рассматривать как насмешку над взаимоотношениями Помпея и Цезаря, рассчитанную, может быть, на то, чтобы оттолкнуть Помпея от Цезаря. Казалось бы, в этом стихотворении все внимание поэта направлено на беспутное поведение римской матроны. Однако выбор предмета обличения — бывшая жена Помпея — переводит решение вопроса в сферу политической жизни. В эпиграмме упоминаются годы консульства Помпея. В то время, когда Муция была замужем за Помпеем, ее скандальная любовная история с Цезарем наделала много шума в Риме и вынудила Помпея к разводу. Прошли годы. Помпей снова избран, но, как утверждает поэт, отношения Муцин и Цезаря с тех пор не изменились. Напоминание об этом факте в то время, когда Цезарь и Помпей находились в дружеских отношениях и вместе вершили политику, должно было быть, по меньшей мере, неприятно обоим.
Как мы видели, Цезарь, разрушитель устоев республиканского Рима, подвергался нападкам Катулла не только лично, но и опосредствованно, в эпиграммах на его приверженцев, особенно на Мамурру (см. выше). Недаром, как сообщает нам Светоний, Цезарь признавал, что Катулл «наложил на него вечные пятна позора стихами о Мамурре».
Издеваясь над Мамуррой, как двойником Цезаря, Катулл бесчестит в стихах и возлюбленную Мамурры Амеану. В стихотворении XLI Амеана называется decoctoris amica Formiani — «подруга растратчика формианца». Слово decoctor связывает это стихотворение с XXIX и XIV, где Мамурра выступает как aleo, т. е. стихотворение XLI, продолжает антицезарьянский цикл. Катулл обвиняет Амеану в продажности и высмеивает ее внешность.
Выражение decoctoris amica Formiani связывает стихотворения XLI и XLIII. В XLIII эпиграмме продолжает развиваться характерная черта античной инвективы, в- частности, стихотворных выпадов Катулла — нападки на внешность. Облик Амеаны «обследован» очень подробно: «Приветствую тебя, красотка, с немалым носом, с некрасивыми ногами, с нечерными глазами, с недлинными пальцами, с нематовым цветом лица и, конечно, не со слишком изысканной речью...».
По вопросу о характере нападок на Амеану существует несколько мнений. В середине прошлого столетия Плайтнер, первый и. кажется, единственный из немецких филологов, высказал мысль, что Амеана была для Катулла предлогом, чтобы заклеймить Мамурру. Вестфаль и некоторые другие исследователи считают Катулла неудачным соперником Мамурры в любви к Амеане, основывая свои догадки на толковании второй строки XLI стихотворения: ...tota mi- 1 і a me decerti poposicit... «попросила у меня целых десять тысяч...», не учитывая, что хотя такое же по тону и тематике послание было обращено и к Ауфилене, одной из легкомысленныхдевиц Вероны, однако оно не вызвало серии эпиграмм, подобных только что рассмотренной.
Вестфаль и другие исследователи находят, что раздраженный любовной неудачей Катулл перенес нападки с Амеаны на Мамуріру, а с него — на Цезаря; т. с. предлагается схема, обратная той, которую мы только что пытались обосновать. В своих доказательствах эти ученые опираются на психологический анализ. Если строить свои возражения на той же основе и бороться тем же оружием, то можно возразить, что для того, чтобы втоптать в грязь продажную девицу, не было необходимости обвинять Цезаря в подрыве основ республики. Кроме того, Амеане посвящено два стихотворения, в то время как Цезарю и его сподвижникам — десять.
Цикл антицезарьянских эпиграмм можно заключить стихотворением. Оно состоит из двух строк.
Nil nimium studeo, Catsar, tibi belle piacere,
nec scire utrum sis albus an ater homo.
В зависимости от толкования последней строки меняется и смысл всего стихотворения. Если читать стихотворение так: «Нисколько не стараюсь я, Цезарь, очень тебе понравиться и узнать, хороший ты или дурной человек», — т. е. если albus an ater homo понимать в смысле этическом, то произведение нужно трактовать как открытое заявление о своей независимости. Если же принять толкование Плайтнера, который в этих словах усматривает непристойность эротического характера, то надо признать эти строки за очень злую насмешку, где причина неприязни скрыта за грязным обвинением.
В пользу политического подтекста разобранных выше литературных памятников косвенно свидетельствуют античные источники. У Светония находим: «Леней, вольноотпущенник Помпея Великого... со столь сильной любовью чтил память своего патрона, что историка Саллюстия, поскольку тот описал его (Помпея. — И. Ш.) честным с виду, но с душой бесстыдной, обругал в очень едкой сатире, называя его мошенником, завсегдатаем кабаков, обжорой и чудовищным развратником в жизни и писаниях, а, кроме того, невежественнейшим вором старинных слов Катона».
Саллюстий, связавший свою судьбу с партией Цезаря, республиканец душой, не мог обойти молчанием поведение Помпея, стремившегося к диктатуре, порвавшего с Цезарем и заигрывавшего с нобилитетом. Саллюстий — политический противник Помпея. Светоний указывает, что Леней только потому обвинил Саллюстия в распущенности, что тот недостаточно почтительно отнесся к деятельности его патрона. Как видим, уже древние указывают на факты сознательного выражения в общественной борьбе политической антипатии в форме личной неприязни. Поэтому можно говорить о сознательном выборе аналогичного способа борьбы и неличном характере вражды с Цезарем и сенатской олигархией также и у римского поэта Катулла.
На основании проведенного историко-литературного анализа ряда стихотворений Катулла можно выдвинуть следующие положения, являющиеся до некоторой степени ответом на вопрос, поставленный во вводной части работы:
Творчество Катулла находится в какой-то мере под влиянием политических идеалов и политической борьбы муниципальной знати и несет на себе печать этой борьбы и этих идеалов.
Антицезарьянский цикл стихотворений Катулла имеет, несомненно, политический смысл и является отражением враждебного отношения муниципальной знати к разрушителю устоев республики Цезарю в период, предшествующий окончательному приходу его к власти.
XXVIII и XLVII стихотворения Катулла явились до некоторой степени следствием взаимоотношений группировки муниципалов и сенатской олигархии, в частности, — попытки муниципалов сблизиться с аристократией, и враждебного отношения нобилитета к homines novos.
Разумеется, не нужно считать Катулла упорным и непримиримым политическим деятелем. Катулл — не трибун, как неотерики — не политическая группировка. Катулл — впечатлительный человек и талантливый поэт, который чутко воспринимал и в совершенстве отражал настроение близкой ему среды муниципальной знати.
Л-ра: Филологические науки. – 1961. – № 3. – С. 158-171.
Критика
