Бернард Шоу. Пигмалион
(Отрывок)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Ковент Гарден. 11:15 вечера. Лето. Проливной дождь. Со всех сторон отчаянные гудки автомобилей. Прохожие бегут к рынку и к церкви св. Павла, под портиком которой уже укрылось несколько человек. Среди них дама с дочерью, обе в вечерних туалетах. Все мрачно взирают на потоки дождя, и только один человек, стоящий спиной к остальным, по-видимому, целиком поглощен своей записной книжкой; он торопливо делает какие-то заметки.
Бьет четверть двенадцатого.
Дочь (стоит между двумя центральными Колоннами портика, ближе к левой). Я продрогла до костей. Куда пропал Фредди? Вот уже двадцать минут как он ушел.
Мать (справа от дочери). Положим, не двадцать. Но такси он бы все-таки мог уже найти.
Прохожий (справа от дамы). Раньше половины двенадцатого никакого такси он вам не достанет, мэм, и не надейтесь; сейчас все из театров разъезжаются.
Мать. Но нам очень нужно. Мы не можем стоять здесь до половины двенадцатого. Какое безобразие!
Прохожий. А я чем виноват?
Дочь. Будь у него голова на плечах, он давно бы нашел такси у театра.
Мать. Ну что ты хочешь от бедного мальчика?
Дочь. Все достают такси. А он почему не может?
Под потоками дождя со стороны Саутгемптон-стрит вылетает Фредди и становится между ними, закрывая зонтик, с которого стекает вода. Это молодой человек лет двадцати в вечернем костюме, брюки у него мокры по щиколотку.
Дочь. Ну, достал-таки?
Фредди. Нигде ни одного, ни за какие деньги.
Мать. Ах, Фредди, машину всегда можно достать. Ты просто плохо искал.
Дочь. Боже, как мне все надоело. Уж не прикажешь ли нам самим идти за такси?
Фредди. Я же вам говорю, все машины расхватали. Дождь начался внезапно, никто его не ожидал, и все кинулись искать такси. Я дошел до Черинг-кросс, потом повернул и добрался почти до самого Ледгет-серкус: нигде ни одной свободной машины.
Мать. А на Трафальгар-сквер?
Фредди. И на Трафальгар-сквер ни одной.
Дочь. А ты там был?
Фредди. Я был на Черинг-кросском вокзале. Ты, вероятно, ожидала, что я пробегусь до Хамерсмита?
Дочь. Никуда ты не ходил.
Мать. Ты в самом деле ужасно беспомощен, Фредди. Иди опять и, пока не найдешь такси, не возвращайся.
Фредди. Только зря вымокну до нитки.
Дочь. А мы? По-твоему, мы всю ночь будем стоять здесь на ветру, в одних платьях? Это свинство. Эгоист несчастный!
Фредди. Ну, ладно, ладно, иду.
Раскрывает зонтик и бросается в сторону Стрэнда, но по дороге сталкивается с уличной цветочницей, которая спешит укрыться от дождя, и выбивает у нее из рук корзину с цветами. Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая оглушительным раскатом грома, служит фоном для этого происшествия.
Цветочница. Ты что, очумел, Фредди? Не видишь, куда прешь!
Фредди. Виноват… (Убегает.)
Цветочница (подбирая рассыпанные цветы и укладывая их в корзинку). А еще называется образованный! Все мои фиялочки копытами перемял.
Усаживается у подножия колонны справа от дамы и начинает приводить в порядок цветы. Привлекательной ее не назовешь. Лет ей восемнадцать-двадцать, не больше. На ней маленькая матросская шапочка из черной соломки, с многочисленными следами лондонской пыли и копоти, явно скучающая по щетке. Ее давно не мытые волосы приобрели какой-то неестественный мышиный цвет. Поношенное черное пальто, узкое в талии, едва доходит до колен. На ней коричневая юбка и грубый фартук. Башмаки тоже знавали лучшие дни. Нельзя сказать, что она не старается быть по-своему опрятной, но по сравнению с окружающими ее дамами выглядит настоящей грязнулей. Черты ее лица не хуже, чем у них, но кожа оставляет желать лучшего. К тому же девушка явно нуждается в услугах зубного врача.
Мать. Простите, откуда вы знаете, что моего сына зовут Фредди?
Цветочница. Ага, так это ваш сынок? Хороша мамаша! Воспитала бы сына как положено, так он бы побоялся цветы у бедной девушки изгадить, а потом смыться и денег не заплатить. Вот вы теперь и гоните монету!
Прошу извинения, но попытка воспроизвести ее отчаянный диалект без фонетической транскрипции неосуществима за пределами Лондона.
Дочь. Только этого еще не хватало!
Мать. Не вмешивайся, Клара. Есть у тебя мелочь?
Дочь. Шестипенсовик. Мельче нет.
Цветочница (с надеждой). Так я вам его разменяю, леди.
Мать (Кларе). Дай сюда. (Дочь неохотно подчиняется.) Так. (Цветочнице.) Вот вам за цветы, милая.
Цветочница. Премного благодарна…
Дочь. Пусть она даст сдачи. Такому букетику красная цена – пенни.
Мать. Помолчи, Клара. (Цветочнице.) Сдачу оставьте себе.
Цветочница. У… у… у… х, спасибо вам, леди.
Мать. А теперь скажите мне, откуда вам известно имя этого молодого человека?
Цветочница. Да я его и не знаю.
Мать. Но я слышала, как вы назвали его по имени. Не обманывайте меня.
Цветочница (возражая). А чего мне вас обманывать? Ну, Фредди, Чарли не все одно? Надо же из вежливости как-то назвать человека. (Усаживается возле своей корзины.)
Дочь. Зря только выбросили шесть пенсов. Право, мама, тут уж вы могли бы пощадить Фредди. (Брезгливо отступает за колонну.)
Пожилой джентльмен – привлекательный тип старого военного – спешит укрыться от дождя, закрывая на ходу зонтик, с которого льет вода. У него, как и у Фредди, брюки внизу совершенно мокрые. Он в вечернем костюме и легком пальто. Занимает освободившееся место у колонны слева.
Джентльмен. Уфф!
Мать (джентльмену). Ну, как там, сэр? Просвета все еще не видно?
Джентльмен. Ни малейшего намека. Напротив, дождь усиливается. (Подходит к тому месту, где сидит цветочница, ставит ногу на плинтус колонны и, нагнувшись, подвертывает мокрые брюки.)
Мать. О Господи! (Огорченно отходит к дочери).
Цветочница (пользуется соседством пожилого джентльмена, чтобы завязать с ним дружеские отношения). Раз опять припустил, значит, конец видать. Не огорчайтесь, кэптен, купите лучше букетик у бедной девушки.
Джентльмен. К сожалению, у меня нет мелочи.
Цветочница. Я вам разменяю, кэптен.
Джентльмен. Соверен? Мельче у меня нет.
Цветочница. Ух ты! Купите цветочек, кэптен, купите! Полкроны я еще разменяю. Возьмите вот этот – всего два пенса.
Джентльмен. Не приставай ко мне, девочка, – это нехорошо. (Шарит по карманам.) У меня в самом деле нет мелочи… Постой-ка! Вот три монетки по полпенса, если тебя устроит… (Переходит к другой колонне.)
Цветочница (разочарованно, но понимая, что полтора пенса лучше, чем ничего). Спасибо вам, сэр.
Прохожий (цветочнице). Эй ты, полегче, взяла деньги – так дай ему цветок. Видишь вон того типа за колонной? Он записывает каждое твое слово.
Все оборачиваются к человеку с записной книжкой.
Цветочница (испуганно вскакивая). Что я худого сделала? Ну, заговорила с джентльменом – так я имею право продавать цветы, если на тротуар не лезу. (Истерически.) Я девушка порядочная! Я ничего такого ему не сказала – просто попросила купить цветочек…
Общий шум. Большая часть публики сочувствует цветочнице, но осуждает ее чрезмерную чувствительность. Люди пожилые, солидные треплют ее по плечу, бросая ободряющие реплики вроде: «Чего расхныкалась? Кто тебя трогает? Кому ты нужна? К чему шум поднимать? Ну-ну, успокойся. Будет, будет! " Менее терпеливые рекомендуют ей заткнуть глотку или сердито спрашивают, чего, собственно, она разоралась? Те, кто стояли далеко и не знают, в чем дело, спешат к месту происшествия и усугубляют суматоху расспросами и объяснениями: «Что за шум? Что она натворила? Где он? Да вот, застукал ее легавый. Какой? Да вон тот, за колонной. Деньги у джентльмена выманила». И так далее. Цветочница, оглушенная и растерянная, протискивается сквозь толпу к джентльмену и громко вопит.
Цветочница. Ой, сэр, пожалуйста, не велите ему заявлять на меня. Вы не знаете, что мне за это будет! У меня отберут патент, меня выкинут на улицу за приставанье к мужчинам. Они мне…
Человек с записной книжкой (выходит вперед, толпа окружает его). Ну, хватит, хватит! Кто вас обижает, глупая вы девчонка! За кого вы меня принимаете?
Прохожий. Все в порядке. Это джентльмен – поглядите, какие у него ботинки. (Объясняет человеку с записной книжкой.) Она думала, сэр, что вы легавый.
Человек с записной книжкой (с живым интересом). А что значит «легавый»?
Прохожий (не находя определения). Легавый – это… это… ну, одним словом, легавый. Как его иначе назовешь? Ну, вроде сыщика или полицейского агента.
Цветочница (все еще истерически). Да я на Библии могу присягнуть, что ничего такого…
Человек с записной книжкой (повелительно, но добродушно). Довольно! Замолчите наконец. Разве я похож на полицейского?
Цветочница (далеко не успокоенная). А зачем тогда записывали каждое слово? Почем я знаю, что вы там накатали? А ну-ка, покажите, что у вас там обо мне накарякано? (Он раскрывает записную книжку и сует ей под нос. Толпа, пытаясь прочесть написанное через его плечо, напирает так, что человек послабее не устоял бы на ногах.) Чего это? Написано-то не по-нашему. Я не разбираю…
Человек с записной книжкой. Зато я разберу. (Читает, точно воспроизводя ее выговор.) «Ни огарчайтись, кэптин, купитя лучше пукетик у бенной девушки».
Цветочница (в полном смятении). Может, вы за то, что я его назвала «кэптен»? Так я ж ничего плохого не думала. (Джентльмену.) Ах, сэр, не велите ему на меня заявлять, за одно только слово. Вы…
Джентльмен. О чем заявлять? Я вас ни в чем не обвиняю. (К человеку с записной книжкой.) Право, сэр, хоть вы и сыщик, вам вовсе незачем ограждать меня от приставаний, пока я сам не попрошу. Слепому ясно, что у девушки не было дурных намерений.
Голоса в толпе (протестующе против полицейского произвола). Правильно! Чего он суется? Пусть лучше занимается своим делом! Не видите, что ли? Он выслужиться захотел! Каждое слово за человеком записывает! Девушка с ним слова не сказала! А хоть бы и сказала! Хорошенькое дело, девушке уж и от дождя нельзя укрыться, чтобы ее не оскорбили. (И т. д. и т. п.)
Прохожие, настроенные наиболее сочувственно, отводят цветочницу обратно к колонне, где она снова усаживается, стараясь побороть волнение.
Прохожий. Никакой он не сыщик. Просто любит соваться в чужие дела. Я же вам говорю, посмотрите на его ботинки.
Человек с записной книжкой (обернувшись к нему, сердечно). Как поживают ваши родные в Селси?
Прохожий (подозрительно). А кто вам сказал, что мои родные из Селси?
Человек с записной книжкой. Неважно кто. Ведь это же так. (К цветочнице.) А вас как занесло так далеко на восток? Вы ведь родились в Лисонгрове.
Цветочница (ошеломленная). А что такого, если я уехала из Лисонгрова? Я там в конуре вонючей жила, – у свиньи хлев и то лучше, – а платила четыре шиллинга шесть пенсов в неделю. (Заливается слезами.) О… о… о… ой… ой… ой…
Человек с записной книжкой. Живите где угодно, только прекратите реветь.
Джентльмен (девушке). Ну полно, полно! Он не тронет тебя, ты имеешь право жить где хочешь.
Саркастический прохожий (протискиваясь между человеком с записной книжкой и джентльменом). Например, в собственном особняке на Парк-лейн. А знаете, я не прочь обсудить с вами жилищную проблему.
Цветочница (пригорюнившись над корзиной, потихоньку причитает). Я девушка честная. Да, честная.
Саркастический прохожий (не обращая на нее внимания). Ну, а откуда я родом, вы знаете?
Человек с записной книжкой (не моргнув глазом). Из Хокстона.
В толпе хихикают. Интерес к человеку с записной книжкой явно возрастает.
Саркастический прохожий (пораженный). Угадал, ничего не скажешь. Черт побери, да вы действительно всезнайка.
Цветочница (все еще переживая нанесенную ей обиду). Нет у него таких правов, чтобы лезть в чужие дела. Чего он ко мне пристал?
Прохожий (цветочнице). Верно! Вот ты ему и не спускай. (К человеку с записной книжкой.) Послушайте, а на каком таком основании вы все знаете о людях, которые с вами не желают иметь дела? Где ваше удостоверение?
Несколько человек из толпы (ободренные ссылкой на статью закона). Точно! Где у вас удостоверение?
Цветочница. А пусть его болтает чего вздумается! Не хочу с ним связываться.
Прохожий. А все потому, что вы нас за людей не считаете. С джентльменом вы бы себе шутки шутить не позволили.
Саркастический прохожий. Верно! Если уж взялись ворожить, так скажите нам – откуда он взялся? (Указывает на пожилого джентльмена.)
Человек с записной книжкой. Челтенхем, Харроу, Кембридж, позднее Индия.
Джентльмен. Совершенно верно.
Толпа разражается хохотом. Теперь сочувствие явно на стороне человека с записной книжкой. Раздаются восклицания: «Все насквозь знает! Так и отрезал! Слыхали, как он ему выложил что, да как, да где? " И т. д.
Джентльмен. Позвольте спросить, сэр. Вы, наверно, из мюзик-холла? Зарабатываете этим номером на жизнь?
Человек с записной книжкой. Я уже подумывал об этом. Возможно, когда-нибудь попробую.
Дождь прекратился, и толпа понемногу начинает расходиться.
Цветочница (недовольная переменой общего настроения не в ее пользу). Никакой он не порядочный. Порядочный не станет обижать бедную девушку.
Дочь (потеряв терпение, бесцеремонно проталкивается вперед). Куда же пропал Фредди? Я схвачу воспаление легких, если еще постою на этом сквозняке.
Пожилой джентльмен, вежливо сторонясь, отступает за колонну.
Человек с записной книжкой (поспешно делает отметку, повторив про себя). Эрлкорт.
Дочь (возмущенно). Попрошу держать при себе свои дерзости.
Человек с записной книжкой. Неужели я сказал что-либо вслух? Простите, это невольно. Но матушка ваша, несомненно, из Эпсома.
Мать (подходит к дочери и становится между ней и человеком с записной книжкой). Подумайте, как интересно! Я действительно выросла в Широкаледи-парк, неподалеку от Эпсома.
Человек с записной книжкой (весело смеясь). Ха-ха-ха! Черт, ну и название. (К дочери.) Простите, вам, кажется, нужно такси?
Дочь. Как вы смеете обращаться ко мне!
Мать. Клара, Клара!
Дочь сердито пожимает плечами и, не удостоив ответом, с надменным видом отходит в сторону.
Мать. Мы были бы страшно признательны вам, сэр, если бы вы достали для нас такси.
Человек с записной книжкой вытаскивает свисток. Мать отходит к дочери. Человек с записной книжкой пронзительно свистит.
Саркастический прохожий. Видали? Я же говорил, что это шпик, только в штатском.
Прохожий. Нет, у него не полицейский, а спортивный.
Цветочница (все еще негодуя). Нет у него таких правов, чтобы забрать мой патент. Мне нужен патент, как и всякой леди.
Человек с записной книжкой. Кстати, вы заметили, что дождь уже перестал?
Прохожий. И верно. Чего же вы раньше не сказали? А то мы торчим здесь и теряем время: слушаем ваши глупости. (Уходит по направлению к Стрэнду.)
Саркастический прохожий. А я могу сказать, откуда вас самих принесло. Из психической лечебницы. Возвращайтесь-ка туда.
Человек с записной книжкой (поправляя). Психиатрической.
Саркастический прохожий (стараясь говорить изысканно). Весьма признателен, господин учитель. Ха-ха-ха! Всего наилучшего! (Издевательски-почтительно приподнимает шляпу и уходит.)
Цветочница. Людей только пугает! Самого бы его пугнуть.
Мать. Дождя нет. Клара. Теперь можно добраться до автобуса. Идем. (Подбирает юбку и торопливо уходит по направлению к Стрэнду.)
Дочь. А как же такси…
Мать уже не слышит ее.
Дочь. Ах, как мне все надоело! (С раздраженным видом следует за матерью.)
Вся публика постепенно разошлась. Остались только человек с записной книжкой, джентльмен и цветочница, которая сидит и, укладывая в корзину цветы, продолжает тихо жаловаться на судьбу.
Цветочница. Бедная ты девушка! И так тебе жизни нет, а тут еще каждый цепляется да надсмехается.
Джентльмен (возвращаясь на свое прежнее место, слева от человека с записной книжкой). Могу я узнать, как это у вас получается?
Человек с записной книжкой. Фонетика и еще раз фонетика. Наука о произношении. Моя профессия и моя страсть. Поистине счастлив тот, кому любимое занятие дает средства к жизни. Ирландца или йоркширца легко узнать по акценту. Но я могу определить место рождения человека с точностью до шести миль, а в Лондоне – двух. Иногда даже в пределах двух улиц.
Цветочница. Стыда на вас нет, бессовестный!
Джентльмен. Неужели этим можно заработать на жизнь?
Человек с записной книжкой. Конечно, можно. И на вполне приличную жизнь. Наш век – это век выскочек. Есть люди, которые начинают в Кентиштауне, живя на восемьдесят фунтов, а кончают в особняке на Парк-лейн, имея сто тысяч годового дохода. Они хотят отделаться от Кентиштауна, но стоит им раскрыть рот, как они выдают себя. Я же могу научить их…
Цветочница. Занимался бы лучше своим делом, чем мучить бедную девушку.
Человек с записной книжкой (вспылив). Женщина! Сейчас же прекрати свое мерзкое нытье или ищи себе место на другой паперти.
Цветочница (с робким вызовом). Я имею право тут сидеть, как и вы.
Человек с записной книжкой. Женщина, издающая такие омерзительные и убогие звуки, не имеет права сидеть где бы то ни было. Она вообще не имеет права жить. Не забывайте, что вы человеческое существо, наделенное душой и Божественным даром членораздельной речи. Ваш родной язык – язык Шекспира, Мильтона и Библии. А вы тут сидите и квакаете, как простуженная лягушка.
Цветочница (совершенно подавленная, боясь поднять голову, искоса смотрит на него со смешанным чувством удивления и осуждения). Ай… о… о… у… у… а!
Человек с записной книжкой (хватаясь за карандаш). Боже мой! Что за звуки! (Записывает, затем, глядя в книжку, читает, точно воспроизводя сочетание звуков.) Ай… о… о… у… у… у… а!
Цветочница (довольная представлением, невольно смеется). Ух ты!
Человек с записной книжкой. Взгляните на эту девчонку! Слышали вы, на каком жаргоне она говорит? Этот жаргон навсегда приковал ее к панели. Так вот, сэр, дайте мне три месяца, и эта девушка сойдет у меня за герцогиню на приеме в любом посольстве. Я даже смогу устроить ее горничной или продавщицей в магазин, где надо говорить совсем уж безукоризненно. Нашим миллионерам я оказываю услуги именно этого рода, а на заработанные деньги веду научные изыскания в области фонетики и немножко занимаюсь поэзией – в духе Мильтона.
Джентльмен. Я сам изучаю индийские диалекты и…
Человек с записной книжкой (с нетерпением). Серьезно? А не знаете ли вы случайно полковника Пикеринга, автора «Разговорного санскрита»?
Джентльмен. Я и есть полковник Пикеринг. А кто вы?
Человек с записной книжкой. Генри Хигинс – изобретатель «Универсального алфавита Хигинса».
Пикеринг (восторженно). Я же приехал из Индии, чтобы повидаться с вами!
Хигинс. А я собирался в Индию, чтобы встретиться с вами!
Пикеринг. Где вы живете?
Хигинс. Уимпол-стрит, двадцать семь «а». Жду вас у себя завтра же.
Пикеринг. Я остановился в отеле «Карлтон». Идемте ко мне, мы еще успеем перекинуться словечком за ужином.
Хигинс. С восторгом!
Цветочница (Пикерингу, когда он проходит мимо). Купите цветочек, добрый джентльмен, а то мне за квартиру платить нечем.
Пикеринг. К сожалению, у меня в самом деле нет мелочи. (Уходит.)
Хигинс (возмущенный лживостью девушки). Лгунья! Вы же говорили, что можете разменять полкроны.
Цветочница (в отчаянии вскакивая). Сердце у вас каменное, вот что! (Швыряет к его ногам корзину.) Нате, забирайте всю эту чертову корзину за шесть пенсов.
Часы на колокольне бьют половину двенадцатого.
Хигинс (услышав в этом бое укор свыше за фарисейскую жестокость к бедной девушке). Глас Божий! (Торжественно приподнимает шляпу, затем бросает в корзину пригоршню монет и уходит вслед за Пикерингом.)
Цветочница (вытаскивая полкроны). Ау… у… у… ох! (Вытаскивает два флорина.) У… а… а… ооу! (Вытаскивает еще несколько монет.) Ую… ю… ю… ай! (Вытаскивая полсоверена.) А… а… а… ха… ха… ха… ой!
Фредди (выскакивая из такси). Наконец-то достал! Хелло! (Цветочнице.) Тут стояли две дамы. Не знаете, где они?
Цветочница. А как дождь кончился, так они к автобусу и потопали.
Фредди. Безобразие! А что я буду делать с такси?
Цветочница (величественно). Не беспокойтесь, молодой человек. На вашей такси поеду домой я.
Проплывает мимо Фредди к машине. Шофер при виде ее поспешно захлопывает дверцу. Понимая его сомнения, она гордо показывает ему пригоршню монет.
Цветочница. Видал, Чарли? Восемь пенсов для нас – кха, тьфу!
Шофер ухмыляется и открывает ей дверцу.
Цветочница. Энджел-корт, Друри-лейн, за керосиновой лавкой. И жми на всю железку!
С шумом захлопывает дверцу. Такси трогается.
Фредди. Вот это номер!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Одиннадцать утра. Кабинет Хигинса на Уимпол-стрит. Это комната в первом этаже, окнами на улицу, первоначально предназначавшаяся под гостиную. Посередине задней стены – двустворчатая дверь: входя через нее, видишь справа у стены два высоких картотечных шкафа, стоящих под прямым углом друг к другу. Там же письменный стол, где громоздятся фонограф, ларингоскоп, батарея тонких органных труб с воздуходувными мехами, ряд газовых горелок под ламповыми стеклами, подсоединенных резиновым шлангом к газовому рожку на стене, несколько разного размера камертонов, муляж человеческой головы в натуральную величину, показывающий голосовые органы в разрезе, и коробка с запасными восковыми валиками для фонографа.
По ту же сторону – камин; возле него, ближе к двери, – удобное кожаное кресло и ящик для угля. На каминной доске – часы. Между письменным столом и камином – журнальный столик.
По левую руку от двери – шкафчик с неглубокими ящиками; на нем телефон и телефонная книга. Почти вся остающаяся часть левого угла занята концертным роялем, расположенным хвостом к двери; перед роялем не табурет, как обычно, а скамейка во всю длину клавиатуры. На рояле ваза с фруктами и сладостями, преимущественно шоколадными конфетами.
Середина кабинета пуста. Кроме кресла, скамейки и двух стульев у письменного стола, в комнате есть лишь еще один стул, не имеющий определенного назначения. Сейчас он придвинут к камину. На стенах гравюры, в основном Пиранези, и портреты меццотинто. Картин нет. Пике ринг, сидя у стола, раскладывает по местам камертон и карточки, которыми только что пользовался. Хигинс, стоя рядом, у картотеки, водворяет обратно выдвинутые ящики. Сейчас, при дневном свете, видно, что это крепкий, жизнерадостный, отменного здоровья мужчина лет сорока, в костюме, свидетельствующем о принадлежности к определенной профессии, – черный сюртук, крахмальный воротничок, черный шелковый галстук. Он один из тех энергичных людей науки, которые глубоко, даже страстно интересуются всем, что может служить предметом научного исследования, и в то же время равнодушны к себе и ближним, а заодно и к их чувствам. Несмотря на возраст и внушительную комплекцию, он, в сущности, очень похож: на непоседу ребенка, который шумно и бурно реагирует на все, что привлекает его внимание, и за которым нужно внимательно присматривать, чтобы он не натворил беды. По-детски неустойчиво и его поведение: добродушная ворчливость в минуты хорошего настроения мгновенно сменяется у него яростными вспышками, как только ему что-нибудь не по нраву; но он так непосредствен и бесхитростен, что симпатичен даже тогда, когда заведомо не прав.
Хигинс (задвигая последний ящик). Ну вот, как будто и все.
Пикеринг. Поистине потрясающе. Но знаете, я не воспринял даже половины.
Хигинс. Хотите снова прослушать на выбор?
Пикеринг (встает, подходит к камину и становится спиной к огню). Нет, спасибо, больше не могу. На сегодня хватит.
Хигинс (идет за ним и становится рядом, с левой стороны). Устали слушать звуки?
Пикеринг. Да. Ужасное напряжение. А я-то гордился, что могу отчетливо произнести двадцать четыре гласных. Но ваши сто тридцать сразили меня. В большинстве случаев я даже не могу уловить разницу между ними.
Хигинс. (посмеиваясь, отходит к роялю и берется за конфеты). Вопрос привычки. Вначале вы не улавливаете разницы; но вслушайтесь хорошенько и вскоре убедитесь, что они отличаются друг от друга, как «А» от «Б». (В комнату заглядывает миссис Пирс, экономка Хигинса.) В чем дело, миссис Пирс?
Миссис Пирс (колеблясь: она явно растеряна). Какая-то юная особа желает вас видеть, сэр.
Хигинс. Юная особа? А что ей угодно?
Миссис Пирс. Видите ли, сэр, она утверждает, что вы очень обрадуетесь, когда узнаете, зачем она пришла. Совсем простая девушка, сэр. Из самых простых. Я бы сразу выпроводила ее, но подумала, может быть, она вам нужна, чтобы наговаривать в ваши машины. Не знаю, правильно ли я поступила, но к вам иногда приходят такие странные люди… Надеюсь, вы меня извините, сэр…
Хигинс. Ничего, ничего, миссис Пирс. А у нее забавное произношение?
Миссис Пирс. Кошмарное, сэр, просто кошмарное. Не понимаю, как вы можете интересоваться такими вещами.
Хигинс (Пикерингу). Давайте послушаем. Тащите ее сюда, миссис Пирс. (Бросается к письменному столу и достает новый валик для фонографа.)
Миссис Пирс (подчиняясь не без внутренней борьбы). Слушаю, сэр. Как вам угодно. (Уходит.)
Хигинс. Какая удача! Я покажу вам, как делаю запись. Заставим ее говорить – я запишу ее сначала по системе Белла, а затем латинским алфавитом. Потом запишем ее на фонограф, и вы сможете прослушивать запись сколько захотите, сравнивая звук с транскрипцией.
Миссис Пирс (возвращаясь). Вот эта юная особа, сэр.
Входит цветочница. Она в полном параде. На голове у нее шляпа с тремя страусовыми перьями: оранжевого, небесно-голубого и красного цвета. Ее передник почти чист, и грубошерстное пальто подверглось воздействию щетки.
Пафос этой жалкой фигурки, с ее наивным тщеславием и видом важной дамы, трогает Пикеринга, который и так уже выпрямился в кресле при появлении миссис Пирс. Что касается Хигинса, то ему безразлично, с мужчиной или женщиной он имеет дело; разница заключается лишь в том, что в тех случаях, когда он не воздевает руки к небу в отчаянии от тупости какого-нибудь небесного создания или же не помыкает им, он заискивает перед женщиной, как ребенок перед своей нянькой, когда ему хочется выпросить у нее что-нибудь.
Хигинс (сразу узнав цветочницу и не скрывая своего разочарования, которое у него, как у ребенка, превращается в смертельную обиду). Это же та девчонка, которую я записал вчера вечером. Она нам не нужна. У меня достаточно записей с лисонгровским жаргоном. Нет смысла тратить на нее еще один валик. (Цветочнице.) Уходите, вы нам не нужны.
Цветочница. А вы не задирайте нос раньше времени! Вы еще не знаете, зачем я пришла. (К миссис Пирс, которая остановилась в дверях, ожидая дальнейших приказаний.) Вы сказали ему, что я приехала на такси?
Миссис Пирс. Какие глупости, моя милая! Неужели вы думаете, что такому джентльмену, как мистер Хигинс, не все равно, на чем вы приехали?
Цветочница. Ого, какие мы гордые! А ведь он не брезговает давать уроки; я сама слышала, как он говорил. Ну так вот! Я сюда не кланяться пришла. Если мои денежки вам не по вкусу, я пойду к другому.
Хигинс. При чем здесь ваши деньги?
Цветочница. Как при чем? При том, что я пришла брать уроки. Теперь расчухали? И платить за них собираюсь, не сумлевайтесь!
Хигинс (ошеломлен). Ну, знаете! (С трудом переводя дыхание.) И чего же вы ожидаете от меня?
Цветочница. А были бы вы джентльменом, так для начала предложили бы мне сесть. Я ведь уже сказала, что дам вам заработать.
Хигинс. Пикеринг, как мы поступим с этим пугалом? Предложим ей сесть или вышвырнем ее за окно?
Цветочница (в ужасе отступает за рояль, готовая отчаянно защищаться). А-а-оо-уу. (Оскорбленная в своих лучших чувствах, хнычет.) Что вы обзываете меня пугалом? Я же сказала, что буду платить, как всякая другая леди.
Мужчины, остолбенев, растерянно смотрят на нее.
Пикеринг (мягко). Чего вы хотите, дитя мое?
Цветочница. Я хочу быть продавщицей в цветочном магазине, а не торговать фиалками на углу Тотенхэм Корт-роуд. А меня туда не возьмут, если я не буду выражаться по-образованному. А он сказал, что берется научить меня. Я не прошу никаких одолжениев, понятно? Я могу заплатить, а он меня обзывает, словно я дрянь последняя.
Миссис Пирс. Как можно быть такой глупой, невежественной девушкой? Неужели вы думаете, что вы в состоянии брать уроки у мистера Хигинса?
Цветочница. А почему бы нет? Я не хуже вас знаю, почем стоят уроки, и согласна платить.
Хигинс. Сколько?
Цветочница (приближаясь к нему, торжествующе). Наконец-то заговорил по-людски. Я ведь знала: стоит вам увидеть, что можно вернуть хоть часть того, что вы швырнули мне вчера вечером, вы сразу станете посговорчивее. (Доверительно.) Малость подзаложили за галстук, а?
Хигинс (повелительно). Сядьте!
Цветочница. Только выкиньте из головы, что мне из милости…
Хигинс (громовым голосом). Кому я сказал? Сядьте!
Миссис Пирс (строго). Садитесь, моя милая. Делайте, что вам велят.
Придвигает свободный стул к камину между Хигинсом и Пикерингом и становится за ним, ожидая, пока девушка сядет.
Цветочница. А… аааоооу… у. (Стоит ошеломленная, но с вызывающим видом.)
Пикеринг (с изысканной вежливостью). Не присядете ли?
Цветочница (неуверенно). Что ж, это можно. (Садится.)
Пикеринг возвращается к камину.
Хигинс. Как вас зовут?
Цветочница. Элиза Дулитл.
Хигинс (торжественно декламирует).
Элиза, Элизабет, Бетси и Бесс
Удрали за птичьими гнездами в лес.
Пикеринг. В гнезде там четыре яйца отыскали.
Хигинс. Оставили три, а по штучке забрали.
Оба заливаются хохотом, довольные своим остроумием.
Элиза. Хватит дурить-то!
Миссис Пирс. Так, милая, с джентльменами говорить не полагается.
Элиза. А чего он со мной не по-людски разговаривает?
Хигинс. Вернемся к делу. Сколько же вы намерены платить за уроки?
Элиза. Да уж не знаю, сколько положено. Моя подружка берет уроки французского языка по восемнадцать пенсов за час. Так то у настоящего француза. А у вас ведь не хватит нахальства брать с меня за мой родной язык столько же. Вот я и не дам больше шиллинга. Хотите – берите, не хотите – как хотите.
Хигинс (расхаживает по комнате и, засунув руки в карманы, позванивает ключами и мелочью). Знаете, Пикеринг, если рассматривать шиллинг не просто как шиллинг, а как некий процент с ее заработка, то он для нее то же, что шестьдесят-семьдесят фунтов для какого-нибудь миллионера.
Пикеринг. То есть как?
Хигинс. А вот так – посчитайте сами. Миллионер имеет примерно сто пятьдесят фунтов в день. Она зарабатывает примерно полкроны.
Элиза (заносчиво). Кто это вам сказал, что я зарабатываю только…
Хигинс (продолжая). Она предлагает мне за уроки две пятых своего дневного дохода. Две пятых дневного дохода миллионера составили бы примерно шестьдесят фунтов. Недурно! Нет, черт побери, колоссально! Это, пожалуй, самый высокий гонорар в моей жизни.
Элиза (вскочив в ужасе). Шестьдесят фунтов! Что вы такое городите! Я и не думала предлагать вам шестьдесят фунтов. Откуда мне их взять…
Хигинс. Придержите язык!
Элиза (плача). Нету у меня столько…
Миссис Пирс. Не плачьте, глупенькая. Сядьте. Никто не возьмет ваших денег.
Хигинс. Зато кто-то возьмет метлу и всыплет вам как следует, если не перестанете реветь. Сядьте.
Элиза (нехотя повинуется). О-о-о… аау. Полегче – вы мне пока что не отец!
Хигинс. Если уж я возьмусь вас учить, то буду пострашнее двух отцов. Нате. (Протягивает ей свой шелковый носовой платок.)
Элиза. Это еще для чего?
Хигинс. Чтобы вытирать глаза. Вытирать нос, вытирать все, что окажется мокрым; и запомните: вот это – платок, а это – рукав. Не путайте их, если хотите стать леди и поступить в цветочный магазин.
Окончательно сбитая с толку, Элиза беспомощно смотрит на него.
Миссис Пирс. Бесполезно с ней говорить, мистер Хигинс: она же вас не понимает. Кроме того, вы не правы, она рукавом не утирается. (Берет у нее носовой платок.)
Элиза (вырывая платок). Еще чего! Отдавайте платок! Он не вам его дал, а мне.
Пикеринг (смеясь). Верно. Боюсь, миссис Пирс, что платок теперь придется рассматривать как ее собственность.
Миссис Пирс (подчиняясь силе обстоятельств). Так вам и надо, мистер Хигинс.
Пикеринг. Послушайте, Хигинс! Мне пришла в голову интересная мысль. Помните, вы похвастались, что сумели бы выдать ее за герцогиню на приеме в посольстве? Если вам это удастся, я признаю, что вы лучший педагог в мире. Держу пари на все издержки по эксперименту, что вам это не удастся. Я даже согласен платить за ее уроки.
Элиза. Вот это добряк! Спасибо, кэптен.
Хигинс (соблазненный предложением, смотрит на Элизу). Чертовски соблазнительно! Она так неподражаемо вульгарна, так невероятно грязна.
Элиза (с возмущением). Оау-ооооо. И совсем я не грязная. Я мыла и лицо и руки, а потом уж пошла к вам. Вот!
Пикеринг. Вы, безусловно, не вскружите ей голову комплиментами, Хигинс.
Миссис Пирс (с беспокойством). Не скажите, сэр. Есть много способов вскружить голову девушке, и нет человека, который бы умел это делать лучше, чем мистер Хигинс, пусть даже не всегда умышленно. Надеюсь, сэр, вы не толкнете его на безрассудные поступки.
Хигинс (зажигаясь идеей Пикеринга). Что такое жизнь, как не ряд безрассудных поступков? Вот повод для них найти труднее. Никогда не упускай случая: он подворачивается не каждый день. Согласен! Я сделаю герцогиню из этой чумички, из этого грязного, вонючего окурка!
Элиза (энергично протестуя против такой оценки ее особы). Ооооааау!
Хигинс (с увлечением). Через полгода, да нет, через три месяца, если у нее хороший слух и гибкий язык – я свезу ее куда угодно и выдам за кого угодно. Начнем сегодня же! Сейчас! Сию минуту! Миссис Пирс, возьмите ее и отмойте хорошенько! Не поможет мыло, трите наждаком! Плиту вы уже затопили?
Миссис Пирс (протестуя). Да, но…
Хигинс (неистово). Сорвите с нее все эти тряпки и немедленно сожгите. Позвоните к Уайтли или в любой магазин и велите прислать все новое! А пока не привезут – заверните ее в газету.
Элиза. Вы не джентльмен, никакой вы не джентльмен, если говорите такие вещи. Я честная девушка, да, честная. Знаю я таких, как вы! Видала!
Хигинс. Вот что, милая, хватит с меня вашей лисонгровской добродетели. Вы должны теперь учиться вести себя как герцогиня. Уведите ее, миссис Пирс. Если она не будет слушаться, вздуйте ее!
Элиза (вскакивает и бросается к Пикерингу, ища защиты). Нет! Я позову полицию, вот увидите, позову!
Миссис Пирс. Но у меня нет для нее места.
Хигинс. Суньте ее в мусорное ведро!
Элиза. Ааооооооу!
Пикеринг. Ну-ну, Хигинс! Будьте же благоразумны!
Миссис Пирс (решительно). Вы должны быть благоразумны, мистер Хигинс, право, должны. Нельзя так третировать людей.
Хигинс, получив нагоняй, стихает. Ураган переходит в ласкающий ветерок изумления.
Хигинс (с профессиональной изысканностью модуляций). Я третирую людей! Дорогая моя миссис Пирс, дорогой мой Пикеринг, я не имел ни малейшего намерения третировать кого бы то ни было. Наоборот! Я считаю, что все мы должны как можно лучше отнестись к этой бедной девушке. Мы должны подготовить ее к новому образу жизни и помочь ей освоиться с ним. Если я недостаточно вразумительно высказывался, то делал это лишь из боязни ранить ее или ваши чувства.
Элиза, успокоившись, пробирается на свое прежнее место.
Миссис Пирс (Пикерингу). Нет, вы слыхали что-нибудь подобное, сэр?
Пикеринг (смеясь от души). Никогда, миссис Пирс, никогда.
Хигинс (терпеливо). А в чем, собственно, дело?
Миссис Пирс. А дело в том, что нельзя же вот так просто подобрать девушку, как подбирают камешек на пляже.
Хигинс. А почему бы нет?
Миссис Пирс. Как почему? Да ведь вы ничего о ней не знаете. Кто ее родители? К тому же она может быть замужем.
Элиза. Черта с два!
Хигинс. Вот именно. Как совершенно справедливо выразилась девушка черта с два! Какой там замужем! Разве вы не знаете, что женщина ее происхождения, пробыв год замужем, выглядит как пятидесятилетняя поденщица.
Элиза. Да кто на мне женится!
Хигинс (внезапно переходя на самые волнующие, низкие ноты своего голоса и к самым убедительным приемам своего красноречия). Клянусь вам, Элиза, еще прежде чем я успею обучить вас, улицы у вашего дома будут усеяны трупами мужчин, застрелившихся от безумной любви к вам.
Миссис Пирс. Хватит, сэр. Вам не следует так разговаривать с ней.
Элиза (решительно встает и выпрямляется). Я ухожу. У него у самого не все дома! Ясно! Не нужно мне тронутых учителей!
Хигинс (оскорбленный до глубины души тем, что она осталась глуха к его красноречию.) Ах вот как! Я сумасшедший, не так ли? Прекрасно. Миссис Пирс, не заказывайте ей новые платья. Вышвырните ее.
Элиза (хнычет). Легче, легче… Нет у вас таких прав, чтобы меня трогать.
Миссис Пирс. Видите, к чему приводит дерзость. (Указывая на дверь.) Сюда, пожалуйста.
Элиза (чуть не плача). Я и не просила платьев. Я бы все равно их не надела. (Бросает платок Хигинса.) Я сама могу себе платья купить.
Хигинс (ловко подхватывает платок и загораживает ей дорогу). Вы дрянная, неблагодарная девчонка. Вот как вы мне платите за то, что я хотел вытащить вас из грязи, красиво одеть и сделать настоящей леди.
Миссис Пирс. Довольно, мистер Хигинс! Я этого не допущу. Дурно поступаете вы, а не она. Возвращайтесь домой к родителям, дитя мое, и скажите им, чтобы они лучше смотрели за вами.
Элиза. Нет у меня никаких родителев. Они сказали, что я уже взрослая, сама могу прокормиться, и выгнали меня.
Миссис Пирс. А где ваша мать?
Элиза. Нет у меня матери. А выгнала меня моя мачеха… шестая. Ну и наплевать – я и без них обхожусь. Но вы не думайте, я девушка честная.
Хигинс. Вот и прекрасно! К чему тогда весь шум? «Нет у нее никаких родителев». Девушка никому не принадлежит и никому не нужна, кроме меня. (Подходит к миссис Пирс и вкрадчиво убеждает.) Вы же можете удочерить ее, миссис Пирс. Иметь дочку – такая радость. А теперь довольно болтовни. Тащите ее вниз и…
Миссис Пирс. Но что станется с ней? Собираетесь ли вы платить ей? Опомнитесь же, сэр.
Хигинс (нетерпеливо). Да платите вы ей сколько положено; можете занести это в графу хозяйственных расходов. А зачем, черт побери, ей деньги? У нее будет вдоволь еды и платьев. А если дать ей денег, она запьет.
Элиза (набрасывается на него). Совести у вас нет! Все вы врете! В жизни никто не видел, чтобы я хоть каплю спиртного в рот взяла. (Возвращается к своему стулу и с вызывающим видом садится).
Пикеринг (с добродушным упреком). А вам не приходит в голову, Хигинс, что у девушки могут быть какие-то чувства?
Хигинс (критически осматривая ее). Нет, вряд ли. Во всяком случае, не такие, которые следовало бы принимать во внимание. (Весело.) Есть у вас какие-нибудь чувства, Элиза, а?
Элиза. У меня чувства такие, как у всех людей.
Хигинс (задумчиво). Понимаете вы, Пикеринг, в чем трудность?
Пикеринг. Что? Какая трудность?
Хигинс. Исправить произношение легко. Научить грамотно говорить – куда труднее.
Элиза. Не желаю я грамотно говорить. Я хочу говорить как леди.
Миссис Пирс. Мистер Хигинс, прошу вас, не уклоняйтесь в сторону. Я должна знать, на каких условиях остается здесь девушка. Собираетесь вы платить ей жалованье? Что станет с ней, когда вы кончите ее учить? Надо же хоть немного смотреть вперед, сэр.
Хигинс (нетерпеливо). А что станет с ней, если я оставлю ее в канаве? Ответьте-ка мне на этот вопрос, миссис Пирс.
Миссис Пирс. Это дело ее, а не ваше, мистер Хигинс.
Хигинс. В таком случае, когда я закончу обучение, мы сможем выбросить ее обратно в канаву, и это снова станет ее делом, так что все в порядке.
Элиза. Сердца у вас нет; на всех вам наплевать, кроме себя. (Встает и решительно объявляет.) Хватит с меня, я ухожу. (Направляется к двери) Постыдились бы вы, да, постыдились.
Хигинс (берет конфету из вазы на рояле, глаза его лукаво блестят). Возьмите шоколадку, Элиза.
Элиза (колеблется, поддаваясь соблазну). Почем я знаю, что там внутри? Такие вот, как вы, отравили не одну порядочную девушку. Я знаю, слышала.
Хигинс вынимает перочинный нож, разрезает конфету, кладет половину в рот и, смакуя ее, протягивает вторую половинку девушке.
Хигинс. Вот, смотрите, в залог доверия, одну половину вам, другую мне.
Элиза хочет что-то возразить, Хигинс всовывает ей в рот конфету.
Хигинс. Вы будете получать шоколад коробками, бочками, каждый день. Вы только им и будете питаться. Ну как?
Элиза (наконец проглатывает конфету, чуть не подавившись ею). Сдалась мне ваша конфета! Я бы и не стала ее есть, только я слишком хорошо воспитана, чтобы плюваться.
Хигинс. Послушайте, Элиза, вы, кажется, приехали в такси?
Элиза: Ну, а если приехала? Я что, не имею права на такси ездить, как все?
Хигинс. Имеете, имеете, Элиза. Теперь вы будете ездить в такси сколько захотите. Можете хоть каждый день кататься по всему городу и вдоль, и поперек, и вокруг. Подумайте об этом, Элиза.
Миссис Пирс. Мистер Хигинс, вы искушаете девушку. Это нехорошо. Ей надо думать о будущем.
Хигинс. В ее возрасте! Вздор! О будущем она успеет подумать тогда, когда впереди уже не будет будущего. Нет, Элиза, берите пример с этой леди: думайте о чужом будущем, но никогда не размышляйте о своем собственном. Думайте лучше о шоколаде и такси, о золоте и бриллиантах.
Элиза. Не хочу я вашего золота и бриллиантов. Я порядочная девушка, вот! (Снова садится, пытаясь принять позу, исполненную достоинства.)
Хигинс. Вы и останетесь порядочной девушкой – об этом позаботится миссис Пирс. А замуж вы выйдете за гвардейского офицера с пышными усами. Он окажется сыном маркиза, и отец сначала лишит его наследства за то, что он женится на вас, а потом, тронутый вашей красотой и добродетелью, смягчится и…
Пикеринг. Простите, Хигинс, но я обязан вмешаться. Миссис Пирс, безусловно, права. Раз девушка намерена довериться вам на полгода, то есть на время вашего опыта, она должна ясно понимать, что делает.
Хигинс. Невозможно! Она решительно неспособна понимать что бы то ни было. Да и вообще, кто из нас понимает, что делает? Мы бы никогда ничего не сделали, если бы понимали, что делаем.
Пикеринг. Очень остроумно, Хигинс, но маловразумительно. (Элизе.) Мисс Дулитл…
Элиза (ошеломленная). А… у… у… у… о!..
Хигинс. Ну вот! Это все, что можно выжать из Элизы. А… у… у… у… о! Объяснять ей что-либо – бесполезно. Вы должны понимать это, как человек военный. Ей надо приказывать – вот и все, что требуется. Элиза, вы будете жить здесь полгода и учиться красиво говорить, как леди из цветочного магазина. Если вы будете слушаться и делать то, что вам скажут, вы будете спать в хорошей спальне, есть вволю, покупать конфеты и разъезжать в такси. Если вы будете непослушной и ленивой, вы будете спать в чулане с черными тараканами, и миссис Пирс будет колотить вас метлой. Через полгода вы наденете роскошное платье и в карете поедете в Бэкингэмский дворец. Если король увидит, что вы не настоящая леди, он прикажет полицейским засадить вас в Тауэр, где вам отрубят голову в назидание другим дерзким цветочницам. Если же никто ничего не узнает, вы получите в подарок семь шиллингов шесть пенсов, поступите продавщицей в цветочный магазин и начнете новую жизнь. Если вы откажетесь от моего предложения, значит, вы самая неблагодарная и злая девчонка на свете, и ангелы будут плакать, глядя на вас. (Пикерингу.) Надеюсь, теперь вы удовлетворены, Пикеринг? (Миссис Пирс.) Я полагаю, что объяснил все предельно ясно и просто. Не так ли, миссис Пирс?
Миссис Пирс (терпеливо). Позвольте мне лучше, сэр, поговорить с девушкой с глазу на глаз. Не знаю, смогу ли я взять на себя заботу о ней и вообще соглашусь ли я на эту затею. Конечно, я уверена, что вы не желаете ей зла, но уж если вы заинтересуетесь произношением человека, так забываете обо всем на свете. Пойдемте со мной, Элиза.
Произведения
Критика
