Николай Эрдман на сцене и в печати Америки и Англии
Джон Фридман
В печати
Предположительно имя Николая Эрдмана впервые в Америке было упомянуто в обзорной статье о театральной жизни Москвы, опубликованной 28 ноября 1925 года в бостонской газете «Ивнинг транскрипт». В ней, наряду с другими премьерами, говорилось и о первой нашумевшей пьесе молодого драматурга — «Мандат». И если в этой статье имя Эрдмана действительно было лишь упомянуто, то через три месяца, 15 февраля 1926 года, в рецензии, помещенной на страницах газеты «Нью-Йорк Таймс», ему уже уделяется значительно большее место. Рассказывая в основном о режиссерских новациях Вс. Мейерхольда, рецензент тем не менее обращает серьезное внимание читателей на несомненный драматургический дар писателя.
В Англии о существовании Николая Эрдмана узнали двумя годами позже, то есть в 1928 году благодаря стараниям театрального критика Хантли Картера, который открыл это имя в журнальной статье в «Фортнайтли ревю». А затем, спустя год, в своей книге «Новый дух в русском театре» он посвящает творчеству драматурга полторы страницы текста, где на примере постановки пьесы «Мандат» в театре Вс. Мейерхольда отдает должное таланту и театральности эрдмановской драматургии.
И все же следует признать, что европейские и американские театроведы того времени обращали большее внимание — что, впрочем, вполне объяснимо — на достижения советской режиссуры, нежели драматургии. Новаторские поиски Станиславского, Мейерхольда, Таирова так или иначе были приемлемы почти для всех театральных культур, в то время как проблемы и темы советских пьес казались менее доступными западному зрителю.
В начале тридцатых годов в некоторых английских и американских органах печати продолжают появляться разбросанные сведения о драматургии Н. Эрдмана. Но одна из статей, вышедшая в свет в 1931 году в лондонском журнале «Драма», по-моему, заслуживает особого внимания. В ней, пожалуй, впервые, говорится о тех серьезных переменах, которые начинают происходить в те годы в Москве. Ее автор Джозеф Лок не без иронии замечает, что идеология и общественное мнение начинают в России оказывать чрезмерное влияние на театральное искусство и что комедийные и сатирические спектакли, идущие в московских театрах, увы, вовсе не смешны. Особенно отрицательно он отзывается о шедшем тогда в ГОСТИМе «Выстреле» А. Безыменского, но при этом констатирует, что самым хорошим спектаклем текущего сезона продолжает оставаться «старый «Мандат», который сохраняет свою веселость, резкость и талантливость. Подобное мнение интересно в связи с тем, что к этому времени самые «передовые» московские критики уже достаточно активно включились в борьбу против спектакля, отрицая его значение.
Не меньший интерес для тех, кто интересуется творчеством Вс. Мейерхольда и Н. Эрдмана, да и вообще советским театром двадцатых — тридцатых годов, представляет также и статья Брилона Фагина «Мейерхольд репетирует», опубликованная в лондонском журнале «Театр артс монтли» в 1932 году. В ней на примере репетиций в ГОСТИМе второй эрдмановской пьесы «Самоубийца» автор дает весьма интересное и показательное во всех отношениях описание того, насколько серьезно Мейерхольд в этой работе считался с мнением драматурга и как они часто наедине обсуждали работу над той или иной сценой. По несчастному совпадению статья Фагина появилась на страницах журнала в том же октябре, когда этот спектакль, после закрытого показа на сцене временного помещения ГОСТИМа в Мамонтовском переулке, был окончательно запрещен. А через год, в ночь с 11 на 12 октября 1933 года, Николай Эрдман вместе со своим соавтором Владимиром Массом был арестован во время съемок фильма «Веселые ребята» и сослан в город Енисейск.
Вскоре в книге американского журналиста Уильяма Хенри Чемберлена «Железный век России» появилось описание событий, сопутствующих этому печальному факту. Чемберлен пишет, что талантливый молодой драматург Н. Эрдман, чья пьеса «Мандат» имела огромный успех в Театре имени Вс. Мейерхольда, был арестован после того, как некоторые его стихотворные шутки были прочитаны на одном из праздничных приемов в Москве.
После этой заметки имя Эрдмана на долгие годы совершенно исчезло со страниц англоязычной прессы. Его возрождение связано с выходом в 1952 году несколько резкой, отличающейся антисоветской наклонностью книги бывшего московского корреспондента Уильяма Резвика «Я видел во сне революцию». Одна из ее коротких главок была посвящена премьере «Мандата» в ГОСТИМе и событиям, которые, как утверждает автор, происходили в связи с этим спектаклем. По воспоминаниям Резвика, присутствовавшего на премьере, во время спектакля возникла весьма напряженная атмосфера и время от времени из зала раздавались выкрики: «Долой Сталина!», «Долой большевиков!» и другие подобные слова. Резвик полагает, что арест Эрдмана каким-то образом связан с этим вечером. Теперь, конечно, трудно восстановить реальную картину, но необычайная сила этого первого спектакля действительно отражена во многих заметках гостей театра, записанных в альбоме ГОСТИМа.
Серьезнейшую роль в процессе возвращения имени драматурга к англоязычной публике сыграли некоторые представители так называемой «эмиграции второй волны». В течение 50-х годов в США появился целый ряд книг на русском и английском языках, в которых обсуждалось искусство в Советском Союзе. Одной из первых вышла книга бывшего музыканта Театра имени Евг. Вахтангова Юрия Елагина «Укрощение искусства». В этой книге пересказывалась легенда об аресте Н. Эрдмана почти в том же виде, как она была рассказана Чемберленом почти 20 лет назад. Затем в 1954 году появляется его вторая книга «Темный гений» (биография Вс.Э. Мейерхольда), в которой довольно подробно говорилось и о спектакле «Мандат», и о неосуществленном «Самоубийце». Именно в этой книге впервые более чем за двадцатилетний период признается совершенность драматургического таланта Н. Эрдмана. Обе эти книги впоследствии были переведены на английский язык.
В 1956 году появляются еще две книги, посвященные советскому театру — «Комедия в советском театре» Петра Ершова и «История советского театра» Николая Герчакова, а в 1958 году выходит в свет книга Вячеслава Завалишина «Ранние советские писатели». В них так или иначе говорилось и о «Мандате» и о «Самоубийце». Они были рассчитаны на определенный круг читателей, и хотя имели, а до некоторой степени сохраняют и до сих пор свои достоинства (по крайней мере с исторической точки зрения), заметно не повлияли на сложившиеся среди американцев впечатления о советском театре. В частности, в результате их появления никому не пришла в голову мысль приступить к исследованию эрдмановской драматургии. Хотя надо признать, что не последнюю роль в этом, бесспорно, сыграло и отсутствие в США и Англии самих текстов пьес. Здесь же уместно отметить и то, что в 60-е годы имя Николая Эрдмана стало включаться в театральные и литературные энциклопедии в разделах, посвященных советскому театру и драматургии.
Следующим серьезным толчком, способствующим росту интереса к эрдмановскому творчеству, стала первая в мире постановка «Самоубийцы», которая состоялась 28 марта 1969 года в Гетеборге (Швеция). И в этой связи мне хотелось упомянуть одну статью, опубликованную в 1982 году в газете «Вашингтон Пост» и посвященную насильственно прерванной попытке постановки этой пьесы в начале восьмидесятых в Театре сатиры. Ее автор Душко Додер в конце шестидесятых годов дружил с Николаем Эрдманом и, вспоминая тот знаменитый вечер гетеборгской премьеры, который драматург вместе с несколькими близкими знакомыми провел на его квартире, пишет:
— Мы получили первые отклики с помощью московского бюро шведского телеграфного агентства. Мой норвежский коллега Пер Эгил-Хегге их переводил. Когда он прочел один заоловок из шведской газеты, в котором говорилось, что Эрдман может оказаться самым великим драматургом двадцатого века, последний оказался на высоте положения и произнес: «После этого больше ничего читать не надо», — и совершенно без всякого выражения на лице добавил: — «Давайте выпьем».
Позже, когда все рецензии были переведены и напряжение спало, Эрдман немного пофилософствовал: «Вот я был совершенно забыт и моя жизнь, как драматурга, давно кончилась, — и, посмотрев на лежащую на столе стопку рецензий, заметил, — это, наверное, не принесет в мою личную жизнь никаких перемен, но, думаю, моя писательская судьба уже изменилась».
И на самом деле, судьба эрдмановской драматургии изменилась. Кроме многочисленных постановок «Самоубийцы» в Европе в 1972 появляется первая на английском языке научная статья, посвященная творчеству Эрдмана. Она была написана американским ученым Марджори Хувер и опубликована во втором номере журнала «Рашн литератур трайкуартерли». Это был не первый серьезный анализ творчества Эрдмана. До него были опубликованы в «Ученых записках» Томского университета ряд статей Николая Киселева и одна статья в Чехословакии, написанная Миловоем Иовановичем. Тем не менее работа Хувер была первая, которая появилась в журнале, пользующемся популярностью во многих странах. Статья содержит в себе краткие биографические справки о жизни Эрдмана и более или менее подробный анализ как мейерхольдовской постановки «Мандата», так и краткие литературные разборы обеих больших пьес Эрдмана. После этого последовали первые издания эрдмановских пьес в Соединенных Штатах. В конце 1973 года были опубликованы два разных варианта пьесы на русском языке в нью-йоркском издании «Новый журнал» и на английском языке в журнале «Рашн литератур трайкуартерли». Затем в 1975 году английский перевод «Самоубийцы» был издан вместе с первым английским переводом «Мандата» американским издательством «Ардис» самостоятельной книгой. В последующие годы появились и другие переводы эрдмановских произведений.
На сцене
Первая в мире премьера «Самоубийцы» в Гетеборге, казалось бы, не вызвала интереса ни в Англии, ни в Соединенных Штатах. Но в других скандинавских странах и в ФРГ «Самоубийца» почти сразу же стал появляться на больших и маленьких сценах. А первая постановка на французском языке состоялась в феврале 1974 года.
Англоязычная премьера «Самоубийцы» состоялась в театре «Компакт» в Торонто (Канада) лишь в октябре 1976 года Спектакль был хорошо принят канадскими критиками. Мартин Кнельман в журнале «Сэтурдей Найт» назвал эрдмановскую пьесу «малым шедевром», но, к сожалению, она не вызвала интереса театров ни в Канаде, ни в, Штатах. Только через два года небольшой театр в Нью-Йорке, «Нью-Йорк фарс Компани», начал работу над этой пьесой. Судя по рецензии, опубликованной в газете «Вилладж Войс», этот спектакль был веселый и острый. Рецензент Майкл Фейнгольд слегка упрекает Эрдмана в том, что структура пьесы несколько неряшлива и что кое- где имеются повторы диалогов, но тем не менее называет ее «прелестной» и подтверждает предположения, что Эрдман может стать советским Гоголем.
В том же 1976 году, когда «Самоубийца» впервые был сыгран на канадской сцене, английская радиостанция «Би-Би-Си» подготовила радиоспектакль «Мандат». Но только через девять лет, в 1985 году, эта пьеса была поставлена на сцене лондонского студенческого театра «Блумсбери» при школе музыки и драмы «Гильдхолл». Этот спектакль шел всего пять дней. На этой, увы, весьма скромной постановке, к сожалению, кончается пока сценическая история «Мандата» на английском языке.
Расцвет эрдмановской славы на англоязычной сцене произошел в 1979 году в Англии. В июне этого года театральная труппа «Роял Шекспир Компани» сыграла в небольшом уютном театре в Стратфорде-на-Эйвоне английскую премьеру «Самоубийцы». Этот спектакль пользовался большим успехом и среди критиков и среди зрителей. Именно поэтому впоследствии он был возобновлен той же труппой в марте 1980 года в студии «Гулбенкиан» в Юроде Ньюкестль, а в августе 1980 года в театре «Уэрхаус» в Лондоне и в феврале 1981 года переведен на большую сцену театра «Алдуич».
Естественно, что большая часть всех рецензий на спектакль состояла из изложения исторической судьбы пьесы и ее автора, а также пересказа сюжета. Но почти в каждой из них можно найти пару слов или наблюдений, которые дают нам возможность понять, чем обусловлен успех этой постановки. Приведем некоторые из них.
В лондонской газете «Дайли Телеграф» Эрик Шортер писал, что «отнюдь не политическая окраска этой пьесы делает ее по-настоящему интересной. Обаяние ее для сегодняшнего зрителя лежит в драматической жизненности, в эрдмановской чувстве абсурдности».
В том же духе Ричард Идер, пишущий в «Нью-Йорк Таймсе», указывает на «тон насильственного фарса», который придает спектаклю его силу. Это достигается, по мнению рецензента, благодаря «яркой и гротесковой постановке Рона Даниелса».
Мне кажется, будет позволительно сделать вывод, что труппа «Роял Шекспир Компани», воспитанная на шекспировских традициях, сумела найти ту неуловимую грань сочетания шутовства и отчаянной серьезности, лежащей в самой основе «Самоубийцы», которая и определила успех этого произведения.
Немалая заслуга в этом принадлежит Ричарду Риису, исполнившему главную роль Семена. Многие рецензенты отмечали его игру как основную из заслуг спектакля. Например, Виктория Радин в газете «Хе Обсервер» колоритно охарактеризовала Семена как «крутящийся волчок, человека-юлу с острием бриллианта, который одновременно смешон и трогателен».
В Америке премьера «Самоубийцы» состоялась в 1978 году в маленьком нью-йоркском театре «Нью-Йорк фарс Компани». Но этот спектакль не вызвал интереса критики и публики. Поэтому, по существующему ныне мнению, первой постановкой этой пьесы Н. Эрдмана на американской сцене принято считать спектакль, поставленный в феврале 1980 года эмигрировавшим из Советского Союза литовским режиссером Ионасом Юрашасом в небольшом, но престижном региональном театре «Тринити Скуэр Репертори Компани» в городе Провиденц.
Популярность нашумевшего английского спектакля в сочетании с интересом к имени режиссера-эмигранта из России привлекли широкое внимание прессы и зрителей к новой постановке неизвестной пьесы советского драматурга.
Ее успеху сопутствовало и то, что уже во время репетиций актеры и постановочная часть по-настоящему увлеклись талантливой и содержательной драматургией Эрдмана. По рассказам Дерека Мидера, игравшего в постановке «Тринити Скуэр Репертори Компании» роль писателя Виктора Викторовича, вся труппа «безумно влюбилась в пьесу» и у нее создалось «очень сильное чувство близости с господином Эрдманом».
Во время репетиций, — продолжал Мидер, — мы все ощутили большую эмоциональную связь как с этой странной, чудаковатой пьесой, так и с ее автором.
Незадолго до премьеры стало известно, что из Москвы в Горький был сослан академик Андрей Сахаров. Совпадение эрдмановской судьбы с судьбой известного академика, думается, в значительной степени повлияло и на судьбу спектакля.
Артисты, — рассказывает дальше Мидер, — редко интересуются политикой, но, узнав до премьеры об аресте Андрея Сахарова, мы решили посвятить первый спектакль ему. Я уверен, что не ошибусь, если скажу, что никто из нашей труппы ни до, ни после этого первого спектакля никогда не играл и никогда не будет играть настолько вдохновенно, как мы все играли в тот вечер. Это было для нас всех огромное событие. После спектакля атмосфера была на редкость праздничная. Мэр города Провиденц закатил нам банкет и подарил ключ от города режиссеру Юрашасу в присутствии почти что всех представителей американской прессы.
Естественно, спектакль не всем понравился, но он был принят на редкость хорошо большинством критиков. Так же, как и Королевской шекспировской труппе, «Тринити Скуэр Репертори Компани» удалось раскрыть всю глубину эрдмановской драматургии. Художник Роберт Д. Соул придумал прекрасное оформление спектакля. Ричард Дженкинс играл Семена неглупым и не вполне осознающим происходящее вокруг него человеком, который из-за собственной ограниченности оказывается оторванным от окружающего его мира и людей. Глубина его образа заключалась в мучительно медленном, постепенном осознании не только своего положения, но и последствий своих поступков. Финальные сцены спектакля были по-настоящему трагичны, как трагичен сам Страшный Суд.
Критик Дэн Салливан написал об этом спектакле в газете «Лос Анджелес Таймс», что в построении эрдмановского текста «настоящая жизнь уходит в некую странность. Однако эта странность имеет свою логику. Это действительность, раздутая, как шарик, позволяла понять всю ее абсурдность. Но, чтобы обнаружить ее хрупкость, ее несостоятельность, достаточно лишь одной иголки и...».
Актеры труппы «Тринити Скуэр Репертори Компани» сумели создать узнаваемые образы реальных персонажей. Дженкинс в роли Семена, Мидер в роли Виктора Викторовича, Джорж Мартин в роли интеллигента Аристарха Доминиковича, Питер Герети в роли Егора и другие — все они играли спектакль на уровне непридуманного чуда.
Этот спектакль имеет маниакальное чувство фарсового кошмара, — написал известный американский критик и режиссер Роберт Брустейн в журнале «Нью Республик», — Эрдман обладает бичующим остроумием и блеском.
При этом нельзя не упомянуть, что отдельные критики, в том числе и из тех, кто хвалит постановку, находили в эрдмановской пьесе некую неряшливость. Так, например, Каролин Клей написала в газете «Бостон Финикс»: «Увы, «Самоубийца» столь же тяжеловесная, сколь и чудесная пьеса».
Но подобные оговорки занимали весьма незначительную часть в откликах на спектакль, и, в общем, «Самоубийца» Юрашаса в Провиденце пользовался необычным успехом. В результате в июне того же года (1980) было принято решение перенести постановку на Бродвей.
На главную роль Семена в бродвейской постановке спектакля в театре «Анта» был приглашен знаменитый и популярный английский актер Дерек Джакоби. Это приглашение вызвало большой предварительный интерес к спектаклю.
Рецензии на премьерный спектакль, состоявшийся 9 октября 1980 года, появились в огромном количестве в больших и маленьких газетах и журналах по всей стране. Помимо центральных отклики опубликовались в газетах Детройта, Сэйнт-Луиса, Хьюстона, Лос-Анджелеса, Бостона, Филадельфии, передавались по всем каналам телевидения в Нью-Йорке, а так же в передаче «Сандай морнинг» канала «Си-Би-Эс».
Фирма «Аурора Стэйджуинг», которая финансировала этот спектакль, возлагала на него большие надежды. По неофициальным сообщениям в его постановку было вложено не меньше 800 тысяч долларов, что даже для Бродвея считается немалой суммой, особенно если учесть, что американской публике представлялась неизвестная пьеса столь же неизвестного для нее автора. Для сравнения скажем, что в то же самое время на Бродвее появилась первая за многие годы пьеса «Американские часы» знаменитого в стране драматурга Артура Миллера, которая получила финансовую поддержку в размере 500 тысяч долларов. В те годы никто никогда не вкладывал столько денег в бродвейский спектакль, если он не был мюзиклом.
Несмотря на количество, отклики на бродвейскую премьеру «Самоубийцы» были не столь восторженными, как на спектакль в Провиденце, но тем не менее ее можно с уверенностью назвать успешной. Разница заключалась в степени похвалы. Если большинство критиков признавало постановку «Тринити Скуэр Репертори Компани» как важнейшее театральное и драматургическое открытие, то отклики на бродвейский спектакль отмечали некоторую неряшливость в работе режиссера, художника и актеров. Конечно, проще всего было бы свести сдержанное отношение критики к тому, что при свете рамп культурного центра страны все видится в ином, более четком свете. Но, думается, были и другие причины.
В то время как спектакль в Провиденце игрался в небольшом уютном помещении, бродвейский спектакль был осуществлен на огромной сцене, перед большим зрительным залом. И эта разница имела серьезные последствия для постановки. Негромкая, интимная, порой странная атмосфера, отличающая почти все сцены спектакля в Провиденце, была целиком утеряна в большом зале.
Это и было отмечено Дэном Салливаном в «Лос Анджелес Таймс». Восторженно похвалив спектакль «Тринити Скуэр Репертори Компани», он принял нью-йоркский вариант более трезво. По его мнению, основным недостатком было отсутствие ансамблевости спектакля. «Он стал бродвейским шоу в самом отрицательном смысле этого слова».
При всем этом количество положительных откликов значительно превзошло отрицательные. Джек Кролл в «Ньюс-уик» начинает свою рецензию с утверждения, что «Самоубийца» Николая Эрдмана может стать главной постановкой на Бродвее в этом сезоне». Клайв Барнс в газете «Нью-Йорк пост» назвал ее «чарующей». Кевин Келли, пишущий в газете «Бостон Глоб», отмечает, что «Пьеса Эрдмана — шедевр», «Режиссура Ионаса Юрашаса — изумительна. «Самоубийца» является одним из важнейших спектаклей этого сезона».
Практически все критики также соглашались и с тем, что бродвейский дебют Дерека Джакоби стал настоящим событием.
Успех у зрителей был если не полный, то по крайней мере солидный. Его посещаемость была около 70 процентов, что при обычных обстоятельствах считалось бы совершенно нормальным, но для такого дорогого спектакля это было недостаточно. В заметке в «Нью-Йорк Таймсе» от 2 декабря 1980 года сообщалось, что спектакль закрылся 29 ноября, после двадцати премьерных и шестидесяти обычных спектаклей. В том же номере газеты была помещена маленькая статья, в которой было объявлено, что весь вклад, 800 тысяч долларов, был потерян. По совпадению, в той же статье сообщалось, что и новая пьеса Артура Миллера тоже была закрыта после одиннадцати (!) премьерных и двенадцати обычных спектаклей. Таким образом, получилось, что нашумевшие пьесы американского и советского драматургов одновременно потерпели на Бродвее почти полный финансовый крах.
Об этом же, через неделю после прекращения показа этих двух спектаклей, в лондонской газете «Таймс» написал Клайв Барнс. Критик был обеспокоен тем, что «серьезный спектакль становится вымирающим видом в бродвейских джунглях. У нас перевес легких комедий и мюзиклов, мюзиклов, мюзиклов». Далее он предлагает, что само название пьесы — «Самоубийца» — повредило пьесе в глазах потенциальных зрителей. Эта идея, кстати, находит поддержку во многих рецензиях, где авторы считают нужным обратить внимание читателей на то, что, «несмотря на мрачное название, это пьеса — комедия».
Сегодня, думается, нельзя назвать единственную причину, из-за которой постановка, пользовавшаяся огромным успехом в одном месте, в несколько переделанной форме проваливается в другом. Возможно, суждения Дерека Мидера, который был одним из немногих актеров, занятых в обеих спектаклях, дают наиболее достоверное объяснение.
— Когда мы переехали с пьесой в Нью-Йорк, самой главной задачей стала попытка сделать ее выгодной финансово. У спектакля уже не было той неожиданной душевности, которой отличался спектакль в «Тринити Скуэр Репертори Компани».
Тем не менее представление «Самоубийцы» на Бродвее нельзя назвать «провалом». Ведь большинству рецензентов понравились и спектакль и сама пьеса. И недаром критик газеты «Вилладж Войс» Джулиус Новик назвал «Самоубийцу» лучшей пьесой бродвейского сезона (1980) при обсуждении «Премий нью-йоркского круга критиков».
К сожалению, финансовый неуспех окончательно повредил возможности осуществления большой постановки другой пьесы Н. Эрдмана. Фирма, рискнувшая вложить столь большую сумму в спектакль на Бродвее, имела права и на постановку «Мандата». Она готова была вынести ее на нью-йоркскую сцену в зависимости от успеха «Самоубийцы». Но, повторяю, к сожалению, это так никогда и не было сделано.
Одновременно со спектаклем «Самоубийца» в театре «Анта» во многих городах США шли многочисленные постановки этой пьесы. Наиболее успешной из них была постановка в «Иэльском Реперторе» в Нью Хейвене (штат Коннектикут). Сравнивая этот спектакль с бродвейским, рецензент «Нью-Йорк Таймса» замечает:
Неудивительно, продолжающая гоголевские традиции пьеса «Самоубийца» недавно заново открыта театрами от Лондона до Чикаго. Она сохраняет свою дерзость, большая часть которой, однако, потерялась в изящно преувеличенной постановке на Бродвее.
Одновременно состоялась еще одна премьера в театре «Гудман» в Чикаго — первые спектакли чикагской и бродвейской постановок были сыграны в один и тот же вечер 9 октября 1980 года.
Несколько месяцев спустя, в январе 1981 года, известный периферийный театр «Арена Стейдж» в Вашингтоне сыграл свой вариант «Самоубийцы». Хотя у этой постановки были свои серьезные недостатки, она пользовалась успехом как у критиков, так и у зрителей.
В мае того же 1981 года «Самоубийца» был показан на канадском театральном фестивале, в городе Найагре-на-озере. Об этой постановке написал Рэй Конлуог в торонтской газете «Глоб энд Майл»:
Стивен Кэтз (режиссер) поставил эту сложную пьесу с большим профессионализмом. Хотя она включает в себя элементы фарса, он понял, что надо вполне уважать ее остроту и всерьез воспринимать Семена Семеновича как реального человека. Эрдман был талантливым драматургом, нашедшим новые театральные формы, благодаря которым впоследствии Беккет, Брехт и Ионеско пошли в своих собственных направлениях.
После этой постановки можно сказать, что эрдмановский «бум» в северной Америке пришел к концу. После 1982 года был осуществлен еще ряд постановок «Самоубийцы», но почти все они прошли в любительских или полупрофессиональных театрах. Из двадцати шести спектаклей между 1982 и 1987 годами только один был поставлен в профессиональном театре.
Судьба ее в Англии примерно такая же. После успешной постановки «Роял Шекспир Компани» с 1979 до 1981 года не было никаких больших постановок. В 1986 в маленьком лондонском театре «Тарус», находящемся на втором этаже над пивным баром, «Самоубийца» был сыгран несколько раз. И в настоящее время в Англии, как и в Северной Америке, эрдмановская драматургия относится к разряду неигранной классики.
Действительно, ставить сложную эрдмановскую драматургию крайне непросто. Это, впрочем, относится ко всему наследию классической русской драматургии (Пушкина, Гоголя, Сухово-Кобылина, даже мирового гиганта Чехова в США обычно ставят плохо, если ставят вообще.)
Чем же отличаются хорошие спектакли эрдмановской драматургии, если исходить из опыта англоязычных постановок. Ответ, думается, один: хорошо играют тогда, когда не играют ее как сатиру, а также когда не играют ее как бытовую комедию. В этом, наверное, одна из главнейших заслуг лучших канадских, американских и английских постановок «Самоубийцы».
Высказывание Мейерхольда и других, что Эрдман продолжает линию русской комедии в традиции Гоголя и Сухово-Кобылина, абсолютно не случайно и правомерно. Ведь не случайно их тоже обычно плохо ставят. В своих двух больших пьесах Эрдман разрабатывает коренную русскую линию «остраненного», «невероятного» юмора, который впервые появился в зрелом виде у Гоголя, затем — у Сухово-Кобылина, а уж потом — хотя это сегодня и недостаточно понимают — у Чехова. Ведь уже за пятьдесят лет до Беккета Чехов задумал написать пьесу, в которой группа людей ждет человека, который никогда не появляется.
Сегодня принято говорить, что русский абсурд, впервые в мире открытый обериутами Хармсом, Олейниковым и Введенским, был уничтожен и чуть ли не забыт. Возможно, что касается этой группы, это и правда. Но настоящий, коренной русский абсурд появился давным-давно уже у Гоголя в таких произведениях, как «Женитьба», и в рассказике «Коляска», в котором буквально ничего, кроме самого факта литературы, не происходит.
Если мы попробуем всмотреться в эрдмановскую драматургию, то увидим, что у Подсекальникова и у Гулячкина много схожего и с Кочкаревым и с Подколесиным из «Женитьбы». Так, например, внезапность, непредсказуемость, немотивированность поведения Кочкарева входит вплотную в образ Гулячкина, а странная, кроткая восприимчивость Подколесина (не говоря уже о схожести самих фамилии) крайне напоминает образ Подсекальникова.
Именно поэтому, когда американские критики пытаются объяснить сущность «Самоубийцы», они почти единодушно оперируют такими определениями, как «кошмар», «сюрреализм», «странность» и т. д.
И это совершенно неудивительно. Мы уже видели, что некоторые из них усмотрели в «Самоубийце» коренные связи с театром абсурда. И не случайно режиссер постановки в театре «Арена Стэйдж» в Вашингтоне Джини Лессер отметил в своем интервью, «что если бы Эрдман продолжил писать пьесы, то он бы стал таким же значимым драматургом, как Сэмюэл Беккет или Жан Женет. Эрдман пишет с большой иронией, эпатируя нас паясничанием, потрясая серьезными, заставляющими задумываться сценами, разрушая затем это настроение ярким откровенным юмором».
Перевод В. Гронина
Л-ра: Современная драматургия. – 1989. – № 5. – С. 238-244.
Произведения
Критика
