«Старинная песня...»
Д. Тевекелян
Старинная песня,
Ей тысяча лет:
Он любит ее,
А она его — нет.
Итак, еще одна «старинная песня», — вздохнет утомленный читатель. Еще одна. Еще одна притча, фильм, пьеса. Еще одна книга. Что же все-таки происходит, почему в последние годы появилось и появляется столько историй о любви? Ведь еще лет пятнадцать назад только маститые поэты изредка обращались к интимной лирике и в старших классах раздельной — мужской и женской — школы, если позволяло время, изучалась, например, «любовная лирика Маяковского», а Есенин стыдливо умалчивался, и учителя только надеялись втайне, что их питомцы слышали о таком поэте. […] Глупо стыдиться своих чувств, эмоциональная глухота, постоянная жизнь в корсете вовсе не обогащает, ведь недаром же человек — венец природы, и может быть, это не так старомодно, так зачем же было заведомо объявлять мещанством как раз то, что составляет индивидуальность каждого? Право же, у Пушкина были все основания сказать:
Но жалок тот, кто все предвидит,
Чья не кружится голова,
Кто все движенья, все слова
В их переводе ненавидит,
Чье сердце опыт остудил
И забываться запретил!
Общественное самосознание, возрожденное и укрепившееся человеческое достоинство вызвали, естественно, усиленный интерес к внутреннему миру героя, и наша серьезная литература снова обратилась к психологии, к области чувств, стремясь к полнокровному герою, человеку, лучшие поступки которого продиктованы не чьей-то волей, а своим пониманием долга, убежденностью, добровольной самоотдачей. И во многих современных книгах, рассказывающих, казалось бы, обыкновеннейшие истории жизни, появился герой человечный, деятельный, щедрый душевно, раскованный и — вопреки всем прогнозам скептиков — глубокий, думающий.
Свою устремленность молодая писательница четко определила в первой же своей книге «Лесная история», вышедшей в прошлом году. Быт лесорубов, старателей, их семейные драмы, простые радости, — казалось бы, что особенного? Что особенного в доброй и славной почтальонке Пане («В трудную минуту»): ну, постаралась смягчить чужую боль, себя переломила, а товарищем осталась настоящим — обыкновенное дело. А особенное все-таки есть. Оказывается, поэтическое исследование внутреннего мира не замыкает жизнь человека, не воздвигает стену отчужденности между героем и внешним миром, не уводит героя в тысячу комплексов (сколько подобных историй, особенно переводных, нам привелось читать и видеть на экране!), а приближает его к сложностям современной жизни, доказывает неизбежность, необходимость активной позиции.
Новая повесть И. Велембовской «Ларион и Варвара» — простая, даже традиционная история, с сюжетом которой мы не единожды сталкивались. В самом деле, не нужно быть слишком искушенным читателем, чтобы вспомнить с десяток рассказов, романов, повестей, кинофильмов, действие которых протекает во время войны, а героиня, жена фронтовика, с ужасом или радостью, в зависимости от обстоятельств, понимает, что любит другого. Ирина Велембовская сейчас, спустя более чем двадцать лет после войны, вновь обратилась к подобной теме, и житейская, бытовая история, выписанная в множестве щедрых и точных подробностей, привычная семейная драма вдруг заставила нас сопереживать героям, привычная ситуация вызвала к жизни недюжинные характеры.
У героини маленькой этой повести самая обычная женская биография. Девчонкой влюбилась в озорного кудрявого Пашку, вышла за него замуж, родила дочь, прилаживалась к мужу, как умела, плакала из-за его вечного желания все взять у жизни срыву, без труда, без всякой оглядки, радовалась его ласке, гордилась, что в доме сильный, бесстрашный хозяин. Даже в драку за него полезла, выследила его любезницу и избила разлучницу в кровь, а потом самой за себя было горько и стыдно. И уже в первые дни войны, когда Пашке пришлось идти на завод, в тяжелую рабочую жизнь от вольной и необременительной работы (он привык кататься верхом на жеребенке-кабардинце, сшибать поллитровые за выписку леса, за нарушения в порубке...»), поняла Варвара, что дом-то держится ее силой, что не муж ей, а она ему опора. А с первой голодной военной зимы, с того дня, как попала Варя на завод, началась у нее другая, своя жизнь. И хотя по-прежнему поддерживала она мужа, делилась с ним последним, выручала, но когда пришла мужу повестка, молча собирала ему мешок, звука не смогла проронить крестному, от которого зависело продлить броню заробевшему Павлу, и «даже в темноте Павел увидел на ее лице затвердевшую решимость перенести все как положено».
Писательница чутко прислушивается к героине, бережно и ненавязчиво заставляет нас замечать, как мужает, взрослеет Варя, как становится сильной, бесстрашной к жизни, как крепнет в ней человеческое достоинство, чувство хозяина, понимание собственной необходимости — уже не для Павла, не для дочери — для дела. Вавара Жданова теперь — двадцатипятилетняя командирша над сорокалетними мужиками, бригадир в листопрокатном цехе. И такая Варя нравится себе, хотя и не хватает ей времени особенно-то задумываться над этим. Но верно знает — Ларион ее полюбил такой, какой увидел возле себя в цехе, главное в ней полюбил. Да и прежняя Варя не потянулась бы к Лариону, не разглядела бы его доброту, отзывчивую мягкость за молчаливой суровостью, справедливую силу в светлых мирных глазах, не оценила бы его тягу к работе – ведь озорного удальства, такого привлекательного для молоденькой Варьки, у Лариона не было и в помине. Да и откуда бы ему взяться в парне, лишенном многих гражданских прав, кулацком сыне, привезенном сюда двенадцатилетним мальчишкой в тридцать первом году и обиженном разве что на бревно, изуродовавшее ему на лесопогрузке руку. Теперь из-за этого его не брали в армию, а ничего на свете так не хотел Ларион, как идти с автоматом на немцев, уничтожать их беспощадно. «Став поневоле левшой, Ларион развил в левой руке и плече большую, упрямую силу. Только со стороны на него было странно смотреть: будто человек делает все не так. И непонятно, почему же все-таки у него получается все правильно». И это прежде всего углядела в нем теперешняя Варвара. Объясняя, почему Ларион ей по душе пришелся, страшась рождающегося чувства, она старается говорить холодно: «Я в том смысле сказала, что робишь хорошо, за чужую спину не хоронишься. Я так считаю, что это — самое главное в человеке. Какая радость, если только для себя?» А когда стало для нее непреложно, что Ларион – ее судьба, ее единственный, тот, по ком другие тоскуют всю жизнь, не страх за себя, а жалость к Павлу омрачала ее нелегкое счастье. С каждым днем по-новому видел ее Ларион. Но в застенчивой, ласковой или отчаянной, независимой он видел ее силу, щедрость, всегдашнюю готовность поддержать, помочь, разделить чужую беду. И жил в тоскливой тревоге, боялся, что не удержит ее, знал, что своей судьбы дождался. А кругом были люди, и только самые близкие смогли понять их любовь и не осудить Варвару. Ведь как сказал старший мастер: «О другой бабе я бы и толковать не стал, а Варькино имя дорого стоит. У мужниной родни она, может, и за человека не шла, а на работе-то вон какой орлицей обернулась!..» И даже свекровь, всегда считавшая Варвару виноватой во всех семейных неурядицах, об одном твердила: «Не рушь семьи» — и не попрекать обещала; и это неожиданное, хотя и скупое тепло, пришедшее после шести лет холодной неприязни, сбивало с толку.
И. Велембовская не напрасно так внимательна к внутреннему миру своей героини. Писательница нигде не сфальшивила, показав свою гордую, независимую Варвару растерянной, смятенной, какой-то маленькой, бессильной — ведь вернувшийся с фронта Павел не просто муж, с которым давно развели ее обиды, непонимание. «Варе не нужно было притворяться: когда она увидела Пашку, она поняла, как много значит, что он, а не другой был ее первым, и с ним, а не с другим пережито так много и плохого и хорошего, без чего, наверное, не бывает ни у кого». Ведь она себя и счастливую помнит возле него, гордою его любовью. Нет, она вовсе не засомневалась в своем чувстве к Лариону, но это прежняя Варька, избившая соперницу, могла бы без оглядки уйти от Павла. Теперешняя Варвара сложнее, она уже понимает истину, ясную до сих пор не всем: если ты человек и понимаешь это, то и в другом увидишь человека, почувствуешь его боль, разделишь его страх одиночества. И не только жалость к Павлу и уверенность, что за настоящую любовь нельзя осудить, не боязнь чужого мнения не дает Варваре сразу уйти от мужа. Былая привязанность, прежняя общая жизнь, неподдельное горе Павла, его любовь наконец лишили Варвару обычной в последнее время решительности. Да ведь и Павел изменился, и он немало перевил за войну. Разве прежний довоенный бездумный охальник смог бы говорить мягко, с такой болью и горечью: «Я солдат, смерть в глаза видел... Г орлом да кулаками такое дело не порешишь. Мы разберемся, верь слову! Только ты погоди, не уходи!..»
И даже здесь, при развязке драмы, не происходит ничего чрезвычайного. Только с отчаяния, с горя, от захлестнувшей обиды где-то добыл вина Ларион, а вечером — ему на смену. Для Лариона в его особых обстоятельствах нерешительность Вари означала слишком многое — вновь попранную справедливость, может быть. И когда Варвара, твердой рукой отстранившая мужа, бросилась в общежитие к любимому, «она не чувствовала винного угара, окутавшего Лариона, не замечала, какой он стал заброшенный, словно состарившийся в эти дни...» Гордая, мужественная, сердечная женщина нашла те единственные слова, которыми только можно было поддержать Лариона, вдохнуть в него силу, уверенность, способность противостоять многим, привычным с юности, незаслуженным обидам: «Мы с тобой сейчас не мужик с бабой, мы у войны в работниках. Понимать надо, Ларя! Вставай, до смены полчасика всего. Идти надо».
Вот какой нравственной чистотой обернулась в повести Велембовской еще одна «старинная песня». В ней не сыщешь мещанского малодушия, стремления к тишине, удобству и покою, тут развитие любви так тесно переплелось с развитием гражданского сознания героини, с неробкой попыткой самостоятельности в мыслях, чувствах, поступках, с бесконечной верой в лучшее в человеке и с беззаветной готовностью идти на помощь, подставить плечо, что маленькая любовная история еще раз заставляет читателя уважительно задуматься над тем, какая же благородная сила скрывается даже в самом неприметном человеке и как нужно всем нам стараться, чтобы эти скрытые возможности становились явными.
Л-ра: Москва. – 1966. – № 8. – С. 204-206
Критика
