Язык и стиль «Персидских мотивов» Сергея Есенина

ВЕСТНИК ТГГПУ. 2007. №1(8)

Д .Р. Шакирова

Дан лексико-стилистический анализ текста "Персидских мотивов" С. Есенина. Выявляются связи языка и стиля этого цикла с поэтическим языком есенинского творчества в целом.

D.R.Shakirova

LANGUAGE AND STYLE OF S.YESENIN'S "PERSIAN" PERIOD

The article gives the lexical and stylistic analysis of S.Yesenin's "Persian themes". The language and the style connections between this literary work and the whole S.Yesenin's poetical language are shown. The poet made use of oriental loan-words, exotic names, toponymes to create the oriental atmosphere and to transfer the reader to the imaginary Persia. To show the contrast between Russia and Persia the author made use of special epithets, metaphors and colourful similes.

Цикл стихотворений С. Есенина "Персидские мотивы" (1924-1925) обладает своим особым по­этическим языком. С одной стороны, в нем по­всюду угадывается влияние восточной поэзии. С другой стороны, это позднее произведение С. Есенина, в нем мастерство его поэтического искусства достигло своей вершины. Вот почему представляется очень важным дать комплексный анализ языка и стиля этого цикла.

"Персидские мотивы" глубоко изучены с точки зрения литературоведения. В.Г.Белоусов проделал тщательную и плодотворную работу по определению времени, места создания каждого стихотворения цикла, выявил обстоятельства их написания, прототипы главных образов, например, образа Шаганэ. Однако язык этого цикла еще не изучен так полно, как хотелось бы. Все это и делает актуальной тему исследования.

В работе выявляются как связи языка и стиля этого цикла с поэтическим языком есенинского творчества в целом, так и особенности языка "Персидских мотивов".

Целью работы является проведение лексико­стилистического анализа текста "Персидских мотивов" С. Есенина.

Поэт задумал создать "Персидские мотивы", по-видимому, в начале двадцатых годов. Уже тогда он испытывал волнение от встречи с персидской поэзией. Но это был период становления его твор­чества, его художественный язык еще только фор­мировался. По замыслу самого автора, персидский цикл должен был стать вершиной его творчества.

И действительно, "Персидские мотивы " представляют собой синтез лучших находок, "жемчужин" восточной поэзии, традиционных поэтизмов, известных русской литературе, и ин­дивидуально-авторской (есенинской) лексики.

Поэтизмами мы называем слова, традицион­но употребляемые в лирической поэзии, посвященной теме любви. Со времен романтизма с любовной лирикой оказываются связаны слова и выражения: луна (лунный свет), месяц, соловей (соловьиная песня), заря, роза, чары, счастье, рок, сердце, страданье. Мы можем их встретить в стихотворениях В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и других.

Эти слова можно назвать символами. В тек­сте их значение соответствует общему замыслу поэта, идее стихотворения и должно соотносится с окружающим контекстом.

Луна (или месяц) соловей, заря, роза 一 все это эмблемы любовной лирики начиная, навер­ное, со времен трубадуров. Из них наиболее час­тотной является роза. Одно из первых стихотво­рений на итальянском языке называется (по пер­вой строчке) "Роза свежая, благоухающая" (1231). Мы помним слова великого У. Шекспира: "Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет". В "Евгении Онегине" встречается романти­ческая перифраза: "розы пламенных ланит".

Для поэзии С. Есенина, который называл себя "последним поэтом деревни", слово "роза" нехарактерно. Ведь природа, которую он описывает 一 это природа среднерусской полосы, это сельский пейзаж, и розам здесь взяться неоткуда. А вот в "Персидских мотивах" это очень частотный об­раз, можно даже сказать, символ. Упоминание о розе встречается в пятнадцати стихотворениях цикла около двух десятков раз.

Впервые С. Есенин познакомился с Востоком на улицах Ташкента в 1921 году. Цветы, персид­ские и узбекские ткани, и снова цветы. "Поэт бро­дил, очарованный этим невиданным зрелищем. Смотрел на ночную жизнь города, входил в чайха­ну, пил, как и все, освежающий чай, сидя на узбек­ском ковре, и слушал незнакомую ему гортанную речь" [1]. Это была та реальная обстановка, кото­рая помогла поэту вообразить себя в Персии. Но реальные розы, которые он мог видеть в Ташкенте, Тифлисе, Батуме, сливаются с розой 一 поэтическим образом восточной поэзии. В "Персидских моти­вах" упоминаются имена Хайяма, Саади, Фирдо­уси. Из воспоминаний Н.К. Вержбицкого известно, что С. Есенин читал книгу "Персидские лирики" в переводе Корша. У этих персидских поэтов роза упоминается очень часто. Одна из поэм Саади так и называется "Гулистан" ("Розовый сад"). Позво­лим себе процитировать две строчки Саади:

Розы и гиацинта мне не забыть,
В памяти вечно смоль твоих кос блестит.

У С. Есенина такая же цветопись, что и у Саади. У лирической героини Саади голубые глаза (гиацинт) и розовые щеки (роза), как и у персиянки из стихотворения "Никогда я не был на Босфоре..."

В первом стихотворении цикла "Улеглась моя былая рана" роза становится символом пре­красной девушки, "что лицом похожа на зарю":

Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Возможность такого толкования дают строки последнего четверостишия:

И на дверь ты взглядывай не очень,
Все равно калитка есть в саду.

Шестое стихотворение цикла "Свет вечерний шафранного края." имеет оригинальное по­строение. Здесь в каждой из шести строф пять строк. Повторяется строка, которая в первой строфе является второй и пятой, а в последней первой и пятой:

Тихо розы бегут по полям.

Как и в первом стихотворении цикла, здесь символ розы оказывается связанным с темой "чер­ной чадры". Роза 一 девушка, которой приходится прятать свои "прекрасные щеки" под чадрой. Как известно, у Хайяма и других восточных поэтов-классиков этой темы не было. Поэтому становится понятно, почему в первой строфе поэт говорит:

Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям.

А, заканчивая стихотворение, обещает:

Я спою тебе сам, дорогая,
То, что сроду не пел Хаям.
Тихо розы бегут по полям.

Восьмое стихотворение цикла "Золото хо­лодное луны." посвящено теме красоты жизни, которая воплощается в розах:

Оглянись, как хорошо кругом:
Губы к розам так и тянет, тянет.

Девятое стихотворение цикла начинается строками:

В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.

В этом стихотворении повторяется строка: "но дверей не смог я отпереть". Порог, усыпанный розами, а за ним закрытая дверь, очевидно, 一 символ притягательной, но недоступной красоты. Причем не только красоты конкретной девушки с именем Шаганэ (Шага). Это и красота Персии, "которая здесь символизирует, естественно, и работу поэта над персидским циклом" [2].

В этом стихотворении автор озадачен, он спрашивает: "зачем" и "кому" поэту "песни петь", если Шага равнодушна к ним? С этим свя­зана и новая для цикла тема 一 тема прощания с Персией и персиянкой Шагой.

С десятым стихотворением цикла "Голубая родина Фирдоуси..." девятое объединяет тема прощания со страной роз. Перифраза "страна роз" обозначает Персию. В этом стихотворении розы 一 напоминание о прекрасной Персии:

Хороша ты, Персия, я знаю.
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.

В тринадцатом стихотворении цикла "Отчего луна так светит тускло." поэт обращается к кипарисам и цветам с вопросом: "Отчего луна так светит тускло?" Не получает от них ответа, и лишь роза рассказывает поэту об измене Шаганэ, и он заключает:

Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела.

Любопытно, что последнее, пятнадцатое сти­хотворение цикла "Голубая да веселая страна." поэт посвятил шестилетней дочери своего друга П.И. Чагина Розе. Тема дружбы-любви раскрыва­ется в этом стихотворении в традиционной мане­ре персидской классики: сказка о розе и соловье чередуется с рассказом о дружбе поэта и ребенка.

Заключительная строка этого, последнего стихотворения цикла: "Обнимает розу соловей". Здесь роза 一 символ красоты, прекрасного, а со­ловей символизирует поэта.

Для того, чтобы создать колорит Востока и перенести читателя в придуманную поэтом Пер­сию, он использует заимствования-ориентализмы, экзотические имена (Шаганэ, Лала, Гелия, Гассан), топонимы (Босфор, Евфрат, Багдад, Те­геран, Хороссан).

Заимствования-ориентализмы выступают в стихотворениях цикла своеобразными эмблемами Востока. Большинство этих заимствований этимо­логически восходит к персидскому или арабскому языкам: караван (перс.), кинжальный (от кинжал 一 арабск.), пери (перс. "женщина необычайной кра­соты"), хна (арабск.), чайхана (тюркск.), чадра (перс.), шаль 一 заимствовано из польского языка, куда пришло из французского, но этимологически восходит к персидскому sal 一 "шерстяная материя, покрывало из нее", шальвары 一 турецкое слово, но оно заимствовано турками у персов, шафран 一 в русский язык пришло из польского, но этимологи­чески восходит к арабскому языку.

Эти слова-эмблемы выполняют в тексте "Пер­сидских мотивов" двойственную функцию. С од­ной стороны, они передают национальные особен­ности реальной жизни на Востоке, с другой 一 сохраняют связь есенинских стихотворений с тради­ционной символикой персидской лирики.

Как видно из примеров, С. Есенин заимствует слова и понятия не из произведений упоминае­мых им в цикле поэтов 一 Саади, Хайяма, Фирдо­уси, 一 он заимствует слова, часто встречающиеся в персидском и арабском языках. И эти заимст­вования создают у читателя художественный эффект присутствия на Востоке.

Из литературы известно, что излюбленными изобразительными средствами С. Есенина были эпитет, метафора и сравнение [3]. Поэт часто при­бегал к метафоре, подвергая метафорическому уподоблению названия живых существ и природ­ные явления. Посредством метафор он передавал тонкие оттенки чувств и состояния природы.

Эпитеты в поэзии С. Есенина яркие и опреде­ленные. Е.М. Галкина-Федорук предлагает деле­ние его эпитетов на интеллектуально-изобрази­тельные и эмоционально-оценочные. К первым она относит цветовые эпитеты. Голубой для по­эта цвет радости, молодости, ясности, красоты. Любил Есенин и синий цвет. Третий цвет, про­ходящий лейтмотивом через всю поэзию С. Есенина 一 золотой.

В "Персидских мотивах" присутствуют все эти три любимых поэтом цветовых эпитета. Пер­сию С. Есенин называет "голубой страной", Рос­сию 一 "далеким синим краем", о своем сердце говорит как о "золотой глыбе".

В "голубой стране" "воздух прозрачный и си­ний", здесь поэт забывает о своем трудном про­шлом, "лечит" былые раны "синими цветами Те­герана", здесь живет пери с глазами как море, ко­торые "голубым колышутся огнем".

Таким образом, голубой, который для С. Есенина всегда был цветом Родины, здесь соотно­сится с Персией, причем с Персией выдуманной, со страной, символизирующей покой и счастье.

Другими важными цветовыми эпитетами это­го цикла оказываются черный, желтый и медный. В русском языке существует символика цветов: черный 一 цвет печали, белый 一 цвет юности, невинности. В персидских стихотворениях черный 一 это цвет чадры, к которой автор относится не­гативно. Эпитет желтый употребляется наряду с другим эпитетом, который придумал сам поэт — шафранный. Персию он называет "шафранным краем", здесь у месяца "желтые чары", луна 一 это "желтая прелесть". Медный 一 это цвет листьев, освещенных луной ("Так вторично скажет листь­ев медь"). Вместе с тем в рамках цикла "медь" 一 цвет, принадлежащий лирическому герою:

У меня в руках довольно силы,
В волосах есть золото и медь.

В стихотворениях цикла богато представлены эпитеты, оценивающие предмет, явление с эмоциональной, психологической или эстетической точки зрения. Лирический герой обращается к персиянке:

Наклонись своим красивым станом...

В стихотворении "Свет вечерний шафранно­го края." отмечается, что у лирической героини "прекрасные щеки". Поэт восхищается не только внешней красотой пери, но и ее голосом: "Голос пери нежный и красивый".

Эмоциональная окраска "голубой страны" 一 счастье, блаженство, покой. В целом она осозна­ется как "удел желанный" "всех, кто в пути уста­ли". И здесь особую важность приобретают сло­ва из стихотворения "Глупое сердце, не бейся!": "Все мы обмануты счастьем".

Все эпитеты, дающие характеристику этой нереальной (волшебной) Персии, говорят о том, что это не рай, который лирический герой ищет и обретает, это страна забвения, она не избавляет от страданий, а лишь позволяет забыть о них. "Синие цветы Тегерана" 一 это трава забвения.

Метафора у С. Есенина обычно выявляет при­знаки и свойства, присущие человеку, но приписываемые природе. Рассказывая о природе "го­лубой страны", поэт прибегает к необычным для него метафорам:

Тихо розы бегут по полям.
Кружит звезд мотыльковый рой.

Они будят творческое воображение читателя, заставляя сопоставлять присущие стихам С. Есенина средства выразительности с теми, что при­сутствуют в "Персидских мотивах". Вспомним хрестоматийный пример есенинской метафоры:

Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком.

Перед нами развернутая метафора: одна мета­фора влечет за собой новые. "Метафора отговорила "тянет" за собой метафоры золотая и березо­вый язык; листья вначале желтеют, становятся зо­лотыми, а потом опадают, погибают; а раз носи­тель действия 一 роща, то язык ее березовый, весе­лый" [4]. В приведенном нами примере все свое, родное, русское. А теперь процитируем строки из стихотворения "Золото холодное луны.":

Если ж хочешь мертвым поклоняться,
То живых тем сном не отравляй.
Это пела даже Шахразада, 一
Так вторично скажет листьев медь.

В первом стихотворении осень осмысляется как пора умирания природы, во втором поэт го­ворит о том, что ночь 一 это не повод думать о мертвых (о смерти). Там 一 роща отговорила, здесь 一 вечное лето, листья снова говорят. Там 一 листва золотая, здесь 一 медная.

Рассказывая о красоте лирической героини, поэт отмечает, что она "страшно похожа" на "дальнюю северянку", очевидно, поэтому мета­форы, относящиеся к персиянке, достаточно традиционны для С. Есенина:

Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.

Для подтверждения этого, напомним извест­ные строки:

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Сравнение 一 одно из самых распространенных поэтических средств изобразительности у С. Есенина. "Обычно есенинские сравнения 一 не психо­логическая мотивировка, а конкретный зрительный образ человека, состояния природы" [3, с.67]. Сравнение действий, процессов, состояний часто приобретает форму сравнительного оборота и при­соединяется с помощью союзов (как, что, словно):

И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла...
Розы, как светильники горят .

Здесь действия и процессы не только сопос­тавляются, но и уподобляются. Розы сами по се­бе не похожи на светильники, но горят, как све­тильники. Это сравнение представляет действие ярко и динамично.

Часто встречается в тексте сравнение или уподобление двух предметов, дающее представ­ление о цвете:

Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю.
Все равно 一 глаза твои, как море,
Голубым колышутся огнем.

Употребляет поэт и отрицательные сравне­ния. Формально они построены как противопоставление одного явления другому, однако внут­ренне могут сближать явления, поясняя одно другим, а могут и противопоставлять их:

Мы в России девушек весенних,
На цепи не lержим, как собак …
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских разlолий.

Таким образом, мы видим, что не только эпи­теты, метафоры, но и образные сравнения в цикле "Персидские мотивы" поддерживают противопос­тавление Руси и Персии. Поэт противопоставляет (или сопоставляет) красоту прекрасной пери и "да­лекой северянки", желтый свет луны на Родине ("луна там огромней в сто раз") и свет тегеранской луны, свои стихи и творения Хайяма и т.д. При этом хотелось бы напомнить верное, на наш взгляд, утверждение М. Новиковой о том, что про­тивостояние Россия 一 Персия в этом цикле сначала осмысляется как сопоставление: трудная родина 一 блаженная чужбина, но постепенно приобретает вид антитезы: реальный мир 一 волшебный мир [5].

Существуют синтаксические средства, уси­ливающие эмоциональность речи. "Это и разные типы односоставных и неполных предложений, и особый порядок слов, и вставные и вводные конструкции, и слова, грамматически не связанные с членами предложения" [6]. Среди них особенно выделяются обращения. Известно, что лейтмотив всего творчества С. Есенина 一 любовь к Родине. Поэтому в его поэзии наибольшее количество обращений направлено к Родине в широком зна­чении этого слова.

Выразительная сила обращений увеличивает­ся, если в них кроме функции называния содержится отрицательное или положительное отно­шение к тому, к кому (или к чему) поэт обраща­ется. Обращения к людям у С. Есенина различны, поскольку зависят от ситуации, адресата и на­строения самого автора.

"При обращении к человеку Есенин часто употребляет интиминирующее определение 一 притяжательное местоимение "мой" в различных ро­дах, применяет эмоциональные эпитеты" [3, с.79].

Притяжательное местоимение первого лица усиливает эмоциональность обращения. С этим мы встречаемся и в стихотворениях персидского цикла:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!..
Спой мне песню, моя Дорогая.
Дорогая, с чадрой не дружись.
Дорогая Гелия, прости.

Повтором обращения поэт усиливает его эмоциональность, создавая высокую степень экспрессии. Так, в четырнадцатом стихотворе­нии цикла "Глупое сердце, не бейся." эта пер­вая строка, включающая обращение, становится лейтмотивом. Она кольцует все строфы и, кроме того, стихотворение в целом, от этого его эмо­циональный накал сильно возрастает.

Повторяя одно и то же слово, Есенин как бы "нагнетает" его смысл, усиливает значение. Так, в стихотворении "В Хороссане есть такие двери." слово lвери (в разных падежных формах) повторяется пять раз. Этим образ закрытой двери, сим­волизирующий для лирического героя недости­жимую любовь, счастье, логически выделяется.

При повторении заключительной фразы она становится более яркой и эмоциональной:

До свиданья, пери, до свиданья.

Сложная система повторов осознается в цикле как дань восточной витиеватости и красноречию [7]. Повторяя отдельные строки стихотворения, иногда слегка их изменяя, поэт приковывает к ним внимание читателя, как бы гипнотизирует его, полностью захватывая его воображение. Это мы можем увидеть в стихотворениях "Свет вечерний шафранного края." (повторяется строка "Тихо розы бегут по полям"), "В Хороссане есть такие двери.", "Глупое сердце, не бейся." и других.

Хотелось бы особо отметить присутствие в тексте "Персидских мотивов" корневых повто­ров, придающих стихотворениям особую экс­прессивность:

Спой мне песню, моя дорогая.
Далеко-далече там Багдад.
Отзвенел давно звеневший сад.
Жить 一 так жить, любить 一 так уж влюбляться...
Кому мне песни петь?
Я не знаю, как мне жизнь прожить.

"Поэтические строки с яркими звуковыми по­вторами приносят наибольшее удовлетворение нашему эстетическому чувству" [4, с.177]. С. Есенин, конечно, знал этот секрет восприятия стихов и не­случайно подбирал слова, сходные в фонетическом отношении. В "Персидских мотивах" аллитерацию 一 повторение согласных - трудно не увидеть:

Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи 一
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.

Такие звуковые повторы способствуют об­разности речи, усиливают эмоциональность лирического стихотворения. Эта система повторов и созвучий, как заметил П. Тартаковский, служит к тому же созданию впечатления заимствования из восточной поэзии [8].

Повтор, используемый со стилистической це­лью, можно заметить в использовании таких осо­бых приемов, как анафора (одинаковое начало):

Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк туда и хну.

И кольцевой повтор:

Подарю я шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.

Проведенный в работе анализ позволил сде­лать следующие выводы:

В "Персидских мотивах" мы видим синтез традиционных поэтизмов и индивидуально-ав­торской (есенинской) лексики (ошафранит, вол­нистая рожь, взглядывай, не дружись).

Для того чтобы создать колорит Востока и перенести читателя в придуманную Персию, он использует заимствования-ориентализмы, экзо­тические имена, топонимы.

В "Персидских мотивах" присутствуют все три любимых поэтом цветовых эпитета: голубой, синий и золотой. Персию С. Есенин называет "го­лубой страной", Россию 一 "далеким синим краем", о своем сердце говорит как о "золотой глыбе".

Эпитеты, метафоры и образные сравнения в цикле "Персидские мотивы" поддерживают противопоставление Руси и Персии. Поэт противо­поставляет (или сопоставляет) красоту прекрас­ной пери и "далекой северянки", желтый свет луны на Родине ("луна там огромней в сто раз") и свет тегеранской луны, свои стихи и творения Хайяма и т. д.

Из экспрессивных синтаксических конструк­ций в тексте "Персидских мотивов" особое зна­чение имеют обращения и повторы. Сложная система повторов осознается в цикле как дань восточной витиеватости и красноречию. Корне­вые повторы, часто встречающиеся в цикле, при­дают стихотворениям особую экспрессивность (спой мне песню, моя дорогая; отзвенел давно звеневший сад; любить 一 так уж влюбляться; я не знаю, как мне жизнь прожить). Как и другие лексико-стилистические средства, эта система повторов и созвучий (аллитераций) служит поэту для создания впечатления заимствования из восточной поэзии.

Литература

1. Белоусов В.Г. Персидские мотивы. М., 1968. С.13.
2. Там же. С.48.
3. Галкина-Федорук Е.М. О стиле поэзии Сергея Есенина. М., 1965. С.54-70.
4. Розенталь Д.Э., Голуб И.Б. Секреты стилистики. М., 2001. С.95.
5. Новикова М. Мир "Персидских мотивов" // Во­просы литературы, 1975, №7. С.181.
6. Голуб И.Б. Русский язык и культура речи. 一 М., 2001. С.24.
7. Бельская Л. Л. Песенное слово: Поэтическое мас­терство С.Есенина. М., 1990. С.110.
8. Тартаковский П. "Я еду учиться." "Персидские мотивы" Сергея Есенина и восточная классика. // В мире Есенина: Сб.статей. М., 1986. С.343.