Истоки песенного слова

К 120-летию Сергея Есенина

Владимир Балачан

3 октября 1995 года весь мир и особенно Рос­сия отметили 100-летие гениального художника слова, поэта Сергея Александровича Есенина. На торжествах, посвященных этому юбилею, присутствовало несколько десятков делегаций, как теперь принято говорить, из ближнего и дальнего зарубежья. Программа литературного и духовного праздника еле вместилась в пять дней - с 30 сентября по 4 октября. Примечатель­но, что в первый же день в Рязани прошло заседание клуба «Олимп» в областной библиотеке имени М. Горького на тему: «Павел Васильев и Сергей Есенин». Павел Николаевич Васильев, расстрелянный в 1937 году как антисемит и враг народа, - наш земляк. К великому сожалению, в это время мы находились еще в Омске.

2 октября мы, то есть Иван Кириллович Вик­торов - знаток и любитель русской литературы и творчества Есенина, в частности, - и ваш покор­ный слуга, в 10 часов утра по Москве приземли­лись в Домодедово. Великое спасибо ему и спон­сорам, кто не пожалел денег на эту поездку! Нас встретил Сергей Николаевич Бабурин, и, минуя Москву, мы поехали на его депутатской машине сразу же в Рязань и Константиново. Ехали мы не с пустыми руками - Дому-музею С. А. Есенина на родине поэта мы подарили его портрет, выпол­ненный Омским художником Анатолием Коненко на срезе макового зернышка, и миниатюрное издание размером примерно 2-2,5 сантиметра, в котором уместилось 182 стихотворения поэта. Вечером того же дня мы присутствовали в област­ном драмтеатре г. Рязани на торжественном засе­дании в честь 100-летия Сергея Есенина, которое вместе с концертом длилось около 4-х часов.

3 октября. Константиново. Много мне при­ходилось видеть народа на Шукшинских чте­ниях и других литературных праздниках, но такое 一 впервые. Почти весь берег Оки и приле­гающие к селу площади были буквально запру­жены автобусами и легковыми автомобилями. Народу — тьма-тьмущая! Несколько сотен тысяч. Чтобы не затеряться в этом людском океане, мы ходили, держась за руки. Песни, танцы, музыка, разговоры, чтение стихов 一 казалось, весь воздух был пронизан есенинским духом.

Неестественно «причесанное» и заасфальти­рованное накануне Константиново 一 первый раз я побывал на родине поэта в 1980 году 一 заполне­но многоголосьем и разноцветьем. Рассказывать о празднике, на мой взгляд, пустая трата време­ни и печатной площади 一 его надо видеть и слы­шать.

Что касается разговоров о жизни и смерти поэта: утром в православном храме села Константиново, где по-прежнему «колокольня без крес­та», была отслужена панихида «по убиенному рабу божьему Сергею».

Настоящий поэт, каковым был и есть Сергей Александрович Есенин, всегда глубже и муд­рее своих критиков. Во-первых, критик 一 не со­здатель художественного произведения, а всего лишь толкователь. И каждый критик растолко­вывает его, как говорится, со своей колокольни, нередко 一 с вершины и под официальную дудку государственной идеологии. Во-вторых, еще Ге­раклит Эфесский, один из основоположников материалистической философии, за несколько веков до новой эры говорил, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, потому что в каждый момент она становится новой 一 свежие притоки воды. Так же и критик не волен войти в душев­ное и духовное состояние поэта. Да и сам поэт не в силах «вернуться» в то душевное переживание, в ту стихию мысли и духа, когда он творил свои произведения. Поэтому критик объясняет читате­лю свое прочтение поэта.

Я закончил семилетку в начале пятидесятых годов. В то время в школьных учебниках Есениным даже и не пахло. Я познакомился с творчес­твом великого русского поэта, когда издательство «Художественная литература» (1966—1968) вы­пустило пятитомное собрание его сочинений. Во всяком случае, это 一 первые книги, из которых я узнал С. А. Есенина. Для меня открылся удиви­тельный, какой-то волшебный мир поэзии, через который я до сих пор смотрю на творчество вели­ких и незабвенных 一 А. С. Пушкина, М. Ю. Лер­монтова, Н. А. Некрасова...

С той поры и по сей день я часто перечитываю Сергея Есенина, но никогда не заучивал его стихов наизусть. Почему? Дело в том, что, когда заучива­ешь стихи любого поэта, необязательно Есенина, душа твоя находится в каком-то одном состоянии, и она фиксирует именно то восприятие стихов, и всякое новое прочтение, на мой взгляд, тяготится старым впечатлением. А душа-то 一 живая! А мир земной и небесный 一 всегда в движении.

Сергей Александрович Есенин родился 3 ок­тября (21 сентября по старому стилю) 1895 года в селе Константиново Кузьминской волости Рязан­ской губернии в глубоконабожной крестьянской семье, где свято чтили церковные праздники, ро­довые и семейные традиции, любили труд, землю, родину 一 большую и малую 一 это все от Бога. Все детство Сергей Александрович провел у деда и бабушки по матери. Вот как об этом рассказывает сам поэт: «Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о женихе, светлом госте из града неведомого.

Нянька 一 старуха приживальщица, которая ухаживала за мной, 一 рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крес­тьянские дети».

И далее:

«Дедушка пел мне песни старые, такие тягу­чие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю».

Таким образом, с малых лет Сережа Есенин впитывал в себя земное и небесное. Космическое начало мира органически переплелось в душе и сознании будущего поэта с земным продолже­нием его. Хлеб духовный и хлеб насущный, по мнению одного из критиков, для Сергея Алек­сандровича 一 одна краюха. «... Человек есть ни больше, ни меньше как чаша космических обособленностей», 一 пишет поэт в 1918 году в своей статье «Ключи Марии» с таким примечанием, что Мария на языке хлыстов шелапутского толка оз­начает душу.

Есенин, пожалуй, единственный из всех рус­ских поэтов, кто так сердечно и много, с такой душевной проникновенностью, с таким косми­ческим размахом и могуществом говорил о Руси. И само происхождение Руси он считал явлением космическим:

О Русь, Приснодева,
Поправшая смерть!
Из звездного чрева
Сошла ты на твердь.

Вообще, дыхание космоса чувствуется во многих и многих стихах и поэмах Есенина 一 пи­шет ли он о Руси, о чем сказано только что, или о крестьянском труде:

Плечьми трясем мы небо,
Руками зыбим мрак
И в тощий колос хлеба
Вдыхаем звездный злак...

Поэт видит в труде хлебороба-кормильца не только тяжелую 一 до седьмого пота! 一 работу, ее величие и значимость в жизни любого человека, но и ту космическую энергию, что связывает каж­дого из нас с мирозданием вечности:

Или вот - о родительском доме:
О Русь, о степь и ветры,
И ты, мой отчий дом!
На золотой повети
Гнездится вешний гром.

Сергею Есенину дано самой природой от земного, повседневного и бытового подниматься в своих стихах до космического и заповедного.

Вспомним:

Пахнет рыхлыми драченами,
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз...

И сопоставим:

Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Нам горьким стало молоко
Под этой ветхой кровлей...
Мы радугу тебе - дугой,
Полярный круг - на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную...

Кажется 一 несопоставимо! Тем не менее эти стихи о той же крестьянской хате, избе «простолюдина», увенчанной деревянным коньком на крыше, вернее, головой коня с фасадной сто­роны. Отметим, что в наши дни даже не укра­шенную ничем вершину крыши частного дома называют коньком. Сергей Александрович же уподобил крестьянскому дому весь земной шар.

Советские исследователи и критики Есенина, часто перебивая друг друга, писали и говорили по радио, мол, поэт восторженно воспринял совет­скую власть, делая упор на красного коня, кото­рый вывезет шар земной на колею иную. Может, это делалось в угоду тогдашней идеологии, в чем, конечно же, греха большого не было, ибо это по­могало более полному выходу в свет произведений поэта. Может, таково было прочтение поэмы «Пантократор», ибо в обществе «воинственных безбож­ников» чувствовать и мыслить по-другому было просто неприлично. Цитировали же восторженно:

Небо - как колокол,
Месяц - язык,
Мать моя - родина,
Я - большевик.

Сколько едкой и жгучей иронии в этом чет­веростишии! С таким же успехом и сарказмом и я, родившийся и проживший полвека при совет­ской власти, мог воскликнуть после августовских событий 1991 года:

Мать моя - родина,
Я - демократ!

А какая издевка слышится по отношению к новой власти, какая боль за родной народ, за порушенное и разоренное Отечество сквозит в этих строках!

Я слушаю. Я в памяти смотрю,
О чем крестьянская судачит оголь.
- С Советской властью жить нам по нутрю...
Теперь бы ситцу... Да гвоздей немного...

Особо примечательно здесь «по нутрю»...

Однако вернемся к «Пантократору». Какую «колею иную» видит поэт?

Хвостом к земле ты прицепись,
С зари отчалься гривой.
За эти тучи, эту высь
Скачи к стране счастливой.

Так что «страна счастливая» - там, за туча­ми. Скорее всего, в Царстве Небесном.

И пусть они, те, кто во мгле
Нас пьют лампадой в небе,
Увидят со своих полей,
Что мы к ним в гости едем.

Чтобы глубже и яснее разобраться в чет­вертой главе «Пантократора» и других стихотворениях и поэмах Сергея Александровича Есе­нина, обратимся к его статье «Ключи Марии», написанной в 1918 году, когда поэту было всего лишь 23 года.

Вспомним историю. В то время уже остро и осязаемо чувствовалось вулканическое обжигающее дыхание идеологического, социального и национального брожения общества. Около твор­ческих мастерских, в частности возле «поэтичес­ких кузниц» или, точнее будет сказано, храмов, собирались толпы литературных шарлатанов и околоточных, молча или с «агитками Бедного Демьяна» и Владимира Маяковского, спешно копавших «братскую могилу» русской идее, го­сударственности, многовековому общественному укладу, национальной культуре, духовности и т. п., также поспешно заменяя все это атрибу­тами пролетарской красной эстетики. Позднее Сергей Александрович назовет их «фабриканта­ми штампа».

В «Ключах Марии», на мой взгляд, поэт хо­тел показать сущность русского национального гения, что рождение художественного образа в литературе - это такое же чудо, как происхожде­ние органической жизни в природе, и тем самым обратить внимание косноязычной пишущей бра­тии на свои симпатии и неприятия как в поэзии, так и в жизни.

Вдумайтесь, о чем пишет он в своей ста­тье, и вам приоткроются первородные тайны есенинского гения. «Первое, что внесли нам западные славяне, - это есть письменность. Они передали нам знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это - знаки выражения духа, те самые знаки, из которых простолюдин составил свою из­бяную литургию.

Изба простолюдина - это символ понятий и отношений к миру, выработанных еще до него его отцами и предками, которые неосязаемый и дале­кий мир подчинили себе уподоблениями вещам их кротких очагов. Вот потому-то в наших песнях и сказках мир слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где каждое движение живет, преображаясь.

Красный угол, например, в избе есть уподоб­ление заре, потолок - небесному своду, а мати­ца - Млечному Пути...

Представление о воздушном мире не может обойтись без средств земной обстановки, земля одинакова кругом, то, что видит перс, то видит и чукот, поэтому грамота одинакова...

Самостоятельность линий может быть лишь только в устремлении духа, и чем каждое племя резче отделялось друг от друга бытовым положе­нием, тем резче вырисовывались их особеннос­ти... Устремление не одинаково, в зависимос­ти от этого, конечно, не одинаковы и средства. Вавилонянам через то, что на пастбищах туч Оаннес пас быка-солнце... нужна была башня. Русскому же уму через то, что Перун и Даждь- бог пели стрелами Стрибога о вселенском дубе, нужен был всего лишь с запрокинутой головой в небо конек на кровле. Но то, что средства земли принадлежат всем, так же ясно, как всем равно греет солнце, дует ветер и ворожит луна».

Вот откуда он, красный конь, которого поэт призывал: «Впрягись в земли оглобли...» Это 一 красное солнышко! Деревянная изба! А не штампованная большевистская символика! Кстати будет сказано, что по библейским преданиям иудеи Понтия Пилата вели Иисуса Христа на распятие под красным знаменем...

II

Мир земной и небесный - раздвоен: Хрис­тос - Антихрист, день - ночь, добро - зло, жизнь - смерть и т. д. и т. д. Однако эта раздвоенность мира живет и в узловом переплетении взаимодействует. Сергей Александрович, конечно же, хорошо это понимал и глубоко чувствовал:

Но коль черти в душе гнездились -
Значит, ангелы жили в ней.

Стихи и поэмы я цитирую по репринтному воспроизведению собрания сочинений Сергея Есенина в 3-х томах, составленному еще при жиз­ни самим поэтом и выпущенному в свет Государст­венным издательством в 1926 году.

Примером такого узлового переплетения про­тивоположностей является дерево: заземленность корней и устремленность в небо ствола и ветвистой вершины - как антенна связи с энергетической вечностью космоса. Есенин хорошо знал и любил языческую Русь - древлянскую, когда наши дале­кие предки поклонялись не богу-человеку, а дере­ву. Не случайно в «Ключах Марии» он цитирует Даниила Заточника: «Тело составляется жилами, яко древо корением. По ним же тече сок и кровь, иже память воды». К этому следует добавить, по утверждениям ученых, наших современников, что дерево, как и человек, состоит из 23-х химических элементов, только - в разных пропорциях, дерево переносит те же самые болезни, что и человек.

Видимо, Сергей Александрович всем своим нутром чувствовал эту «кровную» связь: у него де­ревья разговаривают, думают, принимают дейст­вия и черты человеческого характера, иногда, правда, - животных:

Там, где капустные грядки
Красной водой поливает восход,
Клененочек маленький матки
Зеленое вымя сосет.

Заметим, что это стихотворение написано пятнадцатилетним отроком в 1910 году. Далее в своем творчестве поэт «очеловечил» дерево, а человека наделил чертами поведения и состоя­ния дерева: «Ах, увял головы моей куст», «Скоро мне без листвы холодеть...», «Облетает моя го­лова...», «Как дерево роняет тихо листья, Так я роняю грустные слова...»

А насколько щемяще-пронзительно сказано это:

Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

А вот вам деревья с человеческим поведени­ем и состоянием:

Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят...

Тот же клен, который, «Как пьяный сторож, выйдя на дорогу, Утонул в «сугробе, приморозил ногу...», в другом стихотворении является миру в образе могучего былинного богатыря или нашего ветерана войны:

Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.

Всей силой своего могучего таланта поэт сражался в то разрушительное время за духов­ную чистоту Руси, за ее мирное благополучие, и он физически и морально готов был «сподобиться такой судьбе», потому и продолжает:

Тот старый клен
Головой на меня похож.

Какой мощный природный узел в «инвер­сии» образа: дерево - человек, человек - дерево!

Очеловечивая дерево или уподобляя дереву человека, поэт как бы держит постоянную связь со Вселенной, в его стихах преобладают вертикаль­ные линии: земля - небо, небо - земля. Поэтому, на мой взгляд, не случайно в образной системе Есенина преобладает дерево. Сергей Алексан­дрович, видимо, нутром чувствовал, что дере­во - источник жизни, к чему только в 1954 году пришел Всемирный конгресс лесоводов, состояв­шийся в Индии: «Будет лес - будет влага, будет влага - будет хлеб, будет хлеб - будет жизнь!»

Вернемся к «Ключам Марии»: «Мы видим, пишет поэт, анализируя образную систему Бояна, автора «Слова о полку Игореве», что у него внут­ри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соко­лом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное, непоколебимое древо (выделено мной - В. Б.), на ветвях которого растут плоды дум и образов.

Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра, именем Стрибога или Борея в наших мифологиях земного шара есть не что иное, как творческая ориентация наших предков в царстве космических тайн...».

III

Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою...

Предваряя эти строки, Корнелий Зелинс­кий пишет: «... Сторона его жизненных впечат­лений находилась в кричащем противоречии со всем светлым, гуманным и красивым, что составляет основу его лирики, и особенно в проти­воречии с идеалами революции». Убедительно? Конечно!

Можно объяснить эти строки по-другому, как, например, это сделал известный критик, доктор филологии А. А. Михайлов: «...К этому прошлому в себе выражено критическое отноше­ние. Не отказываясь от прошлого, скорбя по нем, но и гордясь им («Вихрь нарядил мою судьбу в зо­лототканое цветенье»), поэт решительно отделяет себя от тех людей, которые оказались «как отрубь в решете...», которые «в самих себе умрут», с кото­рыми ему не по пути».

И в этом, как говорится, есть сермяжная правда.

Наиболее близок, с моей точки зрения, к ис­тинному толкованию этих строк знакомый Сергея Есенина по Баку, писатель Владимир Швейцер: «Свет и мрак жили рядом в этой противоречивой, болезненно чувствительной, болезненно рани­мой душе...». («Воспоминания о Сергее Есенине». «Московский рабочий». 1965.).

Всякий художник, словно хронолог, имею­щий точку отсчета, рисуя или описывая предмет творческого внимания, выбирает себе угол зре­ния или точку, с которой можно было бы хорошо рассмотреть изображаемые события или объекты. На мой взгляд, поскольку в творчестве Есенина преобладают вертикальные линии, поэт смотрел на «Русь уходящую» с космической высоты небес­ными глазами. Думать так мне разрешает одна строка этого стихотворения-поэмы: «Друзья! Дру­зья! Какой раскол в стране, какая грусть в кипе­нии веселом!» У гениальных людей нет в творчес­тве ничего случайного или наносного. И, конечно же, чтобы окинуть взором «шестую часть земли с названьем кратким «Русь», нужна приличная высота. И он достиг ее в своем творческом вооб­ражении, и увидел поэт, заботник и страдалец Руси, что древо-то жизни без ствола и вершины, остались одни корни да маленький пенек, на­поминающий, что когда-то на этом месте росло могучее Древо жизни, ибо крона - это духовная часть дерева.

История знает, что в 1918 году среди ряда разрушительных документов В.И. Ленин под­писал два «драконовских» Декрета. По одному из них Церковь отделили от государства, а шко­лу 一 от Церкви. Началось уничтожение почти тысячелетней духовной культуры. По другому, который мало кто знал, но который действовал с жестокой безукоризненностью, все, кто неодобри­тельно отзывался 一 устно или письменно 一 о руко­водителях партии, государства или ГПУ, евреях, приехавших в значительной своей части из-за границы, объявлялись антисемитами, русскими фашистами. Они подвергались суровой расправе вплоть до расстрела...

У читателей может сложиться впечатление, что я стараюсь как-то оговорить, опорочить советскую власть и большевистскую, марксистско-ленинскую идеологию. Ни в коем случае! Я раз­мышляю о гениальном русском поэте, опираясь на его творчество и исторические факты.

Исследователи жизни и творчества Есенина доносят до нас такую, документально подтвержден­ную, информацию: Сергей Александрович вернул­ся из-за границы 3 августа 1923 года, а 20 ноября вместе с Алексеем Ганиным, Сергеем Клычковым и Петром Орешиным был арестован и обвинен в антисемитизме. Скрываясь в профилактории име­ни Шумской от преследования, поэт писал:

Защити меня, влага нежная,
Май мой синий, июнь голубой,
Одолели нас люди заезжие,
А своих не пускают домой.

11 ноября 1924 года чекисты арестовали че­тырнадцать литераторов, художников и врачей, якобы создавших «Орден русских фашистов». После «разговора» на Лубянке двое потеряли рас­судок. Алексея Ганина признали невменяемым. Тем не менее он и четверо его товарищей были расстреляны. Есенина кто-то предупредил, и он уехал в Баку. По счастливой случайности не попа­ли в «союз злодеев» И. Приблудный, П. Орешин, Н. Клюев, С. Клычков 一 их не оказалось в Москве.

Однако вернемся к начатому разговору. Че­ловек 一 по своей земной сути 一 живет будущим, опираясь на фундамент прошлого. Вспомним А.С. Пушкина: «надежды юношей питают». Или: «Ты в любви не минувшим, а новым богат...» (Ю.П. Кузнецов).

Всей своей русской духовной натурой Сергей Александрович не принял Октябрьского переворота с его инородной разрушительной идеоло­гией, красным террором, осквернением русских национальных святынь. Еще в 1919 году поэт с болью и горечью писал:

Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.

Или:

Русь моя, деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай...

Вернувшись из Америки, где собрался весь неудачливый мир Европы, авантюристы самых низших марок, где «владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным во­просам...», где «искусство... на самой низшей сте­пени развития», Есенин увидел в России картину не менее удручающую: разграбление музеев и церквей, библиотек и архивов, вывоз за границу золотого запаса и национальных ценностей. Тут невольно схватишься за голову. Еще в Америке он начал писать «Страну негодяев»:

Пустая забава, одни разговоры.
Ну что же, ну что же вы взяли взамен?
Пришли те же жулики, те же воры
И законом революции всех взяли в плен.

Кстати будет сказано, у великого русского поэта Сергея Александровича Есенина не было в России своего дома. Несколько раз обращал­ся он к власть имущим по этому поводу, и всякий раз ему отказывали в самом необходимом 一 крыше над головой. Таким образом, поэт не увидел ни ду­ховного, ни материального будущего ни для себя, ни для России. Вот, на мой взгляд, откуда оно:

...Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Не за что зацепиться!

Цитирую Эдуарда Хлысталова, полковника милиции, до ухода в отставку работал на знаменитой Петровке, 38, вел «Дела» по сложным и опасным для общества преступлениям, по его очерку «Тайна гостиницы «Англетер»: «Изучив жизнь Есенина после возвращения из-за грани­цы буквально по дням, я не перестаю удивляться его способностям: писать стихи в самых неподхо­дящих для этого местах. Внутренняя тюрьма Лу­бянки, приемный покой Московского уголовного розыска, камера предварительного заключения в ряде отделений милиции, две больницы...»

Однако продолжим стихотворение-поэму «Русь уходящая»:

Но есть иные люди.
Те
Еще несчастней и забытей.
Они, как отрубь в решете,
Средь непонятных им событий.

Как видно из этого, Сергей Александрович ценил духовную часть жизни выше материаль­ной. Казалось бы, без крыши над головой, за­травленный прислужниками большевистского престола: «Ежедневно печатались статьи, за­метки, фельетоны, авторы которых требовали... строгого наказания антисемита. У народа нача­ли формировать мнение, что Есенин - хулиган, пьяница, подкулачник...» (Э. Хлысталов) - тем не менее поэт считал, что есть люди «еще несчастней и забытей».

IV

Вернувшись из-за границы, Есенин со свойс­твенной ему прямотой и мощью природного таланта вступает в единоборство со звериной сутью идеологии большевизма. Он пишет статью «Рос­сияне», «которую я (Э. Хлысталов) впервые напе­чатал в журнале «Москва» № 8 за 1990 год:

«Не было омерзительнее и паскуднее вре­мени в литературной жизни, чем время, в кото­рое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед про­летариатом, но ничуть перед искусством. Вырабо­тав себе точку зрения общего фронта, где всякий туман может казаться для близоруких глаз за опасное войско, эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы. Давно стало явным фактом, как бы ни хвалил и ни рекомен­довал Троцкий разных Безымянских, что проле­тарскому искусству грош цена...»

В своем творчестве поэт все чаще обращается порой к нелицеприятным земным реалиям, чаще стали появляться горизонтальные линии и плос­кости, реже - вертикальные. Впервые в его сти­хах появляются Маркс, Энгельс, Ленин, Троцкий и др. Но в какой подаче! И, вообще, мне кажется, что все творчество Есенина можно разделить на до поездки за границу и на - после.

В «Стране негодяев»:

Мне хочется вызвать тех,
Что на Марксе жиреют, как янки.

В «Возвращении на родину»:

О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.

В «Руси бесприютной»:

И потому крестьянин
С водки штофа,
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
Как на Саваофа,
Пуская Ленину
В глаза табачный дым.

Но в этом же стихотворении-поэме есть до боли пронзительные строки:

Но есть на этой
Горестной земле,
Что всеми добрыми
И злыми позабыты.
Мальчишки лет семи-восьми
Снуют средь штатов без призора
Бестелыми корявыми костьми, -
Они нам знак
Тяжелого укора.

Вождям и трубачам большевистской Рос­сии такие строки, естественно, не по «нутрю». 20 февраля 1924 года выносится постановле­ние об аресте Сергея Есенина. Э. Хлысталов: «Десять уголовных дел, имевшихся в милиции и ГПУ на Есенина, были прекращены, а арест отменен только после сообщения в газетах о его гибели - 30 декабря 1925 года». Поэт вынужден был вести подпольный образ жизни: скрывался в больницах, на Кавказе, на квартирах надежных друзей и, видя, как русла культурных течений заполняются дешевенькой нерусью, а истинные духовные ценности подменяются ложными, с го­речью писал:

Я очутился в узком промежутке.
Ведь я мог дать
Не то, что дал,
Что мне давалось ради шутки.

Поэт был полон творческих замыслов и на­дежд на будущее. Вот строки из автобиографии: «Но я думаю, мне пока еще рано подводить ка­кие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди». Поэт хорошо понимал свое истин­ное положение в стране и в искусстве. Обращаясь к великому Пушкину на Тверском, он сказал:

Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь...

Видимо, в часы какой-то душевной непогоды или в связи с очередным арестом поэт как будто бы смиряется с «драконовскими» порядками в стране:

Приемлю все.
Как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам...

Это Есенин-то?!

Отдам всю душу октябрю и маю...

Заметьте: «октябрю» и «маю» написаны с ма­ленькой буквы. Эти слова в то время писались и печатались только с заглавных букв! Значит, в этом что-то есть. Что? Попробуем разобраться в этом чуть ниже, а пока дочитаем начатое:

Но только лиры милой не отдам.
Я не отдам ее в чужие руки -

Далее следует:

Ни матери, ни другу, ни жене...

Я всегда «спотыкался» на этой строке. Почему руки матери, друга и жены - чужие? Почему такое пренебрежение к самым близким людям, которые окружают каждого из нас? Тем более что в самое трудное время в своей жизни, скрываясь от проле­тарских околоточных в Шереметьевской больнице, он обратился именно к матери: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я... Ты одна мне помощь и отра­да, Ты одна мне несказанный свет», - поскольку примерно годом раньше поэт заявил:

Стыдно мне, что я в бога не верил,
Горько мне, что не верю теперь.

Каким образом руки матери, друга и жены оказались в книге чужими - загадка. В крайнем случае можно предположить, и предположить вполне логично, что Есенин мог бы сказать: в другие руки... И это не нарушало бы ритм сти­хотворения. Однако не будем гадать. Дело в том, что «Собрание стихотворений» Сергей Алексан­дрович готовил в 1925 году, а вышло оно в свет после гибели поэта - в 26-м. Думаю, что в акаде­мическом издании, которое готовилось к юбилею поэта, на многие нюансы его творчества пролился истинно благородный свет.

Донес же до широкого читателя Евгений Иванович Наумов в своей книге «Сергей Есенин. Жизнь и творчество» такой факт: стихотворение «Метель» в оригинале имеет совершенно другое по сути своей начало:

Прядите, дни, свою былую пряжу,
Живой души не перестроить ввек.
Знать, потому
И с Марксом я не слажу,
Что он чужой мне,
Скучный человек.
Хочу читать, а книга выпадает,
Долит зевота,
Так и клонит в сон...

Всё логично. Всё, кажется, на своих местах, и весь остальной текст (или монолог) выстроен ров­но и убедительно. Вот как этот казус объясняет Евгений Наумов: «Приведенная строфа не зачер­кнута в автографе Есенина. Однако на каком-то этапе авторской работы (авторской ли? - В.Б.) Есенин заменил эту первую строфу другой, кото­рая сейчас и печатается во всех изданиях.

Сомневаюсь, что сам Есенин мог выправить эту строфу. Он умер, вернее, его убили, в двадцать пятом году, а книга вышла в 1926-м. И если вдуматься в эту строфу, то невольно приходишь к неизбежному выводу, что она написана другой рукой. Подумайте и сравните:

Прядите, дни, свою былую пряжу,
Живой души не перестроить ввек,
Нет!
Никогда с собой я не полажу -
Себе, любимому,
Чужой я человек.

За этой строфой следует: «Хочу читать, а кни­га выпадает...» и т. д. по тексту. Ранее, не зная начала «Метели», я часто задавал себе вопросы: откуда взялась книга? Что за книга? Почему кло­нит в сон? И только дочитав до конца, можно уз­нать, что книга эта - «Капитал». Сергей Алексан­дрович никогда не писал ребусами и загадками, каждое его стихотворение понятно от начала до конца, высвеченное духовной образной сутью - до солнечного сияния - изнутри. А можно ли со­гласиться с тем, что поэт «на каком-то этапе рабо­ты... заменил...» и т. д.?

Вспомним:

Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
(1922 г.)

Или более решительное:

Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
(1924 г.)

А слова «себе, любимому, чужой я человек» - не выдерживают никакой критики. Значит, это уже посмертная и - увы! - как мы теперь знаем, далеко не последняя зуботычина великому русс­кому поэту. Сергей Александрович умел подавать в стихах и поэмах свое отношение к миру, проис­ходящим событиям и людям, особенно в послед­ние два года своей короткой жизни, по принципу известной народной мудрости: умный поймет, а дурак и в голову не возьмет. В те годы поэту жи­лось невыносимо трудно: надо было кормить и одевать сестер, помогать матери и своим детям.

Великий Пушкин подсказал своему вели­кому соотечественнику: «Увы! талант не прода­ется, но можно рукопись продать...» А что для этого надо было? Немного потрафить режиму. А как же ладить тогда со своей совестью? Но еще в 1918 году им было сказано:

Наша вера - в силе.
Наша правда - в нас!

И «самый лучший поэт» в условиях жесто­чайшего духовного и физического террора нахо­дит художественные средства и приемы, чтобы показать настоящую правду жизни и истории России. Ярчайшим примером такого ювелирного мастерства служит, на мой взгляд, стихотворе­ние «Капитан земли». В нем есть все или почти все атрибуты тогдашней и последующей канони­зации большевистских вождей: тут и «воздетая рука», и «мальчик из Симбирска», и он «много мыслил», и «никого не ставил к стенке» и т. д. Но вот она, горькая правда революционной России:

Ведь, собранная
С разных стран,
Вся партия – его
Матросы.

Вспомните:

Одолели нас люди заезжие,
А своих не пускают домой...

За такие высказывания в то время «пришива­ли» антисемитизм, который карался Декретом.

Однако поскольку «мальчик из Симбирс­ка стал рулевым своей страны», России, стало быть, тогда где же русские люди, россияне? Вся команда, как принято сегодня говорить, «собранная с разных стран». Вероятно, Есенин имел в виду тех пассажиров пломбированных вагонов, которые через линию фронта приеха­ли в Россию, чтобы править страной и русским народом. Их было 172 «пламенных революцио­нера». Пожалуй, нет на земле такого человека, который бы не знал, что есть на корабле еще и трюмы. Но «матросы» эти, для которых «где хорошо 一 там и родина», не смогли и никогда не смогли бы запретить Сергею Есенину и лю­бому другому любить свою родину, потому что любовь 一 это все-таки явление Вселенской энергетической силы и духа.

Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть,-
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».

И тут космический взгляд поэта уже на всю планету, где есть «шестая часть земли», и твердое заявление о том, что он будет любить и «воспе­вать» Русь не только в дни национальной и соци­альной угрозы, но и тогда, когда «пройдет вражда племен». Обратите внимание: не классовая враж­да, не вражда красных и белых и т. п. 一 полити­ческие штампы, что тогда были в обиходе боль­шевистских идеологов и охранников. А именно «вражда племен»! С великим даром природного мастерства виртуозной работы над словом поэт легко мог употребить эти понятия, потому что слово «племен» в структуре стихотворения, гово­ря строительным языком, не имеет технологичес­кого опорного значения.

«Живой души не перестроить ввек», 一 ска­зал поэт перед самой своей гибелью, что явля­ется для нас убедительным подтверждением его Духовной программы, высказанной еще в «Ключах Марии» в 1918 году: «То, что сейчас являет­ся нашим глазам в строительстве пролетарской культуры, мы называем: «Ной выпускает воро­на». Мы знаем, что крылья ворона тяжелы, путь его недалек, он упадет, не только не долетев до материка, но даже и не увидев его, мы знаем, что он не вернется, знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем 一 образом, кры­лья которого спаяны верой человека не от клас­сового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности».

Да сбудется когда-нибудь пророчество поэта!

Теперешние «демократы» подобно своим большевистским предшественникам, как сороки, тараторят на каждом углу: «Коммунисты «осоветили» Есенина! Коммунисты «осоветили» Есени­на!..» Нет, господа нехорошие! Сергей Алексан­дрович Есенин никогда не был ни «кулацким», ни «упадочным», ни «замечательным советским поэтом» 一 он был, есть и останется на века наци­ональным гением великого русского народа!

Омск - Константиново - Рязань - Омск Октябрь 1995 г. - март 2015 г.