О периодизации творчества Некрасова
М.М. Гин
Значение правильной, научно обоснованной, объективной периодизации творчества художника едва ли нуждается в обосновании. Периодизация отражает определенную концепцию творческого пути писателя. Периодизация, собственно говоря, есть определенная концепция его творчества.
Некрасов постоянно в центре исследовательского внимания, о нем много пишут, ежегодно публикуются новые работы. Казалось бы, о самых общих вопросах концепции его творчества пора уже договориться, иметь определенную единую точку зрения. Между тем, до сих пор появляются, проникая даже в учебные пособия, самые неожиданные, друг с другом несовместимые периодизации его творчества, обоснованные либо какими-то случайными, субъективными признаками, либо и вовсе необоснованные.
Я не собираюсь предлагать еще одну очередную периодизацию некрасовского творчества. Цель моя скромнее, а может быть, и важнее, — обосновать, по крайней мере насколько это возможно в небольшой статье, ту периодизацию и концепцию творчества Некрасова, которая мне представляется правильной, верно и объективно отражающей логику творческого пути поэта.
Но прежде всего необходимо договориться о критериях, поскольку периодизация и концепция творчества писателя в значительной мере определяется тем критерием или теми критериями, которые лежат в ее основе. Если, скажем, в одном случае за основу принято развитие стиха, метрики, а в другом — эволюция народной темы или рост революционного самосознания автора, то, вполне возможно, мы получим периодизации, не совпадающие или не вполне совпадающие друг с другом. А это значит, что в основу периодизации, в основу концепции творчества писателя нельзя класть какой-то один, даже важнейший критерий, даже такой, как народная тема или взгляды автора: она должна базироваться на совокупности важнейших критериев и признаков творчества писателя и, может быть, не будет полностью совпадать с некоторыми из них. Но чем полнее и шире учитываются разные критерии и признаки, тем надежней, объективней общая картина, тем меньше простора для произвола и субъективизма.
Кроме того, на первый план необходимо выдвинуть крупный масштаб, основные, наиболее крупные периоды. В исследовательской практике они могут по мере необходимости члениться и дробиться, но, исходя из ясного представления об основных, ведущих, наиболее значительных периодах, без этого невозможна четкая концепция творчества писателя.
Некрасов прошел огромный путь: с «высот» традиционной поэтичности спустился в низины литературной поденщины и, пройдя через ее горнило, вышел на свою дорогу в поэзии.
Разумеется, и в первый, подготовительный период своего творчества поэт не оставался неизменным. Его юмористические фельетоны первой половины 40-х годов тоже трудно сопоставлять со стихами из сборника «Мечты и звуки». Едва ли, однако, следует здесь выделять особые периоды его творческого развития: вся его литературная продукция 30-х и первой половины 40-х годов не настолько значительна, чтобы дать право говорить о разных периодах в творческой эволюции большого поэта. Но ни в коем случае мы не имеем права упускать из вида один важнейший рубеж в творческом пути Некрасова — середину 40-х годов, начало его зрелого поэтического творчества.
Этот рубеж указан самим поэтом. Л.Н. Пыпин во время предсмертной болезни Некрасова записал с его слов следующее: «В первых (стихах. — М. Г.) он повторял тех, кого читал, но потом, с 1846 г., пошел его собственный род, не взятый ни у кого. Он ставит их цену в том, что ни у кого из наших писателей не говорилось так прямо о „деле" — не было рутинных пустяков». Отсюда не следует, конечно, делать вывод, что до 1846 г. не было ничего оригинального, своего. Эти слова, очевидно, надо понимать иначе: с 1846 г. только свое, а в первой половине 40-х годов много чужого.
А значение зафиксированной Пыпиным оценки Некрасовым своего творчества исключительно велико. Здесь верно и точно определено то новое и оригинальное, что несла с собой поэзия Некрасова. Социальность, основная отличительная особенность его поэтического мышления, обуславливала в конечном счете и сугубую аналитичность его поэзии, и революционность, и невиданное до тех пор, небывалое приближение к действительности, самой обычной, каждодневной и даже будничной. На смену традиционной, преимущественно романтической поэзии с ее отвлеченностью и неопределенностью («мировое зло», заоблачно далекие, туманные идеалы и столь же отвлеченно выраженные чувства), на смену традиционной поэтичности («рутинные пустяки») у Некрасова приходит такая степень приближения к сегодняшней жизни, к реальности, подчас самой грубой и «непоэтичной», и такая четкость, конкретность изображения и социально-исторического осмысления и своих собственных чувств и всего, что входит в сознание поэта, которые знаменовали целый переворот, революционное преобразование русской поэзии. Ибо новым строем чувств и мыслей обусловливался и новый язык, и новый стиль, и новые средства поэтического выражения. Это, очевидно, и стоит за некрасовским противопоставлением «дела» — «рутинным пустякам».
Дата, указанная поэтом, уточняется прижизненными изданиями его стихотворений: в них включались стихи, написанные не ранее 1845 г. Включив в четвертое издание своих произведений несколько юмористических стихотворений (СПб., 1864, ч. III), Некрасов отнес их в «Приложения», подчеркнув тем самым, что они не должны рассматриваться в одном ряду с его зрелыми произведениями. И современники поэта, в том числе такие, как Белинский, Герцен, Чернышевский, Тургенев, Ап. Григорьев, воспринимали стихи Некрасова, появлявшиеся с середины 40-х годов, как качественно новое явление, знаменующее рождение нового поэта. Ощущение автора и современников может быть обосновано и не раз обосновывалось анализом творчества Некрасова. Все это вместе убеждает, что середина 40-х годов — важнейший рубеж в творчестве Некрасова, который невозможно игнорировать. Но, может быть, это настолько очевидно, что и говорить об этом не стоит? Практика, к сожалению, убеждает в обратном.
Б.Н. Двинянинов в учебнике по истории русской литературы XIX в. предлагает такую периодизацию творчества Некрасова: «В творчестве Некрасова можно выделить четыре периода: 1) ранний (40-е годы), 2) переход на революционно-демократические позиции (первая половина 50-х годов), 3) расцвет творчества (вторая половина 50-х — 60-е годы), 4) последний период (70-е годы)».
Хронологические грани обозначены не очень точно, а мотивировка по существу отсутствует, но я пока касаюсь только первого, раннего периода, оставляя в стороне все остальное. Судя по изложению в книге, к первому, раннему периоду не относятся стихи сборника «Мечты и звуки», о них речь идет выше, отдельно. Но тогда к какому периоду они относятся? Изложение материала в книге убеждает и в другом: к первому периоду (40-е годы) автор относит стихотворения как первой, так и второй половины 40-х годов: «Говорун», «Родина» и «Еду ли ночью по улице темной...» рассматриваются в одном ряду.
Эта периодизация уже получила поддержку в одной специальной работе о Некрасове — статье Г.П. Верховского «Новое время — новые песни (Об идейно-психологическом повороте в жизни и поэзии Н.А. Некрасова)». Не выделяет середину 40-х годов в качестве важнейшего рубежа в поэзии Некрасова и Ф.Я. Прийма, считая переломным временем в мировоззрении и творчестве поэта конец 50-х годов. А исследовательница Л.А. Розанова вообще объединяет в одном периоде ранние и зрелые стихотворения поэта. В ее работе, появившейся примерно одновременно с названным вузовским учебником «Метод, структура образа, стиль (произведения Некрасова 1837 — 1861 гг. о Родине)» намечаются такие два периода в дореформенном творчестве Некрасова: 1) 1837—1851 гг. (или 1852 г.) и 2) 1852 (или 1853) — 1861 гг.
Если время с 1837 г. по 1851 г. или 1852 г. — один период, значит, к одному периоду относятся и ранние юношеские опыты поэта и такие его стихи конца 40-х — начала 50-х годов, как «Вчерашний день часу в шестом...», «Муза», а может быть, и «Блажен незлобивый поэт». Такая периодизация возможна только ценой полного абстрагирования от идейно-художественной природы творчества поэта. И что она даст для изучения этого творчества? Даже если Л.А. Розанова имела в виду только одну тему (правда, какую!) — тему Родины, то и в этом случае подобная периодизация не может быть оправдана. И потом: почему автор считает рубежом, разделяющим дореформенное творчество Некрасова, 1851 или 1852 годы, а не 1854 или 1855 годы и почему 1861 год — важный рубеж не в истории России, а в творчестве Некрасова?
В более ранней работе исследовательницы эта периодизация (применительно к характеристике исторических взглядов Некрасова) получает такое объяснение: «50-е годы (приблизительно с 1853 года — года личного знакомства с Н.Г. Чернышевским) — это время усиленного стремления писателя представить общую картину движения человечества, понять какие-то закономерности в нем, разобраться в причинах событий прошлого. Они соответствуют периоду подготовки и выхода в свет второго сборника стихотворений (так называемого «сборника 1856 года») и первым выступлением Н.А. Некрасова в качестве поэта революционно-демократического лагеря».
Но эти положения тоже по существу не обоснованы, ибо нет сколько-нибудь серьезных оснований утверждать, что именно с 1853 г. начинается усиленное стремление Некрасова понять «общую картину движения человечества» и закономерности этого движения, так же как нет оснований относить к 1853 г. начало подготовки сборника 1856 г., поскольку в него вошли стихи, писавшиеся с середины 40-х годов, а собраны и отобраны они были, очевидно, в течение непродолжительного времени, непосредственно перед представлением рукописи в цензуру. И уж конечно не может служить основанием для выделения указанного рубежа сама по себе дата личного знакомства Некрасова с Чернышевским.
Не раз отмечалась в литературе еще одна существенная особенность творчества Некрасова — то обстоятельство, что от середины 40-х до 70-х годов включительно не было резких переломов в его мировоззрении и творческом методе: до конца жизни он развивал то мировоззрение и тот метод, которые обрел уже в середине 40-х годов. Это не случайное и в высшей степени знаменательное обстоятельство, оно объединяет Некрасова с другими писателями близкого ему направления — Чернышевским, Щедриным. Они не оказывались в таких тупиках и не переживали таких глубоких кризисов и резких переломов, как скажем, Гоголь, Достоевский и Лев Толстой.
Это не означает, конечно, что у них вообще не было и не могло быть никаких духовных кризисов. Они могли быть и были, иногда с ними связаны определенные этапы и существенные сдвиги в творчестве писателя — на примере Некрасова мы еще в этом убедимся. Однако качественно, по своему характеру, по своей природе их кризисы в корне отличались от тех, которые переживались тремя названными писателями, так как не вели к коренному пересмотру и коренной переоценке всех ценностей. Здесь, конечно, сказывалось преимущество сравнительно рано усвоенного революционно-демократического мировоззрения: оно спасало от идейных тупиков и вызванных необходимостью выбраться из тупика переоценок и пересмотров, которые в конечном счете и обуславливали коренной перелом в мировоззрении и творчестве.
Поэтому, имея дело с таким писателем, как Некрасов, особенно важно верно определить рубеж, отделяющий его раннее творчество от зрелого. Таким рубежом для Некрасова была середина 40-х годов.
Что же касается того зрелого творчества Некрасова, начало которому положил этот рубеж, то в нем хотя и не было резких переломов, но можно наметить вполне отчетливые, ощутимые сдвиги, не рождающие нового мировоззрения и нового метода, но знаменующие существенные изменения в развитии критического реализма Некрасова и его мировоззрения.
Однако прежде чем говорить об этих этапах или периодах, необходимо остановиться на одном спорном вопросе. Ряд исследователей (Б.П. Козьмин, В.Е. Евгеньев-Максимов, А.М. Еголин, А.М. Гаркави, В.А. Архипов, Б.О. Корман) считают возможным применительно к зрелому поэтическому творчеству Некрасова 40-х годов говорить о его революционном демократизме. По существу эту же точку зрения выразил и Чернышевский в своих известных заметках о «Биографических сведениях» в первом посмертном издании стихотворений поэта (мы еще вернемся к ним). Этот взгляд получил такое широкое распространение, что мог считаться даже общепринятым, по в последние годы все чаще звучит другое мнение, согласно которому в 40-е годы Некрасов находился на демократических позициях, а переход на революционно-демократические позиции состоялся позже, в середине или даже конце 50-х годов (II.Л. Степанов, Н.М. Гайденков, Н.И. Пруцков, авторы названных выше работ).
Я уверен, что можно без каких-либо натяжек и преувеличений говорить о революционном демократизме Некрасова уже применительно к его зрелому поэтическому творчеству 40-х годов. Следует только не упускать из виду, что это был революционный демократизм 40-х годов, который нужно отличать от революционного демократизма 60-х и 70-х годов. В.А. Архипов в своей книге о Некрасове утверждает, что в стихотворениях Некрасова 40-х годов «нельзя не слышать» призыва: «К топору зовите Русь!». К топору в 40-о годы никто не звал — ни Белинский, ни Герцен, ни Некрасов, По той простой причине, что тогда не настало еще время для таких призывов.
Но ведь революционно-демократическое мировоззрение не исчерпывается призывом к топору. Это определенная система взглядов, все признаки которой можно отметить уже в зрелом поэтическом творчестве Некрасова 40-х годов: последовательный и решительный демократизм, революционное отрицание феодально-крепостнического строя жизни («Родина», «В неведомой глуши...»), революционно-демократическое разграничение консервативных и прогрессивных сторон в крестьянском мировоззрении («В дороге»), новая мораль («Когда из мрака заблужденья...»), в значительной мере предопределившая демократическую и социалистическую мораль середины и второй половины XIX в. — разве все это не дает права говорить о революционном демократизме Некрасова уже в середине и второй половине 40-х годов?
Определяя позицию Герцена накануне революции 1848 года, В.И. Ленин писал: «Он был тогда демократом, революционером, социалистом». Ни у кого не вызывает сомнения о революционном демократизме Белинского в 40-е годы. Между тем, Некрасов тогда же был гораздо более последовательным и радикальным демократом, чем Герцен, и самым близким единомышленником Белинского.
Но даже если стать на другую точку зрения, даже если считать мировоззрение Некрасова во второй половине 40-х годов демократическим, а в 60-е-70-е годы революционно-демократическим, то и в этом случае нет оснований резко разграничивать творчество поэта указанных периодов, ибо не было и не могло быть этой грани в действительности, нет оснований резко разграничивать демократическое мировоззрение в его некрасовском варианте и революционно-демократическое. От середины 40-х до 70-х годов Некрасов, как я уже говорил, развивал одно мировоззрение и один метод. Поэтому между этапами его зрелого поэтического творчества не может быть таких резких граней, как при переходе от его раннего творчества к зрелому. Однако эти грани все-таки есть.
Периодизация творчества писателя, как известно, не всегда совпадает с общеисторической и даже общелитературной периодизацией. Соотношение между творческим развитием писателя и общеисторическими процессами в стране у разных писателей не одинаковое. Не последнюю роль здесь играет общественная активность писателя, его чуткость к общественным сдвигам и запросам.
Трудно представить себе художника более социального, более чуткого к веяниям времени, современности, к общественным запросам, чем Некрасов. Поэтому существенные сдвиги в его творчестве обычно были связаны с важными изменениями в самой русской действительности, — не механически обуславливались и предопределялись ими, но вызывались необходимостью осмысления нового этапа в развитии русского общества. Эта особенность творческого пути поэта тоже достойна быть отмеченной. Однако не следует ее абсолютизировать. Я уже упоминал о том, что не вижу оснований считать значительным рубежом в творческом пути поэта 1861 г., а ведь при жизни Некрасова не было более крупной даты в истории России.
Первый период зрелого поэтического творчества Некрасова опять-таки четко указан им самим — изданием сборника стихотворений 1856 г., в который вошли стихотворения 1845 — 1855 гг., т. е. примерно первого десятилетия его зрелого поэтического творчества. Сборник появился, когда в русской жизни наметились очень существенные перемены — начинался общественный подъем после особенно мрачного последнего семилетия николаевского царствования. С этим временем совпадают значительные события в жизни Некрасова: он болел так тяжело, что собирался умирать, прощался с читателем.
Его сборник 1856 г. им самим мыслился как итоговый. Таким он и был: подведя итог первому периоду зрелого поэтического творчества Некрасова, этот сборник заложил основы всей его последующей поэзии. Продуманность, исключительная строгость и стройность построения этого сборника сообщали ему характер единой книги. Читая эту книгу, нетрудно убедиться, что и направление, и тематика, и поэтика Некрасова в основном уже сложились, сформировались. Сборник создает определенное представление о поэтическом лице Некрасова — это представление будет обогащаться и уточняться его стихами 60-х и 70-х годов, но коренному изменению не подвергнется.
Стихотворение «Поэт и гражданин», написанное в 1855 — 1856 гг., не только наиболее концентрированно и полно подводит итог этому периоду, по и открывает новый, следующий период, который в основном совпадает с эпохой падения крепостного права. Хронологические границы этого периода в творчестве Некрасова — 1856—1867 годы. Начало его совпадает с общественным подъемом, который в конце 50-х — начале 60-х годов вылился в революционную ситуацию в стране, а в деятельности Некрасова ознаменовался совместной работой с Чернышевским и Добролюбовым, традиции которых продолжались «Современником» и близкими ему писателями и после них.
В это время голос Некрасова звучит гораздо решительнее, смелее и резче, чем прежде, что и создает иногда впечатление резкого перелома. Нет, однако, сколько-нибудь серьезных оснований утверждать, что перелом был действительно резким, и что-нибудь коренным образом изменилось в мировоззрении и творчестве Некрасова. Чернышевский был прав, утверждая, что раздвинулись не «умственный и нравственный горизонт» поэта, а внешние возможности: время «раздвинуло внешние ограничения, сжимавшие прежде деятельность его, дало ему возможность писать о том, о чем не дозволялось писать до той поры». Конечно, не надо увлекаться и вслед за Чернышевским утверждать, что он (Чернышевский) и Добролюбов вовсе никакого влияния на Некрасова не оказали. Вопрос об этом влиянии очень сложен. Оно, конечно, имело место, но каждый, кто обращался к этой проблеме, знает, как трудно выявить, что именно в Некрасове восходит к влиянию Чернышевского или Добролюбова. И понятно почему: Некрасов и до встречи с ними развивался в русле того же мировоззрения, основы этого мировоззрения заложены были в нем в предшествующий период, в 40-е годы. Поэтому ни влияние Чернышевского, ни влияние Добролюбова не могло привести к коренному перелому в мировоззрении и творчестве Некрасова.
Вместе с тем этот период обладает и своими специфическими чертами и особенностями. Именно в эти годы крестьянская тема оформляется как вполне самостоятельная и выдвигается на первый план, отличительной особенностью некрасовского творчества становится напряженное исследование народного характера и мировоззрения, народной активности, революционных возможностей и готовностей русского мужика. Страстная жажда обновления, революционного преобразования действительности в сознании поэта противоречиво сочеталась с убеждением, что в ближайшее время «ничего не будет», ибо народ еще не готов к активной борьбе за свои интересы. Это противоречие, наложившее отпечаток на все творчество поэта, наиболее ярко отразилось в его покаянной лирике.
Расширяется диапазон некрасовского творчества, что находит свое выражение во всем стиле его поэзии, и в частности, в ее жанровой природе. Если в предшествующий период преобладали народные биографии или сатирические биографии угнетателей народа с определенной фабулой в центре, то теперь, наряду с дальнейшим развитием фабульного жанра, развитием, обусловленным прежде всего стремлением углубиться в психологию и мировоззрение народа («Мороз, Красный нос») видное место занимают произведения обзорного типа, т. е. бесфабульные, панорамные произведения («Крестьянские дети», «Железная дорога», номерной цикл сатир), свидетельствующие о стремлении к широкому охвату действительности, чтобы разобраться в прогрессивно усложняющихся социальных отношениях. Важно только не отождествлять, как уже делалось, поэтическое обозрение с газетно-журнальным обозрением, с жанром публицистики. Некрасовское обозрение нередко свободно от каких-либо признаков газетности или обладает чисто внешней «газетностью» — то была своего рода литературная манера, авторская поза, не более. Основной признак художественного обозрения — не газетность, а бесфабульность, панорамность.
Наступление реакции в конце эпохи реформ 60-х годов, отчаянная попытка Некрасова спасти свое любимое детище — «Современник» — привели поэта к ложному, самому ошибочному шагу в его жизни — мадригалу в честь М.Н. Муравьева. Его стихи этих лет (покаянная лирика, лирическая комедия «Медвежья охота») говорят не только об исключительных по силе и драматизму переживаниях поэта, связанных с муравьевской историей. Мы вправе видеть в них отражение его духовной драмы, определенного кризиса, пережитого им в 1866-1867 гг. и сопровождавшегося очень глубокими и нелегкими раздумьями о судьбах России и людей своего поколения.
О лирической комедии «Медвежья охота» в этой связи у нас обычно не говорят. Между тем значение ее именно как переломного, пограничного произведения трудно переоценить — так оно велико. Самая незавершенность «Медвежьей охоты» в высшей степени знаменательна: размышления Некрасова касались важнейших проблем русской жизни и развивались так многопланно, влекли за собой такое обилие и многообразие художественного материала, что ни сюжет этой драмы для чтения, ни какой-либо иной сюжет новеллистического типа не мог все это вместить. Содержание пришло в непримиримое противоречие с формой, творчески неразрешимое при данных обстоятельствах.
Духовный кризис Некрасова 1866-1867 гг. тоже не вел к коренной переоценке всех ценностей, и раздумья поэта, какими бы они ни были серьезными и глубокими, не могли, конечно, преодолеть противоречий, уходивших своими корнями в русскую действительность. Но этот кризис и эти раздумья подготовили Некрасова к следующему, последнему периоду его творческого пути, тесно связанному с новым периодом освободительного движения в России, с революционно-народническим движением 70-х годов. Хронологически началом этого периода следует считать, очевидно, 1868 г., а концом — конец жизни поэта. Речь идет, следовательно, о последнем десятилетии его жизни и творчества.
Поэзия Некрасова этих лет может быть понята лишь в тесной связи с освободительным движением 70-х годов, при этом нельзя, как иногда еще делается, ограничиваться лишь непосредственными поэтическими откликами на те или иные события. С новым этапом общественного движения так или иначе связана, его запросам соответствует вся поэзия Некрасова 70-х годов, в том числе и такие стихотворения, в которых непосредственные отзвуки не ощущаются.
Новый подъем общественного движения, массовое «хождение в народ» не могли не оказывать вдохновляющего и обнадеживающего воздействия, несмотря на то, что противоречие между убеждением в необходимости революционного преобразования действительности и отсутствием революционной активности народных масс все еще оставалось. Революционные мотивы и революционные призывы с новой силой звучат в поэзии Некрасова («Скучно! без счастья и воли...», историко-революционные поэмы на декабристские темы, лирические стихотворения 70-х годов).
С этим периодом связаны были самые большие достижения Некрасова в разных жанрах. В 70-е годы были созданы такой шедевр его лирики, как «Последние песни», крупнейшая его сатирическая поэма «Современники», острием своим направленная уже против нового врага — буржуазии. К этому же периоду следует отнести и его грандиозную народно-героическую эпопею «Кому на Руси жить хорошо»: задумана она была вскоре после реформы, но создавалась в основном в конце 60-х и в 70-е годы.
Итоговые по отношению ко всему творчеству Некрасова, эта поэма и «Последние песни» выражали его самые заветные думы о судьбах России и ее народа, русском освободительном движении и своей собственной поэзии. В «Последних песнях» с новой силой звучат его исключительные по драматизму покаяния. Может быть, ими открылся бы новый этап в его творчестве, если бы продлилась жизнь поэта. Но об этом можно только гадать.
Так представляется периодизация творчества Некрасова. Разумеется, это схема, и, как всякая схема, она, очевидно, может быть уточнена. Одно только, по моему мнению, следует подчеркнуть самым решительным образом: никакая периодизация творчества Некрасова невозможна, если не учитывается важнейший рубеж, — середина 1840-х годов, рубеж номер 1, не только по времени, но и по значению — отделяющий его раннее творчество от зрелого. А с этим связано и другое: нет сколько-нибудь оснований говорить о коренном переломе в творчестве Некрасова в конце 50-х - начале 60-х годов.
Источник: Известия АН СССР. Серия литература и язык. – 1971. – Т. 30. – Вып. 5. – С. 432-439.
