Добрая мудрость сказки (О сказках Маршака)
Ю. Оснос
Мало кому удавалось безошибочно предугадывать долговечность творений искусства, их историческую судьбу. Даже прозорливый Белинский видел в Фениморе Купере великого художника, чьи произведения будут жить века. А Байрон предрекал великую славу Ли Ханту, ныне безвестному поэту, чье имя может служить разве что свидетельством ошибки гения.
Народное творчество — основа идей и образов сказок Маршака. Стародавним поверьям и бывальщинам он придает обновленный смысл и новую выразительность, вливает их в самостоятельно найденную драматическую форму. В сказках Маршака народное творчество уже неотделимо от творчества художника, фольклор — от высокой литературы. Демократизм народной сказки, ее ненависть к гнету и злу, любовь к добру и свободе приобретают под пером Маршака новое качество и новую окраску, становятся явственно и глубоко созвучными мыслям и делам социалистической современности.
Устное поэтическое творчество западных славян породило сказку о двенадцати месяцах, встреченных среди дремучего леса девушкой-крестьянкой.
В преданиях множества народов живет бессмертная и трогательная история сироты Золушки, жестоко угнетаемой злобной и скупой мачехой, но в конце концов награждаемой счастьем за терпеливость, за чистое, любящее сердце. Широко распространена в поэтических сказаниях человечества мысль о природе — могущественном друге людей. И в сказке «Двенадцать месяцев» своеобразно и прихотливо переплелись эти народные сюжеты.
Трудолюбивая, бескорыстная Падчерица, героиня пьесы, заботливо-бережна с природой. «В лес придет — зря ветки не сломает, спелую ягоду возьмет, а зеленую на кусте оставит — пусть себе зреет». И поэтому Падчерица «в лесу своя». Суровая и неприступная с Королевой, придворными, алчной Мачехой, замкнутая с равнодушным к ней Профессором, Природа говорит с Падчерицей на понятном языке, раскрывает перед ней теплые объятия. Ради Падчерицы Природа меняет ход времени, расцветает среди зимы весной. Ворон и его друзья спасают заблудившуюся Падчерицу, а Январь медлит с метелью, чтобы та успела добраться домой. Белки и зайцы безбоязненно играют на глазах у девушки в горелки, весело, в один голос хохочут с ней. Падчерица человечна с Природой, и в ответ сама Природа становится человечной.
Древняя народная мудрость по-новому осмыслена писателем и в драматической сказке «Горя бояться — счастья не видать». Никто на свете не избавлен от беды, радость сменяет горе, а горе приходит на смену радости.
Маршак рассказывает в пьесе о том, кто и как переносит беду. Оказывается, что честно, мужественно расправляется с «горем-злосчастьем» только труженик, человек из народа, солдат Иван Тарабанов. Лентяй и бездельник, царь жалко трусит перед обрушившейся на него невзгодой и старается взвалить ее на плечи других людей. Точно так же поступают Купец и Кулак. А закаленный жизнью, твердый духом, прямой и совестливый Тарабанов отважно борется с напастью, он не хочет избавляться от нее за чужой счет.
В древних поверьях об «умных вещах» Маршак увидел выражение исконной веры человечества в могущество свободного, несущего творческую радость труда.
Для Царя, Барина, Барыни, Генерала «скатерть-самобранка», «сапоги-скороходы», «шапка-невидимка» служат только для беспрепятственного самообогащения, беззаботного удовлетворения своих корыстных, эгоистических желаний. Простыми же людьми эти чудесные предметы воспринимаются как символы не обременительного, творческого труда. «Дудка — фью-фью» только по названию «самогудка». Прекрасные, нежные звуки она издает лишь в руках Музыканта, вкладывающего в игру жар своей души и свое дивное умение. В руках людей, для которых дудка даровая и бездушная потеха, она издает нелепое, уродливое хрипение.
«Умные вещи» в пьесе Маршака могут проявить свой «ум» и принести пользу людям, только если они будут всеобщим достоянием, а не собственностью властолюбивых или алчных. «Умные вещи должны из рук в руки переходить, — говорит Старик-кудесник. — Иначе они свой ум и свою силу потеряют». Очутившись во владении господ, «меч зинг-зенг» рубит головы направо и налево, причем не только чужим, но и своим. Сапоги-скороходы мгновенно обегают вокруг земли, но, оказавшись на ногах у прислужников царя, они теряют свою чудесную силу и калечат людей. И даже скатерть-самобранка, попав к неумелому владельцу, «разражается громовым ударом» и исторгает пламя. «Умные вещи» продавать, прятать, держать в сундуке, делать предметом похвальбы нельзя. Обращенные не на пользу людям, они становятся безумными, опасными, гибельными.
Маршак свободно совмещает в своих пьесах разнородные сказочные сюжеты, образы и стили, сообщая им новое единство. В пьесах его мирно уживаются самые отдаленные исторические эпохи, несхожие бытовые уклады, речевые особенности. Придавая всему этому идейную и художественную целостность, Маршак тем самым обогащает жизненное и образное содержание своих произведений.
В «Умных вещах» Барин и его домочадцы, Портные, Музыкант обрисованы в стиле западноевропейской сказки XVII—XVIII веков. Царь — наполовину русский сказочный царь, наполовину андерсеновский или гриммовский король. В пьесе фигурируют «село Малинино», «янки», «пироги и пышки с пылу, с жару», «гусли». Старик-кудесник явственно напоминает волшебника из «1001 ночи», но он называет другого героя «парень», а тот его «дедушка». Музыкант распевает «Во городе, во Муроме петух подрался с курами», что не мешает другому герою что-то промолвить о «фольклоре», а монарху осведомиться: «Адрес он оставил?», и призвать «собственный моего величества конвой».
Маршак обращает себе на службу самые разнообразные средства, завещанные мировой сказочной литературой. В «Горя бояться — счастья не видать» он, следуя характерной особенности русской сказки, приписывает царскому семейству черты крестьянского быта и крестьянскую речь. «Стучусь, стучусь, — жалуется принцесса Анфиса, — ну, думаю, угорели...». «Дайте-ка я вам волосики расчешу, — предлагает она самодержцу, — чай, не причесывались нынче».
Но если в народной сказке эта особенность отражала ограниченность крестьянских представлений о быте «господ» и содействовала доступности сказки для слушателей, у Маршака она вносит иронию, сообщает изображению царского семейства комическую окраску.
Но самое главное, определяющее в пьесах Маршака, — характеры. Именно в характерах выражено прежде всего то новое и глубоко индивидуальное, что вносит Маршак в сказочную литературу. Персонажи народных сказок зачастую почти условны. Они наделены немногими доминирующими чертами, выступают преимущественно как носители действия, ведущего слушателя к определенному моральному заключению. Часто сюжет сказки, ее смешные или поучительные события отодвигают характеры на второй план.
У Маршака характеры составляют идейно-художественную основу произведений. Маршак сообщает сказочным образам психологическую глубину, пластичность, объемность, придает им реалистическую полноту и жизненную достоверность. Его сказки являются благодарным материалом для театра, содержат превосходные роли для актеров и в равной степени обращены к детскому и взрослому зрителю.
Королева из «Двенадцати месяцев» — шедевр Маршака. Героиня сказки, участвующая во всех чудесах и волшебствах, Королева — живой, полнокровный образ избалованной, себялюбивой девчонки, которая становится настоящим бедствием для всех, кто вынужден с ней соприкасаться. Так, она просит Посла во время танцев «подставить ножку» Гофмейстерине: «Было бы так весело, если бы она растянулась посреди зала»; изводит людей бессмысленными прихотями, упрямством, грубостью. Своего учителя Профессора Королева доводит до изнеможения взбалмошностью, нерадивостью, мнимым непониманием уроков. Изображая Королеву, Маршак применяет все краски юмористической палитры — от иронической усмешки до весьма едкой сатиры.
В образе Королевы просвечивают черты деспотической, неразумной и, как явствует из всего содержания пьесы, враждебной народу власти. И благодаря тому, что носителем ее оказывается ребенок, даже не понимающий последствий своего произвола, порочная сущность этой власти выступает с особенной отчетливостью. Профессор, прочитав надпись Королевы на приговоре, говорит ей, что она совершила «грубую ошибку». Но Королеве даже не приходит в голову мысль о роковых последствиях своего поступка для живого, созданного из крови и плоти человека, чью судьбу она решила одним росчерком пера. Возможность ошибки она усматривает лишь в том, что писать нужно было «коз,нить», а не «казнить». Так забавное сказочное происшествие сгущается до многозначительного гротеска. Королева не видит ничего особенного и в том, чтобы напомнить неустанно пекущемуся о ней Профессору, что при желании она может отрубить голову и ему — «почему бы нет...».
Признаками деспотической, основанной на насилии и произволе власти, является и многие другие черты Королевы. Сюда относится ее непоколебимая уверенность в беспредельности своего могущества. Когда Королеве говорят, что согласно «закону природы» в январе не бывает подснежников, она, не колеблясь, отвечает: «Я издам новый закон природы». И искренне убеждена, что стоит ей приложить «большую печать» к соответствующему указу, как вслед за январем для всего мира настанет апрель. Символическое значение имеет и отрешенность героини Маршака от труда и жизни простых людей. Королева даже не знает, что от работы человеку может стать жарко. Расширяют значение образа Королевы и сатирически заостренные изречения юной правительницы: «Я люблю, когда со мной соглашаются», «Я всегда права», «Короли иногда любят, когда им говорят правду».
Сказочные образы приближенных Королевы с иной стороны раскрывают идею деспотической, чуждой народу власти. Фигуры придворных как бы олицетворяют социальные настроения и человеческие черты, которые побеждает эта власть: угодливость, холопство, показное благополучие, искательство, лесть. Гокда Королева, потешаясь над Гофмейстерианой, говорит ей на балу, что у той загорелось платье, Начальник стражи, отлично видя, что платье не горит, отдает приказ: «Вызвать сюда пожарные части». И даже страстно приверженный науке Профессор из страха перед Королевой соглашается признать, что шестью шесть равно одиннадцати.
Маршак очень ясно показывает растлевающее влияние самовластия и произвола. Стоит Королеве всего лишь пригрозить казнью Садовнику, как Канцлер услужливо, со всех ног бросается к ней: «У меня все готово. Надо только вписать имя...»
Однако нельзя не видеть и обаяния этого образа. Королева — веселый, непосредственный ребенок, наделенный недоступной зрелым людям прихотливой и беспредельной изменчивостью настроений, интересов, желаний, знакомые черты Золушки получают в образе Падчерицы совершенно новое развитие и во- ыощение.
Сказочная Золушка долготерпелива, робка, послушлива. Она безропотно сносит жестокое обращение мачехи, ее страдания вызывают не только сочувствие, но и жалость. Падчерица у Маршака наделена чувством собственного достоинства, решительностью, стойкостью.
Падчерица добра и отзывчива. Лишения и невзгоды нисколько не ожесточили ее сердце. Напротив, они научили ее понимать людей и сочувствовать им. В Королеве, причинившей ей столько зла, она стремится видеть такую же сироту, как она сама. Королева отняла у Падчерицы подаренную шубку, когда та не исполнила ее прихоти. Падчерица не только не мстит Королеве, но, став обладательницей чудесного сундука, щедро наделяет теплой одеждой и Королеву, и Профессора, и Солдата. «Берите, берите, я назад не отниму. Я знаю, что такое мороз новогодний».
Профессор Маршака — исполненная добродушного юмора фигура чудака-ученого. Образ, рожденный западноевропейской литературной сказкой, Маршак дополняет типическими чертами современного «академического», оторванного от жизни ученого и создает самобытный и содержательный характер. Горячая преданность науке и огромные познания — неотъемлемые достоинства Профессора. Но беда в том, что научные знания заслоняют для него жизнь и поэтому во многом становятся бесплодными. Он поверяет не науку жизнью, а жизнь наукой. Все, что не соответствует научным догматам, представляется ему лишенным права на существование, противозаконным. Увидев в зимнем лесу цветы, он говорит, что «это неправильно». А когда Профессора спрашивают о его самом заветном желании, он отвечает: «Я бы хотел, чтобы все опять было на своем месте и в свое время: зима — зимою, лето — летом, а мы — у себя дома». Ему настолько же хорошо известны научные данные и изыскания, насколько плохо — сама жизнь. Он прекрасно осведомлен о латинских названиях растений, но не может отличить один цветок от другого. Озеро для него «водная котловина», причем «эллипсообразная», а труд — «усиленное движение». Встретив в лесу медведя, он грозит ему пальцем, словно кошке: «Брысь! Кыш!»...
Научные познания просто распирают этого милого Профессора и выливаются, как обычно у людей такого рода, в чрезвычайном многословии. Когда Королева скажет ему попросту: «Терпеть не могу писать, — он в ответ прочтет ей целую лекцию по поводу того, что «древние поэты обходились без письменных принадлежностей, почему их произведения и отнесены наукой к разряду устного творчества».
Даже вздорная, живущая в четырех стенах дворца девчушка — Королева — обладает большим здравым смыслом, чем ее высокоумный наставник Профессор. Профессор у Маршака не из смельчаков. Но это не столько предосудительное малодушие, сколько сознание своей полной беспомощности в условиях реальной жизни. Именно поэтому он, признавая, что для него «наука дороже собственной головы», услышав угрозу Королевы, все же соглашается с тем, что «шестью шесть одиннадцать». Правда, он однажды окажется способным и к отчаянному порыву храбрости. Доведенный сумасбродствами своей ученицы до белого каления, он открыто и бесстрашно провозгласит, что восемью восемь все же шестьдесят четыре...
Герои народной сказки обычно не изменяются в ходе ее повествования. Новые события и обстоятельства лишь полнее раскрывают присущие им изначальные черты. Персонажи Маршака в психологическом отношении несравненно сложнее своих прототипов.
Царь из «Горя бояться — счастья не видать» в конце пьесы совсем иной, чем в начале. Из жизнелюбивого и самодовольного увальня он, под влиянием обрушившихся на него невзгод, превратится в подавленного, растерянного, неуверенного в себе человека. Изменяются Музыкант, Невеста, Мачеха.
Андрон Кузьмич в первой картине «Горя бояться...» предстает как знакомый сказочный образ замученного нищетой русского мужика. Бедняцкий, бобыльский весь его род. Даже дед Андрона не на полатях помер, а его «телегой придавило». И сам Андрон весь век мыкается и перебивается с хлеба на воду. Но уже в первом наброске характера Андрона Кузьмича проступают черты, несвойственные знакомому образу — черствость, жадность, прижимистость. «Разве я вам не помощница?», — говорит ему Настя. «Помощница... хлеб есть», — язвительно отвечает Андрон Кузьмич. Он «пилит» внучку, дурно обращается с ней, стремится сбыть ее с рук, выдав замуж за богатого мельника. Эти задатки Андрона Кузьмича получают в пьесе действенное развитие, и к концу ее он не просто, волей случая, избавляется от бедности, а становится настоящим кулаком-мироедом. Бедняк крестьянин, превратившийся в кулака, — этот образ, вероятно, впервые появился в сказочной литературе. Маршак умеет буквально одной-двумя репликами создать живой, пластичный и своеобразный характер.
Барыня в «Умных вещах» — всего лишь эпизодический персонаж. Но вот, увидев в волшебной лавке шапочку-невидимку, Барыня восклицает: «В шляпе я буду ездить, куда приглашают, а в шапочке — куда не приглашают», и перед нами раскрывается человеческая сущность этой женщины — тщеславие, суетность, пронырливость, наглость, — возникает живой, полнокровный характер. Совсем ненадолго и только в первой картине «Горя бояться...» появляется Купец. Это «дюжий мужчина в картузе, новенькой суконной поддевке и щегольских сапогах». Купец надменно спрашивает у Дровосека, нет ли у того веревки закрепить постромку, и снисходительно дает за нее «алтын денег». Но вот на Купца нападают разбойники, и надутый, самодовольный толстосум преображается до неузнаваемости. Он становится трусливым, жалким слизняком. Содрав с себя поддевку, он собственными руками надевает ее на грабителя, да еще умильно приговаривает: «В плечиках не жмет?.. Как на вас шито». А вручая часы, угодливо предупреждает: «Ключик не потеряйте...» Разбойник так удивлен подобной безропотностью своей жертвы, что даже растерянно бормочет: «Благодарим покорно».
Но вскоре в душевном состоянии Купца происходит новый перелом. Осознав, что тугая мошна потеряна безвозвратно, Купец из труса становится храбрецом. В нем просыпается отчаянная решимость голяка, которому нечего терять, и он орет на вооруженного до зубов начальника стражи: «Цыц! А не то я тебе живо глотку заткну! Пропадать так пропадать!»
Фигура Купца позволяет Маршаку придать пластичность и характеру начальника стражи — столь же «эпизодическому» персонажу. Подошедшему генералу он представляет Купца как страшно опасного злоумышленника, поимка которого чуть не стоила ему жизни (хотя Купец даже не успел тронуть его пальцем). «Вот, ваше превосходительство, какого матерого зверя в дупле изловили. Он меня чуть было не задушил. Ей богу! Ваше превосходительство, извольте поглядеть — косая сажень в плечах, босой, мордг зверская...» Перёд зрителем отчетливо возникает фигура рьяного, тупого и хитрого служаки, не упускающего возможности приукрасить свое «подвиги» в глазах начальства.
Идейная содержательность, реалистическое полнокровие и психологическая сложность образов Маршака делают его пьесы в равной степени достоянием юного и взрослого зрителя. Юный зритель найдет в них близких и понятных героев, волнующую романтику чудес и необычайных приключений, узнает о добре и зле. Взрослому они дадут пищу для размышлений о больших делах и проблемах нашей эпохи, он найдет в них яркую картину мира, увиденного глазами большого художника, тонкое эстетическое наслаждение.
Сцена, где изображен Музыкант, заточенный по навету в воровстве в тюрьму, отмечена подлинной драматургией. Наполненная глубокой и чистой человечностью, овеянная щемящей тоской, краткая, занимающая всего две странички, сцена эта поражает проникновенностью и обобщенностъю художнической мысли, выразительностью и точностью каждого слова.
Показывая своих героев в обстановке, изображавшейся в мировой драматургии неисчислимое множество раз, Маршак находит для ее описания неповторимые слова и фразы.
Главная мысль сцены в тюрьме — противоестественность для человека, предназначенного самой природой к свободе, воле, утраты этой свободы, вызванной уродствами несправедливого, враждебного людям общественного строя. Главное художественное содержание ее — изображение тех особых, разнообразных и мучительных душевных состояний, которые испытывает человек, безвинно и насильственно обособленный от общества других людей, обреченный жить в условиях, против которых протестует его натура, его нравственное сознание.
Как наивно-удивленны, неизбывно печальны первые слова героя Маршака, еще не успевшего понять всю страшную несхожесть тюрьмы с обычной, естественной человеческой жизнью. «Что это? День такой хмурый жди солнце сюда не заглядывает?». Необыкновенной выразительностью обладают мельчайшие штрихи, подробности, передающие обстановку тюрьмы, ее особый быт, с которым Музыкант постепенно сумеет освоиться, но никогда не сможет примириться. Здесь не еда, а «дневной рацион», не окна, а «окошки», единственный музыкальный инструмент, о котором здесь знают, — «барабан», и даже стены здесь не простые тесовые или каменные стены, из которых сложены человеческие дома, а «шершавые, с выбоинами». Обыкновенная земная тишина и та здесь другая — томительная, тревожная, в ней «отдаленные смутные звуки: то стук, то скрежет ключа в замке, то скрип какой-то двери»...
Превосходно найден Маршаком ритм этой картины — тягучий, вялый, замедленный, — медлительный уже потому, что в тюрьме время тянется долго и его хоть отбавляй... Но куда страшнее чуждости, необычности, которыми обладают самые простые вещи в тюрьме, то, что необычность эта заурядная, повседневная. Когда Музыкант спрашивает Солдата-надзирателя, какой нынче день, тот отвечает: «А какой день? Будничный». И Солдат учит Музыканта, как выжить в этой обстановке, в которой жить невозможно. «Только про своих поменьше вспоминай, про дом...» Привыкший ко всему, он знает и эти несложные правила, помогающие людям существовать в тюрьме, и то, что его новый подопечный, подобно тысячам других, усвоит их и тоже научится существовать. И когда Музыкант жалуется ему: «Что-то мне нынче кусок в горло не идет», — Солдат говорит спокойно и убежденно: «И со всеми так бывает. В первые дни никто у нас к еде не прикасается. А потом ничего, едят, да еще жалуются, что мало даем». Образ Солдата, старого и участливого, великолепен в своей жизненной достоверности и художественной законченности. Как скупо и ярко характеризует Солдата его простодушное признание: «Скучновато у нас», его грозный поначалу окрик: «Это ты пел?», а в ответ на робкое отрицание — «Не я» — неожиданное — «А то спел бы»...
Песня Музыканта несет еще одну важную мысль — мысль о стойкости, мужестве человека, о непобедимости его души. Сколь ни противоестественна, удушающа обстановка, окружающая Музыканта, он и в ней сохраняет свою живую душу, ее негасимое творческое пламя. И герой Маршака поет даже в этом гиблом месте, где петь незачем и не для кого, где за песню ждет жестокая кара, поет прекрасно, хоть «на воле еще звончей выходило», поет потому, что он — музыкант. Нежной и трогательной печалью овеяна последняя часть картины, изображающая свидание узника-музыканта с его невестой. Свидание это мимолетно, потому что старик надзиратель осмелился разрешить его лишь на срок, пока он докурит трубку — «а табаку в ней на три затяжки».
Ни громких фраз, ни сетований не слышится при этой встрече. Совсем просты слова, которые говорит Музыкант переступившей порог возлюбленной: «Ну вот мы и увиделись. Зачем же, милая, плакать?» А потом несколько малозначащих слов девушки о доме, о воле, и за ними такая маленькая, но исчерпывающая ремарка: «Музыкант и девушка садятся на скамью. Он держит ее руки в своих». И, наконец, напоминание караульного, торопливое объятие, щелканье замка, напрасная попытка, вцепившись в решетку, хоть краешком глаза увидеть любимую, и заключительный — диссонирующий, резкий — окрик часового: «Эй, отойди!.. Стрелять буду!»
Палитра Маршака очень богата. Мягкие, тонко нюансированные краски, которыми выписана сцена в тюрьме, перемежаются в его пьесах с сочной выразительностью портретов, многоцветными узорами фантастики.
Веселым смехом брызжет сцена царской охоты в «Горя бояться...». Придворные сажают на деревья заранее изловленных птиц и привязывают их к ветвям веревочкой. Царь палит, дичь валится к его ногам. Но вскоре происходит маленькое недоразумение: Королевичу подносят убитого тетерева, забыв снять шнурок. Однако придворным удается благополучно загладить оплошность. Полна искрометного юмора сцена приема посла в «Умных вещах». Иноземный дипломат явился ко двору в сопровождении переводчика. Торжественный церемониал протекает как положено, но у героев вызывает крайнее удивление одно странное обстоятельство. Посол произносит на своем тарабарском языке всего лишь несколько слогов, а в изложении переводчика они оказываются необычайно пространной и витиеватой фразой.
Сказки Маршака написаны прозой, но в них отчетливо отражены достоинства Маршака-поэта. Они сказываются в языке его пьес — прозрачном, точном, насыщенном, красочном.
Стихи в сказках Маршака существуют не сами по себе, а как часть драматического действия. Это не мешает им обладать тем художественным совершенством и законченностью, какие отличают высокую, неумирающую поэзию.
Песня Насти, против воли сговоренной с купцом и тоскующей по любимому, служит сюжетному развитию пьесы и проникновенно выражает душевное состояние ее героини. Но песня эта и превосходное самостоятельное произведение лирической поэзии. Драматические сказки Маршака — ценное достояние театра. Они открывают широкий простор воображению режиссера, творчеству актера, фантазии художника, позволяют создать умные, красочные, веселые спектакли, увлекательные и поучительные для младших поколений и доставляющие эстетическое наслаждение старшему.
Л-ра: Театр. – 1966. – № 9. – С. 72-78.
Произведения
Критика
