Субъективация авторского повествования в романе М. Пришвина «Кащеева цепь»

Л. А. Мямлина

"Глобальный интерес к проблеме субъективного фактора в художественном тексте, напряженное внимание к созидающему сознающему "я" обусловлены различными причинами, к числу которых следует прежде всего отнести антропоцентричность искусства вообще и словесного искусства в частности" (3, с. 70).

Однако подлинной первопричиной столь пристального внимания к "поискам субъекта", на наш взгляд, являются идеи философии уходящего столетия: "Вся философия нового времени в главном течении своем - попытка самопонимания, а ее история - это история борьбы за смысл человека" (6, с. 250).

В связи с этим особый интерес для исследования представляет автобиографическое произведение. Именно в нем отчетливо проявляется динамика развития авторского самопознания. Это творческий путь в миниатюре, творческая эволюция писателя. Попытка анализа автобиографического произведения - это возможность открытия некоторых секретов его творческой лаборатории.

"Кащеева цепь" М. Пришвина - не просто одно из центральных произведений писателя, это книга, в которой исследуется рождение творческой личности. Более того, писатель в романе показал процесс создания автобиографического произведения, попытался сделать героем самого себя, посмотрел на себя со стороны, осмыслил и оценил свои поступки, свое поведение.

Строя произведение на личных воспоминаниях, автор неоднократно обосновывал право писать о себе, себя сделать героем, чувствовать себя первым своим читателем, оценивающим то, что написано.

Цепочка, соединяющая автора со своим глубинным "я", оказалась "сильнее, чем вся великая цепь" (8, т. 1, с. 46).

Своеобразие творчества М. Пришвина, на наш взгляд, проявляется в весьма актуализированной антропоцентричности стиля. Признание субъективности в качестве стилеобразующего фактора в определенной мере связано с тем, что в центре многих произведений писателя - внимание к своему глубинному "я", самосознанию, творческому поведению, в котором правда неотделима от правды внутренних переживаний.

В этой связи многие произведения М. Пришвина несут печать напряженных философских раздумий, связанных с вечными поисками жизненной правды. Автор, принявший мир как тайну, мучительно раздумывает о собственном "я", его художественные искания связаны с материализацией духовного процесса, с мучительными раздумьями о себе, об источниках творческого сознания.

Важную роль в субъективации произведения играет местоимение "я". По сути дела это отправная точка проявления автора в своем произведении. Все остальное является вспомогательным, производным от этого местоимения, между тем роль этого местоимения часто недооценивается. Язык располагает целой системой средств выражения этого значения. Сюда относятся: интонация, словопорядок, специальные конструкции, повторы, частицы, междометия, вводные слова и вводные сочетания слов, вводные предложения. В этом перечне, отмечала Г. Я. Солганик, "не названо главное, центральное средство, объединяющее и определяющее все остальные, - местоимение я" (9, с. 175). По мнению Е. А. Поповой, "не местоимение "я" создает антропоцентричность текста, а сущность этого "я", порождающая AM и модальный дейксис" (7, с. 6).

Местоимение "я" в сочетании с авторизующими глаголами образует субъективный центр произведения.

Сочетаясь с авторизующими глаголами и другими частями речи, в которых актуализируется семантика чувств, состояния, переживания, мысли местоимение "я" дает возможность автору вполне проявиться в произведении: "Я не поверил своим глазам, - подумал, мне это чудится, а заяц как ни в чем не бывало сидел на той самой ступеньке, где так часто, бывало, я сам любил под вечер присесть" (8, т. 1, с. 19), "Я знал историю этого дома, собирался давно ее написать, материалы были прекрасные, а главного лица не было; как я ни бился, герой не показывался" (8, т. 1, с. 19), "Я пробовал думать о множестве замечательных людей" (8, т. 1, с. 19), "вспомнив про это, отказался от старика: невозможно же, правда, сделать героем большого романа человека, заключенного в кругу двенадцати добрых дел" (8, т. 1, с. 20).

Повествование в произведении строится на колебаниях от первого лица к третьему. При этом распадается единство образа повествователя:

"Бывает, при переломах душевных сосредоточишься в себе, и вот начинает все нажитое отлетать, как скорлупки. И со мной раз так было: все отлетело, и вышел маленький мальчик Курымушка у постели своего больного отца" (8, т. 1, с. 31).

Повествователь отчуждается от себя уже в детстве, однако показывается в общем, как бы одно лицо и одно дело творчества. Наименования героя - "Курымушка", "мальчик", "Алпатов" - отражают трансформации "я" повествователя.

Можно заметить, что местоимение "я" и местоимение "он", относящиеся к Мише Алпатову, разделены только временным планом. То, что было "он" - прошлое, а то, что совпадает со временем написания романа, как правило - "я". В основной части, где вспоминается о прошлом, используется местоимение "он": "Но что он видел через форточку, было только слабым отблеском действительного великолепия и славы земной" (8, т. 1, с. 302-303), "Он решил, что эта барышня должна ему в чем-то мешать, и задумал на вокзале от нее улизнуть" (8, т. 1, с. 132), "Если бы только он знал, что его таинственная Инна была самая близкая девушка Инне Беляевой!" (8, т. 1, с. 312).

В художественное пространство романа включены вставные тексты, представляющие собой рассуждения о романе, о самом себе. Эти рассуждения совпадают с моментом речи, и в них используется местоимение "я": "С тех пор как я задумал свой старый роман "Кащеева цепь" сделать автобиографическим и, значит, героем в нем выставить самого себя ко мне в роман постучалась сама правда" (8, т. 1, с. 76), "А то как же без правды я удержал бы себя в автобиографическом романе героем (8, т. 1, с. 76), "Давно я так про себя думаю о правде и вымысле" (8, т. 1, с. 77).

Попытка анализа семантики глаголов, употребляемых с местоимением "я", приводит к выводу, что, в основной своей массе, автор использует глагол психической деятельности. Они подразделяются на следующие классы:

1) глаголы восприятия и ощущения;
2) глаголы мышления;
3) глаголы знания;
4) глаголы памяти.

Следует отметить, что более востребованными являются глаголы интеллектуальной деятельности. Глаголы ощущения обозначают отражение в сознании биологически обусловленных сигналов о внутреннем состоянии организма. Глаголы восприятия, в отличие от глаголов ощущения, обозначают отражение сознанием человека внешней среды, свойств и предметов внешнего мира. Одни из них указывают на восприятие, осуществляемое с помощью определенных органов чувств. "Я" автора, героя ощущает себя в нерасторжимой целостности с "я" мировым, космическим. Этим иногда обусловлена сложность разграничения ощущения своего "я" и восприятия "я" внешнего: "Читая по-новому "Кащееву цепь", я только слушал правду, которая стучалась ко мне независимо от горячего текущего времени" (8, т. 1, с. 78), "Всю свою жизнь я чувствовал недостаток такого отца, и, мне кажется, в своих скитаниях и по земле, и по людям, и по книгам я искал себе такого отца-наставника" (8, т. 1, с. 29), "Особенно сильный позор я переживал, когда, выгнанный из гимназии, сам своей рукой отпарывал блестящие серебряные пуговицы шинели и пришивал на их место обыкновенные черные" (8, т. 1, с. 127).

Собственно глаголы мышления делятся на два подкласса. Первый из них связан с интеллектуальной деятельностью, а второй - с ее результатами (глаголы знания, памяти). Глаголы, обозначающие мыслительные процессы в разных аспектах и сопровождающие эти процессы волевые акты сознания, при всем своем разнообразии объединяются общим значением "осуществлять процесс мышления". Их обилие объясняется философскими исканиями писателя, реализованными в художественном мире: "Часто я раздумывал, сидя в этом огромном кресле" (8, т. 1, с. 31), "Еще я так думаю, о вторых именах и о первых, что первое от тебя никак не зависит, и когда его давали кому-то, это родовое имя, ты еще не существовал" (8, т. 1, с. 25), "Отцовские маргаритки я нахожу в траве и думаю - это непременно отцовские, потому что матери уже было некогда заниматься цветами" (8, т. 1, 47).

Глаголы знания обозначают результат деятельности человека или приобретение знаний в процессе такой деятельности. Они связаны с интеллектуальной деятельностью, так как любое знание обусловлено работой мысли: "Я знаю, теперь мой путь подходит и роднится с тем, за что страдал так сильно и теперь бьется весь родной мой народ, заявляя всему миру, что ему не нужно чужой земли" (8, т. 1, 51), "В жизни нужно уметь бороть Голубого, я это знаю, не миновать этого" (8, т. 1, с. 51), "Было еще довольно светло, и я знаю, что наши обыкновенные зайцы в это время еще плотно лежали по дубовым кустарникам" (8, т. 1, с. 20).

Семантический класс глаголов памяти, тесно связанный с глаголами знания, обозначает хранение, утрату и восстановление в памяти какой-либо информации. Для Пришвина характерно родственное припоминание, узнавание окружающего "я": "Пришло время, правда постучалась ко мне, и я вспомнил, что не довел до конца давно когда-то начатый роман" (8, т. 1, с. 77), "Вот это-то и дает мне смелость говорить о самом себе, что я хорошо помню слова последнего гуртовщика Алпатова Дмитрия Ивановича" (8, т. 1, с. 129), "Вспоминаю, будто ездил он с Хренниковым" (8, т. 1, с. 130).

Пришвинское "я" - сложная динамическая структура. "Я" - это творческое начало, "я" - это "небывалое". Активное использование авторизирующих глаголов, глаголов с семантикой мышления, восприятия, ощущения говорит о напряженной внутренней работе. Преобладание интеллектуальных глаголов над глаголами ощущения, восприятия свидетельствует о философском осмыслении духовных, душевных порывов, анализе всей сложности проявления собственного "я".

Одна из удивительных особенностей романа в том, что субъект речи, субъект сознания и субъект наблюдения/восприятия - проекции авторского "я" - слиты. Диалог, который ведет автор, со своим "я", манифестируется в лирическом герое. Он имеет сложную структуру и происходит не только между автором и внутритекстовыми субъектами, но и между автором и читателем. Это способствует образованию гармонического равновесия повествовательных сфер автора и героя.

Итак, субъективация повествования в творчестве М. Пришвина играет важную роль. Она является особенностью художественного мира писателя. Средства выражения субъективации используются в различных целях и служат одним из способов построения художественного текста.

Основная цель обращения к субъективиции текста - это поиск своего самобытного "я", своей "самости". Субъективация текста не является самоцелью. Писатель хочет дойти до самых глубин, до последней точки своей души, выражаясь языком психоанализа, бессознательного.

На наш взгляд, этой тенденцией отмечена вся литература начала предыдущего столетия, а наиболее точно она проявляется в творчестве М. Пришвина.

Примечания

1. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972
2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986
3. Борисова Н. В. К вопросу о проблеме субъекта в художественном тексте // Культура умственного труда как педагогическая проблема. Межвуз. сб. науч. тр. М.: Прометей, 1997.
4. Борисова Н. В. К проблеме диалога "я и ты" в творчестве М. М. Пришвина // Сборник статей по языкознанию. К 70-летию проф. В. В. Щеулина. Липецк, 1997.
5. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.
6. Зотова А. Ф., Мельвиль Ю. К. Западная философия XX века. М., 1986.
7. Попова Е. А. Авторская модальность как средство выражения антропоцентричности текста: Дис... канд. филол. наук. Липецк, 1996.
8. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 6 т. М., 1956.
9. Солганик Г. Я. К проблеме модальности текста // Русский язык: Функционирование грамматических категорий: Текст и контекст. Виноградовские чтения ХII-ХIII. М., 1974.