И лук и лира...
Владимир Огнев
Название сборнику дало многозначительное стихотворение Алио Мирцхулава. Охотник прислушался как-то к пению тетивы, к ее тихому, робкому, осторожному звуку... и, «позабыв ушедшую стрелу», замер, потрясенный этим тревожным мгновением рождения красоты. Да, это глубокая аллегория. Искусство способно и ласкать и ранить. Ведь любовь и ненависть питают его вечный огонь. Одна и та же тетива может служить оружием, но может стать и струною.
Книга Евтушенко ярко талантлива и потому цельна в обеих своих частях. Когда поэт говорит «от себя» о любви, которая громадна и неожиданна, как море, рванувшееся в зрачки пассажира, летящего к нему на экспрессе («Море»), или смеется вместе со старым Ладо Гудиашвили над «жесткими догмами» постников и тупиц, тех, кто оторопело открыли рты перед изображенными полногрудых грешниц-ангелиц на стенах храма («В церкви Кошуэты»), он как бы весело перекликается с грузинской музой, которая всегда неиссякаемо жизнелюбива и полнозвучна, лукава и мудра. Он может позволить себе быть по-юному легкомысленным, и образы порой проплывают в его опьяненном мозгу излишне легкие, подобные «связкам воздушных шаров». И они так же похожи на виноградные гроздья, эти шары, как фонтанчики для питья на проспекте Руставели похожи на Арагви. Раскованность нет-нет да и перейдет в некоторых стихотворениях в развязность, лирическая свобода — в несимпатичное кокетничанье («Я груши грыз, скитался, вольничал... Я ездил с женщиною маленькой, ей летний отдых разрушал... Что я хотел — не получается, и мне уже другого хочется... Плыву с щемящею усталостью... Крутило меня и ломало, кружило в восторгах людских, Пусть не боится мама — тебе не причиню я, Маша, зла...»). Но мама, увы, не может не бояться в свете всего вышесказанного! И не только Машина мама. Но и критика. Это пошло. И молодой поэт, который наделен большим поэтическим даром, обязан внять, наконец, голосу предостережений. Нескромность не там, где много «Я», а там, где взгляд скользит по поверхности. Свет истины — свет изнутри, а не свет отраженный. Сумел же в виноградине рассмотреть Евтушенко «блеск такой живой, как будто крошечные лампы горят внутри, под кожурой»! И в себе самом он часто чувствует эту лампочку.
Переводные стихи во многих случаях глубоко поэтичны, остальные — просто хороши. Здесь сказались сильные стороны дарования Евтушенко. Прав он:
Не страшен вольный перевод.
Ничто не вольность, если любишь,
но если музыку погубишь, все мысли это переврет.
Не погубил Евтушенко-переврдчик музыки. Стихи грузинских поэтов звучат, как высокая русская поэзия. И в то же время в большинстве из них сохранена своеобразная «музыка» грузинской поэзии — ее интонационная основа, изящество, артистизм, красочность описаний.
Мне кажется, переводчику, во многом, удалось передать индивидуальное различие грузинских поэтов. Стих Евтушенко классически чеканен и «крупен», когда он передает трагическую медь Важа Пшавела:
И нечем жить, и нищенствует мудрость,
и тупость безраздельная царит.
В переводах из С. Чиковани переводчик сохранил спокойную уравновешенность формы, острое, сухое перо этого замечательного мастера, с его удивительно внимательной разработкой деталей сюжета («Балахвани, Сапичхия и Орпири...», «В поисках тени» и др.)
Большую трудность для перевода представляла тончайшая образная нить, лирики Г. Леонидзе, с ее едва уловимой музыкальной «гаммой» переходов настроения, картин природы и в то же время отчетливой, нетуманной формы стиха. Это сочетаний «невесомости» образов с убедительной «материальностью» их жизненного наполнения поразительно. «Мир подернут был хрустальным, щемящим душу холодком»; Мать приходила к герою «со сказкой... сказкой, чистой, как снег невесомый, не лежавший еще на земле», «и стихи мои нежно, как внуков, мама гладила по голове», «осень, ты усталость лета, преждевременность ответа на неконченный вопрос», О старости; «Я как ручей, кувшинками пропахший. Я столько лет плетусь, а не бегу. В меня бросают изредка ромашки, которых сам сорвать я не могу».
Из Ир. Абашидзе удачен перевод сердечного, в духе народной песни стихотворения «Наши ласточки»; у К. Каладзе хорошо переданы переводчиком жизнелюбие, солнечность народного юмора, густой и смелый мазок его кисти («Винные чаны», «Старые деревья», «Жаворонок»). Но кто, видимо, особенно близок творческому облику Евтушенко, так это Мухран Мачвариани. Это талантливый молодой поэт, с новаторским шагом стиха, поэт, созвучный переводчику и своим неуемным темпераментом и маяковской смелостью образа.
Книга «Лук и лира» — яркое, ценное явление в нашей поэзии.
Л-ра: Дружба народов. – 1959. – № 11. – С. 245-247.
Произведения
Критика
