Публицистическая поэма
Перевод Роберта Рождественского
Слова - наши тела.
У. Уитмен
Если слова - тела человечьи,
То еще больше они -
человечьи души.
Я слышу, как говоришь ты,
И знаю о том,
кто ты есть.
Слова, как и вещи, -
Изнашиваются и затупляются.
Поэтому,
перед тем как произнести,
Их надо затачивать и стирать с них пыль,
Как с картин.
Давайте говорить словами только большими
и только чистыми.
Детство
Мать
Я уже позабыл, наверно,
Как произносится это слово,
Потому что целых семнадцать лет
Мне назвать этим словом некого.
Семнадцать лет!
А ведь не было дня,
Чтоб я его не произносил - это слово,
Больше, чем сто раз в день?
- Мама, поесть!
- Мама, попить!
- Мама, холодно!
- Мама, больно!
- Мама, страшно!
Нет, не успел я забыть,
как произносится это слово -
Древнее, будто жизнь,
Вечное, как человек.
Потому что мне ничего не осталось,
Кроме воспоминаний и этого слова.
Взял я все, что успел,
Из усталых рук материнских:
Нрав ее взял и глаза
И веру святую в небо.
Не нашла она бога в костеле,
Хоть каждое воскресенье
Искала его, и не бог
Висел на стене избы.
Другим она видела бога,
В своей молитве забывшись.
Всем хотела его показать,
А прежде всего — сыну.
И вдруг — умирает мама!
Ты помоги, всемогущий!
Карающий перст, всемогущий,
От мамы ты отведи.
Ведь если подвластны горы тебе,
Созвездия и океаны,
Сделай так, чтоб погибла ненависть,
Чтоб жила любовь.
Если подвластны звери тебе,
Птицы, зло и добро, —
Сделай так, чтоб погибла неправда.
Чтоб жила справедливость.
Если подвластно небо тебе,
Ад, человек и земля,—
Сделай так, чтоб погибла смерть,
Чтоб жила жизнь!
Так молился я, так молился,
Что. наверно, любых злодеев
Разжалобила бы молитва!
А мать умерла.
Я из душной каморки выбежал,
Где и воздух, и свет, и вещи —
Все было смертью.
И удивился:
Заходило солнце торжественно.
Облака надо мной парили.
Пели птицы.
Пел соседский пастух.
Как? Ничего не случилось?
Но ведь я же сам видел смерть.
Но ведь смертью полна каморка!
Смерть, как большая черная птица,
реет вокруг меня.
Прячься, солнце, за тучу, уйди за лес, —
Смерть коснется тебя черным крылом,
И ты погибнешь.
Спрячьтесь, птицы, в гнездах, на чердаках!
Дунет смерть — и вы погибнете, птицы.
Спрячь свою песню, пастух, —
Смерть по земле гуляет.
Но солнце садилось медленно.
Но птицы пели.
Но пел соседский пастух.
Как?! Ничего не случилось?!
И тут я вспомнил о боге.
Если ты создал любовь.
То зачем сотворил ты ненависть?
Если ты создал правду.
Зачем ты придумал ложь?
Если ты создал жизнь.
То как не отсохли руки
У тебя, когда создавал ты смерть?
Если и вправду ты существуешь
И так всемогущ, —
Я прошу о чуде:
Сделай так. чтобы этим вечером
Поднялась моя мать
С одра.
Если сбудется чудо,
Я навеки стану твоим рабом
И буду славить имя твое.
Я вернулся домой,
И со мною вернулись горячая вера и надежда
великая,
А в комнатке женщины обмывали мамино тело
Для последней дороги.
Я смотрел на него —
такое родное и такое чужое.
Иссушенное болезнью и смертью измученное.
Я смотрел и ждал чуда.
Я смотрел па мамино тело, лежащее на еловой доске,
На руки, сложенные на груди.
Я смотрел и ждал чуда.
Ночь настала. Уже разошлись соседи.
И уснули, наплакавшись, сестры.
У трупа остались лишь я и смерть.
И две свечи.
Вот одна потухла.
О чем я думал?
Ждал чуда.
Если оно не свершится,
пока не погаснет вторая свеча, —
То тогда...
И я смотрел на свечу,
На свою надежду последнюю.
Я даже фитиль отщипнул,
чтоб свеча горела помедленней,
Чтоб у бога хватило времени для сотворения чуда.
Погасла свеча.
И что-то оборвалось во мне.
Не свершилось чуда.
Умерла не мама, а — бог.
И тогда я в окно посмотрел —
разгоралась заря.
..........................................................................
Мать!
Лишь очень недавно
Я постиг смысл ее смерти:
