Надо ли просить извинения?
В. Кардин
Если бегло — в двух словах — пересказать историю Лариона и Варвары, некоторые читатели, вероятно, выразят свое резкое недовольство героиней повести: как, жена фронтовика изменила мужу, сошлась с кем-то в тылу?..
А между тем И. Велембовская берет под защиту свою Варвару. И всю повесть она строит как развернутое доказательство ее невиновности, вернее — неподсудности.
В этом отношении «Ларион и Варвара» — произведение традиционное. Испокон веков приходилось литературе защищать «незаконную», запретную любовь — от сословных предрассудков и мещанских пересудов, от устоявшихся воззрений и нормативного ханжества. Бесконечно разнообразны всплывающие в памяти примеры, но защита всякий почти раз сводится к одному — раскрывается величие, красота, неотвратимость чувства.
Любовь Лариона и Варвары тоже запретная. Против нее и сама атмосфера военных лет, и мнение окружающих, и тяжкий быт уральского поселка, работающего на фронт.
Не от легкого баловства, даже не от тоски приходит к Варе любовь. Ни о чем таком она давно уж не помышляет, обремененная заботами по дому, нелегким трудом и хлопотливыми обязанностями бригадира в горячем цеху.
Писательница приметлива к мелочам, памятлива на житейские детали горестных лет. Надо беречь спички — и Варя с ведром бежит к соседям за горячими углями для печки. А вместо мыла в ход идет густой щелок. А в Варварин день бесценный подарок от подружки — полстакана соли-каменки. Невзгод много, их — хочешь не хочешь — надо преодолевать. И Варвара преодолевает — без жалоб, молча, веря: такова ее доля в завтрашней победе.
Любовь приходит к Варваре вслед за жалостью, состраданием. «Он не выглядел доходягой и все же был очень худ, но той суровой худобой, когда трудовому человеку перепадает хлеба ровно столько, сколько нужно, чтобы не потерять себя, не протянуть руки и не взять чужого».
Так воспринимает Варвара Лариона, когда он впервые появляется перед ней, чтобы помочь вывезти из лесу дрова. Она замечает искалеченную правую руку Лариона: тот потерял пальцы на лесопогрузке. В первую же непонятно тревожную встречу Варвара узнает: он — сын сосланного кулака; вырос на чужой стороне. Она не задумывается, справедливо это или нет. Она его жалеет. В меру самолюбивый Ларион меньше всего рассчитывает на такое сострадание, но дает для него достаточно поводов.
А потом Варвара видит Лариона в работе, в цеху, не привыкшего прятаться за чужую спину, настойчивого, немногословного. Бабья жалость умножается на уважение к достоинству, уменью, трудолюбию, к тому, что называют самостоятельностью.
На первых страницах повести Ларион не столько выявляется сам, сколько благоприятствует выявлению Варвары, натуры более деятельной и свободной. Он, собственно, и останется пассивным началом в этой горькой даже в счастливые мгновения истории. Не его тут главное слово. Он вообще не приучен брать решения на себя. Его дело — исполнять, повиноваться. «Ларион по годами выработанной привычке хотел смолчать»,— замечает писательница.
Он не то чтобы пришибленный, но скованный, держащийся на обочине человек. И притом очень правильный. Он говорит о себе безупречно правильными, почти газетными словами, какими обычно говорят о других, — и о своем кулацком происхождении, и о своей ненависти к немцам. В этой подчеркнутой правильности — неосознанная, вероятно, надежда сравняться со всеми.
Лишь дни безоглядной любви уравнивают знатного бригадира Варвару и кулацкого сына Лариона. Но и такие подобные минутам дни не рассеивают щемящего чувства зыбкости их счастья. Слишком многое против него. Оно обречено.
Но писательница не оставляет намерения во что бы то ни стало защитить Лариона и Варвару. Каждый абзац, каждая страница доказывают: это оправданная, выстраданная любовь, истоки ее — чистые.
И. Велембовская взялась за трудную тему, взялась серьезно, обстоятельно. Она понимает всю сложность, даже драматичность ситуации, лежащей в основе повести.
Но вместо того, чтобы глубоко вникнуть в эту сложность, показать силу, неотвратимость чувств героев, художественно проанализировать их, заставить читателей задуматься над ними, писательница упрощает и облегчает свою задачу. Она выискивает «смягчающие вину» обстоятельства.
Одно из обстоятельств такого рода связано с Павлом, мужем Варвары. Он, как выясняется, зло обижал свою молодую жену. Оскорбил, когда она родила ему дочь, а не сына, а потом и вовсе изменил с какой-то бабенкой. Да и другие человеческие свойства мужа Варвары весьма сомнительны. Как только не юлил лихой, задиристый Пашка, норовя избежать фронта!
Главка, посвященная Павлу, идет вслед за первым знакомством Варвары и Лариона. Варвара сразу поняла: Ларион не таков, как Павел. «Пашка-то ведь ей никогда помощником не был». И немного погодя: «Было в этом человеке какое-то терпение к судьбе, угадывалась доброта. А у Пашки ничего этого не было. Тот все хотел взять у жизни срыву, без труда, без всякой оглядки».
Из сопоставления с несомненностью явствует: Ларион гораздо лучше Павла. И это его преимущество должно послужить не последним доводом в оправдании «незаконной» Вариной любви. Любовь Варвары становится как бы расплатой за Павлову измену.
Далее в повести рассказывается, как уже после возвращения Павла с фронта в общежитие нагрянули его родичи и дружки проучить Лариона. Дело вероятное. Однако выясняется — у этих дружков и родственников, Мишки Жданова и Витьки Попова, у самих-то рыльце в пушку: Мишка всю войну ошивался по магазинам да базам, а Витька после госпиталя жил с какой-то солдаткой, пока его терпеливо ожидала жена...
Даже упорство, с каким автор неоднократно напоминает о Варвариной трудовой славе, о Ларионовой исступленности в работе, выполняет все ту же роль — оправдания, моральной реабилитации героев.
Когда натыкаешься на подобную нарочитость, когда чувствуешь, как режет слух извинительная интонация, — появляется желание упрекнуть автора в перестраховке, в художественном упрощении. Но что-то и удерживает. Вероятно, память, боязнь писательскую беду счесть виной и судить только лишь как за вину.
Тема, избранная И. Велембовской, заставляет вспомнить о другом произведении.
В рассказе «Семья Иванова» (1946) А. Платонов одним из первых — если не первым — изобразил нелегкую человеческую драму в обыкновенной семье, пережившей войну. Ему не было свойственно что-либо сглаживать или не замечать: повествуя о людях, внешне малопримечательных, он глубоко вникал в напряженные драматические ситуации.
Неоднократно перепечатанный в посмертных сборниках А. Платонова под названием «Возвращение», рассказ этот был некогда аттестован как клеветнический («Так обнажается гнуснейшая клевета на советских людей, на советскую семью, лежащая в основе рассказа»; «Рассказ, клевещущий на нашу жизнь, на наших людей, на советскую семью» и т. д.).
И в наши дни эта тема — быт, жизнь военных лет, сложности личных отношений в такую пору — нет-нет да и попадет под огульный критический огонь.
Нетрудно представить себе, что и повесть И. Велембовской может вызвать критические пассажи, подобные приведенным выше. Так и слышится: передовая работница — гордость завода — изменила мужу-фронтовику, да еще с кулацким отпрыском? Женщины в горячем цеху, на лесоповале? Стахановцы и их семьи голодают? А ведь советский человек в самые трудные дни...
Да, и в самые трудные дни советский человек был способен и на безграничный, равный подвигу труд, и на аскетическое самоограничение, и на безоглядную душевную щедрость, — изображение этого как раз и составляет силу повести И. Велембовской.
Но и в самые трудные, и не в самые трудные дни каждый из нас берет в руки книгу с надеждой — она верна прожитому и пережитому всеми нами, ее автор, стремясь к правдивому и глубокому постижению жизни, не оглядывается извинительно по сторонам, не ищет перестраховочных ограждений.
Л-ра: Новый мир. – 1966. – № 10. – С. 264-266.
Критика
