Маленькие люди
В. Рубин
Многие читатели старшего и среднего поколения помнят, вероятно, какой резонанс имела в свое время талантливая книга Ганса Фаллады «Маленький человек — что же дальше?» Это было незадолго до прихода к власти фашизма в Германии. Улицы немецких городов словно ощерились страшным оскалом, нищета и голод стучались в двери миллионов семейств. Толпы безработных осаждали биржи труда. Сотни и тысячи молодых, полных сил людей бродили по улицам или стояли у пивных и трактиров с хмурым и озабоченным видом, глубоко упрятав в карманы ставшие праздными руки. Газетная хроника пестрела заметками о самоубийствах. На горизонте маячил призрак войны — и кое-кому из тех, кто испытал на себе тяжесть Версаля и узнал вкус «синтетического» мармелада, порой даже казались привлекательными и заманчивыми не столь уж глухие намеки, звучавшие в речах иного кабацкого горлопана в коричневой рубашке. Пусть бесшабашное солдатское житье, даже сопряженное с риском и опасностями, лишь бы не ощущать своей ненужности, не чувствовать голода, не видеть молчаливого укора на лице жены после очередной бесплодной отметки на бирже труда. Горькое похмелье пришло много позже, а в ту пору воинственные призывы гитлеровских агитаторов, как многим казалось, сулили какой-то выход.
Гнетущую атмосферу «кризисного» Берлина хорошо передавала книга Фаллады. Термин «маленький человек», и ранее имевший права гражданства, получил широкое распространение в литературе.
В книге Фаллады много общего с опубликованным несколько ранее романом Альфреда Деблина «Берлин — Александерплац». То, что эти книги появились именно в Германии и именно в этот период, едва ли было случайным; тут литература отразила действительность с достаточной оперативностью. Но дело не ограничилось географическими рамками одной страны.
Можно вспомнить, что в одном из наиболее социально насыщенных произведений Пристли, в романе «Они бродят по городу», героям книги — типичным «маленьким людям» — капиталистический город противостоит как некое каменное чудовище. Но, конечно же, ярче всего, с наибольшей заостренностью трагедия «маленького человека» капиталистического мира предстает в фильмах Чаплина. Впрочем, с одним существенным отличием. Когда близится к концу трагикомическое повествование о злоключениях маленького человека в котелке и нелепо огромных ботинках, мы видим в заключительных кадрах героя, идущего по большой дороге навстречу чему-то новому. Пусть это будут новые превратности и испытания — традиционный «хэппи-энд» заурядного душещипательного фильма был бы здесь более чем неуместен, — но все же навстречу новому, и это таило в себе зародыш надежды на будущее, на могущие наступить поистине «новые времена». И у вас не оставалось впечатления гнетущей безысходности, неодолимой ущербности замкнутого круга.
Между тем именно такое ощущение создавали книги Фаллады и близкие им по духу произведения. При чтении их мы не ощущали даже того проблеска надежды, который освещал финал чаплинских фильмов, — нет, читателю казалось, что нет и не может быть выхода из страшного дантова ада на Александерплац. Казалось, что перед вами рыбий сачок, где бьется в судорогах бесчисленное множество пескарей. У героев этих книг был один девиз — выжить, уцелеть. И в условиях жестокой борьбы за существование, когда выживает сильнейший, это обрекало их на неминуемое поражение.
Последующие годы, годы огромных исторических событий и потрясений, принесли с собой и эволюцию темы «маленького человека». Слова Максима Горького о «маленьких великих людях» отразили историческую перемену, происшедшую с миллионами рядовых людей на одной шестой земного шара, где они, от века являвшиеся участниками больших исторических свершений, впервые стали хозяевами своей судьбы. За рубежами нашей страны эти слова Горького смогли получить особою широкий отклик еще и потому, что уроки второй мировой войны, борьба с фашизмом, создание: нового общественного строя в ряде государств и, наконец, столь широко развернувшееся движение за мир показали простому человеку его значение и силу. Понятие «простой человек» перестает быть равнозначными понятию «человека маленького». Все большему кругу людей становится ясным, что на вопрос «маленький человек — что же дальше?» может быть дан ответ. Его находят те, кто увидел свою силу в отказе от одиночества, в сплоченности, в идее борьбы за счастье всего человечества, те, кто, говоря словами Элюара, приходит «от горизонта одного к горизонту всех».
Эти события и связанные с ними изменения в сознании людей не могли, естественно, не найти своего, хотя и не равного им по масштабности, отражения в литературе. Лучшие произведения зарубежной литературы, запечатлевшие этот процесс, достаточно хорошо известны, и нет надобности их перечислять.
Но тема «маленького человека» эволюционировала и в другую сторону — к апологетике крайнего, предельного индивидуализма. «Мир устроен плохо, так замкнись же в самом себе, отгородись от него, словно еж колючками, защищайся всеми средствами, и хорошими и дурными» — как бы внушают читателю и Селин в своей печально знаменитой книге тридцатых годов «Путешествие на край ночи», и Ромен Гари в своем романе времен второй мировой войны «Европейское воспитание», и американский писатель Сол Беллоу, уже в наши дни пытающийся в романе «Похождения Оджи Марча» выдать своего ничем не брезгующего героя за типичного «среднего человека» послевоенного мира.
Трактуют эту тему «маленького человека» и последние романы молодых писателей, получивших известность в Англии, — Кингсли Эмиса и Джона Уэйна. Разбору их книг нам показалось небесполезным предпослать этот краткий экскурс в прошлое.
Книга Кингсли Эмиса «Это неясное чувство» — второй роман писателя. Герой книги, скромный библиотечный работник Джон Люис, как показывает уже его имя, самое заурядное, широко распространенное в Англии, как бы нарочито наделен автором одной приметой: отсутствием особых примет. Мы узнаем, что отец его служил на шахте, что брат его погиб на войне, но о всей прошлой жизни Люиса говорится крайне скупо. Зато с большой добросовестностью, обнаруживая несомненное дарование, автор изображает быт своего героя, его работу в библиотеке, его жизнь в мансарде неприглядного ветхого домика в обществе старой ворчливой соседки. Рассказ ведется от имени самого героя, в книге описаны и его работа в библиотеке, и хозяйственные заботы молодой семьи. Но эту «приземленность» героя книги, натуралистически точно воспроизведенные подробности его нелегкого быта неправомерно было бы истолковывать как прямое свидетельство демократических тенденций автора или его наклонностей к реализму, так же как неправомерно было бы видеть в подробнейшем описании всех мельчайших происшествий одного дня жизни Леопольда Блума в «Улиссе» Джойса обогащение реалистического искусства.
Уже в самом начале книги мы узнаем о заботах, тревожащих Люиса: работа в библиотеке оплачивается скудно, не позволяя его семье свести концы с концами. В ближайшем будущем должна, однако, открыться вакансия на должность старшего библиотекаря, и разница в окладах может оказаться весьма кстати. Отныне все помыслы героя романа направлены на получение этого места, вернее, связанной с ним прибавки. Эта должность составляет предмет вожделения и его сослуживца — Юэна Дженкинса. Второй претендент обладает не меньшими правами: он старше, опытнее, к тому же у него больная жена.
Но вот монотонная жизнь библиотеки нарушается неожиданным событием: у дверей здания останавливается роскошный автомобиль; жена богатого и именитого в округе человека — леди с аристократическим именем Элизабет Груффид-Уильямс удостоила библиотеку своим посещением. Оказывается, ей нужны книги по театральному костюму в связи с готовящейся постановкой пьесы одного из ее знакомых. Такой книги в библиотеке не находится, но случайное знакомство не обрывается: знатная дама приглашает к себе в гости молодого библиотекаря. С той поры Люис сближается с очаровательной Элизабет. Как и следовало ожидать, скучающая и пресыщенная жизнью леди делает Люиса своим любовником, причем сам Люис оправдывает свое «грехопадение» существенным обстоятельством: от благосклонности знатной дамы — вернее, ее супруга — зависит получение вакантной должности. Завершается книга катастрофой, впрочем, в конечном счете столь же мелкой, как и другие рисуемые в книге происшествия: при возвращении любовников с прогулки на озере происходит автомобильная авария; муж любительницы приключений увозит ее (она слегка пострадала при катастрофе), а нашему герою отказывают от дома. Он больше не притязает на карьеру библиотекаря, и в финале книги мы видим его уже примирившимся с женой, сменившим работу библиотекаря на должность мелкого служащего на шахте и твердо решившим не пускаться в новые любовные авантюры.
Мы довольно подробно воспроизвели сюжетную канву книги, оставив в стороне лишь некоторые эпизоды, связанные с похождениями беспутного сына соседки Люиса. Следует упомянуть о двух очень хорошо, на наш взгляд, написанных сценах, обнаруживающих у автора несомненную сатирическую жилку. Мы имеем в виду эпизод в театре, где ставится пьеса доморощенного драматурга, которому покровительствует любовница Люиса, и сцену обсуждения кандидатур на должность старшего библиотекаря. Рисуя госпожу Груффид-Уильямс и ее окружение, автор не обнаруживает к этим персонажам особых симпатий, показывает отсутствие каких-либо духовных ценностей в этой среде. В книге можно уловить известное, пожалуй, минимальное, сочувствие автора к его герою — человеку, быть может, и не дурному, но явно обиженному судьбой. Впрочем, едва ли кому-нибудь придет в голову, что он любит своего героя. Да и за что его любить?
Иногда автор бывает к нему беспощаден. Больше всего это проявилось, пожалуй, в следующем эпизоде: Джон Люис, выведенный из себя пренебрежительным отношением всех тех, кто окружает госпожу Груффид-Уильямс, решается по телефону высказать ей все, что он таил про себя долгое время. Он бросает в телефонную трубку гневные, взволнованные слова, но — о ирония судьбы! — рычаг телефона оказывается не переведенным, и все его тирады произносятся впустую.
Закрыв книгу, читатель испытывает чувство обиды из-за того, что бесспорные возможности автора, его наблюдательность, его сатирический дар оказались далеко не использованными. Разумеется, изложение сюжета, даже самое подробное, не может дать полного представления об атмосфере любой рецензируемой книги, об особом, неповторимом чувстве, которое ее пронизывает, которое читатель ощущает в каждой особенно милой автору детали, в каждом, даже мелком штрихе. А в книге Эмиса прежде всего ощущаешь какую-то ограниченность, пустоту мира его героев, в первую очередь его главного героя. Круг интересов Люиса, человека образованного и, что называется, с интеллектуальными запросами (он не без кокетства называет себя «поэтом» и «мечтателем»), предельно узок и мал. Нельзя не заметить и вневременность происходящего: если бы не случайное упоминание имен современников и событий, можно было с равным основанием предположить, что действие книги происходит и сто лет назад. Какая-то атмосфера равнодушия, холодного цинизма характерна для книги. Кажется, что автор потратил немало усилий для того, чтобы его персонажи выглядели поистине маленькими людьми.
Какая пропасть между этой натуралистичностью описаний, этой холодной позицией авторского безучастия и той горячей любовью к человеку, которая вдохновляла так много прекрасных произведений мировой литературы, неразрывно связанных с традицией Гоголя и Диккенса. Ведь для них-то злоключения «маленьких людей» — Акакия Акакиевича и Оливера Твиста — были большой человеческой трагедией. Увы, можно опасаться, что иные современные авторы способны считать проявление писателем подлинного чувства всего лишь признаком устарелого сентиментализма.
Конечно, едва ли кто-либо станет оспаривать право Эмиса или какого-нибудь другого писателя избирать таких героев и изображать такие события их жизни, которые ему, автору, кажутся заслуживающими внимания. Но надо прямо сказать, если авторы такого рода книг представляют нам этих персонажей как тип «среднего человека» наших дней, то читатель вправе отнестись к подобного рода рекомендациям с сомнением.
[…]
Л-ра: Иностранная литература. – 1956. – № 10. – С. 183-185.
Произведения
Критика
